Эсташ Доже и его дьявол

Это была как никогда уместная идея. Мало-помалу вино вернуло краски на белые как бумага щеки кавалеров, а зубы перестали стучать о золотые ободки драгоценных хрустальных бокалов. Все оживились, начали делиться впечатлениями. Герцог поведал (посреди рассказа едва не сомлев снова), как он первый раз вызывал дьявола в одиночестве, и тот подошел к нему и лизнул его руку, как зверь, и у него, герцога, едва не лопнуло сердце.

— Теперь вы понимаете, господа, — заключил он, — что надо быть безумно смелым человеком, чтобы просить дьявола о чем-либо. На него и смотреть страшно, не то, что заговорить с ним.

— Хотя Доже мог бы попытаться, — заметил шевалье де Трессан. — Ведь дьявол первый обратился к нему, только вспомните. Интересно, Доже, почему он выделил именно вас?

"Потому что мы с ним уже были знакомы, — мог бы ответить Эсташ. — Он помог мне обставить вас в ландскнехта". Но, конечно, он промолчал и только пожал плечами.

Девицы меж тем все никак не могли успокоиться и наконец подошли всей кучкой к герцогу и заявили, что никак не могут остаться в замке, где творятся такие дела. Днем, покуда господа были на охоте, они наслушались от слуг баек о жутких смертях в Руасси-ан-Бри, а теперь еще и дьявол. Нет, хватит с них. Татан уже убежала — пешком, ночью, одна, но она сказала: все, что угодно, только бы ни оставаться тут ни одной лишней минуты, — и поручила себя воле Божьей. Они не такие смелые и потому просят господина герцога дать им повозку и охрану.

— Может, вам угодно мою карету и лакеев? — загоготал герцог. — Кто хочет уйти, пусть уходит своим ходом. Надеюсь, вас не сожрут по дороге, а то здесь иногда случается, знаете ли.

— Бросьте, де Фуа, — вмешался Гиш, — будьте милосердны и одолжите красавицам хоть какой транспорт. Они будут рады даже телеге.

— Я вообще, по правде сказать, предпочел бы, чтобы они задержались тут, — интимно признался герцог.

Гиш брезгливо поморщился.

— К чему, о боже мой? Вы только посмотрите на них. Они же перепутаны до смерти и растеряли даже тот немногий задор, который у них был. Не хотел вам говорить об этом сразу, де Фуа, ибо понимаю, что вы старались, но раз уж к слову пришлось, поведайте нам, в какой богадельне вы навербовали этих скорбных разумом?

— Мне бесконечно жаль, что мой выбор не удовлетворяет вашим взыскательным вкусам, Гиш, — огрызнулся задетый за живое хозяин, — но смею полагать, что это лучше, чем ничего. Спросите у наших друзей, готовы ли они остаться без женского общества совсем?

Гиш плотоядно улыбнулся и заметил, что женское общество отнюдь не является единственным условием приятно проведенной ночи. Все поняли, о чем он говорит, и засмущались. Об этом изысканном удовольствии имели представление только сам Гиш и Эсташ, тогда как остальные никогда не пробовали и даже особенно не стремились. Но Гиш, не сводя жгучего взгляда с графа де Руасси, прочел им целую проповедь. Он напомнил о брате короля, герцоге Анжуйском. Никто не станет спорить, что это самый блестящий, самый изысканный кавалер во всей Франции, если не во всей Европе, само совершенство во всем, истинный принц сверху донизу, от глянцевитых своих кудрей до розовых пальчиков на ногах.

— Откуда вы это знаете? — не удержался граф де Руасси. — Про пальчики на ногах монсеньора Анжуйского?

В самом деле, они не видели даже помянутых глянцевитых кудрей, ибо герцог Анжуйский всегда представал перед ними исключительно в парике. Чего уж говорить о пальчиках?

Гиш слегка улыбнулся одной стороной рта и оставил вопрос без ответа. Итак, все согласны, что если благородный человек должен выбрать себе пример для подражания, то им может быть только Месье. И вот, к вашему сведению, господа, сей эталон не признает никаких иных способов разврата, кроме того, который повергает вас в совершенно непонятное смущение. Он никогда не был близок с женщиной. Мы не столь изысканы и охотно позволяем себе простые радости, но отказываться от удовольствий высшего порядка достойно только свинопасов и углежогов. Тем более, раз вы не пробовали, откуда у вас такая уверенность, что вам не понравится? Может, вы, наоборот, больше никогда не посмотрите ни на одну женщину?

Герцог и его гости заколебались, больше всего боясь показаться провинциалами и ханжами. Гиш решительно взял дело в свои руки и своей волей отпустил барышень, выделив им повозку и охрану, после чего подсел к зардевшемуся графу де Руасси и шептал ему комплименты и игривые словечки до тех пор, пока юноша не размяк и не позволил прямо на глазах у всех поцеловать свои обветренные полудетские губы — сначала раз, а потом еще и еще. Остальные наблюдали эту сцену со смешанными чувствами, но оторваться не могли. К тому же, они не знали, как им разбиться на пары. Догадавшись об этом затруднении, Гиш оторвался от шейки маленького графа, которую обнажил, между делом развязав галстук, и посоветовал господам бросить жребий. Эсташ в глубине души заподозрил, что он издевается, но они так и поступили, и ему достался сам герцог. Это было, конечно, волшебно — сначала выиграть у него, причем не совсем честным образом, триста экю, а потом ему же засадить.

Они отсели подальше.

— Ну? — нервно спросил герцог и сделал большой глоток вина. — Вы, кажется, знаете, как это делается?

Эсташ взял у него бокал, заботливо отставил подальше и прильнул к его губам. Герцог ответил на поцелуй жадно и отчаянно, как девственница, которая почему-то хочет сойти за бывалую. Эсташ положил руку ему на грудь, чувствуя неровное, но сильное сердцебиение, через вырез кафтана скользнул ладонью ниже по напрягшемуся животу и наконец решительно забрался за пояс кюлот. Герцог покраснел, прямо как его братец.

— Я думал, что после пережитого страха у меня сегодня вообще не получится, — признался он.

— Страх — сильнейшее возбуждающее средство, — прошептал Эсташ, распуская тесемки на его ренгравах.

И, поскольку дурной пример заразителен, похожая возня вскоре началась во всех укромных уголках старинной залы, в которой они вызывали дьявола. Со стенных гобеленов на эти сцены смотрели гарпии, символизирующие четыре темперамента: гарпия-холерик — гневно оскалившаяся, гарпия-сангвиник — в веселье за пиршественным столом, гарпия-флегматик — философ с пером в окружении книг и манускриптов и, наконец, гарпия-меланхолик в слезах и сердечной тоске.

Но, к сожалению, гарпии не остались единственными свидетелями оргии. Как раз в ту минуту, когда даже самые робкие неофиты наконец почувствовали себя вполне свободно, распахнулись под мощным пинком двери, и ворвался отряд мушкетер. Следом спокойно и важно вошел отец Лактанс. Отбывая в миссию, он получил от Мазарини самые широкие полномочия и мог бы воспользоваться ими еще тогда, когда был грубо выставлен из замка, но решил не доводить дело до войны с герцогом и смирился. Однако когда среди ночи на постоялый двор, где нашел приют изгнанный святой отец, прибежала девица Татан с криками о явлении дьявола, Лактанс при всём своем миролюбии, как природном, так и приобретенном на пути духовного совершенствования, убедился, что не может остаться в стороне. Когда же он увидел оргию содомитов, то решил, что раскрыл все преступления, происходящие в Руасси-ан-Бри, меньше чем за сутки.

— Арестуйте всех до единого, — распорядился он и прикрыл глаза, будучи не в силах видеть такое непотребство.

Гиш незаметно выглянул из оконной ниши, куда затащил маленького графа, оценил обстановку и, выждав удобный момент, выскочил из своего укрытия и бросился бежать с криком:

— Уходим, Доже!

У Эсташа от знакомого клича словно заработал безотказный механизм в голове, и он сразу опомнился от первоначальной растерянности и, не рассуждая, побежал за приятелем. Точно так же они, бывало, драпали от испанцев во время своих безумных вылазок, которые приводили в великий гнев маршала де Грамона, и он потом страшно распекал их и грозился посадить под арест, но в глазах его при этом сияла гордость за удаль и бесстрашие сына. Сейчас приобретенный во Фландрии опыт пригодился, и полсотни мушкетеров не смогли изловить двух охламонов, которые петляли как зайцы, шныряли из галереи в галерею, из перехода в переход, прятались за углом и, пропустив мимо преследователей, выскакивали и бежали в противоположном направлении. Наконец они вылезли из окна второго этажа, спустились по водосточной трубе во двор и бросились на конюшню. Не было времени седлать лошадей, и они просто схватили всю сбрую в охапки и ускакали без седел.

Только после получасовой скачки по полям и огородам, когда они были уже достаточно далеко от замка, Гиш остановился на опушке леса и спешился. Следом за ним Эсташ спрыгнул в мокрую грязь. В темноте и безлюдье, на краю молчащего темного леса он снова почувствовал, как непонятный страх поднимает дыбом волоски вдоль хребта. В карманах по-прежнему звенели монеты, выигранные с помощью дьявола. После того, как дьявол явился ему во плоти, пусть и всего на мгновение, это "с помощью дьявола" было как никогда реально. Он вспомнил голос, пролаявший его имя. Не лучше ли выбросить деньги?

Советоваться с Гишем было бесполезно, он просто поднял бы Эсташа на смех. Он не верил в дьяволов и сейчас беспечно насвистывал посреди зловещей тишины леса, пока седлал свою лошадь. Но Эсташ не мог молчать, ему надо было поделиться своими страхами.

— Кажется, в этом лесу живут волки, которые нападают на людей, — пробормотал он, вглядываясь в темноту под деревьями. Она была такая густая, что хоть режь ножом. И если бы из леса вышел кто-то, Эсташ заметил бы его не раньше, чем он подошел бы вплотную (и хорошо, если это будет стая волков, пусть даже самых опасных на свете, а не уродливая фигура с собачьей головой и коленями, выгнутыми назад). Лучше отвернуться и не смотреть туда вовсе. Тогда не увидишь ничего страшного. Только почувствуешь, как тебе лягут на плечи лапы, поросшие длинной жесткой шерстью.

— Волки! — Гиш умело затягивал подпругу. — Если бы они были главной из наших бед, мой друг, я был бы счастлив. Мы выставили из замка священника, крестили свинью в купели, вызывали дьявола... Думаю, ты сам понимаешь, как это называется и что с нами могут сделать, если нам совсем не повезет. Больше всего я соболезную Лазару, но и наши дела могут сложиться куда как скверно.

Эсташ только после этих слов как следует осмыслил ситуацию с юридической точки зрения — и закрыл лицо руками.

— Зачем же мы сбежали? — простонал он. — Куда мы, собственно говоря, скачем? Домой нельзя: нас будут искать первым делом именно там. И найдут. И арестуют.

Гиш был полон презрения к его малодушию.

— Я исхожу из того, что лучше быть на свободе, чем под арестом. На свободе всегда можно что-то предпринять.

— Да? И что ты собираешься предпринять в данном случае, скажи на милость? Мы убежим за границу? Или будем вечно жить в этом лесу?

Гиш поднял голову, глядя на тонкий серпик месяца, и надолго задумался.

— Я знаю, кто нам поможет, — сказал он наконец. — Герцог Анжуйский.

Для Эсташа мысль о помощи со стороны герцога Анжуйского была не более обнадеживающей, чем совет уповать на милость Провидения или еще что-то в том же духе. Он знал, что Гиш в детстве играл с королем и его братом. Для них он свой и может обратиться к ним в любой момент. Эсташ Доже де Кавуа не мог похвастаться такими товарищами детских игр.

— Станет ли его высочество помогать мне?

— Я попрошу его. Не волнуйся. Месье — это самое нежное сердце на свете. Самое испорченное и самое нежное и доброе. Ты спросишь: "Как такое возможно?", но это истинная правда. Сам увидишь.

Глава 2

Второе явление дьявола

Хрустальная струя со звоном лилась в подставленные ладони серебряного морского божка. Божок в грациозной позе полулежал в огромной раковине. Он, видимо, только проснулся и хотел умыться, поэтому и тянулся к воде. Вокруг него резвились рыбы и диковинные морские существа и росли живые цветы.

Эсташ не мог отвести глаз от этой картины, потому что никогда прежде не видел настоящего фонтана в жилой комнате. Но и без фонтана в покоях герцога Анжуйского было на что посмотреть: картины, зеркала, ковры, гобелены, канделябры и курильницы для благовоний, мозаики, мрамор, драгоценная мебель — всего этого было столько, что анфилада дворцовых зал казалась тесной. Эсташу было безумно стыдно, что он появился среди этой прихотливой роскоши в таком виде — грязный, осунувшийся, небритый, пропахший конским потом, да к тому же в сером домотканом крестьянском плаще. Они с Гишем разжились такими плащами по пути, потому что сбежали из замка без верхней одежды и скоро ощутили, что околевают от холода. Покупка плащей, сыра и хлеба, да смена лошадей, — вот единственное, ради чего они останавливались. Гиш твердил, что им непременно надо оказаться в Париже, прежде чем столицы достигнет весть о скандальном происшествии в Руасси-ан-Бри, иначе их могут задержать на заставе. Поэтому они целый день скакали без отдыха, дабы опередить возможных гонцов проклятого отца Лактанса, а хлеб и сыр ели прямо в седле.

Зато, когда они наконец оказались в Пале-Рояле, благодаря их дикому виду тамошние обитатели сразу поверили, что граф де Гиш действительно имеет крайне важное и не терпящее отлагательств дело к его высочеству. Маркиз д'Эффиа, вопреки опасениям Эсташа, не велел немедля вытолкать их взашей, а выслушал очень серьезно, склонив голову на бок и задумчиво лаская крохотного спаниеля, которого держал на руках. Единственным, что смущало д'Эффиа в данных обстоятельствах, было то, что Монсеньор уже удалился на покой.

— Если хотите, я сам войду к нему и разбужу, а вас тут как и не было, — предложил Гиш. Его-то не смущало вообще ничего, и даже серый крестьянский плащ он носил, точно пэрскую мантию.

— Нет уж, лучше я, — решил д'Эффиа, погладил напоследок свою собачонку (запутавшись перстнями в длинной шерсти) и вдруг сунул ее Эсташу: — Будьте любезны, подержите.

Сам же он проскользнул в последние двери, замыкающие анфиладу. Там-то, должно быть, располагалась святая святых — опочивальня герцога Анжуйского.

Спаниель брезгливо завозился на руках у Эсташа, как будто потревоженный дурным запахом. Впрочем, возможно, так оно и было, потому что сама эта псина благоухала фиалкой и чем-то сладким, кондитерским.

Д'Эффиа вернулся с сальной улыбочкой.

— Вы побеспокоили его не в самый подходящий момент, — сообщил он, многозначительно подвигав бровью. — Но он сейчас выйдет к вам. Бедненький Бобо, соскучился по папочке? — это уже относилось, разумеется, к собаке. Д'Эффиа схватил спаниеля и принялся нежно баюкать. — Мой маленький обжорка, тебя обижали эти два чудовища? Ну конечно, они даже не догадались угостить тебя вкусненьким. Кто еще позаботится о малыше, кроме папочки?

Он унес собаку, но Эсташ успел увидеть, как он на ходу открывает бонбоньерку и засовывает в рот спаниелю конфету. Гиш проследил направление оторопелого взгляда своего спутника и пожал плечами с философским видом, как бы напоминая, что у каждого свои слабости и причуды, некоторые вон любят на досуге вызвать дьявола.