На пороге обнаружился знакомый шофёр с Базы.
— Привет, — я выглянула из-за плеча Дэя, — что-то случилось?
— Ничего страшного, иначе бы подняли по тревоге, — ответил вместо парня Дэй. — Просто Джори срочно вызвали в госпиталь, и она не сможет поехать в Столицу за вакциной.
— И ехать придётся мне, так? — я оглянулась на собранные "тревожные рюкзаки" у стены — старые привычки отмирают медленно. Если честно, мы не слишком торопимся их изживать.
— Вам двоим, полковник сказал, — вмешался шофёр. — Без стрелка он машину не отпустит, а выходные потом догуляете.
Мы переглянулись.
— Ну что, пять минут на сборы?
Машина, которая должна была подбросить нас до Базы, оказалась перекрашенным в защитный цвет гражданским внедорожником. По дороге мне даже удалось немного подремать на плече у Дэя.
— Слышали, какой вам груз приготовили? — не здороваясь, спросил Стэн.
— Какой? — Я ёжилась на утреннем холодке, мечтая поскорее заскочить в штаб. — Мы же за вакциной едем.
— Волчью тушку. Полковник связался с каким-то светилом биологии, посылает ему для исследований.
— Сам связался? — присвистнул Дэй. — В лесу что-то сдохло, однозначно.
Не любит полковник учёную братию. Подозреваю, где-то в глубине души винит их в произошедших с планетой катаклизмах. Последний такой островок логичных объяснений для человека, представления о мире которого оказались вывернуты наизнанку.
— Так волк и сдох. — Стэн сегодня прямо-таки неприлично весёлый. — Не без помощи автоматчиков, естественно.
— Меня больше волнует, как мы его повезём. Надеюсь, он не разложится.
— И не встанет.
Я промолчала — в кладбищенских шуточках, которые так любят чистильщики, всегда ровно половина шутки. Всё остальное — вечное "а вдруг?". Да и некогда болтать, нас полковник ждёт.
— Особых инструкций, думаю, давать не стоит. — А полковник всё равно напряжён, хоть и задание почти пустяковое. — Где склад, на котором вам медикаменты получать, знаете. Поедете на столичной машине, чтоб порожняком её назад не гнать. Обратно — на нашем базовском грузовике, по времени как раз получится. Это — адрес учёного, которому нужно передать волка. Профессор Гаэнар. — На тоненькую пачку накладных для получения груза ложится листок с написанным от руки адресом. — Там домашний ещё указан, на случай, если в институте его не будет.
Гаэнар, Гаэнар... Не по его ли учебнику я к вступительному экзамену когда-то готовилась? Ладно, спросим.
— Вы на тушку тоже документы заполните, — просит Дэй. — А то прицепятся на въезде в город.
— Ладно, будут. — Полковник склоняется над отпечатанным на старенькой машинке бланком. Я, пытаясь окончательно проснуться, разглядываю висящие над его столом карту местности и план Базы.
База — настоящая крепость. Я помню, как укрепляли бетонный забор вокруг бывшей воинской части, как наматывали новые витки колючей проволоки. Над забором вознеслись вышки, на них — пулемёты. Все деревья вблизи вырублены, чтоб увеличить обзор. От Восточных ворот убегает широкая дорога. Асфальт кое-где потрескался, и сквозь него упрямо пробивается жухлая зелень. По этой дороге приходят грузовики из Столицы и других городов. На вылазки мы ходим через Западные, в них упирается утоптанная многими ногами тропа, спускающаяся через поле к реке.
Там пейзаж вроде бы более мирный. Пологие берега, поросшие жёсткой травой. Лес на том берегу. Неширокий деревянный мостик чсерез эту самую речушку.
И чёрная вода. Абсолютно чёрная, не как по осени, а будто в реку краски или мазута налили. Отражения — смутными силуэтами.
Впрочем, я никогда не стремилась разглядывать в этих водах своё отражение.
Однажды, помню, мы возвращались с задания, и пришлось переходить речку ниже по течению, по камушкам. Никогда не забуду это ощущение: казалось, будто справа и слева от тебя не несколько метров глубины, а бездонная пропасть.
Было дело, наши научники уговорили кого-то из бойцов спустить с мостика ведёрко и принести водички на анализ. Оказалось, обычная вода. Мутная и грязная, но не чёрная точно. Полковник тогда устроил разнос учёной братии, мол, нечего всякую дрянь на Базу таскать. А когда опыт с ведёрком решили повторить, бечёвка оборвалась, словно дёрнул кто-то. А, может, просто коряги на дне.
Мы ходим через этот мост каждый день. Речка отделяет прилегающую к Базе территорию от леса, живущего какой-то своей, непонятной, а потому опасной жизнью.
Если взглянуть на карту, окажется, что река почти параллельна ведущей в город трассе. Но река в конце концов распадается на ручьи и исчезает где-то в болотах, а дорога тянется и тянется всё дальше на юг, разматывая пыльные километры. Мимо оживающих городов, мимо руин, мимо последнего форпоста, за которым начинаются пески, к морю. В край, солнце и ветер которого намертво въелись в кожу Дэя.
Таков теперь мой мир.
Когда мы спустились во двор, Стэн и один из наших механиков уже заколачивали ящик с грузом. Я принюхалась — нет, разложением не пахнет.
— Не волнуйся, — утешил меня Дэй. — Стэн говорит, они его завернули в брезент и обложили пакетами со льдом. Так что как-нибудь довезём. Эй, шеф, — это уже незнакомому шофёру, — На ночь на Перевале остановимся?
— А где ещё? — Шофёр мрачен и небрит. — Нет, если хочешь, можем хоть в чистом поле, но я предпочитаю есть горячее и спать в тепле, раз уж возможность выпала.
Наконец ящик заколочен и погружен, документы аккуратно сложены в мой рюкзак, погода, дорога и груз обложены шофёром не по одному разу. Можно ехать. Дэй запрыгивает в кузов и помогает влезть мне.
Двери закрываются. Следующая остановка — Перевал.
Трясясь в крытом брезентом кузове, красот дороги не увидишь. Разве что любоваться на убегающую назад полосу асфальта, но для этого надо откинуть брезентовый полог. Разговаривать тоже не хотелось. Впрочем, с Дэем можно просто молчать, завернувшись в одну плащ-палатку. Когда-то — вечность назад — мы могли валяться рядом на кровати, читая каждый свою книгу или часами бродить по старым районам города, держась за руки. Машину равномерно потряхивает на выбоинах. Потом водитель сбрасывает скорость, слышится окрик охранника. Остановка. Стук в кузов.
— Вылезай, приехали!
Не знаю, кто и когда назвал это место Перевалом. Может, так сокращали слова "перевалочная база". Когда-то это была большая охраняемая стоянка для дальнобойщиков. Со своей заправкой, небольшими магазинами и гостиницей. Теперь Перевал больше всего похож не то на передвижной цирк, не то на лагерь кочевого племени. Мест в гостинице давно уже не хватает для всех желающих, и вокруг неё лепятся палатки. В больших бочках сжигают мусор — на должном удалении от заправки, разумеется. Вокруг огня собираются люди — перекусить и поболтать. Кто-то спорит, кто-то негромко поёт, кто-то уже откровенно клюёт носом, не обращая внимания на шум и гам.
— ... И когда ты решишь свернуть с этой трассы на просёлок, вспомни: нет там никаких просёлков. Только ответвления, но это широкие асфальтированные дороги.
— Ну к демонам твои проклятые просёлки, — перебивает Дэя один из шофёров. — Мне завтра в рейс, между прочим.
Суеверный народ водители, я их понимаю.
— Могу про девушку на мосту рассказать, — меняет тему Дэй.
— Потом, — требуют из темноты, — ты про поворот закончи.
Шофёр сплёвывает в огонь и уходит ночевать в кабину.
— Если этот поворот всё же увидел, то дави на газ, не вздумай остановиться. Даже просто посмотреть. И не дай боги увидеть, как там, за деревьями, свет фар мелькает.
— Так это что, призрачная машина? — ржёт кто-то.
— Может, и так, — произносит Дэй, отстранённо глядя в пламя, — а может, это просто похоже на свет фар. Те, кто мог бы рассказать, вряд ли находятся в этом мире. Есть только пара счастливчиков, которых скорость да удача вывезли.
— Так это правда? — тот же парень, что спрашивал про машину.
— Люди говорят — правда.
— А, — разочарованно тянет любопытный, — я-то думал, ты сам видел...
— Кое-что и сам видел. — Тон Дэя меняется, совсем чуть-чуть, и надо хорошо его знать, чтоб заметить это.
— О, другой разговор!
— Было мне четырнадцать тогда. Так получилось, что пришлось заночевать в склепе. Паршивый такой городишко: заправка, магазин да мэрия. Начало осени, дождь, как будто на небесах все трубы прорвало. И, как назло, пустые карманы. А под крышу-то хочется. В общем, бродил я по улицам, пока темнеть не начало, и вышел к кладбищу. Думал, хоть к сторожу попрошусь. И тут облом — нету сторожа. И сторожка запертая стоит. А склеп там действительно красивый, хоть и старый. Статуи у входа, двери резные. И дыра в крыше, как раз просочиться. Ну, я и спрыгнул.
— Страшно небось было?
— Страшновато, конечно. Я даже прощения попросил. Ну, положено так, когда в заброшках ночуешь. Выбрал угол посуше, залёг, долго всякие шорохи слушал, да так и заснул. Просыпаюсь среди ночи, гроза прошла, сквозь дырявую крышу звёзды светят. Поворачиваю голову. И вот тут, ребята, было бы сердце послабее, там бы и помер. Смотрит на меня лицо с провалами глаз. Пристально так. Сцапал камень, да ему в лоб, — Дэй выдержал паузу. — Зеркало. Но у меня так руки тряслись, что я из склепа вылез и остаток ночи по округе шатался. Потом мне, кстати, рассказали, что раньше действительно в изголовье покойнику зеркало ставили. Ну, чтоб душа себя увидела и вспомнила, а не нечистью стала. А утром я своё отражение в витрине разглядел и понял: даже если там какие упыри были, все разбежались. После той ночёвки мной не только живых, мёртвых — и тех пугать можно было.
Взрыв хохота.
— А ещё знаешь?
— А как же. Про хранителя струн слышали? Мне один уличный музыкант рассказывал...
Истории у Дэя всегда разные. Люди любят страшные и красивые сказки умершего мира. Возможно, потому, что на смену им явилась не менее страшная явь. В истории, рассказанные Дэем, никогда не попадает ничего из нашего боевого опыта. Чистильщики. Боевая двойка. Боец и медик. Чуть ли не с первого года Ржавчины — а ведь шесть лет прошло. Кого-то из наших мы подбирали потерявшими разум, кто-то пропал без вести. А мы живы. То ли везение, то ли особый склад ума, позволяющий не пускать в себя безумие неисследованных территорий.
— ...Кто-то говорит, что уличного музыканта случайно застрелил выбегающий из банка грабитель. Кто-то — что у него было слабое сердце, и однажды он просто упал на асфальт, выронив гитару. Но все сходятся в одном: иногда, когда идёт дождь, в подворотне можно услышать тихую мелодию. Если пойти на звук, она станет громче и чётче, но гитариста ты так и не увидишь. Если хватит смелости идти дальше, в абсолютно незнакомом дворе ты увидишь пустой гитарный кофр. Мелодия достигнет своего пика и смолкнет. В кофр нужно положить подношение. Монету, браслет, брелок от ключей, пластиковую зажигалку, шпильку — что угодно.
— Шпильку-то нафига, он же не девка?
Дэй встряхивает головой, перебрасывая на грудь толстую косу.
— Вопросы?
— Ты не хвастайся, ты дальше рассказывай. Зачем это нужно?
— Затем, что за хорошую музыку не грех и заплатить, — пожимает плечами Дэй. — А у музыканта, который это сделал, струны дольше не рвутся.
— А кто не заплатил?
— Думаю, тот, кто не хочет платить, музыку и не услышит. Даже если она будет играть прямо над ухом. Ходили же люди мимо гитариста, не обращая внимания, пока он был жив.
Холодный город под дождём и плачущая в подворотне гитара. Есть в этом что-то завораживающее. Я тоже люблю красивые и страшные сказки. А, может, Дэй просто умеет их рассказывать.
Дэй.
До Ржавчины в Столице я не был ни разу, сказалась моя нелюбовь к мегаполисам. Говорят, нынешний город — лишь тень былой красоты. Не знаю. Мне не с чем сравнивать, разве что с пожелтевшими открытками. Рин как-то сказала, что Столица напоминает ей сломанное украшение из бабушкиной шкатулки.
— Находишь его на самом дне, понимаешь, что оправа искорёжена, половины камней недостаёт, серебрение облезло, а цепочки запутались. И всё равно красиво.
Мне бы такое сравнение и в голову не пришло за неимением бабушкиной шкатулки, но, пожалуй, лучше и не скажешь. Ажурные пешеходные мосты, перекинутые над перекрёстками улиц — та самая искорёженная оправа. Остовы так и не восстановленных зданий — следы выпавших камней. Выгоревшая краска стен — облезлое серебрение. Драгоценность, брошенная на развилке дорог.
Когда мы добрались до склада, оказалось, что придётся подождать часа три, пока груз по нашему заказу соберут и упакуют.
— К профессору? — сощурилась Рин. — Мне очень хочется узнать, кто ему сказал, что поступающим в университет нужно всё объяснять в таких зубодробительных выражениях.
— Думаю, это было первой проверкой, — предположил я. — На терпение.
Шофёр согласился подбросить нас до здания института. Если бы отказался, я бы открутил ему что-нибудь жизненно важное: прыгать с тяжеленным ящиком по улице не хотелось совершенно.
А вот дальше началось шоу.
Когда мы добрались по данному полковником адресу (это был главный корпус), высокие двери оказались заперты. Мы обошли здание вокруг, обнаружили чёрный ход, но седенькая вахтёрша пояснила нам, что профессор Гаэнар здесь появляется только иногда, а искать его нужно в другом корпусе совсем по другому адресу.
Мы долго петляли по каким-то совсем уж узеньким улочкам, пока не обнаружили голубой двухэтажный домик в старинном стиле. На фасаде белели многочисленные сколы отвалившейся штукатурки. Здесь было пооживлённее. Я поймал за рукав тоненькую девушку в потёртом чёрном костюме.
— Простите, мы ищем профессора Гаэнара. Где его кабинет?
— Левый коридор, сто шестой. Только его нет.
— Как, опять? — вырвалось у Рин.
— Девушка, — убедительно попросил я, — найдите нам, пожалуйста, профессора Гаэнара. Он должен получить груз. Там материал для исследования. — Я кивнул в сторону ящика, который мы с шофером втащили в холл.
Девушка кивнула и исчезла где-то в переплетении институтских коридоров. Я огляделся в поисках стульев или хотя бы удобного подоконника. Ага, как же. Тогда мы с Рин уселись прямо на ящик, прислонившись к стене. Странно, у меня с утра такое чувство, будто чего-то не хватает. Только сейчас понял, чего. Автомата. В Столице их запрещено носить всем, кроме гарнизона. Вроде бы и задание выполняем, а с собой только пистолеты, будто у себя в городе по улице идёшь. Вот и привык к оружию, как к части тела. Несколько лет назад, кстати, обзавёлся вторым пистолетом. Шикарная трофейная машинка с минувшей войны. Подобрал на одном задании в куче досок, некогда бывших чьим-то письменным столом, игнорируя все приметы и возможную судьбу предыдущего владельца. Забавно. В семнадцать я считал себя в принципе неспособным выполнять чьи-то приказы и носить форму. Я перевёл взгляд на Рин и улыбнулся. А в шестнадцать не мог представить, что буду просыпаться рядом с одной и той же девушкой, при этом ощущая себя счастливым.
— Чему улыбаешься?
— Да так. Понял, что счастье — штука на редкость простая. И достижимая.
