| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Алексей Алексеевич известен большинству дубненцев благодаря самому незначительному своему деянию — пику Тяпкина, возведённому по его инициативе в сосновом бору на Чёрной речке, за коттеджами (кстати, для тренировок дубненских любителей горных лыж, когда у них не было времени ездить на настоящие горы). О его пиках в науке широкой публике известно куда меньше. Независимо от американцев он предложил режим жёсткой фокусировки пучка на ускорителях — но то был 1953 год, время закрытой физики, о публикации не могло быть и речи, а Векслер предложение отверг. Были у Алексея Алексеевича и свои пики в философии науки, хотя философов он на дух не переносил. Студентом-старшекурсником он обратил внимание профессора Тамма на спорное положение в теории относительности, но не был им понят, и только много лет спустя, когда он сам стал профессором, его соображения опубликовали в "Успехах физических наук" — и в том же номере раскритиковали. Магнитный искровой спектрометр, работавший на синхротроне в Протвино — чьих рук дело? А кто поставил Дубну (и весь Советский Союз) на водные лыжи? По чертежам Тяпкина в ЦЭМе сделали первый экземпляр; испытания состоялись на канале имени Москвы.
Однажды, на последней конференции по методологическим вопросам науки, которая проходила в 1979 году в конференц-зале ЛТФ, после того как кто-то из докладчиков, иллюстрируя свою философскую мысль, изобразил на доске Солнечную систему, Алексей Алексеевич, сидевший в первом ряду, подал реплику: "А где здесь Малая земля?" В те доисторические времена ОИЯИ, когда институтская Дубна ещё только начала "отпочковываться" от Атомного проекта, и в научных журналах появились первые публикации по ядерной физике, молодой сотрудник Лаборатории Алексей Тяпкин поломал традицию, сложившуюся во время "закрытой физики", отказавшись включить "научных феодалов" в соавторы статьи
* * *
. А младший коллега Юрий Прокошкин его поддержал. Не было собрания, на котором не Тяпкин не критиковал директора. Коллеги удивлялись: откуда такая смелость? А он внутренне улыбался, вспоминая слова, которыми его напутствовал Курчатов, направляя в Дубну: "Эх, вы, молодёжь! Кому же как не вам, молодым и способным, решительным и дерзким, заниматься критикой! А Мещерякова не следует бояться. Его всегда можно поправить, пока наверху сидят разумные люди". О том, как эти люди поправили властного директора секретной Лаборатории, Тяпкин расскажет писательнице позже.
Они были похожи — Алексей Тяпкин и Галина Николаева. Оба резкие и непримиримые, оба ненавидели фальшь (о Николаевой говорили: "аж до зубовного скрежета"), оба люди с повышенным чувством справедливости. Максим Сагалович, назвав Тяпкина человеком взрывного темперамента, сравнил его энергию возбуждения с таким естественным явлением, как землетрясение: "до предельной отметки по шкале Рихтера..." Галина Николаева однажды на семинаре, пытаясь записывать в ходе обсуждения эксперимента Бориса Неганова, сделала пометку: "Слышу одного Тяпкина".
А вот чего у Тяпкина определённо не было, так это способности Галины Николаевой вгрызаться в проблему, долго бить в одну точку. Алексей Алексеевич любил жизнь и стремился познать её во всей её полноте. Много лет спустя, на кануне своего 70-летия, он признался:
— Я был человек самоуверенный... Что? Да, и сейчас, как видите, такой... Думал, что и в науке могу не уступить своим коллегам, занимаясь и водными лыжами, и планеризмом, и ещё чёрт знает чем... И теперь, под конец жизни, немного грущу о потерянном времени, немного грущу... Вон, Прокошкин... Каких высот в науке достиг! А я в шесть утра, подхватив лыжи, бежал к причалу...
— Ну, что ты, Алексей Алексеевич! — возразили ему. — Может, это и было главным в жизни!
Стал бы Алексей Алексеевич одним из героев романа? Безусловно. Такие колоритные персонажи на дороге не валяются.
ЛЮДИ НА СРЕДНИХ ЭНЕРГИЯХ
Галина Николаева в Лаборатории ядерных проблем. Первый ускоритель Дубны давно в глубоком тылу физики высоких энергий, но оказывается, что и в тылу кое-что можно сделать. Писательница записывает сравнение, которое явно не в пользу ЛВЭ: "Наш синхроциклотрон даёт сто "плевков" (импульсов) в секунду, а синхрофазотрон Векслера — один "плевок" за одиннадцать секунд"...
В числе молодых физиков, на которых указали писательнице, Юрий Прокошкин первый. В апреле ему и его группе удалось обнаружить ранее не наблюдавшийся распад пи+ мезона на нейтральный пи-мезон, позитрон и нейтрино. Распад этот чрезвычайно редкий, и сам факт его обнаружения уже само по себе большая экспериментальная удача, но главное, что частота такого распада совпала с теоретическим предсказанием — а это в свою очередь подтвердило догадку о природе так называемого слабого взаимодействия.
Прокошкин начал готовиться к эксперименту заранее зная, что вступает в соревнование с американцами, которые сильно продвинулись в этом направлении, "а качество аппаратуры у нас неважное..." Главная трудность заключалась в том, чтобы увидеть этот чрезвычайно редкий распад на громадном фоне основного распада.
Писательница оказалась в затруднительном положении. Смущала уже сама формулировка: "Установлен неизвестный ранее закон сохранения слабого векторного тока элементарных частиц — адронов, подтверждённый экспериментально обнаружением и измерением вероятности бета-распада положительно заряженного пи-мезона". Звучит внушительно, согласитесь, так и хочется снять шляпу и почтительно склонить голову перед торжеством науки, но что с этим делать, как это всё, скажите, преподнести неискушённому читателю? В конце концов, не дело романиста объяснять, чем занимаются учёные, на то есть популяризаторы науки. Как передать читателю ощущение важности того, чем занимаются герои романа? Гранин, например, не стал ломать голову над подобными проблемами и перебросил своих героев на изучение грозы — явление всем хорошо известное, объяснять какую пользу её изучение может принести человечеству, не надо...
Галина Николаева поступила иначе. Отступать было не в её правилах. Её заинтересовала загадка нейтрино. Частица эта, правда, уже открыта, но ведёт себя странно и продолжает удивлять. В "Известиях" она прочитала обширную статью Понтекорво о нейтрино, и была очарована и самой статьёй, и её автором — с которым уже была знакома по книге Лауры Ферми "Атомы у нас дома". И тут её ждало разочарование. Беседы с Понтекорво не получилось. Этот солнечный человек готов был говорить о чём угодно: о литературе, о живописи, музыке театре — только не о науке. Его гипотезу о двух видах нейтрино экспериментально подтвердили американские физики. Галина Николаева возмущена: почему не у нас? Бруно Максимович пожимает плечами: обычное дело...
А вот с мю-мезоном писательнице повезло. Давно открытая, эта частица продолжала удивлять физиков. Мю-мезон для нас загадка, подтвердил молодой экспериментатор Роман Суляев. Что такое пи-мезоны, мы знаем, это кванты ядерного взаимодействия, роль их в мироздании также ясна — они удерживают нуклоны в ядрах. А зачем природе понадобился мю-мезон? Какова его роль? Ничем, кроме массы, от электрона он не отличается. Убери её — мироздание не рухнет. Совершенно бесполезная частица... (а вот тут, заметим в скобках, с Романом Матвеевичем через несколько лет можно было бы поспорить
* * *
*).
Галина Николаева беседует с Игорем Василевским. Игорь Михайлович рассказывает: "Мы работаем с водородом. Один литр жидкого водорода при испарении превращается в 800 литров. Это опасно. При смешении с воздухом — взрыв..."
* * *
**
"У нас как у шахтёров, — продолжает Василевский. — Вся Дубна работает на нас. Когда ночью возвращаешься домой, с сеанса на ускорителе, чувствуешь себя в центре всего..." Галина Николаева вспоминает то, что ей говорили в горисполкоме: город живёт своей жизнью, сам по себе. И оба они правы: и экспериментатор Василевский, который шагает с работы устало по ночному городу, и председатель исполкома в своих каждодневных хлопотах о городском хозяйстве. Один понимает под городом его институтскую часть, а другой — Дубну в её административных границах, включающих и Левобережье с его производственными мощностями (она же Дубна-3), и Большую Волгу — посёлок речников и гидроэнергетиков, и близлежащие деревни Ратмино, Александровку и Козлаки.
Физики, инженеры работают не считаясь со временем, а механики уходя домой по расписанию, жалуется Игорь Михайлович. С механиками ему, видимо, не повезло, не посчастливилось поработать с гениальным механиком Василем Плотко, о котором вспоминали его коллеги: "Приходишь утром, а он уже на работе. Ты что, Максимыч, так и не уходил? Да вот, понимаешь, пришла в голову одна идея..."
Сеанс на ускорителе. Огромный куб без единого окна — 1-й корпус ЛЯП. Группа Владимира Евсеева готовит эксперимент на первом дубненском ускорителе. Владимир Сергеевич отвечает на вопросы "без отрыва от производства" — параллельно идут измерения...
Писательница беседует с физиками на равных, хотя и смотрит на них снизу вверх. Они — герои её будущего романа, и она к ним присматривается, как скульптор присматривается к куску мрамора, из которого выйдет произведение искусства (а может, и нет), так смотрел папа Карло на говорящее полено, решивший вырезать из него не просто куклу, а настоящего мальчика, и воспитать его как сына.
Далеко не всё из того, чем Дубна 1962 года могла гордиться, вошло в записные книжки Галины Николаевой. Избрав полем деятельности своих героев физику элементарных частиц, писательница обошла вниманием достижения Лаборатории ядерных реакций, а они были. В 1962 году группа Сергея Поликанова открыла ядерную изомерию формы, существенно изменившие представления о делении атомного ядра, группа Виктора Карнаухова — протонную радиоактивность, о которой говорил ещё Резерфорд, а трое молодых сотрудников Лаборатории: Евгений Донец, Владислав Щёголев и Виктор Ермаков завершают эксперимент по синтезу 102 элемента, и Д. И. Блохинцев скажет: "Пожалуй, это первая дубненская работа, в которой невозможно указать на какую-нибудь погрешность". Не вошли в записные книжки писательницы и новейшие результаты ЛЯП и ЛВЭ, которые были уже на подходе, но о которых физики ещё не успели доложить на семинаре. В ЛВЭ в группе Свиридова и Никитина завершали эксперимент, о котором Векслер скажет, что это эксперимент года, а группа молодых физиков ЛЯП: Юрий Батусов, Степан Бунятов, Виктор Сидоров и Виктор Ярба в 1963 году наткнутся на эффект двойной перезарядки пи-мезонов, который тоже будет возведён в ранг открытия и будет вписан в Государственный реестр открытий СССР.
В ПОИСКАХ ГЕРОИНИ
Гранин уже написал о физиках, и сделал это хорошо. Как не повториться, сказать в литературе что-то новое? Галина Николаева принимает решение. У Гранина женщины "на подхвате", а в её романе молодая женщина-физик сделает важное экспериментальное открытие, и повествование будет вестись от первого лица. Собственно, ради своей героини, советской Марии Кюри, она и приехала в Дубну. И кажется, она её нашла.
— Мария Склодовская? Да, конечно, — соглашается Евгения Николаевна, соавтор открытия знаменитого антисигма-мину гиперона. — Но физика сейчас другая. Она не похожа на условия, в которых работали Резерфорд и супруги Кюри. Резерфорд делал открытия на столе, супруги Кюри добывали радий в сарае, а современные лаборатории похожи на заводские цеха, и не только по размерам. Произошло разделение труда. Одни занимаются ускорителями, другие готовят аппаратуру, третьи обрабатывают результаты, четвёртые, теоретики, их осмысливают... Когда дело доходит до выкладывания свинцовых блоков для радиационной защиты, нужна физическая сила в самом обыденном смысле слова. Место женщин — это обработка результатов...
— А теория?
— Теоретику нужно иметь идеи...
Не выходит вывести женщин в науке на первое место... Физически соревноваться не могут, в теории не тянут...
— Много времени уходит на обдумывание, чтение; дома надо заниматься, а дома... Ярко могут проявить себя только те, у кого есть талант, но тогда надо бросить всё... А материальные условия неважные. Если бы были хорошие столовые... Мы приходим сейчас домой, и это — рай. А как было перед Женевой? Приходишь в девять, уходишь в девять...
В школе занималась в физическом кружке. Много читала. Что меня привлекло? Поняли, как устроен атом. А ядро? Поступила на физфак. С первого курса обрушилось много отвлечённой математики. Я ничего не понимала. Разочаровалась. Куда я попала? Первый семестр — плохо. Девчата в общежитии ободрили: дальше будет лучше. А с третьего курса пошло интересно...
Нас на физфаке начинало учиться 70 человек, а окончило — 50. Женщин на ядерную физику вообще не берут. Играли роль и биографические данные. А теоретики? Тут нужна аналитическая голова. Талант нужен. В теории нужно иметь идеи...
Я здесь скоро 10 лет. Что сделано? Отлаживали камеру Вильсона. Сделали пузырьковую камеру... Моя тема — рождение странных частиц, лямбда-гиперонов и ка-мезонов. На кандидатский экзамен уходит много времени... Семья: муж-инженер, сын, отец. Муж помогает в уборке. Обедаем в столовой. Стирка, готовка завтрака и ужина...
Что-то от внешнего облика "Жени" Алексей Тяпкин действительно увидел потом у главной героини в первой главе романа "Сильное взаимодействие", который писательнице так и не довелось написать. Что-то в биографии главной героини и от Татьяны Блохинцевой, "колхозившей" (выражение Дмитрия Ивановича) в студенчестве на целине...
Встречи с молодыми физиками на дому проходили в трёхкомнатной квартире, которую ОИЯИ выделила ей и её мужу-драматургу. Об одной из таких встреч Максим Сагалович писал: "Вечером в гости пришли Лина Охрименко и Лида Тихонова. Согретые чаем и лаской хозяйки, девушки преодолели смущение и разговорились..."
— В организации науки женщины, увы, пасуют. В экспериментальных работах часто требуется в самом обыденном смысле этого слова физическая сила: когда приходит время выкладывать свинцовые кирпичи радиационной защиты, за дело берутся мужчины, а женщинам остаётся обработка результатов
* * *
* * *
.
— Женщины-физики — сухие люди. Им не хватает времени ни на музыку, ни на живопись... Настоящие женщины-физики мало обаятельны. Сухари. Или сумасшедшие...
— К нам ещё в вузе было пренебрежительное отношение со стороны преподавателей. Зачем ты учишься? Всё равно физика из тебя не получится. Приходилось бороться за себя с самого начала. С первой же контрольной по математике! На третьем курсе доказала, что ты можешь. У тебя списывают... А потом — распределение, и снова несправедливость торжествует! Мы выбрали в Дубну, а профессор начал вилять: там сложные установки...
— В Лаборатории много молодёжи. Варились в собственном соку... Нас распределили по группам. Наша группа должна была открыть антипротон. Только начали — хлоп! — американцы открыли. Мы переключились на антинейтрон. Та же история...
В группе я была одна девушка. Мне не доверяли. Я боролась за самостоятельность. Только найдёшь решение, мне для усиления подключают мужчину — помоги ей. А он всё перечеркнёт и предложит своё... Три года чувствовала, что меня зажимают. Посоветовалась с друзьями: как поступить? В ответ услышала: уходи! Иначе тебе хана. Тебя всю жизнь будут подстраховывать. И я ушла в другую группу, где не отмахиваются от женщин...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
