Вэй Усянь моими глазами

А-Сянь умело управляет покойниками как с помощью Чэнцин так и сделанной наспех флейты из бамбукового ствола, срубленного на обочине. Можно, конечно, и без них, поскольку главным инструментом всё же являются духовная сила, в том числе получаемая извне, и звук, через который она проводится. Это прямо свидетельствует о мастерстве, в основе которого лежит обучение, а когда мы видим А-Сяня ещё совсем юным, то в прилагающемся описании упоминалось, что среди всего прочего он достиг и успехов в музыке как части образования в высоких кругах. Музыка в качестве проводника используется в некоторых техниках, и особенно в этом преуспел орден Гусу Лань. Звук и музыка как таковая — это очень интересное явление само по себе, музыка испокон веков наделялась магической силой, и в рамках фэнтези любой национальности это смотрится очень интересно. А если персонаж умело использует этот инструмент, то это по умолчанию является показателем таланта, обучения или особенностей самого инструмента, которые было бы неплохо хотя бы упомянуть. Если это, скажем, какие-нибудь наши родные гусли-самогуды, то человек должен сперва заставить их просто звучать — то есть активировать, а там уж они сами. Если эта функция не предусмотрена, то надо пыхтеть и изворачиваться самому. Как пример можно привести флейты стражей света из серии Дмитрия Емца "Мефодий Буслаев", о которых Дафна говорит, что сама техника игры на флейте вторична. Особенно, если на губах имеются остатки яичницы. В книге "Первый эйдос" под самый финал ГГ смог справиться с проблемой, доверившись глубинному инстинкту, когда вся катавасия зашла очень далеко, и ничего другого не оставалось, а потом все его попытки кончались ничем. Таким образом полный "чайник" справится с задачей либо чисто случайно — а слишком часто это не происходит по закону вероятностей — либо он, и правда, очередная сьюха. А-Сянь и здесь не сьюха, а мастер. Тем более, что он пусть и мысленно, но вполне резонно возражает на ругань Лань Цзиньи по поводу ужасной игры на горе Дафань, что попробовал бы он сам отменно сыграть на наскоро сделанной флейте да ещё после тринадцатилетнего перерыва без мало-мальской практики. Он осознавал, насколько ужасна его игра, однако на тот момент само качество исполнения особой роли не играло. Да и в минши, когда старик Лань и ещё несколько заклинателей не смогли справиться с рукой Не Минцзюэ, он намеренно играл отвратительно, чтобы не спалиться раньше времени.

С каждым новым перечитыванием "Магистра" мне всё больше кажется, что у А-Сяня были шансы доказать состоятельность нового Пути до своей гибели, однако обстоятельства сложились не в его пользу. В дораме главная проблема была именно в тёмной энергии, которой он пропитался на Луаньцзан, и которую укрощал с помощью медитации. Она слабела днём и усиливалась ночью, а также в те моменты, когда А-Сянь испытывал сильные негативные эмоции — когда к нему предъявляли претензии все, кому не лень, проявляли неуважение к одному из героев Аннигиляции Солнца, оказывали давление либо он наблюдал откровенную несправедливость. Рядом с близкими людьми становилось заметно легче, контроль восстанавливался, и жить ничто не мешало. Тот же Ванцзи с помощью своего гуциня оказывал ощутимую помощь до поры до времени. В книге мы видим лишь отдельные (!) проявления возможной угрозы вплоть до второй резни на тропе Цюнци и второй же бойни в Безночном городе, но и тут видно, что настоящая опасность ещё не так близка, как можно подумать.

В дораме есть момент, когда Вэй Усянь использует Тигриную печать преисподней в Безночном городе, чтобы одолеть марионеток Вэнь Жоханя. Её сила поразила всех, но больше всех был обеспокоен Ванцзи. Уже после боя он снова напомнил А-Сяню об опасности Тёмного пути и Тигриной печати, поскольку она по своим свойствам слишком близка к Иньской печати, и контролировать её будет слишком сложно. На что А-Сянь говорит, что Тигриная печать — это не Иньская печать, а он сам — не Вэнь Жохань. И в этих словах, написанных сценаристами, есть идея, которая подкрепляет мою уверенность.

Если принять за правило разделение на тёмную и светлую энергии, увязать их с чувствами и эмоциями человека, как это делают китайская традиционная медицина и философия, то та разница, которая существовала между А-Сянем и Вэнь Жоханем, оказывается достаточно велика, чтобы серьёзных опасений не было. Вэнь Жохань был настоящим садистом, упивался мучениями людей, любил убивать их собственноручно, и его аналог из дорамы под воздействием Иньской печати превратился в настоящее чудовище в человеческом обличии, что и постарались отразить в его внешнем виде. Причём достаточно успешно, каким бы абстрактным злодеем его потом кто-то не увидел. В сериале больший упор был именно на выдуманную Иньскую печать и её взаимодействие с владельцем, а о других сторонах Вэнь Жоханя лишь говорили и пару раз показали. Здесь результат был более чем предсказуем, и обратно откатить было бы практически невозможно. Вэнь Жохань был обречён с самого начала обретения первого осколка.

Вэй Усянь — человек совершенно другого склада. Что в оригинальной книге что в дораме. Во-первых, он более низкого происхождения и никогда не стремился к абсолютной власти над людьми. Склонности к бессмысленной жестокости в нём тоже не было, а то, что он творил на войне, вполне объясняется той же войной. К тому же после встречи с Вэнь Чао в Илине А-Сянь три месяца провёл на горе Луаньцзан, а она была чудовищно перенасыщена тёмной энергией из-за огромного количества неупокоенных душ. Тупо выжить там было очень сложной задачей — до того на этой горе гибли самые опытные заклинатели, каких только мог послать орден Цишань Вэнь, однако А-Сянь смог не сгинуть с концами. Говорить это может только о том, что он сумел приспособиться к тамошним условиям, даже организовать себе сносные условия жизни, а потом привёл туда же семью Вэнь Цин, чтобы уберечь от уничтожения. Они там прожили достаточно долго, спокойно и смогли что-то съедобное выращивать. Значит, условия на горе усилиями А-Сяня стали не такими агрессивными. В дораме на том пятачке, что они осваивали, даже получилось вырастить лотосы, что является символом победы А-Сяня над замусоренной тёмной энергией горой. Да, стоило это немалых усилий, а в какой-то момент он даже отчаялся, поскольку дождаться ростков было почти невозможно, а самый первый, что сумел пробиться, вырвал с корнем малыш А-Юань. Лотосы для благополучного роста требуют вполне определённых условий, а условия на горе Луаньцзан и в Юньмэне радикально отличаются, и дело не только в чисто природных. Однако позже поднялись и остальные. Но это потом, а на момент возвращения следы пребывания на горе в душе А-Сяня были слишком свежи, а впереди война и месть за погибших своих. Тоже мало хорошего.

По сути своей А-Сянь беззлобный человек, и те нормы морали, что ему были привиты сначала погибшими родителями, а потом в ордене Юньмэн Цзян, достаточно прочно в нём укоренились. В этом плане Цзян Фэнмяня очень сильно недооценивают, поскольку именно под его покровительством А-Сянь смог стать таким, каким стал. Тех, кого он считал невиновными, не трогал, и даже заносчивого Цзинь Цзысюна не трогал до последнего, хотя по мере разговора на торжественном банкете, на который он вторгся, чтобы узнать про Вэнь Нина, все чувствовали исходящую от него тёмную ауру. Перед этим А-Сянь встретил Вэнь Цин, которая умоляла помочь отыскать пропавшего брата, и, думаю, хватило одного взгляда на несчастную девушку, чтобы проникнуться негодованием. К тому же с освоением Тёмного пути А-Сянь наверняка стал особенно восприимчив к душевному негативу, он не только видел, но и чувствовал боль Вэнь Цин. Уже среди высокого собрания, когда каждая минута на счету, ответа на прямой вопрос он не получал очень долго — взамен приходила только отвлекающая и раздражающая чушь, включая очередной намёк на передачу Тигриной печати в руки ордена Ланьлин Цзинь. И раньше А-Сянь понимал, что такая настойчивость неспроста, и отказывался, а тут всё повторилось, да ещё при всех. Естественно, он разозлился, и та накрученность, с которой он пришёл на банкет, только возросла. Всё закономерно.

На тропе Цюнци увиденное и услышанное тоже поразило А-Сяня и привнесло свою лепту. Бессмысленное унижение, которому подверглись люди, не принимавшие участия в зверствах ордена Цишань Вэнь, и правда, выходит за грань. Особенно для старой бабушки Вэнь, которой приказали носить взад-вперёд поруганный флаг ордена, и малыша А-Юаня на её спине. А когда надзиратели стали отрицать свою причастность к гибели Вэнь Нина и других, А-Сянь не раздумывал ни секунды. Он просто призвал всех убитых во главе с самим Вэнь Нином и позволил бедняге самому покарать своих убийц.

Когда Цзян Чэна по сути призвали к ответу, попутно настраивая против названого брата, Цзян Чэн решил идти на гору, чтобы поговорить с тем и разобраться. Вокруг горы стояли мертвецы, которые никого не подпускали, однако Цзян Чэна они пропустили, оставив за условной чертой остальных адептов возрождённого ордена. Значит, А-Сянь не настолько утратил контроль, чтобы не узнать брата и атаковать всех, кто осмеливался просто приблизиться. Более того, увидев заложенное поселение, Цзян Чэн понял, что слова Цзинь Гуаншаня явно преувеличены — от этой кучки людей ожидать угрозы глупо. А-Сянь принял его достаточно дружелюбно, показал своё жилище, даже Вэнь Нина, сознание которого он пытался пробудить, а потом братья договорились, что Цзян Чэн объявит о предательстве Вэй Усяня, чтобы не создавать новых проблем ордену Юньмэн Цзян. Даже устроили показательную битву, чтобы это выглядело убедительнее.

Пока обитателей горы не трогали, А-Сянь ни для кого опасности не представлял. Он не раз спускался с горы за необходимым, и разбуженный Вэнь Нин стал не только настоящим другом, но и полезным помощником. А-Сянь продолжал свои исследования, изобретал новые вещи, и какие-то из них стали уходить к людям. Местным такое соседство, как ни странно, пошло только на пользу, и они не раз выражали своё уважение новоиспечённому Старейшине Илину. Даже нашлись желающие поступить в ученичество! Потом Цзян Чэн нашёл способ помочь брату встретиться с Яньли, которая вот-вот должна выйти замуж. Словом, опасаться было нечего, и только совсем упоротый мог подумать, что Вэй Усянь погружается во тьму всё глубже, сейчас просто затаился и готовится нанести удар. Неужели никто не смог хотя бы прикинуть возможное количество людей, ушедших с ним? В каком они состоянии? С помощью банальной разведки узнать, что именно покупается в Илине и в каких количествах? Нет? Странно. Можно, конечно, предположить, что это косяк самой Мосян Тунсю, но даже если и так, то косяк этот на удивление хорошо вписывается в гнилую натуру Цзинь Гуаншаня, который за счёт сомнительной угрозы явно пытается собрать вокруг себя остальных, лишний раз укрепить своё положение и заполучить таки столь вожделенный артефакт, который вполне мог сделать его непобедимым.

Поскольку Мосян Тунсю очень многие детали опустила при повествовании, а сюжет складывается из связанных сквозной линией фрагментов разной величины, в которых действуют главные герои и их окружение, о последовательности и формулировках неупомянутых линий и законов можно только догадываться. Однако если с фантазией и логикой всё в порядке, то восстановить упущенные фрагменты особого труда не составит. Если продолжить линию интриг Цзинь Гуаншаня и его внебрачного сына, ставшего одним из главных исполнителей и посредников, в дораме, то план Цзинь Гуаньяо, который был в курсе замыслов папаши, вписался просто идеально. Сам Цзинь Гуаньяо устранял мешавших ему людей, а если бы Вэй Усянь не погиб на тропе Цюнци, тупо перебив всех, кого к нему подослали, то батя сможет ловко использовать это в своих замыслах. Что, собственно, и случилось. А-Сянь, который был переполнен радостью от грядущей встречи с недавно родившимся племянником — даже подарок-оберег смастерил своими собственными руками! — был не готов к тому, что для него приготовили. Его и его подопечных уже много месяцев не трогали, Цзинь Цзысюань лично прислал приглашение на торжество... То, что по итогу случилось, стало началом конца — оскорблённый в своих лучших чувствах А-Сянь сорвался, утратил бдительность и изрядную часть контроля, и Вэнь Нин, заподозрив угрозу в примчавшемся на место происшествия Цзинь Цзысюане — из-за обычного движения в сторону хозяина — убил его. Потом был ультиматум, условиям которого обвиняющая сторона, разумеется, следовать не собирается — даже добровольная сдача Вэнь Цин и Вэнь Нина не помогла. А-Сянь готов был ВСЁ взять на себя, однако Вэнь Цин его парализует на три дня. Вернув себе способность двигаться, А-Сянь несётся на вражескую территорию и сам убеждается в коварстве ордена Ланьлин Цзинь. И тут уже обратная дорога отрезается окончательно. Короткие "переговоры" в Безночном городе, откровенная агрессия, внезапное появление Яньли, временное прояснение, а потом чудовищный срыв после её гибели, в которой тоже винят А-Сяня, и у парня не осталось ни единого повода щадить тех, кто так жаждет его смерти. До поры до времени он даже бойцов Юньмэн Цзян и Цзян Чэна не трогал, что лишний раз показывало, что шанс предотвратить катастрофу ещё остаётся, однако на этот шанс был положен увесистый чугунный болт.

После перерождения в дораме А-Сянь закономерно не хотел сталкиваться со старыми врагами, однако план, выстроенный Не Хуайсаном, сразу же забросил его в самую гущу, и деваться было просто некуда. На то, чтобы доказать свою невиновность, заставить всех этих кретинов себя слушать и хотя бы разговаривать, ушло немало времени, и только с поддержкой нормальных людей это сделать удалось. Но и тогда это стареющее стадо мало поменялось — оно просто поменяло объект ненависти. Впрочем, когда всё закончилось, А-Сяня меньше всего волновали эти старики — было чем заняться и без них. Точнее, кем.