'Спрошу я Евсеича — есть нос с веками у меня или нет. И дышу или нет? Как бы в шутку спрошу. Вон, он уже издалека меня окликает. Только слишком громко кричит, как-то испуганно. Чайник что ли заварочный опрокинул и журнал регистрации залил кипятком как прошлый раз, медведь неуклюжий? Что-то голос у него больно напряженный и встревоженный!'
Охранник автостоянки, Сарнацкий Сергей Евсеич, относился к своему работодателю с искренним и неподдельным уважением. Серьезный и доброжелательный владелец стоянки вызывал в нем откровенную мужскую приязнь. Опалин без малейшего ворчания разрешал ставить на свою стоянку разукрашенную белыми полосами и разнообразными наклейками потасканную 'восьмёрку' племянника Евсеича без самой мизерной платы. Нередко давал возможность подзаработать и самому Евсеичу и его племяннику. Снег, допустим, убрать, сетку ограды перенатянуть. Да мало ли какая работа ещё бывает! Само охранное агентство где работал Сарнацкий на деньги для работников, скупилось. С пенсией вместе вроде бы и ничего выходило, но вот по отдельности получались 'кошкины слёзы'. Так что возможность позаработать Евсеич не упускал, а Опалин с оплатой не зажимал. Ну и разговаривал с ним хозяин автостоянки всегда вежливо, уважительно и только по делу. Языком не чесал. Мужчина серьёзный и начальник большой. Так что числил Евсеич Опалина в рядах 'достойных и правильно ведущих себя в жизни людей' по своей собственной квалификации. И давал крепкие подзатыльники племяннику, что иногда позволял себе не совсем неуважительные высказывания в адрес хозяина автостоянки. В общем, очень уважал наш охранник Опалина и даже заварки наливал ему в кружку побольше и покрепче, как 'для старшего по званию'. И сахар клал не жалея, помня о нелюбви Опалина к горькому вкусу крепко заваренного чая.
'Так, пора звать командира на чай'.
Заварочный чайничек с золотым рисунком Московского кремля и Царь-пушкой на выпуклых боках, плотно накрытый махровым полотенцем, он аккуратно поставил рядом с чашкам. Чуть привстав со стула выглянул в окно, опираясь ладонями на столешницу и далеко вытягивая шею. Никого не увидел. Качнувшись назад, выглянул в дверной проем. Тоже не видно. Сарнацкий вышел на улицу, тщательно огляделся, встревожено высматривая Владимира Анатольевича, и почти сразу же заметил его лежащим на земле. Ахнул, шатнулся туда-сюда и более не тратя время, по армейской привычке вначале действовать, а уж потом 'факты сусолить', сорвал со стены аптечку и быстро побежал к лежащему лицом вниз Опалину, на бегу взволновано и громко окликая его. В голове Сарнацкого в это время сумбурными цветными пятнами мелькали кадры телевизионной криминальной хроники о заказных убийствах, различных разборках и 'подвигов' гастрабайтеров из южных республик. Он на ходу, словно конь, мотнул головой, отгоняя негативные мысли. Подбежав к лежащему, охранник упал на колени в грязь, не выбирая место приземления и не обращая внимания на торчащие острыми краями вверх куски асфальта. Осторожно потянув за плечо, плавно перевернул Владимира Анатольевича на правый бок, страшась увидеть подтверждение своих худших предположений. Сунул ватку с нашатырём под нос лежащему, сильно потёр виски. Нет реакции. Предчувствуя недоброе, он наклонился ближе пытаясь уловить дыхание Опалина, одновременно нащупывая на его шее пульс. Пульса не было, чистые участки кожи лица лежащего мраморно побелели, тонкими синими черточками проявились капилляры. Кончики пальцев охранника похолодели, словно он касался не живого человека, а медленно остывающего тела.
'Ах, ты же, мать твою! Да как, же так, Анатольич! Ну, уж нет! Не будет так!'
Охранник воровато оглянулся. Перекрестился и, разом решившись, выдернул из потайного кармана узкий чехол с маленьким шприцом — тюбиком — вещь секретную, медицинскую и в свободном доступе невозможную, выпрошенную на их посиделках у бывшего сослуживца. Примерился, ловким движением отогнул воротник рубашки лежащего человека и точным движением поставил уколол в шею.
-Давай, Анатольич, не умирай! Доктор говорил, что эта штука мёртвых подымает! И ты встанешь! Давай, друг, давай! Доктор не обманет!
Словно заклинание он повторял и повторял одни и те же слова. Не выдержав мучительных секунд ожидания, Сарнацкий осторожно потряс лежащего за плечи, продолжая повторять многократное 'Давай!' будто заклинание. Неожиданно Владимир Анатольевич коротко кашлянул и вдруг неестественно широко распахнул глаза. Сарнацкий в испуге отшатнулся — нечто, не злое и недоброе, просто стоящее неимоверно выше всего, что измыслило человечество за тысячелетия пытаясь понять не понимаемое, бездушно вдавило его в землю невыносимой тяжести равнодушным взглядом и тут же пропало, словно и не было. Сарнацкий дрожащими руками вытер холодный пот со лба, чувствуя, как его сердце запнулось заледенев от страха и снова забилось. Редко, робко, словно боясь, что его услышат. Лежащий на земле человек пошевелился.
Потревоженный прикосновением охранника Опалин коротко простонал и открыл глаза.
-Владимир Анатольевич! — тихо позвал охранник, встревоженное разглядывая его грязное лицо в тёмных разводах земли и налипшего мусора — Вы как себя чувствуете? Может болит у вас что? Сердце не щемит, голова не кружится? Здорово ушиблись?
-Что? Что такое?
Опалин недоуменно посмотрел на охранника, приподнимаясь на локтях.
-Какое, к черту, сердце? Тьфу, на тебя! Евсеич ты это о чем болтаешь? Чай, что ли, на журнал пролил? Весь ты, какой-то напуганный, дерганный, бледный! Что случилось-то?
Опалин, еще чуть приподнявшись, растерянно осмотрелся вокруг. Сильно изумился, обнаружив себя лежащим на земле. Брезгливо поморщился, отмечая размазанную по пиджаку и коленям брюк чёрную земляную жижу.
'Он упал? Потерял сознание? Когда? Как?' — ничего не вспоминалось.
Евсеич, бледный и встревоженный, какой — то напуганный, молча следил за ним растерянным и беспомощным взглядом. Показалось Владимиру Анатольевичу или нет, но кроме испуга и растерянности во взгляде охранника промелькнула тень тщательно скрываемой отчуждённости, словно Опалин в одно мгновение стал для него чужим, незнакомым и опасным.
'Да что ещё за нелепость! Какое-то дурацкое падение, напуганный охранник, мысли странные! Что с ним вообще произошло?!'
Опалин неловко уперся ладонями рядом с собой и резко оттолкнулся от земли, вздымая себя на ноги. Сарнацкий на полпути крепко подхватил его под локоть измаранной в земле рукой, оказывая помощь. Опалин, вместо благодарности, раздраженно скривил лицо и вновь заметил всё туже странную тень смущения, что вновь промелькнула в глазах охранника. Владимир Анатольевич ещё больше рассердился.
'Вот ведь, медведь! Мало того, что всего замарал старый бес, он ещё и рожу кривит дел натворив! А, да что уж сейчас беспокоиться о дополнительных пятнах на костюме! Ерунда. Он сам весь испачкан до изумления. И руки грязные. Галстук вообще тряпка. Да уж, угораздило же так вымазаться, чёрт возьми! Как новичок-землекоп уделался грязью до самых ушей! М-да, в контору он точно не поедет — в таком виде появляться там не стоит. До конца рабочего дня осталось меньше — короткий взгляд на часы — трех часов, а ему нужно будет съездить домой и переодеться в чистую одежду, вымыть лицо и руки, почистить обувь. Это отнимет минимум час и уже нет смысла ехать ещё минут тридцать через весь город в офис. Супруга на работе и не увидит, в каком виде он появился дома, а про испорченный костюм он соврёт, что измарал при осмотре котлована. Поверит, не в первый раз. Итак, звоним заму и сообщаем о внезапно возникшем заболевании'.
Опалин переступил на месте, покачнулся, ловя равновесие. Неуклюже и сковано шагнул вперёд, снова оступился. Тело двигалось будто чужое, замерзшие мышцы с трудом сгибали суставы, не успевая подкорректировать его положение в пространстве. Голова кружилась. Он ощутил, как его крепко, еще раз уберегая от падения, подхватил под локоть Сарнацкий. Владимир Анатольевич недовольно дёрнул плечом, освобождаясь от поддержки охранника.
-Не нужно, Сергей Евсеевич, меня хватать! — раздраженно выговорил Опалин, морщась от мысли, что охранник считает его не способным самостоятельно сохранять вертикальное положение. Выдержав недовольную паузу, продолжил тем же черствым тоном:
-Я сам вполне способен стоять на ногах! Это ясно? Ну и очень хорошо, просто замечательно. Чай я пить не буду, спасибо. Поеду домой. Ты же звони по щебенке и ...
Опалин, резко обернувшись, тяжелым взглядом ткнулся в глаза охранника:
— И не говори ни кому, что я упал. Понятно?!
-Да как скажете, Владимир Анатольевич, как скажете! — Сарнацкий успокаивающе замахал руками — Только вот к врачу бы вам заехать, а? И лучше бы прямо сейчас. Анализы там сделать, кардиограмму может снять? И к психиатру, а?
Охранник, осёкшись, умолк. Всей своей позой и лицом он выражал растерянность, некоторую запуганность и серьёзную озабоченность состоянием Опалина.
-Так, хватит!
Опалин резко одернул излишне заботливого охранника. Поднял вверх указательный палец и направил его в лицо Евсеича:
-Господин Сарнацкий! Позвольте уж мне самому решать, что именно мне делать!
Сухо сунул, прощаясь, руку охраннику, предварительно тщательно оттерев грязь с ладони.
-Все, я поехал домой. Позвоните мне вечером и доложите о результатах! До свиданья!
Владимир Анатольевич выпрямился, упрямо вздёрнул подбородок, данными жестами демонстрируя полную уверенность в себе, совершенно её не ощущая при этом. Широко зашагал, твёрдо ставя ногу на землю к своей машине. Шел он не оглядываясь, стараясь выкинуть из памяти по-детски обиженный и расстроенный взгляд охранника, осаженного грубым окриком. Ничего, перетопчится.
Тщательно вымытый 'немец' сверкал на солнце отполированными боками дожидаясь хозяина у въезда на автостоянку. Чистая машина и грязный владелец смотрелись вместе довольно нелепо, и Владимиру Анатольевичу даже почудилось еле заметное выражение пренебрежения на хромированной решетке радиатора.
'Ещё один с тенью в глазах!'
Он сердито выдул воздух через ноздри, с силой вдавил кнопки брелока. Открыл багажник и, дёргая, рывками, вытащил из него покрывало. Набросил на водительское сиденье, чуть повозился, равномерно расправляя складки. Сняв пиджак, выгреб всё из его карманов на панель, свернул одежду в неопрятный комок и бросил возле сумки с инструментами, взамен надев куртку от спецовки. Галстук, чуть подумав, просто выбросил в урну.
Включая двигатель, он одновременно выбирал в меню телефона номер Мацусевича, их семейного врача. Услышав в микрофоне невнятное 'Ушаю!' быстро обменялся с ним ритуальным приветствием, короткими смешками, вопросами — ответами, договорился о встрече на сегодняшний вечер. Попрощался. Набрал другой номер — рабочий. Сослался на внезапное недомогание и предупредил о своем отсутствии. Не слушая собеседника и невежливо перебивая, распорядился об отмене всех запланированных встреч. Раздраженным тоном напомнил, что до сих пор не готов проект на новый торговый центр. Говорил чётко, уверенно, кратко. Так, как больные не говорят. Скорее всего, ему не поверили, но это его нисколько не взволновало. Появились у него в момент разговора другие, более важные причины для волнений. Договорив, отключился, бросил телефон на пассажирское сиденье. Никак не получалась попасть в держатель на лобовом стекле.
Плавно тронулся разворачивая автомобиль, усилием воли стараясь унять сильнейшую дрожь в руках. Кое-что, после того, как он поговорил с Матусевичем и позвонил в офис, ему вдруг вспомнилось. Всплыло в памяти оскалом хищной неведомой рыбы, резкой и чёткой картинкой, словно проявили черно — белую фотографию. Проявили не жалея реактивов, вытесняя все полутона, делая грани силуэтов на картинке бритвенно — острыми. И то, что он вспомнил, его очень сильно взволновало и напугало до непроизвольного дрожания рук и тонких противных ручейков холодного пота между лопаток. Не желало, вынырнувшее из тёмных глубин пугающее видение, укладываться в рамки повседневных реалий. Топорщилось кромками острых плавников, скалилось сахарно-белыми иглами зубов. И настолько вспомненное им выбивалось из общей повседневности, что Владимир Анатольевич даже усомнился в своей нормальности.
А вспомнились ему длинные ряды скелетов в широком колодце огромного двора окольцованного серыми стенами из неровно обтёсанных валунов. Скелетов с черепами треснувшими, выветренными или свежими гладкими. Тысячи черепов! Крупные — взрослых, маленькие — детские. Целые и с зияющими в темени или на висках неровными краями пробитых дыр. Грязно — желтые, серые, белые. Черепа выступали мерзкими наростами на сухих позвоночных столбах скелетов, неподвижно застывших перед ним. Затем один из черепов, противно скрежеща позвонками, медленно повернулся к нему, и он увидел внутри его мёртвых глазниц тусклые огоньки зелёного цвета. И появился звук — завывающий гул ветра, дико мечущегося в голых грудных клетках неподвижно стоящих костяков. Вдруг возникло ощущение исполинских, омерзительно холодных щупалец, что выталкивали, грубо толкали его куда-то назад и тёплых ладоней, напрасно пытающихся его удержать на той, неизвестной ему, стороне. А потом всё разом закончилось и он осознал себя лежащим на рыхлой сырой земле стоянки.
Масуцевич уехал от Опалиных уже поздно вечером. Выписал, после тщательного осмотра 'больного', легкое успокоительное и снотворное. Припомнил пару забавных случаев связанных с видениями у пациентов из своей практики и пересказал их, пытаясь рассмешить насупившегося пациента. Не удалось. Мацусевич пожевал губами, поправил очки и уверенно заявил, что от небольших галлюцинаций еще никто не умирал и с ума не сходил. Стресс, усталость, недомогание и непомерное курение сигарет могут сыграть с любым подобную злую шутку. Так что желательно бросить курить и стараться избегать нагрузок на нервную систему. Напоследок, стандартно посоветовал поменьше отдавать сил работе и обязательно следить за давлением. Больничный лист выписал с пошлейшим диагнозом — ОРЗ. Это любимая супруга, настояв на своём, всё-таки заставила взять Опалина 'больничный'. Затем она же, напоив его противным горячим молоком с медом — её абсолютным средством лечения всех болезней, отправила мужа спать в кабинет.
'А если у тебя грипп, дорогой? Это ведь сплошные вирусы! А мне завтра на работу! Будь уж любезен делать то, что тебе говорят!'.
Дипломированный врач с богатейшей практикой, доктор медицинских наук и автор одной монографии с труднопроизносимым названием, отрицающий у Владимира Анатольевича наличие даже легкой простуды, для неё авторитетом не являлся.
Владимир Анатольевич не стал сопротивляться напору жены. Покорно выпил лечебное пойло и отправился в изгнание. В кабинет, на любимый диван.
В кабинете включил на малый обдув кондиционер и ткнул в кнопку проигрывателя. Бросил на пол у двери подаренную на юбилей шкуру волка. Попинал ногой, утаптывая и перекрывая доступ воздуха в остальные комнаты. Налил полный бокал коньяку, не торопясь выпил. Закурил, предварительно тщательно осмотрев со всех сторон сигарету и пачку. Сделал пару глубоких затяжек и принялся размышлять о произошедшем с ним на стоянке.
