Игольное ушко

— Не вопрос! — Вершинин даже и не думал сопротивляться. — Недели, между майскими, хватит? Верочку с Денисом можете мне привезти, а сами с Наташкой в Таиланд смотайтесь, оттянитесь.

— Нет, пап, ты немножко не понял... — Андрей нервно затеребил край листа. — Мне немного больше надо. Три месяца.

— Ты чего, с дуба рухнул? — Вершинин аж приподнялся от такого поворота. — Зачем столько? Ты здоров? Какие три месяца, у вас в бюро проектов — до задницы! Вы мне и так сроки сдачи "Лесного Озера" задерживаете! Ещё на прошлой неделе должны были с ним в экспертизу заходить! Ты, кстати, думаешь должность Генерального принимать в "Арсенал-Проекте" или так и будешь "зам-чего-то-там"?

— Пап, давай договариваться... — прямой Андрюхин взгляд чётко давал Вершинину понять, что на попятную тот не пойдёт. — Ты мне даёшь трёхмесячный отпуск, а я принимаю "Арсенал-Проект". Согласен?

— Да ты толком скажи, зачем тебе столько? У вас всё в порядке, ты сам здоров?

— Да нет, ты не пугайся... — Андрей слегка улыбнулся, взглянув на отца с надеждой. — Наоборот, поздравить можешь. Нам площади под выставку дают. На Гоголевском... Много чего успеть надо, у меня законченных работ — кот наплакал. Да и у Натальи любопытные задумки есть...

-Я так и думал... — Вершинин поморщился, как от зубной боли. — Андрей, надо уже повзрослеть. Детство кончилось, пора заканчивать дурака валять. Я не против твоего увлечения, но дело — есть дело! Кому я бизнес оставлю? Нинке? Так она и не думает из Америки своей назад возвращаться. Валерка и вовсе раздолбай и оболтус. Завалит всё! Андрей, я долго сквозь пальцы смотрел на то, что для тебя работа на втором плане, но пора браться за ум. А увлечения — пожалуйста, даже помогу, только чтобы работе не мешали.

— Да как ты не поймёшь! Не хочу я увлекаться! Я жить этим хочу! Это мой мир, а не бизнес твой! Тошно мне субчиков твоих "строить" да чиновникам зады лизать! Не моё это! Ты же сам меня в художественную школу в восьмилетнем возрасте привёл, всегда помогал и подбадривал, когда не выходило! А сейчас — как раз выходит! Получается у меня! На Гоголевском бульваре попробуй, получи площади — там очередь на четыре года вперёд! У меня даже заказы есть, мне за портреты деньги платят реальные!

— Да, какие реальные? — Вершинин понял, что не сможет остановиться. Глухое раздражение, копившееся все три последних года безуспешных попыток сделать из Андрея полноценного компаньона, рвалось наружу как раскалённая лава. — Какие реальные? Обрадовался он штуке баксов! Озолотился, твою мать! Карл Брюллов недоделанный! Здесь реальные, вот здесь! — Вершинин для наглядности хлопнул ладонью по папке с какими-то документами — А всё остальное, вся твоя художественная богема, дружбаны-полудурки не от мира сего, это всё — лажа!

— Лажа?! — губы Андрея на мгновение слились в ту самую полоску. — Не могу поверить, что моя настоящая жизнь для тебя — лажа!

От хлопка двери упало со стены и звякнуло разбитым стеклом благодарственное письмо от правительства Москвы. Заявление об увольнении старший Вершинин получил по почте. Ни звонить, ни писать Андрею Дмитрий Николаевич не стал. Думал — перебесится и прибежит мириться, как деньги кончатся. Но, Андрей всё не прибегал... От знакомых Дмитрий Николаевич узнал, что выставка так и не состоялась — нужного количества работ Андрей предоставить не смог. "Не пошла работа..." — коротко прокомментировал один из Андрюхиных друзей, которых Дмитрий Николаевич пытался расспрашивать что и как. Потом уже от Нины, продолжавшей общаться с братом, и, почему-то, бывшей полностью на его стороне, Вершинин узнал, что Андрей подвизается художником-декоратором в каком-то заштатном театре. Именно это и добило Дмитрия Николаевича окончательно. Выбесило. "Придурки! — крутились тогда мысли в Вершининской голове. — Что Андрюха, что жена его... Поэтесса-клоунесса, чёрт бы её побрал! Рыбак рыбака видит издалека! Сколько людей полжизни бы отдало, чтоб на их месте оказаться, а они! Богема хренова! Бесятся с жиру!". Впрочем, жиру особого заметно не было — опять же от Нины Вершинин знал, что Наталья работает медицинской сестрой в одной из больниц. Вот и сейчас, припарковавшись рядом с ржавой Андрюхиной "праворулькой", Дмитрий Николаевич невольно поморщился. Впрочем, быстро взял себя в руки. Где-то глубоко в душе даже шевельнулось что-то похожее на уважение, смешанное, как ни странно, с искренним восхищением. "Эх, Андрей-Андрей! — Вершинин с трудом вытащил из багажника гору подарков. — Упёртый, Вершининская порода... Жаль, как же жаль, что не ты у руля остаешься... С твоим-то стержнем...".

Скрипучий лифт доставил Дмитрия Николаевича к двери Наташиной квартиры, доставшейся молодой семье от скончавшейся много лет назад бабушки. Оглядев лестничную площадку и ещё раз вздохнув, Вершинин нажал на кнопку звонка. Звонить пришлось долго — там, внутри натужно ревел пылесос и слышались весёлые детские голоса. Наконец, дверь открылась. Андрей, ладный, подтянутый, в футболке и потёртых джинсах сделал шаг назад, пропуская Вершинина.

— Здравствуй, пап. — по всей его позе, голосу, было видно, что волнуется. — Зайцы, дедушка приехал!

Из комнаты высунулись две мордашки.

— Деда! — старший, Денис, признал Вершинина и одним прыжком оказался у того на руках. Верочка тоже подошла поближе и вежливо поздоровалась, но каких-то чувств показывать не стала. По большому счёту, именно такой реакции Вершинин и ожидал — Верочку он видел последний раз когда та ещё в ясли ходила. Раздав подарки, Вершинин слегка очумел от бури искренних эмоций, маленьким торнадо захватившей и его и Андрея. Денис, в первый момент, при виде огромной коробки лишь прижал к широко открытому рту обе ладошки, но быстро пришёл в себя и бросился распаковывать это сокровище, задействовав и отца и деда одновременно. Верочка же, покрутив коробку с пупсом в руках лишь пожала плечами — "Что я маленькая?", но когда игрушка заплакала настоящим человеческим голосом, а потом ещё и "описалась" — глаза внучки просто засияли. Тут же бросилась искать в своём шкафчике какие-нибудь пелёнки, а когда дед показал упаковку игрушечных памперсов, коробочки с бутылками и пустышками — оба Вершинина поняли, что на сегодня она для чего-то другого просто потеряна.

Потом, Дмитрий Николаевич с Андреем сидели на кухне, ели невероятно вкусный Натальин борщ и болтали о всяких пустяках. Разговор о серьёзном не клеился. Дмитрий Николаевич никак не мог определиться — сказать ли Андрею про вторник сейчас, здесь, или не говорить вовсе.

— Знаешь, Андрей... — начал он наконец и тут же осёкся.

Что? — в глазах сына читалось волнение. — Пап, ты какой-то не такой сегодня... Всё в порядке?

— Ты, наверное, уже и не помнишь, какой я! — попытался пошутить Дмитрий Николаевич. — Всё в порядке, не волнуйся. Ты знаешь, я приехал сказать, что не считаю твои работы лажей. И никогда не считал. Ты — молодец. Я читал статью о твоем творчестве... Почему-то, в немецком журнале. А почему не у нас — нашим ничего не надо, что-ли?

— Ну, во-первых, этой статье уже года полтора... — Андрей говорил как бы нехотя, но старший Вершинин видел, что ему очень приятно. — Во-вторых, она вовсе не обо мне, а о европейском гиперреализме в целом и русском в частности. Статья большая...

— Но, там про тебя здоровенный абзац прямо в самом начале! — перебил Дмитрий Николаевич. — Про всех остальных — так, мельком!

— Ну, не совсем... — Андрей стал аж пунцовым. Вершинин вспомнил, что таким покрасневшим видел его последний раз ещё в школьные годы, когда хвалил за первое место на олимпиаде по математике. — Шрайнер — большая умница и всегда пишет объективно. Там про многих наших — про Антона, про Мишку Закревского... Не только про меня.

— Пусть, не только... Но, всё равно, поздравляю!

— Пап, колись, давай, что происходит? — в глазах Андрея снова мелькнуло беспокойство. — Ты же знаешь, я не отстану...

— Да... — непослушный язык никак не хотел произнести страшных слов. Дмитрий Николаевич аж вспотел от напряжения. И, неожиданно вывернул туда, куда вовсе не хотел. — Я пришёл просить тебя вернуться. На твоих условиях...

— Вон чего... — глаза Андрея буквально наполнились разочарованием. — Пап, ты же знаешь, мы всё уже решили. У меня свой путь, и пойду я по нему. Кстати, можешь меня поздравить — мне снова дают площади. И не где-нибудь, а в ЦДХ на Крымском валу... Для персональной выставки. И, на этот раз, работ вполне достаточно, ничего помешать мне уже не может.

-Андрюха, как говориться, от души! — Дмитрий Николаевич, действительно, был искренне рад. — А когда?

— В третьей декаде мая... Придёшь?

— В мае... — слова снова застыли у Вершинина в горле, а желудок буквально резануло ножом. — В мае... Прости, сын, не смогу. Ты же знаешь, в мае — мы всегда на выставке в Штутгарте... Попробую вырваться, но не обещаю. Прости...

— Да, ничего страшного...— Андрей старательно смотрел в окно, точно пытаясь найти там что-то важное. — Не парься, другого ответа я и не ждал. Проехали...

Зачем нужно было врать, Вершинин не понимал и сам. "Ну, вот, опять всё испортил. — неслись в его голове шальные мысли. — А если взять и всё рассказать? Прямо сейчас? Нет, тем более нет. Я и так ему в прошлый раз "пособил". Не хватало ещё одного повтора. Но, ведь, узнает...Обязательно узнает, но уже не от меня... И не в мае, а сейчас — в апреле. Надо подумать. Что-то придумать и вернуться...". Пауза затянулась. К огромному облегчению обоих, на кухню буквально ввалился Денис — аккумулятор модели был уже полностью заряжен и юный авиатор потребовал у отца с дедом, чтобы те одевались и шли на улицу смотреть первый полёт. Оба с большим облегчением согласились. На улице Андрюха под предлогом "показать как надо" отобрал у Дениса пульт, но "мастер-класса" не получилось — самолёт практически вертикально упал в траву за школьным стадионом. Выжившую каким-то чудом модель во второй раз Денис запустил сам, но столь же удачно. Вошедший в раж дед отобрал у него пульт и несмотря на все протесты поднял машину в воздух. Надо отметить, что у него получалось куда лучше, и самолёт целую минуту выполнял в воздухе разные фигуры. Но, в конце концов, и Дмитрий Николаевич дал маху — модель, на полном ходу воткнувшись в асфальтовую дорожку носом, беспомощно замерла. Взяв её в руки, Андрей нажал на пульте рычажок газа, но винт, вдавленный в пенопластовый фюзеляж, даже не пошевелился. Зато, изнутри раздавался тоненький писк. Денискины губы задрожали, из глаз ручьём потекли слёзы.

— Денис, ну-ка не ной! — Андрей вытянул легонечко винт и снова нажал на газ. Винт закрутился, но сильно вибрируя. — Ничего страшного не случилось... Просто, двигатель от удара с креплений сорвало. Мне такое отец почти после каждого запуска чинил. Помнишь, пап? Вскроем фюзеляж... О, он тут вообще, на шурупчиках, а не на клею... Красота! Вскроем фюзеляж, поставим двигатель на место, зальём крепления эпоксидкой. Дома, вроде, где-то была... Можно ещё для крепости штифты вставить из половинок английских булавок. И — завтра опять запускай! Ну-ка сопли вытри, не позорь меня перед дедом! Подумает, что ты — нытик...

— Ничего я не подумаю... — Дмитрию Николаевичу давно не было так хорошо. — Я, лучше, к вам завтра отремонтированный самолёт запускать приеду. Вместе с тётей Ниной. Может, ещё дядю Валеру захватим, если он не сильно занят будет...

— Отец! — Дмитрий Николаевич хорошо помнил, что такое обращение, обычно, ничем хорошим не заканчивается. — Ты можешь, наконец, сказать, что происходит? Почему Нина здесь? Она одна, без Лизы?

-О, мне пора... — демонстративно взглянув на часы, вывернулся Дмитрий Николаевич. — Андрюх, завтра приеду — подольше пообщаемся! Сейчас — прости, не могу...

Пожав внуку ладошку и чмокнув его в покрытый непослушными вихрами затылок, Вершинин быстрым шагом направился к машине. Открыв дверь, ещё раз махнул Андрею с Дениской и поспешил уехать. "Незачем... — билась в его голове безотчётная тревога. — Незачем... Мало ли, что? Пусть выставляется, пусть всё получается! Просто в завещание надо внести, чтобы Андрею сказали только после первого июня. Вот и всё... Очень простое решение!". Въехав на стоянку возле Бирюлёвского парка, Дмитрий Николаевич заглушил двигатель. Ехать решительно никуда не хотелось. Хотелось просто остановиться и подумать. Обо всём... Такой роскоши раньше он себе позволить не мог. Суета, суета, суета... Неожиданно поймал себя на мысли, что каждая из его секунд была посвящена одному из "нужных", "обязательны" или "очень важных" дел — всё ранжировано по приоритетам. Даже супружеский долг давно уже занял строчку в списке "нужных" дел. К своему удивлению Дмитрий Николаевич поймал себя на мысли, что сто лет не читал художественных книг — просто некогда было... Не ходил в кино... Так, чтобы "по-американски" — с поп-корном и пепси-колой... Да, ещё чтоб заснуть под конец. Или, напротив, ржать над тупейшей комедией ни в чём себя не сдерживая, не думая, "что станет говорить княгиня Марья Алексевна?!"... В театр ходил. Не очень часто, но было дело... В VIP-ложу, с мыслью продвинуть в голову очередной "фигуры" из правительства Москвы ценную для "Арсенал-Холдинга" мысль. В театре, за "рюмкой чая" в буфете — всяко легче... Или, например, на очередной показ "модной-вещи-которую-нельзя-не-посмотреть-а-то-так-лохом-и-останешься". Это уже Маринка... Нравились ли ему эти "вещи"? Откровенно говоря, некоторые — даже очень! Но, почему-то, его суждения редко совпадали с очередным приговором "продвинутой публики". Вершинин помнил спектакль про молодого скрипача, пытавшегося добиться признания и не получившего этой малости, несмотря на недюжинный талант. Что греха таить — Дмитрий Николаевич даже чуть было не пустил слезу в финальной сцене — там, где озверевшая шпана ломала парню, возвращавшемуся заполночь с первого большого концерта, пальцы. Вершинин хорошо помнил именно такую шпану — к сожалению, когда-то приходилось встречаться с ними и в реальной жизни.... Режиссёру удалось невероятно точно передать эти образы — Дмитрий Николаевич готов был поклясться, что "вон с тем длинным он знаком лично". Каково же было удивление Вершинина, когда Марина, вслед за подружкой снисходительно бросила: "Живенько... Но — банальщина!" Потом, Дмитрий Николаевич увидел именно такую формулировку в статье модного театрального критика. Страшно разозлился тогда... Смешно вспоминать. Вот и сейчас он невольно улыбнулся. Возможно, ещё и от того, что гулять по дорожке и разглядывать первые признаки пробуждения жизни было просто приятно. На душе от набухших почек на деревьях, от солнечных бликов в ряби лужиц, от одинокого белого крокуса, распустившегося возле кучи прошлогодних листьев и веток, было светло и радостно. Ехать уж точно никуда больше не хотелось. Хотелось раствориться в этом мире, стать его малой, но очень важной частичкой.

"Сценарий рая... — мысли его, поневоле, всегда возвращались к незаконченным делам. — Сама постановка задачи, по моему, бредовая... Какой тут может быть сценарий? Искусственное всё... Как из папье-маше.... "День сурка со знаком плюс..." Пожалуй... У каждого человека есть хоть один счастливый день." Дмитрий Николаевич с удивлением осознал, что мучительно копается в памяти, стараясь отыскать день, точно способный претендовать на это "зацикливание". Почему-то, ничего не выходило. Вернее, такие дни были, но очень давно... Подробности стёрлись из памяти, а Славик говорил, что они крайне важны... Помнил, как взял первый раз на руки Андрея. Огромный кулёк с синим бантом из которого еле виден был только крошечный носик. Как потом обнимал и целовал Ольгу — бледную с синими кругами под глазами, но такую родную и желанную... Этот момент помнил хорошо, а вот сам день — ни до этой встречи, ни после, в памяти не отложился. Так, отдельные кадры. Взволнованные глаза мамы, нервно теребящей букет хризантем... Весёлую студенческую братию, уже начавшую распивать шампанское на крыльце роддома — "А чего Ольку-то ждать? Ей всё равно нельзя будет!". Никак не заводящийся зелёный "сороковой" Москвич, на котором давно уже должны ехать домой... Больше, "кадров" того дня в своей памяти Дмитрий Николаевич не обнаружил. Да, на "День сурка" маловато будет... Похожие моменты вспомнились и про встречу из роддома Нины и Валерки. Невероятно счастливые и трогательные, но никак не подходившие под "полноценный сценарий". Неожиданно вспомнился ещё один день. Он тогда прилетел из Сургута, в котором провёл почти месяц. Едва самолёт коснулся посадочной полосы, Дмитрий Николаевич рванул к выходу, за что получил нагоняй от стюардессы. Потом лаялся с другими пассажирами из-за того, что перегородил дорогу, пытаясь вытащить из багажной полки застрявший там огромный бумажный свёрток, с которым его при посадке категорически отказывались пускать в салон самолёта. Сколько денег раздать пришлось, чтоб не заставили сдавать его в багаж... Потом — как матерился, пытаясь быстрее отыскать на резиновой ленте свою тощую дорожную сумку. Мчался домой на такси... Помнит Ольгины глаза — удивительно лучистые, тёплый свет которых уносил Димкину душу к самым невероятным вершинам. Буквально одно мгновение, секунда, после которой обнимались и целовались прямо на лестничной площадке. Обнимались до тех пор, пока их не вернул "на грешную землю" надрывный рёв Валерки, категорически не желавшего сидеть в манеже в одиночестве.