Истинная История Николаса Фламеля

Между тем, профессор продолжил:

— Мне даже довелось ознакомиться с вашим трудом о Великом Восстании гоблинов в XV веке. Честно говоря, мне жаль, что столь подробный и при этом — в высшей степени беспристрастный труд так и не получил широкого распространения в нашей стране.

Мысленно Эрик вздохнул — в глубине души он надеялся, что этим вечером никто не будет доставать его разговорами. Поначалу так и было — с тех пор, как мужчина занял свое место за столом, другие профессора Хогвартса ограничились лишь формальным знакомством. Возможно, Дамблдор попробовал бы завести с ним беседу, но Эрик сидел от него слишком далеко.

Причиной, по который с Эриком было столь сложно общаться, являлось некое непонятное, давящее ощущение, что накатывало на окружающих в те моменты, когда мага снова захватывала тоска. Как-то раз Ви даже пошутила по этому поводу, дескать, он уже совсем древний и ему не место среди обычных смертных. К сожалению, в ее словах была немалая доля истины, чего волшебник не мог не признать. Он как никто другой знал: бессмертие — не дар, а проклятье, сводящее с ума. И ему скорее место в палате психиатрической больницы, чем за кафедрой в школе чародейства и волшебства.

— Можно просто Эрик, профессор, — он вернулся к действительности, — Все же, я куда моложе вас...

'...выгляжу' — уже мысленно закончил он.

— О, тогда и вы зовите меня Филиусом! — волшебник широко улыбнулся, — Право, это позволит мне чувствовать себя не таким старым!

Филиус Флитвик оказался на удивление хорошим собеседником; в процессе разговора с ним Эрик даже по-настоящему увлекся обсуждаемой темой. Как оказалось, профессор сильно приуменьшал, говоря, что он 'ознакомился с трудом'. На деле, казалось, он помнил каждую запятую из немаленькой по объемам книги, посвященной войне между людьми и гоблинами.

Благодаря сему труду, громко нареченному 'Воспоминаниями о Великом Восстании гоблинов', волшебник был широко известен в определенной прослойке магического общества. Хотя, если подумать, то Эрик не сделал чего-то невероятно сложного — всего-то перенес на бумагу свидетельства нескольких десятков привидений о том периоде... ну и то, что помнил сам о тех событиях, он так же внес в 'Воспоминания'. Но, по сравнению с затраченными усилиями, результат был по истине впечатляющим. В короткий срок Эрик Биккель получил признание, как авторитетный историк. Более того — в планах издательства было распространить 'Воспоминания' и в мире маглов, но под видом развлекательной литературы. Как уверяли Эрика — его книгу должен был ожидать феноменальный успех.

К слову, то, что профессор Хогвартса знаком с этой книгой, было необычно. Магическое английское сообщество было одним из наиболее консервативных в Европе и потому труд Эрика, в котором маги далеко не всегда были показаны с самой лучшей стороны в конфликте с гоблинами, был практически неизвестен тут. А значит, профессору пришлось постараться, чтобы добыть одну из копий 'Воспоминаний о Великом Восстании гоблинов'. С другой стороны, если вспомнить о его природе, то в осведомленности Филиуса как раз не было ничего необычного — все, связанное с гоблинами было ему, несомненно, глубоко интересно.

Время в разговоре с Флитвиком пролетело незаметно, и вот Дамблдор поднялся на ноги. Разговоры среди учеников тут же смолкли.

Речь директора касалась многих вещей. В первую очередь он обратил внимание на то, что Запретный лес — территория, в соответствии с названием, запретная для школьников. Упомянул о том, что в коридорах Хогвартса не разрешается колдовать и о том, что мистер Филч — судя по всему, в очередной раз — расширил список запрещенных предметов.

И только после этого он перешел к интересующей Эрика теме:

— У нас несколько изменений в преподавательском составе. Мы рады вновь приветствовать здесь профессора Граббли-Дерг, которая будет вести занятия по уходу за магическими существами. Я также с удовольствием представляю вам профессора Амбридж, нашего нового преподавателя Защиты от Темных Искусств.

При взгляде на немолодую волшебницу, что сидела справа от Дамблдора, Эрик испытал легкое недовольство. Долорес Амбридж была одной из тех из того множества министерских чиновников, что не желали допустить его на должность профессора истории в Хогвартсе. Но именно эта, чем-то напоминающая жабу женщина была наиболее упорна в своем противодействии — лишь прямое давление со стороны министра магии, получившего от анонимного лица круглую сумму в золоте, смогло остудить ее пыл.

— И наконец, позвольте вам представить нового преподавателя истории магии, — широким жестом волшебник указал на откровенно скучающего брюнета, — профессора Биккеля.

Мужчина скользнул взглядом по залу, желая увидеть реакцию среди учащихся на его назначение. Что ж... многие, похоже, были в недоумении, из-за чего потребовалось менять старого доброго профессора-призрака. А вот некоторые — сильно расстроились. Видимо, сообразили, что новый преподаватель не будет настолько же равнодушен к своему предмету, как и Бинс — а значит, к урокам истории магии придется отнестись с большей серьезностью, чем прежде.

Особое бурно прореагировал рыжий парень с факультета Гриффиндор — он воспринял назначение Эрика, как личную трагедию. Наверное, для него те часы отдыха, что даровала история магии, были священны.

После того, как отзвучали вежливые аплодисменты, Дамблдор продолжил свою речь. Но не успел он сказать и десятка слов, как неожиданно прервался. Долорес Амбридж, совершенно не имеющая чувства такта, своим громким 'кхе-кхе' привлекла к себе внимание всего зала.

Альбус легко справился с замешательством — сев на свое кресло-трон, он обратил пытливый взгляд на министерскую волшебницу, словно его величайшим желанием было услышать, что же она хочет сказать. Остальные преподаватели не обладали актерским мастерством директора и скрыть свое изумление поведением нового профессора у них не вышло. Но Амбридж, казалось, этого не замечала.

— Благодарю вас, директор, — жеманно улыбаясь, начала она, — за добрые слова приветствия.

Долорес говорила долго. И нудно. Настолько нудно, что Эрик в какой-то момент плюнул на ее речь, вернувшись к разговору с Флитвиком о конфликте между гоблинами и людьми. Так же поступили и большинство студентов, и даже некоторые из преподавателей. Но, все когда-нибудь заканчивается. Вот и выступление волшебницы завершилось словами 'искореняя то, чему нет места в нашей жизни'. Раздались редкие хлопки — и дальше слово опять взял Дамблдор.

По окончании пира, когда студенты были разосланы по своим спальням, Альбус сделал объявление среди педагогов:

— Прошу всех проследовать в мой кабинет. Нам есть, что обсудить сегодня.

А теперь о вопросах, что, вероятно, могут возникнуть у читателей после прочитанного.

Растянутость в повествовании. Ну уж извините, но я привык так писать. Максимум деталей — зато все четко и ясно. Хм... последнее — явно не об этом фике, ну да ладно.

Глава 4

Фламель ожидал его, сидя в шикарном кресле. Указав Эрику на такое же, напротив него, старик, дождавшись, когда гость устроится, заговорил.

— Ну вот мы и снова встретились. Все как я и говорил.

— Договор был заключен, — ответил на это гильдейский ассасин, — Мои возможности в твоем распоряжении.

— О, отлично-отлично! — Николас сделал знак слуге и тот удалился из комнаты, прикрыв за собой дверь, — Что ж, теперь, когда ты тут, давай познакомимся так, как положено. Мое имя ты знаешь, но как мне звать тебя?

— Эрик.

— Эрик? — старик лукаво улыбнулся, — Пусть будет Эрик. Хотя я почти уверен — это имя ненастоящее, как и лицо, что я перед собой вижу.

Молодой человек никак не прореагировал на это замечание.

— Что ж, Эрик... думаю, ты и сам понимаешь, что я нанял тебя не просто так. Да и вообще... — алхимик смешливо хмыкнул, — никто не нанимает таких людей, как ты, просто так. Но прежде чем приступать к обсуждению дел, ты позволишь старику удовлетворить свое любопытство?

Мужчина вопросительно поднял бровь.

— Мне всегда было интересно, верны ли слухи о членах вашей Гильдии? К примеру то, что убийц выбирают еще в утробе матери?

Эрик едва заметно напрягся.

— Это не та тема, которую я хотел бы обсуждать.

— Ну-ну, я же не прошу тебя что-то мне рассказывать? Просто послушай мои старческие рассуждения, хуже же от этого не будет, верно?

Судя по опасливо блеснувшим глазам убийцы, хуже как раз могло стать, но Фламель этого словно не заметил, пустившись в повествование.

— Я слышал, что когда рождается ребенок, которому суждено стать убийцей гильдии, сажают саженец дерева — особого дерева, породу которого выбирают согласно сложному нумерологическому ритуалу. А в корнях саженца зарывают послед, что вышел вместе с младенцем. Как я понимаю, твоя палочка как раз выточена из этого самого дерева, верно? Говорят, из него так же выходят великолепные амулеты — они работают только на хозяине и...

— Хватит! — Эрик так и не встал с кресла, но его волшебная палочка указала на старика, — Это уже перебор, алхимик. То, о чем ты говоришь — тайны нашей Гильдии. Сказанного тобой уже достаточно для того, чтобы я мог прикончить тебя немедля, здесь и сейчас.

— Ну-ну, не стоит так спешить с выводами, ведь мы оба разумные люди, да? — Фламель примирительно поднял перед собой ладони, — Но все же, давай ты меня дослушаешь. Ведь в любом случае, Эрик, даже если ты решишь сейчас убить меня — ты должен сначала узнать, как много мне известно, и от кого я получил эту информацию, верно? — пожилой волшебник улыбнулся, — А ведь я тебе все расскажу сам. Без принуждения и пыток — все совершено добровольно.

Несколько секунд наемник обдумывал слова Николаса и, не найдя в них подвоха, кивнул.

— Говори, — его оружие все так же указывало в грудь старого волшебника, — Что еще тебе известно?

— О, известно мне много, да. К примеру, я точно знаю, что матери ребенка незадолго до родов дают зелья, предназначение которых — усилить магическое ядро будущего ассасина, сделать его куда более сильным и выносливым, чем обычный человек. Что именно используется, я не знаю, но в одном я уверен точно — после того, как женщина примет эти снадобья, ее шансы пережить роды ничтожны. Организм женщины защищает дитя от яда, что несут в себе зелья... но сам гибнет, да. Зачастую — гибнет и ребенок... Но из тех, кто выжил, в будущем получаются великолепные убийцы!

— Довольно, — палочка в руке Эрика едва заметно дрогнула, — Больше я этого слышать не хочу. Авада...

— А ты особый случай, верно? — вопрос алхимика заставил мужчину прервать кастование смертельного проклятья, — Твоя мать — одна из тех немногих, кому удалось пережить роды...

* * *

Не вытерпев более, Эрик вынырнул из воспоминания. Покачнувшись, омут упал на пол. Белая нить воспоминания, что выплыла из него, тонкой змейкой заструилась по полу.

Смахнув с лица капельки пота, мужчина наклонился, поднял чашу и установил ее на место. Взмах палочкой — и утекшее воспоминание вернулось в артефакт, затерявшись в вихре из точно таких же сгустков памяти. На миг в чаше отобразилось лицо красивой темноволосой женщины лет тридцати. Эрик вздрогнул — и поспешно накрыл омут памяти тканью.

— На сегодня явно достаточно, — еле слышно пробормотал он, убирая чашу в шкаф. Бросив взгляд на часы, что висели на стене, мужчина беззвучно хмыкнул — стрелка давно уже перевалила за полночь. С момента окончания педагогического совета минуло уже несколько часов. Это собрание, состоявшееся в кабинете директора, оставило у нового преподавателя истории не самые лучшие впечатления. Началось все с претензий к Амбридж со стороны Минервы Макгонагалл по поводу неуместного поведения министерской волшебницы на пиру — но сам Альбус тут же несколькими словами тут же мягко свел назревающий конфликт на нет. После последовало знакомство старых профессоров Хогвартса с новыми, особенно — с самим Эриком, так как Амбридж тут, в связи с ее активной деятельностью в Англии и тем, что она раньше обучалась тут, была хорошо знакома большинству присутствующим.

Прежде чем занять должность преподавателя истории магии в этой школе, волшебник постарался раздобыть максимально возможное досье на каждого из своих новых коллег. Эрика мало волновало то, какие скелеты спрятаны в шкафу у профессора зельеварения или причина, по которой Макгонагалл ненавидит ядовитую тентакулу, кроме, конечно же, случаев, когда эти знания можно было использовать в своих целях. Но, привычка была сильна. Слишком уж глубоко вбили в него необходимость, прежде чем браться за работу, собрать максимально полную информации о будущем окружении.

Надолго преподаватели не задержались в кабинете директора — главам факультетов нужно было еще лично поприветствовать новичков, да проследить за тем, чтобы старшие курсы не засиживались до утра. У прочих профессоров так же нашлись какие-то дела.

Но вот Эрику пришлось задержаться — Дамблдор предоставил ему на ознакомление магический контракт. Волшебник, потратив некоторое время на его изучение, остался доволен. Разумеется, каких-то астрономических сумм ожидать от должности преподавателя не приходилось, но следовало признать — Альбус не поскупился. В условиях, поставленных Попечительским советом, он тоже не нашел ничего, как и сказал директор при их знакомстве, 'обременительного'. Так что, новоявленный учитель истории магии с чистой совестью поставив свою подпись. Но, уйти сразу, как он того желал, у него не вышло — Альбус задержал его ради разъяснения новых обязанностей Эрика, ознакомления с уставом школы, тонкостей работы с детьми, деталей расписания и целой прорвы прочих мелочей, связанных с его новой работой.

В апартаменты Эрика проводило один из призраков, Почти Безголовый Ник. Волшебнику было выделено несколько комнат — спальня, собственно, кабинет для занятий, а так же рабочий кабинет, соединяющий первые два помещения. Обустройство всей этой площади под себя заняло у волшебника некоторое время. Все необходимое — начиная от мебели и заканчивая книгами — у него было с собой, в том самом небольшом черном кейсе, с которым мужчина не расставался даже на праздничном пиру. У него не было даже и мысли о том, чтобы доверить свои вещи домовикам Хогвартса — ведь прояви Дамблдор желание посмотреть, что в багаже у нового преподавателя и сумей обойти запирающие чары, то все усилия Эрика по созданию легенды потерпели бы крах.

После того, как интерьер помещений был изменен в соответствие с его вкусом, волшебник обратился к своему омуту памяти. Артефакт, возраст которого был сравним с возрастом самого Эрика, был одним из первых в своем роде — грубо вытесанная из единого куска мореного дуба чаша, несущая на себе отпечаток времени.