Не пойму, бодрствовал я, или дремал, но под звуки размеренной речи перед моим взором, словно живые вставали картины далёких миров, обширных болот, космических сражений и биологических технологий. Пуфик давно заснул, свалился на землю и вытянулся в струнку. Неизвестно откуда появившаяся ящерица замерла на ветке, а потом, словно почувствовав моё желание, спустилась и подошла поближе, давая себя хорошенько рассмотреть.

Дремлющий рядом "котик" принюхался, сцапал её и съел, после чего перебрался поближе к маме, где снова уснул. Я же погрузился в историю отражения нашествия лурхов на одну из колоний Идалту, узнавая, заодно подробности о физиологии и обычаях обоих неведомых мне видов разумных. О городах, хозяйстве, способах ведения военных действий.

Сам не пойму — гипноз это был, или не гипноз. Но интересно. Пуфик тоже не скучал — висел на ветке, ухватившись за неё задними руками, то есть вниз головой, и потрошил припрятанную в траве термосумку — грыз какой-то брикет, роняя ошмётки упаковочного пластика на мамину голову. Я и не заметил, как он вытащил из моего кармана блокнот и нанизал выдранные оттуда листы на сучки и веточки.

— Ты не насмерть ли парня заговорила? — дело явно уже было к обеду, когда к нашей компании присоединилась Мила. Пуфик среагировал на её появление, вскарабкавшись на плечи девушке и разрушив причёску — как-то ловко пораспускал заколки и вывалил плотную массу волос на свободу.

— Он дал моему сыну имя, — озорно улыбнулась Липа.

— Крёстный, стало быть, — заключила "официантка". — Вы теперь родственники. А обед наш твоё исчадие нам не уничтожило? — кивнула она на термосумку.

— Нет. Я сверху положила брикеты с креветками, поэтому дальше он не забрался. Ну что, сможешь присмотреть за крестником? — обратилась мохнатенькая к Косте.

— Только, если привязать, — правильно оценил свои возможности я. — Иди на ручки, малыш!

Зубастик перебрался с Милы ко мне и повис сзади на поясе штанов. Хорошо, что они на ремне — а то бы стащил. Взяв термосумку, я поплёлся следом за девушками — обычной и пушистой. Мелкий хулиган непонятным образом умудрялся прихватывать мои пятки и сбивал с шага. Вскоре мы заметно отстали и, когда вышли к ставку, там никого не было.

"Котёнок" сразу бросился в воду. Пришлось его ловить, что оказалось непросто, несмотря на мой разряд по плаванию. Думаю, поймался он только, когда устал и захотел выбраться на сушу на чужом горбу. Оставленная на берегу сумка таинственно пропала. От неё остался брикет мяса криля и бумажный пакет с холодными чебуреками. Ещё забавная тыквенная фляжка с соком — то есть, перекусить нам оставили.

Накупавшийся зубастик, покончив со своей пайкой, отобрал у меня последний кусок чебурека и попытался разлить остатки сока, после чего отрубился с недоеденным фрагментом моей порции во рту. Но покой длился недолго — час, или около того. Потом я ходил по тропе, а он подкрадывался сзади и бросался с дерева на спину, каждый раз ласково обхватывая шею своими мягкими лапками с трогательными маленькими пальчиками.

Пропал он внезапно и непонятно куда.

— Мы здесь! — подала голос Липонька, в которую малыш успел вцепиться и всосаться. — Ты хороший крёстный, Костя. Быстрый, сильный, тренирующий. Будешь у нас на Прерии, заглядывай в мою стаю на восточных отрогах пика Эскапизма там, где они встречаются с океаном. И ещё я часто живу у Даши и её сестёр в Новоплесецке. Мы с Пуфиком будем рады.

— Вербуешь в вожаки младшей стаи? — откуда-то появилась Оля. — Почувствовала в парне потенциал? Он же землянин, к тому же городской.

— Давно ли ты сама была такой же! — фыркнула мохнатенькая. — А туда же! Городской! Землянин!

— Практически, Липа росла среди людей, — повернулась Оля ко мне. — Это может ввести тебя в заблуждение относительно мягкости её манер. Обычаи Идалту очень отличаются от наших, так что ни к какому пику Эскапизма торопиться не надо.

Сам не понял, почему мне вдруг захотелось уйти. Попрощался и вернулся в гостиницу, испытывая чувство, что совершил неправильный поступок. Одна беда — ума не приложу, какой. Лежал на кровати и гонял перед своим внутренним взором произошедшие события, вспоминая всё до последней детали.

* * *

— А парень делает просто фантастические успехи, — радовался Владимир Петрович, читая очередное послание.

— Успехи, конечно, имеются, — вынужден был признать Матвей Семёнович. — Но напрягают они не по-детски. У нас под боком кормящая мамка Идалту. Да тут впору оцеплять район и всех выпускать, но никого не впускать. Это же настоящая машина убийства, ведомая звериными инстинктами!

— Не стоит так усугублять, право слово. Важнее то, что к неведомым нам действиям проявляет интерес представитель ещё одной могущественно космической расы. Что на неё есть в наших материалах?

— Посещала школу в Новоплесецке, но не все уроки, а только по исторической тематике. Коммуникабельна, увлечена историографией.

— Это ещё что за зверь такой?

— Собирает сведения о быте, нравах, обычаях различных эпох и мест. Несколько её работ публиковалось на наших сетевых ресурсах. В частности о Хакасии начала тринадцатого века, и о быте эпохи раннего неолита в Чешской долине. На Земле появлялась трижды. Кто-нибудь из Новоплесецких друзей водил её по музеям на поводке и в наморднике под видом дрессированного животного.

— Характер нордический, выдержанный, — хмыкнул Владимир Петрович. — Наводит на мысль о проведении археологических раскопок. Какими эпохами она последнее время интересовалась?

— Запросы касались находок, датировавшимися периодом от ста до двухсот тысяч лет тому назад. То есть — палеолит. Копать нужно на полтора-два метра, если в среднем.

— Что же, будем ждать дальнейших посланий от нашего юного друга.

Глава 4

Сочинение пятое

Вечером Оля пела задиристые песни, от которых мне, почему-то делалось не по себе. Казалось, будто вызов мне бросает.

Буду петь я песни, косы я расправлю,

Пуще всех соколиков сокола любя.

И с дарёной пикою, и с дарёной саблей

Мимо всей станицы провожу тебя.

И это неотрывно буровя меня своими шикарными глазищами. Не выдержал и тихонько испарился. Как-то всё неправильно, не по-нашему. То есть — она же с другой планеты, где всё не так.

Что я знаю про Прерию? Немного. Общее впечатление — это фронтир. Место соприкосновения нашей человеческой цивилизации с неведомым, подчас опасным. Хотя, толком ничего не знаю, потому что особого внимания не обращал — какое мне дело до маленькой отдалённой колонии?

Однако, Ливи Беско тоже с Прерии. А вдруг это действительно она? Решила передохнуть в безопасном мире, где для неё вокруг сплошной курорт? Ну и притворилась официанткой в захолустной гостинице, где постояльцы меняются каждый день — шансы быть узнанной минимальные. Да ведь нет никаких проблем навести справки в сетевых ресурсах — Липа, считай, прямо указала, что живёт она в Ново-Плесцке.

С этой замечательной мыслью и отправился я прямиком в свой номер, чтобы в спокойной обстановке... не дошёл. У девчат горел свет, а, поскольку и Оля и Мила сейчас поют.... Постучал. Дверь открылась сразу, причём сама по себе.

Комнатка здесь просторней, чем у меня, потому что на три кровати, а не на две, и вместо крючков на стене рядом с входом стоит сделанная из узловатой коряги вешалка, изображающая гигантского кузнечика. Курточки и сумочки украшают окончания сделанных искусным резчиком многочисленных конечностей, а одна из шляпок увенчивает насаженную сверху голову с надписью на лбу "Юморист".

Девушка сидит на кровати, потому что из мебели здесь только пара тумбочек, и молотит по виртуальной клавиатуре, сотканной голографической проекцией прямо перед ней.

— Тебе что? Не понравились песни? — спросила она сразу.

— Как же они могут не понравиться? — ответил я немного уклончиво. — Это же сама Ливи Беско!

— Только не говори никому, — подтвердила Даша мою догадку. — Оливия Бескорская, моя старшая сестра. И Камилла тоже Бескорская. Их мама моя мачеха, а мой папа — их отчим. А я Пузикова, — довершила она картинку и гордо задрала свой прекрасный носик.

— Мачеха и две старшие сводные сестры — да ты у нас натуральная Золушка! — сообразил я вслух.

— Не колышет, — фыркнула Даша. — Реально главный в доме наш с Оли и Ками младший братишка. Этим летом у него выпускной поход на аттестат зрелости — жутко за него переживаем.

— Это сколько же тебе лет, если младший братишка на аттестат сдаёт? — изумился я.

— Мне пятнадцать, а ему шесть. В этом возрасте полагается получить право на ношение огнестрельного оружия и полную свободу перемещений.

— Фига се, — повинуясь её жесту я уселся на койку напротив. — Это что? Как у Гаррисона в "Неукротимой планете"?

— У нас нормальное тяготение и зверьё обычное, просто непуганое, не как здесь. Так что тебя так плющит?

— С чего ты взяла? — изумился я и тут же попытался соврать: — Ничего меня не плющит, я в порядке.

— Как говорят у нас на Лесопилке, купи себе селёдку и дури ей голову. А у тебя всё на лице написано. Так за что тебя так совесть грызёт?

— Сам понять не могу. Словно кого-то обманул, и этого уже не поправить.

— Сегодня?

— Да.

— Ладно, пошли, самогрыз несчастный, разберёмся в устройстве твоего внутреннего мира, — взяв меня за руку Даша вышла из номера и потащила за собой прямо в поле. Уже стемнело, ветра или облаков не было, и сверху виднелись звёзды. Мы шли всё дальше и дальше, пока не затихли вдали голоса, не пропал свет от фонарей и не перестали шуметь проезжающие по трассе автомобили.

От земли исходило накопившееся за день тепло, в траве шумнула невидимая птица, а в недалёкой от нас лесополосе замер в кустах заяц. Слева направо пролетела летучая мышь. Я с удивлением замер, понимая, что никогда ничего подобного не замечал. Надо же, как много происходит такого, о чём даже не подозреваешь в суете повседневности! Стоял и только головой крутил, впитывая в себя беспредельность собственного одиночества, наполненного незначительными событиями, происходящими вокруг.

Казалось, что всё бесконечно и только неспешно вращается по раз и навсегда замкнутому кругу. Точно так же по кругу пошли и события сегодняшнего дня — я переживал их снова и снова, взвешивая свои действия и поступки тех с кем встречался.

— Полегчало? — тронула меня за локоть Даша.

— Да.

— Расскажешь, — спросила она так, что я просто кожей ощутил её любопытство.

— Не знаю, — тряхнул я головой, словно сбрасывая наваждение. — Не всё. Я сегодня ящерицу обманул. Захотел рассмотреть поближе, а когда она подошла, Пуфик её слопал.

— Да, неудобно получилось, — вздохнула девушка. — А ещё что?

— Ко мне проявила интерес сама Ливи Беско. Даже поддразнивает.

— Серьёзная заявка, — Даша чуть прижалась к моему боку. — Ещё.

— Кажется, Липонька тоже.

— С ума сойти! Да ты у нас просто нарасхват!

— А мне интересней с тобой. Слушай! — вдруг пронзила меня острая догадка. — А ты к этому, случайно, руку не приложила? А то просто какая-то чертовщина творится!

— Ты, Костя, главное, не торопись. Разберись постепенно, что к чему, да и реши, что тебя увлекает. Пойдём обратно — уже скоро рассвет — мне ведь на работу.

Мы топали к гостинице и меня не на шутку грызли сомнения.

— Даш, а почему ты не удивилась Липонькиной заинтересованности?

— Между Хомо и Идалту всякое случается. Кроме деток, конечно, — ответила она задумчиво. — Иногда короткая интрижка, но бывало и до тех пор, пока смерть не разлучала. И мы, и они — люди. Не во всём похожие, но общего у нас много.

— А, слушай, совершеннолетие с шести лет — это что, даже женятся?

— С шести ещё не женятся. Нечем в этом возрасте жениться, — фыркнула Даша. — В последнее время практика ранних браков как-то ушла в прошлое, а то бывало, что и в двенадцать становились матерями. Сейчас раньше шестнадцати обычно об этом и не помышляют. Но и не тянут до тридцатника. Стараются начать около двадцати, хоть бы и мужа нет — всё равно по биологическим часам пора.

— А средства? Ведь в таком возрасте обычно ни профессии, ни дома, на сбережений, — озадачился я. — Ребёнок — это же большие расходы!

— Не могу объяснить, — пожала плечами моя спутница. — В этом месте у нас с землянами полная психологическая несовместимость. На такие вопросы вообще невозможно ответить — я не в состоянии даже представить себе, в чём проблема. Если ты про ответственность — так я любому шестилетке, носящему ружьё, доверю и свою жизнь, и воспитание собственного ребёнка.

— А что? — спросил я севшим голосом. — У тебя тоже есть ребёнок?

— Нет. Но обязательно будет, — хоть я и не смотрел, показалось, будто девушка поджала губы и нахмурилась. — Говорю же — у нас несовместимость по целому ряду основных жизненных ценностей.

Больше я ни о чём спросить не решился.

* * *

— А не кажется ли вам, Матвей Семёнович, — что вот-вот произойдёт перевербовка нашего агента? Причем, не втёмную, а по его собственной инициативе? — прищурился Владимир Петрович, закончив читать очередное послание от Кости. — Ведь на основании полученной им самим информации, не так уж трудно раскусить немудрёную одноходовку, разыгранную Ипполитом Харитоновичем, и понять, что нашего юного героя тупо подвели к объектам, сообщать о которых он как бы сам вызвался. Ведь парень неглупый, да ещё и вопросы начал правильные задавать. И вовремя остановился.

— Боюсь, что вынужден разделить вашу озабоченность. Более того, усугубить её, — Семёныч извлёк из папки и протяну начальнику ещё один документ.

— Вот перехват обращения президента Штатов в адрес руководства Прерии.

— Просьба о личной встрече! — удивился Петрович, пробежав текст глазами. — И какой положительный ответ последовал на столь любезное обращение?

— Сообщение перехватить не удалось. Может быть, его вообще не было, — пожал плечами Семёныч. — Но это проливает некоторую ясность на содержание вот этого письма. Его выловили из обычного почтового ящика. Приняли за дурацкую шутку. Если бы не имя отправителя — оно бы до меня не добралось, но сработал контекстный анализатор.

— Уважаемый господин Президент! — начал зачитывать Владимир Петрович. — В ответ на Ваше обращение сообщаю, что по поручению Степана Кузьмича Асмолова прибуду в Овальный кабинет двенадцатого июля в тринадцать часов Вашингтонского времени. Даша Пузикова, царевна.

— Теперь осталось дождаться того, что Константин пошлёт нас лесом, и поудобней присесть у разбитого корыта? — нахмурился руководитель.

Глава 5

Сочинение шестое

После ночной прогулки по дальним полям меня буквально распирало от огромного количества мыслей, копошащихся в голове. Они путались и мешали жить. Продолжалась эта вакханалия минут пятнадцать, пока я не нашел удобную позу. Потом всмотрелся в плетущего паутинку паучка, прислушался к стуку сковородок на далёкой кухне и шагам за окнами — окружающий мир жил своей жизнью, а мои рассуждения построились колоннами и принялись ходить кругами. Я менял их местами, расставляя в нужных последовательностях, сопоставлял, сравнивал — картинка событий расправлялась, словно под утюгом, и делалась всё яснее и связней.