После

А еще потому, что наверх выбились юные выскочки вроде Джиллиана, и стерпеть это Иллерни не мог.

"Гвендолин больше нет, и Иллерни придется самому обеспечивать себе место в новой гильдии. Он был достаточно долго рядом с властью, чтобы проникнуться ее очарованием, достаточно, чтобы стать заметным, и чтобы сделать свои ошибки. В конце концов, Иллерни старше большинства темных. Может быть, он и не хотел бы становиться высшим магом. Но он может либо идти вверх, либо упасть вниз... а там мрачно, внизу".

Так сказал светлый магистр.

Матиас помнил, что потом светлый магистр засмеялся и сказал, что подобное погубило Нэттэйджа.

— Но у меня есть условие, — и все-таки Иллерни был полезен — важен — настолько, чтобы при назначении на высший пост его уговаривали. — Вы создадите комиссию по адаптации светлых, и я стану ее главой.

В Иллерни не было ничего злого. Его мысли были чисты. Иллерни хотел себе светлую гильдию, и только это заставляло его сердце биться чаще.

* * *

Через бесконечное количество времени

"Экстренные ритуалы лова — ритуалы ловли солнца — во время бедствий... "

Матиас щелкнул по наушнику, останавливая запись.

Как разведчик Хсаа'Р'Нэа, Матиас мог с полным правом утверждать, что чем больше он узнавал о человеческом обществе, тем меньше понимал.

"Утверждены первыми магистрами, которых создали для этих ритуалов..."

Попытка за два дня запихнуть себе в голову полную историю Аринди оказалась ошибкой. Матиас наивно считал, что успеет прочитать ее полностью, не ограничиваясь отрывками, которые сочла нужным подготовить внутренняя служба — сочла нужным для образования нового магистра. Поначалу Матиасу даже нравились все эти пропуски [данные утеряны].

Мотор машины гудел совсем тихо, но даже так разговор темных, которые его сопровождали, был едва слышен.

— Мирретей предлагает вам место в первой главной башне Шафрана или второй главной. Интересно ли вам... — Иллерни наклонился вперед, к магу напротив. Миль смотрел в окно; кому-то другому, он, может, не ответил, но Иллерни ответил:

— Мне ничего не интересно.

На повороте, кроме машины внутренней службы, уже стояла вторая машина, а высший Джиллиан стоял перед ней.

Матиас сначала спрыгнул на землю, потом приблизился, и только потом посмотрел на табличку, и выдохнул:

"Тела не обнаружены".

Что ощущали другие, он уловить не успел.

Море, сизо-стальное, грозно качалось у берега. Небо закрывала дымка — инфоотдел предполагал, что началось извержение Кималеа. Диагностические печати отключились первыми.

Волновые башни чудом уцелели, потому что по всей стране чудом уцелели только печати, установленные Олвишем Элкайт. Потому что Олвиш Элкайт вбивал их намертво. Остальные то работали, то нет, а границы рухнули полностью. Впрочем, как сообщал Бретт — который никогда не занимался границами, и чья душа была спокойна — рухнуло совсем немного. Маги гильдии на это скривили лица, но Матиас тоже считал, что получилось смешно.

Граждане Ньен выражали сочувствие счастливыми голосами.

На площадке уже горели костры — скорее дымные, чем огненные. Площадку защищали склоны холмов, от ветра и от чужих взглядов. Прежде чем проводить экстренные ритуалы, которые вдохновят людей и дадут надежду, гильдия хотела проверить, получается ли у магистра гильдии хоть что-то.

Матиас чувствовал, как ворочается земля, готовясь встань на дыбы и сбросить крошек-человечков и их глупые игрушечные города. Матиас бы рассказал, если бы мог описать, что на небе печати, кружащиеся солнца со спицами, точки и спирали; может быть, на языке Р'Нэа смог бы, но люди не слышали и половины звуков. И теперь, когда он об этом подумал, Матиас вдруг засомневался, а может ли он до сих пор говорить на родном языке.

— У вас прекрасно получается, — было не сразу понятно, что за принужденная гримаса на лице у Миля. Обычно люди так улыбались. И, сохраняя эту улыбку, вымученную тихую и мирную, он таким же искусственным тоном произнес: — Из вас получится хороший маг.

Сквозь плотную дымку проступил сияющий оловянный круг, и успокоенное море заблестело рябью.

Ветер у стоянки продувал насквозь.

Маги из внутренней службы попытались зажечь тепловую печать, не смогли, и грелись у горелки. Иллерни достал термос и протянул дымящуюся кружку, и мягко укорил в ответ на отказ:

— Магистр. Вы должны научиться есть человеческую еду.

Матиас втянул дым, впитывая информацию, и на всякий случай отступил на шаг:

— Я не имею с вашей едой родство, и потому я не могу ее есть.

Противную человеческую привычку обсуждать важные дела за едой Матиас не понимал и не принимал. За съеденную в прошлый раз ложку его однозначно осудили, и потому сейчас он не собирался даже пробовать.

— Наш светлый магистр всегда скидывал на других проблемы, которые не хотел решать, — Миль перестал смотреть на море и видеть то, что видел только он, и присоединился остальным, и его вернувшееся раздражение было таким родным, но все еще недостаточно сильным.

Иллерни ничуть не изменился в своей укоряющей мягкости. Почти.

— Ну что же, Миль. Если светлый магистр Рейни вам доверил, вы могли бы это решить, — и откинул крышку контейнера, который вез с собой. — Вы можете съесть ваших родственников!

Внутри контейнера шевелились розовые медузы. Контролеры оживились, подбираясь ближе, и Матиас сделал еще шаг назад, ловя тихое:

— И у нас теперь новый магистр, Миль, — и Иллери расстроенно всплеснул руками: — Нет? Их было нелегко выловить в таком бурном море. Сейчас вас питает проявленный Источник, но что будет дальше? Вы будете слабеть, и вы доведете себя до истощения, и этого никак нельзя...

— В конце концов, все магистры жрут людей, — с мрачным смирением признал Миль. — Уверен, кто-то вызовется сам. И будет рад. Сумасшедших у нас...

Джиллиан подошел ближе, прислушиваясь, заставляя контролеров потесниться, и, со своей обычной решимостью, закатал рукав и резанул по руке.

Алая пряная жидкость хлынула на землю, заполняя голову вспышками алого и черного, и Матиас отшатнулся и отвернулся, зажимая рот ладонью, от приступа тошноты и скрутившей тело боли, до хруста костей, до сумрачного подвального света перед глазами.

Иллерни возмущенно вскрикнул.

— ...в конце концов у нас есть светлые.

— Я светлый маг, и это против традиций, — прозвучало не так величественно, как Матиас надеялся. И его возвращение в машину тоже не было величественным.

Если бы он мог забраться в грузовой отсек, спрятаться там, и чтобы Кэрэа Рейни, как обычно, ехал впереди, и притворялся, что его не видит...

Кэрэа Рейни всегда знал, что делать.

Матиас признавал, что далеко не так умен. Но откуда взять, как перенять его уверенность и умение распутывать клубки?

Снаружи контролеры упрашивали Иллерни оставить медуз; потом все разошлись по машинам. Матиас надел наушники и включил запись, и понял, что очень устал.

* * *

Что-то было не так.

В покоях Матиаса было все для отдыха, и Матиасу в самом деле следовало отдохнуть, потому его восприятие уже было слишком загружено, и пестрые картинки наезжали друг на друга и мешались.

Он не мог сказать, что не так, кроме того, что что-то не так. Он вертелся с боку на бок на пуховых перинах, смотрел в темноту, которая для него не была такой уж темной, и не мог успокоиться. Непонятное чувство царапалось в груди, острое, как колючая проволока, и горькое, как звезды, которые разорвали Третьего Лорда изнутри. Матиас чувствовал обиду.

Ему никто не сделал злого: ни вчера, ни сегодня. Он как будто заразился от этих людей, их смятением и тоской, и болезнь, которая точила их, теперь ела его. Матиас не хотел быть как эти люди, постоянно смотреть за горизонт и думать о том, чего не бывает.

Белый круг горел за окнами и не сгорал. Матиас перешел к окну и лег под его свет; потом перетащил к себе одеяло, потом остальные одеяла и подушки и забрался вглубь кокона, сворачиваясь в плотный клубок. Но и это не помогло.

Матиасу было немного одиноко.

Матиас чувствовал это и раньше: но всегда наступало утро, и он вместе с Кэрэа Рейни отправлялся навстречу новым увлекательным приключениям. А теперь утро не приходило вовсе. И ком из железных звезд поворачивался и поворачивался, не давая покоя. Матиас чувствовал себя так, будто у него что-то забрали и не отдали обратно.

Подушка, в которую он вцепился, разорвалась и обсыпала его перьями, и Матиас сел и зло отряхнулся.

Текущую воду Матиас, тхие из Шестого дня Р'Нэа, не любил. Воду он терпел только в том случае, если на ней не было волн и были видны стенки и дно. Его купальня была выложена синими и зелеными камнями и выглядела приятно; по крайней мере, Матиас сумел отделаться от впечатления, что она похожа на ямы, куда сваливают провинившихся, чтобы их съел Лорд.

Купальня заполнилась теплой водой, и Матиас медленно погрузился с головой, перестраивая тело, а потом нырнул и лег на камни, замедляя дыхание, замедляя биение сердца и позволяя мыслям застыть. Толща воды колыхалась над ним; глаза ламп мерцали над ним; по синей и зеленой плитке бежали солнечные волны.

Матиас порой представлял себя икринкой — конечно, не слишком часто, даже редко, даже почти никогда — когда плотная оболочка защищает тебя от внешнего мира и от момента, когда тебя вытаскивают из воды за жабры и швыряют на операционный стол.

...безжалостная рука вырвала его из грез и швырнула на холодную поверхность. По жабрам полоснуло болью, и Матиас забился, открывая рот и не в силах вдохнуть; темная фигура затмила лампы, прижимая его к камням, и надавила на лоб...

Он успел остановиться в последний момент. Не воткнул когти в человека, чтобы разорвать и распотрошить. Боль терзала тело — Матиас сам чувствовал себя распотрошенной рыбой — сменяясь повелительными успокаивающими волнами. Человек Эршенгаль удерживал его на месте, не давая двигаться, и давил на точки над глазами и что-то успокоительно говорил. Сбоку показался человек Миль, создавая печать, и огненное кольцо вокруг шеи наконец пропало.

Матиас вывернулся из-под их рук, отползая в сторону и прикрывая ладонями треугольники. Хотелось злобно зашипеть — но светлые маги не шипят, Матиас не видел, чтобы они так делали. Прикосновение к рецепторам запускало стабилизирующую резервную систему, и его тело уже перестраивалось само. На существах вроде Матиаса, короткоживущих и созданных под задание, рецепторы оставались открытыми, для легкого контроля. Наверное, человек Эршенгаль подсмотрел это в время путешествия в Р'Нэа — это было очень хорошо, но это не было честно.

— Я прошу прощения, — с запинкой сказал Эршенгаль.

Матиас наконец сумел завершить трансформацию, вдохнул воздух в легкие и рявкнул:

— Я отдыхаю!

— Я пытался связаться с тобой тридцать четыре раза, ты, существо! — еще громче прикрикнул мерзкий человек Миль, и вдруг обнаружил, его перчатки и рукава вымокли в воде, и поспешно начал отряхиваться.

Эршенгаль принес покрывало — Матиас сразу обнаружил, что ему холодно, и вокруг холодно, и вода уже успела остыть, и действительно прошло много времени, хотя ночь все еще не закончилась — и мирно спросил:

— А что за срочность, высший Миль?

— Я понял, как, используя некоторый светлый принцип, поднять остатки погашенных печатей и выстроить на их основе новые системно и в связке, не работая с каждой по отдельности, потому что с печатями, которые ставились столетия, мы провозимся столетиями, — Миль понял, что с водой ничего не поделать, и смотрел на свои перчатки так, будто они его предали. — Но это бесполезно, потому что никто не поймет, что я говорю. У меня было предчувствие.

Перчатки выиграли, и заклинатель развернулся на каблуках, стаскивая их на ходу, и что-то сквозь зубы цедя о зря потраченном времени и проклятых утопленниках.

— Миль испугался. Не злитесь на него, — темный маг Эршенгаль устроился на бортике, не обращая внимания на разлитую воду. Судя по одежде, Миль вытащил его откуда-то с улицы: соваться к заарну в одиночку Миль не хотел и не собирался.

Эршенгаль был совершенно лишен обычной для темных магов пафосности. Впрочем, он еще не стал полноправным магистром.

— Я проехал по границе. Нам повезло, что Ньен с боевыми кораблями и Ньен без боевых кораблей — две разные Ньен. Я приехал в Кипарис, потому что нам с вами нужно сделать для страны общее заявление. Прошло достаточно времени. По поводу того, что случилось... и что будет после.

Эршенгаль как будто старался подбирать слова. Но Матиас уже знал обо всем об этом. Люди заслуживали услышать, как светлый магистр Кэрэа Рейни и темный магистр Шеннейр вошли во Врата; и люди заслуживали знать, что здесь оставлены те, кто о людях позаботится.

— Пути магистров всегда расходятся. Но, пока этого не случилось, мы могли бы действовать сообща, — Эршенгаль звучал искренне — пока. С Эршенгалем, одним из немногих, было приятно находиться рядом: он внушал необъяснимую уверенность, но, поправил себя Матиас, он пока еще не был магистром. — Если вам нужна будет помощь, я помогу.

Сговор магистров определенно был против правил. Матиас согласно кивнул и довольно сообщил:

— Мне кажется, это нарушает традиции.

Будущее было слишком невообразимо далеко, чтобы отказываться сейчас.

— Мы все, — Эршенгаль смотрел куда-то вдаль. И отрывисто заговорил, как будто Матиас был единственным, кому он мог это сказать. Эршенгаль пока еще не был магистром: может быть, шли последние часы, пока еще не был. — Когда мы остановились под стеной Лантиш. Дикие звери уже собрались там. И тогда я перестал понимать, зачем все это нужно. Было это предательством? Уже одна эта мысль? Меня все равно не ждали домой. Мэвер говорил, что любой человек может изменить мир к лучшему. Но я не знаю, было ли хоть что-то, что я сделал в своей жизни, верным.

Матиасу хотелось сказать, что он совсем ничего не знает.

Обновление 13.11.24

* * *

Завтра

— Светлый магистр, куда вы все время лезете?

Миль с высоты казался забавной крошечной черной точкой; но голос его звучал так, будто он говорил над ухом.

— Если вы там застрянете и не сможете спуститься...

Матиас перехватил следующую перекладину и с надеждой спросил:

— Вы меня здесь оставите?

— Мы пригоним для вас башенный кран.

На высоте дул свирепый ветер; ажурные гибкие антенны раскачивались, грозя в любой момент скинуть на землю, но Матиас упорно лез еще выше. У него была причина — закрепить новую печать — но на самом деле Матиас надеялся, что его никто не заметит, как не заметили, когда он забрался на круглые локаторы. На них было так удобно лежать.

У этих человеков все это время был башенный кран. И они его прятали!

Матиас забрался на последнюю тонкую перекладину и осторожно выпрямился, и сверился с рисунком на руке. Большая печать раскинулась на все поле антенн, оставаясь на вершинах белыми искрами.

— ...если ничего не изменится, с зимнего праздника объявим траур...