Город

Эта история передавалась из уст в уста, обрастая новыми подробностями и добавляя трактиру популярности, а ней и выручки. Но интересен был трактир не только этой историей. Еще больше подивились бы завсегдатаи, доведись встретить им местного вышибалу (косая сажень в плечах)... где бы вы думали? Бесцельно шагающим по улицам и глазеющим на достопримечательности? Нет, не угадали. У розовощекой милашки из соседнего квартала? И снова мимо. В одной из школ кулачного боя, коих в Урсо не так уж и мало? Ужели в новомодной школе фехтования? Где ж ему еще бывать-то?

А в библиотеке, вот где.

Брешите! Да позвольте ж! Парень как парень, не какой-нибудь тщедушный писака, руки-ноги, зубы и те на месте. Как улыбнется — девки расцветают. И компанейский, опять же. Кто, по-вашему, растяпе Гардусу раков ловить помогал, под столы заглядывал? Не трактирщик ведь! А дуру Марыньку кто успокаивал, со стола снимал? Что такому делать-то в библиотеке?

Все-таки не верите. А зря. Вот откроют по осени Университет, и этот самый вышибала учиться пойдет. Придется трактирщику нового работничка искать! Говорите, не наливать больше? Да ну вас, право!

Тут стоит остановиться и немного рассказать о городской библиотеке, которая весьма ценилась среди книжного люда. Писари и ученые, путешественники и менестрели стекались в небольшой городок Урсо именно из-за его книгохранилища. Да что ученые, огромное здание вызывало уважение даже у тех, кто ни разу в жизни не брал в руки книг.

Каменная, в отличие от большинства окрестных домов библиотека больше походила на крепость или храм. Горожане охотно рассказывали легенду о князе, который первым начал собирать рукописи. Изрядным чудаком, говорят, был — нет, чтобы фамильное состояние просаживать в карты, напиваться в дым, волочиться за женщинами и стреляться на дуэлях. Никто бы слова поперек не сказал. Увы! Единственной страстью князя было чтение. Под конец жизни все свое немалое состояние он вложил в строительство библиотеки, остаток средств завещав на ее содержание. Библиотеку, словно породистого щенка в хорошие руки, князь подарил городу, снискав проклятия наследников аж до седьмого колена. Позже, да-да именно позже, хотя теперь стараются об этом не вспоминать, рядом с библиотекой вырос Университет — ученый люд, он, стало быть, поближе к книгам любит. И городок Урсо, доселе тихий и сонный, наполнился развеселой школярской братией.

Вот в этой-то библиотеке и проводил свободное время вышибала из трактира "Попугай и раки". Все оказалось совсем не так, как представлялось Яну. Думалось, найти упоминания о сказочном Городе и Белых Камнях будет легче легкого. Да только в Урсо никто слыхом не слыхивал не то, что о Камнях, о самой деревеньке, откуда Ян родом. Спрашивал поперву, отмахивались: какие камни, зачем тебе? Ешь от пуза? спишь в тепле? трактирщик за работу платит? — живи-веселись! Потом Ян спрашивать перестал. Лбом, упрямством, молодостью бился он в стену под названием "так не бывает". Временами казалось, еще чуть-чуть и дрогнет стена, не выдержав напора, временами казалось, что раньше сломается он сам.

А библиотека и вправду была хороша. На дальних полках отыскались занятные записи. Скажем, архитектор Клиний упоминал Град ста фонтанов, образы которого неизменно вдохновляли его на создание своих бессмертных творений: "... здесь перемешались люди и звери, рыбы и птицы, ангелы и химеры, чаши с цветами и вазы всевозможных размеров и форм". Известный военачальник Унь Зы писал в трактате "Искусство ведения войн": "...обращался я к стратегии завоевателей, которая неизменно позволяла выигрывать казавшиеся безнадежными сражения, а железная дисциплина их военных школ служила моей армии неизменным примером для подражания".

В рассказах путешественников и в песнях менестрелей встречались описания, напоминавшие отдельные места затонувшего Города, а некогда популярный лекарь Панацельсий настоятельно рекомендовал своим пациентам погрузиться в "... купель желаний на дивном острове, жар коей растопит застоявшуюся желчь, как известно, являющуюся основной причиной недугов". Впрочем, менестрели грешили излишней цветистостью речи, верно понять которую получалось не всегда, а путешественники, писавшие мемуары на стрости лет, сами не могли припомнить, где были виденные ими чудеса. Среди прочего, Ян читал трактаты по черной магии, толстенные и пыльные, от которых першило в горле и неминуемо хотелось чихать. Там было много всего, несомненно, важного и интересного, но искомого заклятия не описывалось. Причиной падения Города историки полагали извержение вулкана, священники — огонь с небес, гнев Божий, рухнувший на голову отродьям Сатаны и в миг единый отправивший их прямо в преисподнюю.

Не находя ответов, Ян стал захаживать в библиотеку все реже, поддаваясь очарованию разгульной жизни. Появились друзья-знакомцы: востроносый и чернявый Кетька напоминал соседа Баньку, а тот же Гардус-Градус оказался неплохим парнем, хотя и растяпой. Приятели вытянули мутный осадок с души, разболтав его вперемешку с солеными шуточками и пьянками-гулянками.

Что? Сказки сказывает? А-а-а, он как напьется, всегда сказки сказывает. Что? Послушать? Ну, тогда вина сказочнику! И друзьям сказочника тоже. Говорит, вино — дрянь? Ну, так он потомственный винодел, ему виднее. Другое найдется?

Вместе с друзьями Ян напивался в кабаках, попадал в Сыскной приказ за хулиганство и нарушение покоя мирных горожан, страдал от похмелья и напивался сызнова. Новые впечатления целиком захватили его, как и надеялся Йохан, отправляя сына в город. Но всего не предугадать: окажись воспоминания не столь ярки, они непременно потонули бы в хмельном угаре и прочих радостях школярской жизни. Будь иным сам Ян, и он позволил бы памяти уйти, сменившись веселой повседневностью. Вот только кабаки начали надоедать гораздо раньше, сыскари запомнили Яна в лицо, а сны, где он искал и не находил дорогу в Город, где звал и не мог докричаться Лоры-Лорелеи спьяну снились гораздо чаще, чем на трезвую голову. И Ян вернулся в библиотеку искать надежду между строк. Потому что не верить было всего-навсего глупостью.

Редко, но встречаются такие люди, которых язык не поворачивается назвать старыми: мысли их не разбегаются по сторонам, взгляд ясен и руки в узловатых переплетениях вен неожиданно тверды. Смотришь в лицо — и не замечаешь морщин за мальчишеской улыбкой. Смотришь в глаза — и видишь лишь непоблекшую с годами синеву. Есть в них все приметы старости, кроме нее самой. Мужчина этот сидел в библиотеке уже не первый день. Он легко снимал с полок увесистые тома, читал их, водя пальцем по страницам, делал выписки шуршащим пером, а порой, особо увлекшись, даже спорил с написанным. Он был высоким и крупным, с обильной — вполголовы — лысиной. Оставшиеся волосы сбились над ушами и трепетали, словно маленькие крылышки.

Взгляд незнакомца часто обращался к Яну. Тогда Ян приветливо кивал, а спустя какое-то время начал здороваться с книгочеем при случайных встречах в городе. Вот и сейчас Ян сидел в сквере неподалеку от библиотеки, когда мимо прошел новый приятель.

— Добрый вечер!

— Добрый, добрый. Не занято?

— Пожалуйста!

Ян сделал приглашающий жест, мужчина присел рядом, посмотрел пристально через очки, спадающие к кончику крупного носа. Пророкотал:

— Разрешите рекомендоваться: профессор Марк Виссен.

Ян представился в ответ.

— Вы извините мое любопытство, коли я поинтересуюсь родом ваших научных изысканий?

— Почему вы решили, будто я близок к науке?

— Книги, — махнул рукой профессор, — они говорят за вас. Унь Зы и Клиний, ну с первым-то просто, вояка он вояка и есть, а вот премного уважаемый архитектор, смею заметить-таки, ошибся. Он больше к заморским странам тяготел, а мне помстилось, что здесь, здесь искать надобно. Наверняка вы читали мой "Град на воде", помните: "Нет народа, в чьем фольклоре не было бы города на дне морском. Встающий из моря го­род является весьма распространенной темой мифов и легенд, он неизменно любим сказочниками и поэтами, каждый путешественник мечтает попасть туда. Толкователи снов полагают его нашей жаждой тайн, миром любопытства. Бывалые морские волки махают рукой — пустое, мираж. Но чем же является этот Город в действительности? Порожденным жаждой неведанного самообманом или генетической памятью?"

Яну была знакома процитированная книга. Впервые он прочитал ее здесь, в библиотеке. Описаний Города в ней не было, однако автор собрал огромное количество легенд и преданий из различных мест, так или иначе связанных с Городом под водой. Он рассматривал труды историков и церковников, сравнивал их, восполняя пробелы. И ему действительно удалось воссоздать ту легенду, которую рассказала Яну Лора. Яна не покидало впечатление, будто автор знает гораздо больше, чем написал в своей книге. Ему тогда страсть как захотелось встретиться с ним, расспросить про свой сон.

И вот профессор сидит рядом, а Ян врет в ответ.

— Увы, нет. Это всего лишь увлечение детства.

— Сильно вы увлеклись, однако. В наше время не то, что молодежь, ученые-то занимаются совсем другими проблемами. Самоходными механизмами, к примеру, или вот светом без огня. Вещи-то оно архинужные, не то, что история или, тем паче, мифология.

— Да, самоходные механизмы интересны, — вежливо согласился Ян.

— Но все-таки, почему город? — не отставал Марк.

Ян пожал плечами.

— Позвольте спросить, откуда вы родом?

— Из небольшой деревеньки у моря.

— Я много ездил, когда писал свою книгу. Как-то случаем занесло меня в одну деревеньку. Как вы и говорили, возле моря. Разговорился там с местными — под вино-то молодое беседа, что песня льется, — и рассказали они мне занятную историю. Будто бы есть у них место, откуда можно увидеть мираж. Я принялся им доказывать, что не может здесь быть миражей — климат не тот, ландшафтные условия неподходящие. Поспорили не на шутку. Разошлись. Один особо горячий был — пойдем, говорит, сведу, как раз полнолуние. И двинулись мы ночью мираж смотреть. А страшно было, как сейчас помню: из-под ног камни осыпаются, обрыв внизу, чихнуть лишний раз, и то остережешься.

Воистину самые знаковые поступки в жизни совершаем мы по глупости, когда дремлет разум, угадывая каким-то странным звериным чутьем ту единственную едва заметную тропку. Случись я тогда трезвым, ни за что бы не пошел. Я и так уже близок был назад повернуть, да гордость воспротивилась — казалось мне, проводник специально затеял городского умника напугать.

К берегу он меня вывел. Лунная дорожка лежит на воде, волны плещутся — красота! Проводник мой рядом тоже загляделся. Романтик, думаю — сколько раз видел, а все равно смотрит, как впервые. Долго мы так простояли: он ничего не говорит, и я молчу. Потом мне надоело ждать миража, я его за плечо трогаю — пошли обратно. А он и не слышит, все смотрит. И вдруг в воду пошел. Экий дурной, спьяну купаться надумал. Хоть одежду бы снял! "Погоди, — говорю, — сейчас ты потонешь, и кто меня обратно выведет?" Опять не слышит. Тут я разозлился, дернул его, закричал: "Стой же!". Он меня отпихнул. Я его сбил наземь, да силы не рассчитал — свалился он кулем, и лежит недвижим. Я пригляделся — вроде, дышит. Ближе к утру он опомнился. "Спасибо" — говорит. "За что спасибо?" — не понял я. "За то, что уйти мне не дал".

Вот тут и выяснилось, что он, оказывается не просто так стоял, а миражом любовался. Виделся ему город дивный в воде. Тянуло его туда, как младенца к матери тянет. И мне бы подумать, будто он меня дурачит — разве охота кому спор проиграть? — да только я поверил.

Я много думал потом, отчего так: он увидел, а я нет. Где между нами разница? Старожилов расспрашивал. Они, конечно, не сразу открылись. Но потом я и сам обратил внимание — мираж видели лишь люди, которые были родом из тех мест, чьи предки жили рядом с тем самым островом. Наверняка были смешанные браки, дети. Оно и верно, к чему пускать в Город посторонних.. А книга... хотите, подарю? И автограф оставлю памятный. Сменял бы, не глядя.

Ян играл в карты со Смертью. Смерть тасовала колоду, где у каждой карты было лицо Лоры-Лорелеи: вот она щурится на солнце, а вот откидывает волосы со лба — золотые, золотые! Ее взгляд — она будто в душу смотрит.

— Послушай, это нечестно. Я не знаю такой игры.

— Говорят, новичкам везет. Что ты поставишь?

— У меня ничего нет.

— Как же ты собираешь выиграть? Старый маг поставил на кон всю ненависть своей черной души, и она утянула остров на дно. Что можешь поставить ты?.. — Смерть призадумалась, совсем по-человечески склонила голову набок и прикусила губу. — Пойдешь со мной, если проиграешь?

— Пойду.

Ян проснулся. Нет, он просто открыл глаза, продолжая разговор наяву. Сердце плененной птицей билось в грудную клетку. Одного сердца слишком мало для такой любви, ее нужно делить надвое и дальше со всем миром.

— Что поставлю? Годами искать ее во снах, кричать имя ее до безумия, до хрипоты сорванного голоса, этого мало? Такая любовь потяжелее ненависти станет. Я отдал больше, чем имел, из моей души уже ничего не вытянуть.

Стала память сладким ядом,

Что отравой, не наградой,—

Рыбой, крабом, морским гадом,

Счастье быть с тобой рядом.

Все, окончен спор с судьбою,

Я вернулся быть с тобою.

— Вернулся. Устал, небось, с дороги. Смотрю, подрос. Возмужал. Эх, совсем как я в молодости. Да ты не стой в дверях-то, будто и не родной, иди, иди сюда. Да аккуратно ж!

Отчего вдруг стены родного дома кажутся тебе тесными, а потолки — низкими?

— А мать тебе невесту нашла — красавица, хозяйка. Женишься, значит, потом детишки пойдут, виноград растить помогут.

Виноград растить, это важно. Особенно, если растил его твой отец. И дед. И дедов дед. И каждую лозу ты знаешь по имени-отчеству, знаешь на какой луне поливать, на какой собирать, на какой сок давить. Годами запоминал, что за вино получается в засушливый год, что за вино — в дождливый.

— Да, отец, женюсь. Говоришь, красавица?

А понравилось бы тебе, отец, кабы мать просыпалась средь ночи, крича не твое имя? Ян старался не поднимать глаз. Стареет Йохан. Вон, дверь входная перекосилась, прежде не потерпел бы, сейчас и не замечает. Подправить бы.

— Ладно, завтра потолкуем, — угомонился Йохан. — Эй, мать, сообрази на стол, сын вернулся.

Ян наклонился, терпеливо подставил лицо под поцелуи. Ох, мама! Суетливая и неловкая от радости, Анна накрыла на стол, села рядом, глядя на сына, выбирая ему кусок пожирнее.

— А у меня лоза новая выросла, — пробасил отец. — Уж и не знаю, каким ветром занесло. Да пей, не бойся, чай, не отравишься! В городе такого вина и нет. Темное, густое, что твоя кровь.

Странный вкус — горечь со сладостью пополам. Вкус смелых надежд и запредельных желаний, терпкий, вязкий и пряный. То ли из детства, то ли со дна виденных когда-то снов. Его ни с чем не спутать, но и вспомнить тоже никак не получается. Прижилась-таки лоза, что перед отъездом он закопал в землю.