Созвездие Тарантула

Но когда я наклонился, чтобы помочь, она отпрянула. Так, что чуть не упала. Так, будто я был заразен или мог её укусить.

— Прости меня, Риз, пожалуйста. Я заплачу тебе, хочешь? За курсовую. Ладно?

— Да что с тобой?! — выпалил я в отчаянии, едва удержавшись, чтобы не встряхнуть её. Что-то мне подсказывало, что моё прикосновение вообще выбьет её из колеи.

Если это возможно больше, чем есть.

— Ничего. Ничего, Риз. Ты на меня не злишься?

Какой страх был в её глазах. В таких глазах — недалеких, неглубоких — привычно видеть веселье, кокетство, да что угодно, только не это желание убежать и никогда меня больше не видеть. Только не этот страх, который я всё ещё вижу иногда, заглядывая в зеркало.

— Нет, Рози, я на тебя не...

Она таки сбежала, даже не дослушав.

Если бы я не был стопроцентно уверен, что Элис даже не выходил из комнаты, не говоря о том, чтобы говорить с кем-то...

Но так оно и было.

Как-то я спросил Элиса, как ему удалось прожить все это время в одной комнате и не попасть под пертурбацию. Он ответил, что просто ПОГОВОРИЛ с директрисой и всё уладил. Кроме того, он часто опаздывал на лекции, но преподаватели не делали ему замечаний. Мало того, я не слышал, чтобы на занятиях его спрашивали. А письменные работы он сдавал устно — просто ПОГОВОРИЛ с преподавательским составом и всё уладил. Он мало говорил по жизни, но когда ГОВОРИЛ, это было стопроцентно результативно. Наверное, всё дело в нужных словах.

А может, в том, что он называл разговором.

После каникул я узнал, что Рози Бэнкс перевелась в другой университет.

Но это было уже неважно. Я встретил Вайолет Гордон.

* * *

Однажды, ещё в середине первого семестра, мы с Элисом обедали в столовой — как обычно, одни за столом в круге свободного пространства, как пара запущенных клаустрофобов. Впервые мы стали обедать вместе сразу после того, как я разделил с ним пустующую лавку в аудитории. Уже тогда, в столовой, направляясь к его столу с подносом, я понимал, что вряд ли мне придется впредь обедать в другой компании, но всё-таки сделал это. Не ради дешевой популярности укротителя монстров, и не из боязни отказать, потому что он не звал меня. И если была корыстность в моих действиях, то глубоко.

Потом мы вышли вместе, и у входа Элис неожиданно дёрнул меня за рукав:

— О чём там написано?

Я обернулся. У входа висел плакат, оповещающий о времени и месте бала в честь окончания семестра, — в Лэнге удивительно стойко держалась мода на балы.

— Ты что, не видишь? — ляпнул я первое пришедшее на язык.

— Вижу, но я не умею читать.

Он сказал это совершенно невозмутимо, будто не уметь читать в его возрасте — обычное дело. Не могу сказать, что с ходу поверил в это, но послушно прочитал объявление.

— Как это ты... — начал я, как только за нами закрылась дверь, но он чудесно знал, о чем я хочу спросить. Для этого интуиция не обязательна.

— У меня редкая форма дислексии.

— Как это?

— Вот так.

Элис взял книгу со стола и поднес её к зеркалу.

— Я читаю только так.

— Никогда о таком не слышал. Очень редкая?

— Ручку дай.

Я протянул ему ручку, и он левой рукой быстро написал на полях журнала несколько предложений. Это было похоже на абракадабру, пока я не поднес написанное к зеркалу и не прочитал: "Очень. Я уникален. Меня даже хотели изучать, но потом я их переубедил".

— Поэтому ты не записываешь лекции?

— Это лишнее, я их запоминаю. Что касается контрольных, то преподаватели всегда идут навстречу, если с ними поговорить.

Да, умение вести переговоры имеет огромное значение, а уж Элис в искусстве сем достиг совершенства.

Я мог сказать на тот момент, что почти привык к Элису. Но как бы я ни привык, как бы НОРМАЛЬНО мы ни общались, ощущение его нечеловеческой природы не исчезало. Да и куда оно могло исчезнуть? У него плохо получалось притворяться, он не сильно старался... и все же это не идет ни в какое сравнение с тем, когда он не притворялся ВООБЩЕ. Это было похоже на доверие. Я знал о нём больше других и тоже почти доверял ему. Я стал ему другом и принял это как данность, когда понял, что меня он выделяет среди прочих и относится ко мне особенно. Да, кажется, я стал ему ближе. Но это совсем не означало, что я в полной безопасности.

Переломный момент мне запомнится на всю оставшуюся жизнь. Я проснулся от странного сна — меня несла река. Она то замедляла свой бег, то мчалась с неукротимой горной скоростью, но под конец стала мягкой и успокаивающей, бегущей так плавно, будто стояла на месте. Я сам стал рекой, хотя вода её была красно-чёрной, как запёкшаяся кровь. Это было так потрясающе, что не хотелось просыпаться.

И недаром. Я открыл глаза, и увидел, что Элис сидит рядом со мной, опираясь локтем о спинку кровати и склонив голову. Глаза его были закрыты, и всё бы ничего, если бы он не держал мою руку. Вернее, даже не держал — он крепко переплёл наши пальцы.

Сказать, что я испугался — соврать. Я бы так не испугался, если бы по моему лицу прополз натуральный тарантул. И так же застыл, едва дыша и без единой мысли в голове.

— Сегодня первой пары нет, можешь спать, — сказал Элис, не открывая глаз. Хотя я готов был поспорить, что не шелохнулся и звука не издал.

— Почему ты решил, что я не сплю?

— Пять секунд назад был такой удар, что весь ритм сбился, — он говорил так тихо, что я едва слышал. — Твоё сердце интересно стучит, не банально.

Потом он посмотрел на меня, и я удержал взгляд, впервые. Казалось, что я вижу его глаза через увеличительное стекло: каждую неподвижную ресницу, глубокие багровые до черноты радужки и зрачки ещё глубже и темнее. Там что-то было, опасное, но притягивающее, как огонь. Только огонь был не наш, чужой и холодный, такой не палит, не жжёт, не греет — он испепеляет, и мгновенно. Я даже слегка подался вперед, чтобы разглядеть, и тогда Элис сузил глаза и чуть изменил позу. Смещение света скрыло все, что там было или не было, ресницы дрогнули, стали видны тонкие лопнувшие сосудики на белках, вернувшие глазам более-менее нормальность.

— Я не дослушал, — сказал Элис, — можно еще?

"...если дашь досмотреть...", — подумал я, но вместо этого кивнул и закрыл глаза. Безо всякой надежды на сон я провалился в него через три секунды, и снова река понесла меня.

Вряд ли я действительно хотел досмотреть. Дальше он меня ни разу не пускал, и скоро до меня дошло — пока что он не хотел потерять меня как других. Я не стану говорить, что нормально, а что нет, мне нужно было выживать. Другое дело, что выживать мне начинало нравиться.

Да, кажется, я стал ему ближе. Но это совсем не значило, что я в полной безопасности.

В его инородности был один огромный плюс. Каждый раз, прибегая со свидания, ещё начиная с Розалин Бэнкс, я падал на кровать и не закрывал рот несколько часов. Я вдруг обнаружил, что могу рассказывать ему всё, множество вещей, а ведь многое любой другой выбил бы из меня только под расстрелом. В том-то и дело, что Элис отличался от любого другого как небо от земли. Включая меня самого. Он меня слушал, иногда и слова не произнеся, но это не мешало мне понимать, когда ему интересно, а когда лучше заткнуться.

Как я уже говорил, с точки зрения секса девушки были для него пустым местом. Сам секс был пустым местом, если уж быть точным — хотя о нем как процессе он знал не понаслышке, каким бы ни был этот опыт... И уж точно не в Лэнге — пусть местные красотки на него и пялились, любая скорее согласилась бы залезть в постель к двухсотфунтовому декану Портману, чем переступить порог 217-й комнаты.

Это меня не удивляло: в последний раз я удивился много недель назад и с тех пор запрещал себе это. Скорее вдохновляло — вряд ли я был бы настолько откровенен с подобным себе. Правда, иногда он задавал очень "технические" вопросы, но я отвечал не задумываясь, потому что это Элис. Интересоваться устройством истребителя не означает хотеть полетать на нем. Мой треп о девчонках его не раздражал, а я не замечал многие неестественные мелочи, словесные обороты и элементы поведения, которые от другого бы не стерпел. Потому что это Элис. Тарантул. Он никогда ничего не имел в виду, не намекал и не использовал замысловатых метафор — вообще никаких метафор. И если хотел, чтобы я понял, то так и говорил.

Так вот, о Вайолет. До неё в моем цветнике мелькнули Мэриголд и Лили, но то были встречи-однодневки, быстро завяли, быстро опали. То ли дело Вайолет Гордон... Розы — красные, фиалки — синие, а я — маньяк-садовник. Элис называл ее Violence — жестокость, хотя кто бы говорил — Тарантул! От того, что он произносил на французский манер — Виоланс — оно не становилось менее жестоким. Но на этот раз он лишь немного преувеличивал, Ви была не чета мягким и пушистым девчонкам, к которым я привык. Высокая, длинные прямые волосы, почти черные, потёртая косуха, кровавая помада. И огромный ревущий байк. Жестокая не жестокая, но элемент брутальности в её отношении ко мне определенно присутствовал. Да и не только ко мне. Вайолет тоже была новичком, она пришла даже позднее меня, и об этом никто не вспоминал. Казалось, что её железная рука держала за яйца все мужское население Лэнга давным-давно. Её боялись, по ней сохли, а выбрала она почему-то меня.

Может, я показался ей наиболее безобидным? Теперь, зная Ви получше, скажу "да". Она тащилась от послушных собачек, приносящих тапочки. Да, она поставила на свой счастливый номер, только на этот раз он её подвел.

После пятого свидания с Ви я прилетел как на крыльях. Она не подпускала меня к себе, максимум — обнять за талию, когда мы ехали на мотоцикле, но сегодня поцеловала! Укусила за губу до крови. А потом толкнула так, что я чуть не снёс боковое зеркало, но это был её стиль.

Когда я вернулся, Элис не спал. Он подождал, пока я раскидаю верхнюю одежду и упаду, потом достал салфетку и осторожно промокнул мне лицо.

— Эта помада тебе не идёт. Слишком похожа на кровь.

Я послушно дал вытереть следы дикарских заигрываний Вайолет. Чувство юмора? Кто знает. Всего лишь одна из неестественных мелочей и элементов поведения, упоминаемых мной. Это не значило ровным счетом ничего, и я порой уже забывал, что другие об этом не знают. А может, мне постепенно становилось наплевать на других — пока не появилась Ви.

— Элис, она просто супер. Я и не знал, что так бывает... блин, мы ТАК целовались! Она сама залезла языком мне в рот.

— Это мы уже выяснили. Не возражаешь, если я повторюсь?

— Насчет чего?

— Она внутри чёрная, Риз. Чёрная, как грязь. Розалин Бэнкс в сравнении с ней овечка, а эта злыдня тебя высосет и выбросит.

Был бы это другой, я заподозрил бы зависть, ревность или ещё что. Но это был Элис. Тарантул, чужой, как марсианский лёд. Против него не срабатывали обычные человеческие импульсы, я не мог ни обижаться, ни злиться. Да и позволить себе этого тоже не мог.

— Элис, не начинай. Я счастлив, тебе это не по душе?

— Я не рад за тебя, всё будет хуже, чем ты можешь себе представить. Этого мне совсем не хочется.

— Слава Богу, что моя судьба ещё в моих руках.

— Сильно сомневаюсь.

Это точно. Вайолет, что называется, веревки из меня вила, я это понимал, но ничего не мог сделать. Счастливые вечера стали чередоваться с истериками и шумными разборками, всплесками ревности и подчеркнутой холодности, все чаще я приходил домой и просто отворачивался к стене. Один раз, когда я сделал это, Элис сказал:

— А знаешь, я за две секунды могу сделать так, что весь университет будет считать нас парочкой.

Я даже не сразу въехал, такой нейтральный был у него голос.

— Что?

— Что мы трахаемся, если тебе так понятнее, — объяснил он терпеливо. — Как думаешь, как отреагирует Виоланс?

От такого невиданного коварства я потерял дар речи и сразу передумал спать.

— Ты этого не сделаешь!

— Что мне помешает?

— Элис, ты что, способен за секунду испортить мне репутацию за полгода до выпуска? Я не верю. Ты ведь мне не враг.

— Ты сам себе враг, — ответил он спокойно. — Мне тебя очень жалко.

Я услышал в своём голосе почти умоляющие нотки. Черт, он способен на это! Для него само понятие репутации пустой звук, а я всё ещё был достаточно другой. Достаточно, чтобы испугать меня этим. Я вдруг за секунду все вспомнил: как он сплетал пальцы с моими на лекциях, наблюдая, как бегает мой карандаш; как ни с того ни с сего прижимался к моей шее, чтобы послушать пульс, когда ему становилось скучно. Как ронял голову ко мне на колени, когда уставал. Как смотрел на всех, кто заговаривал со мной... Да, разница между тем, что это было, и тем, как это выглядело, была шире Большого Каньона, но известно это только мне. Идиот, я посмел забыть в каком мире живу, и теперь это выйдет мне боком.

— Элис, скажи, что не сделаешь этого. Скажи, я не отстану!

Он слушал меня, склонив голову, и передо мной пробегало то человеческое, что в нем было. Не врождённое — приобретённое, ведь когда растёшь среди людей, то, не думая, берёшь от них все, учишься, развиваешься, адаптируешься. То человеческое, что я обнаруживал в Элисе, никак не делало людям чести.

— Элис... — Я подергал его за рукав, потом ткнулся лбом в плечо. — Я люблю её, пойми. Знаю, что не понимаешь, но постарайся, ради меня. Ведь если она бросит меня, мне будет гораздо хреновее, чем иногда бывает сейчас. Ты же не хочешь, чтобы мне было плохо, правда?

— Я понимаю побольше, чем ты. Разрыв ведь всё равно неизбежен, ты обречён, и в глубине души это знаешь. И боишься, что будешь переживать слишком сильно, потому что слишком сильно её... к ней... в общем, называй, как хочешь.

— Я женюсь на ней, — выпалил я беспомощно, и Элис рассмеялся. Так чисто и остро, как разбившийся лед.

— Боже, чем ты думаешь? Ты и Виоланс? Мистер и миссис Риз? Я лучше сам тебя убью, это будет быстрее и гуманнее.

— Надеюсь, ты шутишь?

— Надейся.

* * *

Меня Элис пожалел, но вот Вайолет на это рассчитывать не могла.

Она не общалась со мной неделю, я весь извёлся, но вдруг позвонила. Я чувствовал себя так, будто меня наконец вытащили из полыньи и дали спирта.

Излишне говорить, что вечером я собирался как на собственную свадьбу. Элис стоял у двери и раскусывал рафаэлло с тихим треском, как всегда молча наблюдая за мной, пока я не остался доволен своим видом. Кроме содержимого карманов...

— Одолжи мне двадцатку, — попросил я.

— Это незачем.

— Почему?

— Потому что ты никуда не идёшь.

Я медленно подошел к двери, но он и не подумал отойти, просто смотрел на меня, разгрызая очередной кокосовый шарик.

— То есть?

— Какое слово тебе не понятно, Риз?

Я потянулся к ручке двери, и тут Элис оттолкнул меня, с лёгкостью, будто мне было лет шесть. Я упрямо дёрнулся снова, но он повторил это сильнее, даже не выпустив из рук коробки.

— Я могу продолжать так до самого утра, — произнес он вполголоса и облокотился о дверь.

Во мне вскипела злость, то поднимаясь, то опадая, как огненная пена. Элис не шутил, насколько я его знал. У него было чувство юмора, хоть и своеобразное, но оно тут ни при чём.