Деар-Маккензи

— Поговори со мной, — прошептал я, — прошу тебя, пожалуйста. Я так этого хочу.

Он снова опустил глаза, а когда поднял, они стали прежними. Серо-лазурными. И мне не было жаль.

— Я и собирался, — сказал он наконец. — Поговорить... Насчет договора нашего.

Еще несколько секунд я подержал его лицо в ладонях, потом сжал плечи, и Элайджа сделал невольное движение, словно хотел коснуться щекой моей руки.

— Договора?

— Да. Нашего. Я долго думал об этом, правда долго. Я вообще все время об этом думаю. И я понял, что не смогу.

— О чем ты?

— Знаю, что обещал, и правда верил, что у меня получится. И Тимми так говорил. Но не получается.

Я приблизился еще. Почти вплотную.

— У тебя все получается.

— Ты не понимаешь. Я обещал, что не буду лезть в твою жизнь, что переживу, если ты начнешь с кем-то встречаться. А это неправда. Теперь точно знаю, это была неправда.

Я смахнул уже все пламя с его лица и волос, но сейчас по щеке снова побежала яркая искорка, замерев в уголке рта — и я снял ее губами, ощутив короткую знакомую вспышку боли. О да. Ведь именно это и воскресило меня тогда, эта боль, а не никакое не искусственное дыхание. Вот что вернуло меня к жизни. Я-то думал, что солнце так обожгло мне губы, да только нет...

— Элайджа, о чем ты говоришь?

— О том, что я не могу позволить тебе ходить на свидания. А ты не можешь на них не ходить. Я долго думал и не знаю, что делать, действительно, не знаю, что тут можно сделать.

Я поцеловал его в лоб, запустив пальцы в косички, и он потянулся ко мне лицом с каким-то почти отчаянием, прижался к моей скуле, потерся носом о щеку.

— Я был хоть на одном свидании за все это время? — спросил я шепотом, не отнимая рук. Элайджа замолк на секунду, а потом чуть отстранился.

— Ну нет, но...

— А почему?

— Не знаю.

— А хотел бы знать?

Он неуверенно кивнул. Пламя вокруг нас почти погасло, лишь кое-где еще виднелись пятнышки, будто озерца горящего бензина.

— Вот и я хотел бы... Элайджа, давай решать проблемы по мере возникновения, ведь может быть так, что они и не возникнут.

— Не возникнут? — переспросил он. — Как это?

— Молча. Трудно объяснить. И нам не нужен больше договор, потому что вся моя жизнь — чертово ожидание, и мне неохота больше ждать, тем более что я давно пришел куда шел. И уходить никуда не собираюсь.

— Почему ты так уверен?

Наконец я поднялся на ноги, и он тоже, в его глазах все еще что-то такое горело и переливалось, и в ожившем лице было нечто новое, будто он впервые за всю жизнь остановился передохнуть.

— Потому что я здесь живу. Здесь мой дом. И заботиться о тебе...

— Твое призвание?

— Мое желание. Призвание, как и долг, звучит как-то насильственно. А у тебя есть желание, Элайджа?

— Всего одно.

— Мир во всем мире?

Он удивленно взглянул на меня — и усмехнулся. Обычно с чувством юмора у него совсем хреново.

— Мир в моем мире.

Что ж, поскольку второе вроде как гарантировало первое, жаловаться не приходилось. Мы усадили Лориан в машину и поехали домой, всю дорогу Элайджа не сводил с меня горящих (в обоих смыслах) глаз, что, впрочем, беспокоило лишь немного. Никто не заметил нашего отсутствия, и мы даже свет включать не стали, хотя это и не нужно было — небо красновато светилось, и на мели кое-где пронзали воду редкие молнии.

— Ложись спать, — я бросил куртку на кресло, — отдохни. Я пойду наверх.

— Сил, ты что, не уходи, — в голосе Элайджи мелькнула тревога, он развернул меня к себе. — Оставайся здесь, как обычно.

Его руки на моей талии прожигали через ткань рубашки. Я бы очень хотел остаться, да, только вот что-то подсказывало, что сегодня как обычно не будет. Внезапно он обнял меня, горячий выдох коснулся шеи, и по телу пронесся жар, как круги от брошенного камня. Я задрожал, едва справляясь с дыханием — пульс зашкаливал. Некстати вспомнился анекдот про термос, где горячее остается горячим, а холодное — холодным, и как блондинка положила туда мороженое и чашку кофе... Таким термосом я как раз себя и ощущал, ни больше ни меньше.

— Элайджа, нет... стой.

Я прикрыл ему рот, и он подчинился, однако от прикосновения губ к ладони легче не стало. Все шло как шло, но мои внутренние противоречия, похоже, еще не окончили свою нелепую войну, и в ней мне было отведено лишь жалкое место пассивного наблюдателя.

Медленно я убрал руку, Элайджа смотрел на меня в ожидании, и я подумал — если сейчас он опять скажет, что НЕ ПОНИМАЕТ, у меня случится припадок.

— Я понимаю, — сказал он неожиданно. Я уставился на него, и он добавил:

— Это как с водой, да? Нужно время.

Тогда я обнял его, крепко, так, что он довольно вздохнул.

— Ну не пятнадцать лет же? — спросил он едва слышно мне в ухо, и я не выдержал — засмеялся.

— Не думаю.

Элайджа отошел к моему столу, постучал пальцами по крышке ноутбука, будто о чем-то раздумывая, потом повернулся — и этого выражения его лица я не знал. Молнии продолжали колотить в песок и воду, озаряя комнату вспышками, пейзаж за окном стал пугающим и будто нездешним.

— Сил... я понимаю, ты пока не можешь по-твоему. Тогда, может, попробуем по-моему?

— Как это?

Он сделал ко мне шаг — я отступил, пока не наткнулся на кровать. Но он не стал подходить, остался, где стоял.

— Ты же сошел ко мне в воду тогда, — сказал он шепотом, — ты мне поверил. Поверь и сейчас.

— Что ты хочешь делать?..

Я едва выговаривал слова, словно адская смесь страха и возбуждения заложила мне глотку. Элайджа сделал жест рукой, и я заполз на кровать подальше — он все так же не приближался, только воздух вокруг него начал помалу светиться.

— Если не понравится, я остановлюсь. Обещаю.

— Подожди...

— Веришь мне?

С трудом сглотнув, я кивнул. О боже. Это что, воздержание сказалось?

А пальцы ног уже лизало пламя.

Мы доверяем аттракционам, иначе не пускали бы на них своих детей, но все равно это страшно. СТРАШНО. И не только. Иначе мы бы и сами их так не любили.

Огонь продвигался короткими рывками, это было не больно, а... как-то еще. Может быть, боль тоже была, но она вплелась в эту вязь ощущений, изменившись и перестав быть собой. Я хотел вдохнуть, и в приоткрытые губы скользнул язык пламени. От жара, кинувшегося вслед за кровью, перехватило дух, я зажмурился, и сквозь тонкую кожу век увидел в нескольких футах пылающий сгусток, едва удерживаемый человеческой оболочкой. Теперь я не мог ничего сказать, даже если бы и хотел. Пламя плясало, извивалось у меня во рту, и я, наверное, извивался сам, пытаясь удержать разум. А огонь целовал мне веки, облизывал ключицы, втягивал и отпускал, вбирая, будто вакуум, и в какой-то момент я просто отдался этому. И оно, словно ощутив послабление, набросилось на меня без жалости, накрыв с головой гудящим и трескучим пологом. Оно билось на мне, во мне, не оставляя без внимания ни дюйма, по поверхности, изнутри, вспыхивали обнаженные нервы, от чего дергалось все тело, пока огонь не взметнулся, лизнув потолок — и перед тем как отключиться я почувствовал, что прямо в уголках глаз закипают и испаряются слезы.

Надеюсь, я не орал так, как мне казалось. Так, будто сгораю заживо.

Что-то накрыло меня прохладной волной — шелковое покрывало. Открыв глаза, я смутно увидел Элайджу в изножье, он все еще выглядел как аромалампа из тончайшего фарфора, но потихоньку сияние гасло. Только сейчас стало очевидным, что одежда моя пережила мини-атомный взрыв — а точнее, не пережила. Она просто сгорела, бесследно, как и простыня. Покрывало уцелело лишь потому, что в самом начале я сбросил его на пол. Остальное было невредимым, ни запаха, ни копоти, ни сажи. Филигранно, как всегда.

— Прости за одежду... Она мешала.

Я молчал — не потому, что сказать было нечего. Элайджа поднял какой-то предмет и подбросил на ладони. По-моему, это была пуговица от джинсов — вернее, то, во что она превратилась в этой топке. А может, монетка из кармана.

— Не понравилось? — спросил он нерешительно.

— Сюда иди, ты, — наконец едва проговорил я севшим голосом, и он расцвел на глазах, как узор фейерверка в темном небе, — влез на кровать, послушно обтек меня, прижав губами суматошную жилку на шее.

— Так тебе...

— Заткнись.

Во рту немного жгло, будто глотнул слишком горячего кофе. Да где только, собственно, не жгло. Места живого не осталось...

— Хочешь, повторим? — тихо произнес он, но в голосе слышалась какая-то не свойственная ему веселость. Такой я не помню даже после самых качественных пожаров — видно, не мне одному перепало. — Прямо сразу можно. Можно делать это хоть по десять раз на день, если пожелаешь.

Мда, если бы я был избавлен от условностей так быстро, как он хочет, я бы сам попросил повторить. Да, еще как попросил бы. Но я только покачал головой, машинально поглаживая его по шее, по спине — куда рука доставала.

— Ты меня сильно переоцениваешь. Полежи и помолчи, пожалуйста.

Это я сейчас сказал Элайдже помолчать? Тому, из кого и так слова не вытянешь? Да мне никто не поверит. Однако я нарушил свой же запрет через пару минут — спокойнее было слышать его голос.

— Раньше делал такое?

Элайджа чуть поднял голову.

— Да, но... не с этой целью. И не с этим результатом.

Меня передернуло — хорош ответ... Он долго смотрел на меня, опираясь на локоть, а потом спросил:

— Почему ты согласился?

Отчего-то я сразу понял, что он не о нашем акте сожжения, и вопрос несколько шире.

— Все тебе знать надо.

— Все можешь не рассказывать.

— А что тут вообще рассказывать? — пробурчал я. — Сам говорил — вряд ли есть на свете человек, которого ты подпустишь ко мне настолько близко и не убьешь. Что мне теперь, вечно жить в монахах?

Он снова умолк, устроив голову на моем плече, — мне показалось, что даже задремал. А потом произнес:

— Тимми.

— Чего?

— Насчет Тимми я бы не возражал.

— Ты рехнулся? Поверить не могу, что мы вообще это обсуждаем. Да он несовершеннолетний и живет за тридевять...

— Это все, что тебя останавливает?

Я запнулся. А ведь это было легко. Просто говорить о чем угодно, не испытывая неловкости. Разумеется, у меня не было никаких видов на Тимми, но сам этот глупый треп нес какую-то легкость, бесконтрольность и свободу — если уж я позволил касаться себя, поджечь себя, что мне условности? Лишь прах и пепел.

— У него есть Кару, если ты забыл.

— Я не забыл. Но между ними никогда не будет ничего серьезного.

— Это почему?

— Ты знаешь, что он — пятый Тимми Мори в своем поколении? Его прапрадед с тем же именем был женат на женщине по фамилии Лафайет.

— Француженка?

— Гаитянка. И однажды во время ритуала он потерял жену, ее убил какой-то дух. И прадед тоже. И дед, и отец. Они все женились на женщинах Лафайет и теряли их — такой себе личный дух-убийца. Проклятие. Мать умерла жуткой смертью прямо на глазах деда Тимми, как и отца, и самого Тимми впоследствии тоже. Он знает это, знает, что, несмотря на всю свою силу и талант некромага, не в состоянии с этим справиться, и потому никогда не женится.

Теперь чуть отодвинулся я — чтобы видеть его лицо.

— Откуда ты все это знаешь?

— Тимми рассказал, — Элайджа чуть нахмурился. — Когда я спросил у него кое-что тогда, на Рождество...

Я хотел спросить, что именно, но передумал.

— Хочешь сказать, что Кару — тоже Лафайет? Но Тимми только девятнадцать, будут и другие девушки.

Теперь он чуть улыбнулся, только не глазами.

— Не будет других. В этом и состоит проклятие — любая девушка, которую он полюбит, которая привлечет его внимание, окажется Лафайет, в пятом или двадцать пятом поколении. Это не отследить и с этим не сладить. Поэтому Тимми и встречается с этой Кару... потому что она Лафайет и с ней ничего не светит. Но не думаю, что фактически они больше чем друзья — и, если честно, не хотел бы думать.

Вот тут мне стало интересно.

— Это почему?

— Да по той же причине, по какой на Рождество я не оставлял вас наедине всю ночь, и после тоже.

— Не понял?

Некоторое время Элайджа не отводил глаз, а потом спросил:

— Ты что, серьезно? Как это можно не заметить?

— Не заметить ЧТО?

— Сил, ты хоть раз видел ее днем?..

О. Я сложил в уме пару кусков пазла и сполз вниз по подушке все еще в легком шоке. Жалость какая... Ну, хотя бы ясно теперь, откуда у Тимми такие знакомые, как Кэтрин Ямазаки.

— Так что если ты о семье и маленьких Мори, то это вряд ли, — Элайджа вернулся к своему прежнему положению на моем плече. — Но Тимми не заслуживает одиночества, и не заслуживает такую дрянь, как эта его подружка. Он достоин чего-то... гораздо лучшего.

Голос его звучал как всегда почти без эмоций, но по кайме шла настоящая, неподдельная грусть. "Полностью согласен, — подумал я, — Тимми редкое сокровище. Надеюсь, когда-нибудь он получит свой ш`иллох". А вслух спросил:

— За что ты так не любишь не-мертвых?

— Да просто не люблю. Считай, что я расист.

Расист? О, это уже что-то человеческое... хоть и не ахти какое. Я усмехнулся, чувствуя, как тело заливает запоздалая истома. Как же приятно просто валяться вот так, говорить... да просто быть. В этом месте, в это время.

— Сил, а та Кэтрин тебе и правда так понравилась? — пробормотал он мне в шею.

— Она брюнетка, и ее супруг — Мастер Луизианы, — я едва подавил зевок. — Не думаю, что это безопаснее, чем Дэшил Уинтерс... А как мы когда-то выяснили, я люблю блонди — и не люблю проблем...

— Не любишь?..

— Ну может, только одну. "Одну Проблему"... Элайджа... я посплю немного, ладно?..

Ответа я не услышал. Просто уснул, и мне казалось, что он окружает меня всего.

* * *

...То, что меня разбудило, звучало как ультразвук, хотя оказалось всего лишь старой доброй все так же беременной Сарой.

— Вы что, с ума сошли?!! Где Лориан?!!

Чтобы прийти в себя, мне понадобилось какое-то время. Элайджа поднял голову, сонно моргая, меж его губ серебрилась цепочка. Он выпустил кулон изо рта, и влажное прикосновение к груди наконец более-менее меня пробудило.

Вслед за Сарой ввалилась Вики, заспанная и лохматая, а через секунду подтянулся Верн — судя по состоянию, он долго попадал ногой в штанину.

— У тебя схватки?! — завопил он. — О боже, ты рожаешь?!

— Тьфу на тебя, — Сара бросила в его сторону гневный взгляд, — какие еще схватки?.. — и снова перенаправила к нам весь поток эмоций. — Да вы спятили совсем!

И тут до меня дошло. МЫ ЗАСНУЛИ. Оба.

— Где Лориан? — задал я совершенно идиотский вопрос, и если бы Сара стояла ближе, непременно дала бы мне затрещину.

— Это я вас хочу спросить! — Она сделала медленный вдох и выдох. — Не спалось мне, я вышла во двор — а ее у бассейна нет. Думала — может, вы забрали ее в дом из-за дождя, зашла к ней в комнату — и там нет. Я весь дом обошла, а вас посетила в последнюю очередь. Так что подъем и БЕГОМ ЕЕ НАЙДИТЕ!

— Я посмотрю на пляже, — сказал Элайджа. В глазах его я заметил тревогу, мрачную, как недавно ушедшая гроза. Сара снова развела руками, изображая этим весь масштаб нашей безответственности, и ушла, поддерживаемая все еще плохо проснувшимся Верном. А я наконец вспомнил, что сильно не одет. Вылезши из кровати и торопливо нырнув в гардероб, я не сразу заметил, что Вики осталась в комнате.