|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Yet, if he said he loved me,
I'd be lost. I'd be frightened...
I couldn't cope, just couldn't cope.
I'd turn my head. I'd back away.
I wouldn't want to know.
He scares me so...
J-C Superstar
* * *
Я очень смутно помню тот мимолетный страх и злость, охватившие меня после разговора с Тимми Мори о неумолимости ш'иллох. Но у меня не было времени на долгие рефлексии тогда — и будьте уверены, нет и сейчас.
Наша с Элайджей почти идиллическая жизнь со стороны могла показаться чем-то вроде кардиограммы умирающего больного в реанимации. Или, может, детектора лжи — редкие судорожные всплески среди спокойствия и порядка. Или счетчика Гейгера рядом с ворчащим во сне вулканом. Острые же пики можно посчитать на пальцах одной руки. Поначалу я исправно закрывал на это глаза и до сих пор не знаю, как бы все вышло, будь моя реакция иной.
Да, Элайджа сдувал с меня пылинки. Создавалось впечатление, что практически все мои поступки совпадали с его желаниями; и пусть это сильно противоречило той его личности, что я успел узнать, и даже понимая, что это маловероятно — все же я наслаждался. У Элайджи плохо выходило быть человеком, хотя надо отдать должное — он старался, как мало кто из людей старается. Он бы мыл меня в душе и кормил с ложки, если бы мог. Если сравнивать с привычками моей прежней жизни, я и так позволял достаточно — а учитывая привычки прежней жизни Элайджи, он действительно просил не так уж много. Сара открыто радовалась тому, что я уже не дергаюсь, когда он хватает меня за руку в общественном месте, а я был рад доставить им обоим удовольствие своей лояльностью. Иногда, всегда неожиданно, Элайджа вдруг обнимал меня и замирал на несколько секунд — это был не каприз, а потребность, и нельзя сказать, что такие моменты не шли на пользу и мне. Я говорю о Лориан и о том, как все изменилось — она уже не подходила ко мне по собственной инициативе... ах да, забыл. У нее же нет собственной инициативы... Она казалась пустой, абсолютно, какой, видно, всегда и была. Мне вспоминалось, как она впервые взяла меня за руку в луна-парке, как обняла на яхте, как поцеловала... Нет, я учился чуть медленнее, чем Элайджа, но все же быстрее, чем предполагал. Сил Маккензи далеко отошел от пункта А, где осознал — прекрасные глаза, что вели его всю жизнь, принадлежали вовсе не Лориан... но до пункта Б еще не дошел. Пока что.
Да, наша жизнь была близка к идеалу. Иногда, преимущественно по ночам, на меня вдруг накатывал страх жертвы, заботливо откармливаемой к закланию, но это быстро уходило и почти прекратилось, когда я привык засыпать рядом с Элайджей в уверенности, что проснусь. Так что мучившая меня мысль о том, как выбираться отсюда после похорон, незаметно ушла в море, не оглядываясь, пока не исчезла из виду. Может, это слишком опрометчиво, не знаю. Но у меня появились друзья и дом, и впервые в жизни я чувствовал себя нашедшим, а не ищущим. А может, найденным, как сказать.
Нельзя сказать, что Элайджа стал стопроцентно управляем — он просто не перегибал палку. Когда он казался чуть раздражительнее и глубже замыкался в себе, это был верный знак, что пора сжечь что-нибудь серьезное — после этого его попускало, и пару дней он был даже ласков. Мы занимались этим где-то раз в две недели, не считая художественную ковку, и хватало — хотя порой случались инциденты, достойные как минимум записи в дневник.
Однажды, где-то в начале первого триместра, Сара чувствовала себя плохо, а поскольку Вики и Верн честно трудились на благо налогоплательщиков, мы с Элайджей пошли в супермаркет за продуктами. Тогда я еще не практиковал таскать его по общественным местам, но признавал, что избегать этого — не выход. Лориан манекеном замерла на заднем сидении, и в целом я был уже довольно уверен в себе, чтобы сильно не напрягаться. Все шло по плану, пока мы не встали в очередь. Она слегка застопорилась из-за небольшого инцидента — какой-то тип, покупая упаковку жвачки, якобы дал кассирше сотню и требовал сдачу, пока она судорожно искала эту сотню в кассе. Тип помалу повышал голос, угрожал позвать старшего менеджера, и девчонке ничего не оставалось, как отдать его чертовы $99,5. Пробивая наши покупки, она все еще глотала слезы, и уходя я просто сунул ей сто долларов. Элайджа неслышно шел за мной, как тень, а на улице тот тип с мордой кошки, съевшей канарейку, уже трогался с места — и вдруг его покрышки потекли, оставляя на асфальте пузырящиеся черные следы, словно он проехал по Юпитеру. Он выскочил из машины — и тут загорелся бензобак, аккурат хватило времени, чтобы убежать на безопасное расстояние. Я сел за руль и просто поехал, и только минут через пять Элайджа подал голос:
— Ругаться будешь?
Я покачал головой. Прогресс налицо, в другое время от парня осталась бы кучка пепла — а может, и от автостоянки заодно, но я все-таки сказал:
— По-моему, мы договорились.
Элайджа вздохнул. Он не спешил встречаться со мной глазами, и это был неплохой знак.
— Мы договорились, — проговорил он старательно, — что я буду игнорировать то, что раздражает МЕНЯ. Но он ТЕБЯ расстроил.
— А что, думаешь, это твое показательное выступление меня не расстроило?
Он бросил на меня короткий взгляд.
— Думаю... что не так уж.
Черт, он был прав, и я чуть не улыбнулся, но, вовремя спохватившись, всю дорогу до дома хранил суровое молчание в педагогических целях. Только вечером, когда устроился в кровати, чтобы немного поработать над романом, Элайджа молча залез под мое покрывало и заснул. Единственный недостаток в такой работе — то, что лэп-топ противно нагревается на коленях, поэтому использовать часть Элайджи как подставку просто находка. Вот тогда-то Верн нас и видел, и, наверное, со стороны это выглядело... непривычно. Я не то слово хотел употребить, ну да ладно. Непристойно — слишком сильно сказано. Однако прошло почти два месяца, когда он, уже после Рождества, вдруг спросил в самый подходящий момент — когда мы разбирались в моих ценных бумагах и я подписывал кое-какие документы:
— Ты с ним спишь?
— Скорее он со мной, — ответил я, не моргнув глазом. — А что, тебя это шокирует?
Вернон Литтл краснел очень забавно, может, из-за лысины — начиная с шеи под воротником и вверх. До макушки. Я уделил этому зрелищу пару секунд, и продолжил.
— Где еще?
— Вот тут и тут... И на обороте, рядом с датой. Сил, я... Да просто не думал, что ты решишься. Даже Хано не заходил так далеко.
Я заставил его посмотреть на меня, и через те же пару секунд его смущение сошло на нет.
— Ты ж не то имел в виду, да? — переспросил он на всякий случай.
— Верн, ты живешь с ним дольше меня. И прекрасно знаешь, что секс его не колышет.
Он смотрел мне в глаза, будто взвешивая, говорить или нет.
— Элайджу — да, не колышет, — сказал он наконец. — А тебя?
На это у меня не нашлось ни слова, пусть я и не совсем понял, что именно Верн имел в виду. Хотя позже мне пришлось еще припомнить этот разговор. И не раз.
Однажды, месяцев через шесть нашей совместной жизни, когда первая часть моего романа была уже написана, а блаженная истома от чашки кофе, приготовленного Сарой, все еще казалась совершенно особенной и жила своей жизнью, мы валялись у бассейна. Хотя, возможно, начать нужно с вечера, когда наша Вики вернулась из Нью-Йорка. Мы все вместе собрались попить пива и отметить ее возвращение, в то время как она уже успела проесть нам все мозги каким-то парнем по имени Майк, с которым познакомилась на конференции юристов. Они сидели вместе в течение всех докладов и мило улыбались друг другу, но он ее, видите ли, даже на ужин не пригласил. Мы на это все посмеивались, а Верн сетовал, что она не сфоткала этого сказочного красавца на телефон — хотелось бы видеть человека, пошатнувшего уверенность Вики Вест в собственной сексапильности. Элайджа в разговоре не участвовал — положив голову мне на колени, он смотрел прямую трансляцию новостей с очередного австралийского пожара. Но как только я собрался вставить что-то типа "может, он уже лет десять как в счастливом браке" или "не все, между прочим, носят кольца", Элайджа вдруг сказал:
— А может, он кого-нибудь любит.
На это Вики прервала нытье, задумавшись, а потом призналась, что это ей в голову не приходило. И все объясняет.
Все были безумно рады сменить тему, включая корреспондентку в Австралии — внезапно она разволновалась и начала так частить, что я понял одно — пожар прекратился ни с того ни с сего, будто по лесу пронеслась огромная невидимая волна. На телевизор кроме нас никто внимания не обращал, я продолжал мерно перебирать косички Элайджи, будто четки, и в разгар какого-то нового спора на пустом месте, наклонился к его уху:
— Это ты сделал?
— Поджег или погасил? — спросил он равнодушно, и я больше лезть не стал. Чтобы не отбить охоту. А впоследствии как мог старался об этом не думать — и об истинных масштабах силы, коих я и не подозревал, и о том, что при желании можно сделать, когда любишь. И с теми, кого любишь, в особенности.
В общем, на следующий день Верн ушел на работу, Вики тоже упорхнула в суд в приподнятом настроении, а мы валялись возле бассейна. Я лениво раздумывал, что живот Сары, кажется, со вчерашнего дня стал еще больше, она же умилялась нами обоими — и гормоны тут ни при чем. Ну может, совсем немного. Недавно она увлеклась вязанием с таким энтузиазмом, словно собиралась переезжать как минимум на Аляску, и по всему дому был разложен десяток незаконченных свитерочков.
— Сара, если с Верном ничего не получится, я на тебе женюсь.
Она одарила меня выразительным взглядом "следи-за-языком-Сил-Маккензи", но это была шутка, если кто не понял. Элайджа на это даже улыбнулся, а потом спросил:
— Ты вчера обедал с Эд Коллинз?
Я кивнул, хотя и незачем. Он прекрасно знал, с кем я ел, и не было никакой необходимости в вопросе.
— Второй раз.
— Что?
— Вы обедаете вместе уже второй раз на этой неделе.
— Ну и что?
Элайджа безразлично пожал плечами.
— Да ничего. Она тебе нравится?
— Не в моем вкусе, — сказал я, и Сара засмеялась:
— Сил любит златовласок.
И тут я занервничал. Потому что заметил то, чего не заметила Сара — как пальцы Лориан, державшей чашку Элайджи, напряглись и побелели.
Шезлонг стоял совсем близко, так что я без труда достал его руку — от прикосновения он повернулся неожиданно резко, и в стекле очков преломился солнечный луч.
— Что?
Он снова пожал плечами, чуть прикусив нижнюю губу. А затем что-то мерзко хрустнуло, и чашка в руках Лориан превратилась в горсть мельчайших осколков — почти в песок.
Отлично. Просто превосходно.
— Элайджа, не хотелось бы снова тебе напоминать, но у нас уговор. И ты на него согласился.
— Значит, это было свидание?
— Слишком много кофеина, — пробормотала Сара и удалилась, собрав остатки чашки. Надо же, а я думал, она не откажется дослушать такой забавный разговор. Кофе, наверное, и впрямь был крепковат, потому что с полусонного состояния я за секунду разогнался до ста миль в час.
— Ради бога, Элайджа! Какое к чертям свидание, она ЗАМУЖЕМ!
— Ты вспомнил уговор, — спокойно сказал он, подтаскивая к себе забытое вязание Сары. — А уговор был не нервничать, если ты пойдешь на свидание. Потому я и спросил про свидание.
— Да никакое не... — я запнулся и вдохнул, стараясь успокоиться. Элайджа в сравнении со мной выглядел образцом уравновешенности, и все бы здорово, если бы я так хорошо его не знал. Сколько бикфордову шнуру ни виться... — Мы обсуждали дела, она хотела заказать еще несколько кованых подставок для цветов в свой магазин. И я тебе об этом говорил.
— Говорил, — согласился Элайджа, по-прежнему невозмутимо считая петли — ему понадобилось меньше минуты, чтобы понять логику.
— Тогда какого черта эти припадки ревности?
Он взглянул на меня — и в зеркале очков я увидел собственное дергающееся лицо. Мда, неизвестно, у кого тут припадок...
— Извини.
Тут, как всегда вовремя, вышла Сара с целым подносом выпечки. И вдруг Лориан взяла у нее этот поднос и, ослепив самой невероятной улыбкой, на какую только может рассчитывать смертный, протянула мне. Столько в ней было в это улыбке... столько, что без посредника и впрямь не унесешь... И я поступил единственно верно — заткнул себе рот. Ничто так не успокаивает, как хорошая еда и добрые знамения, так что через пару плюшек ко мне вернулось благодушие, а Элайджа просто молча ел и этого дожидался, пропуская мимо ушей что-то типа "да ладно вам, мальчики" и "ух ты, а я не представляла, как закончить горловину".
— Почему Аддисон? — спросил я наконец, приканчивая третье блаженство под глазурью. — В конце концов, я чаще вижусь с Лекси, к ней ты не ревнуешь?
— Муж Лекси — монстр, — ответил он так же спокойно. — А Стив Коллинз безобиден.
Я вспомнил ангельский лик Дэшила Уинтерса, одной из самых прекрасных душ в моей жизни, и подумал, что монстр монстру рознь. А вслух спросил:
— Это ты сейчас назвал меня трусом?
Наконец Элайджа улыбнулся сам. Ну слава богу...
— Сил, а почему?
— Что почему?
— Ты не ходишь на свидания, даже с Вики больше не спишь. У тебя же есть... потребности. Мои ты удовлетворяешь, а свои?
Сара мгновенно навострила уши — ее интерес к свитеру тут же утроился. Учетверился даже. Ну да, по правде говоря, не до свиданий мне как-то было, за это время я виделся только с ней и Вики, а также с женской частью клуба "Одна Проблема", что все как одна заняты. И еще Кару... но во-первых, она тоже занята, а во-вторых, Элайджа заметно и сильно напрягся, впервые ее увидев, и не отходил ни на шаг, даже когда Тимми ее представил. Сама Кару, впрочем, ничуть не удивилась, да и вообще — они всю ночь ходили друг возле друга как два хищника в состоянии вооруженного мира. Правда, как выяснилось много позже, причина была и близко не та, что я подумал...
В любом случае, и без того хватает впечатлений.
— Мило, что ты беспокоишься, но мои потребности — не твоя забота. А твои — моя.
Я хотел сказать, что мои потребности не грозят миру вымиранием, но это и так было в подтексте. Если бы только Элайджа понимал подтексты.
— Сил, а ты со мной только из-за Лориан?..
Вот это было неожиданно, резко... и настолько как-то неактуально уже, что я сразу не нашелся с ответом. Любой другой воспринял бы паузу как колебание, но Элайджа почти всегда ухитрялся понимать меня правильно.
— Ты же знаешь, это не так, — ответил я наконец. Он снова улыбнулся и снял очки — в глазах не было огня, только вода и жидкий перламутр.
— Знаю, — легко согласился он. — Поплаваем?
Плавать после Сариных плюшек было делом как минимум нелогичным, но я не отказался — в основном, чтобы эта его улыбка подольше никуда не убегала. Лориан больше не улыбалась, но в этом и не было никакой необходимости.
Я безумно хотел задать встречный вопрос, может, это был шанс — но не задал. Элайджа не умеет лгать, и наверное, какая-то часть меня еще боялась, что правда окажется непоправимой.
Прошло меньше двух недель, прежде чем этот разговор аукнулся мне качественным апперкотом.
* * *
В тот вечер я дописывал очередную главу. На улице колотил дождь, и от этого слегка клонило в сон, потому Элайджа периодически снабжал меня кофе, в остальное время валяясь на кровати. Вернее... так бывало обычно, но сейчас он бродил по комнате из угла в угол, хотя я это едва замечал. Тимми Мори нашел в Нью-Орлеане человека, обещавшего позаботиться о моем творении, и желательно бы предоставить на рассмотрение если не все, то хоть внятную часть. Разумеется, с теми средствами, что мы имеем, можно было выпустить миллионный тираж и без чьей-то помощи... но мне почему-то хотелось по-честному. Чтобы кто-то со стороны просто высказал свое мнение.
Я даже не обратил внимания, что Элайджа остановился у меня за спиной и сколько там простоял — ощутил лишь тепло, когда он склонился через мое плечо, низко, едва не касаясь косичками клавиатуры.
Он никогда не интересовался текстом — да навряд ли прочитал хоть одну книгу в жизни. Это последнее, что пришло мне в голову, прежде чем он меня поцеловал.
Не знаю, делал ли он это раньше... но если нет, то не только свитера вязать у него с ходу получалось отлично. Однако я ответил на поцелуй скорее от неожиданности... я выбираю это объяснение, потому что другое — не ответить было сложно. Действительно. А отстраняясь — медленно, помалу — почувствовал, что он весь — как гитарная струна.
— Что могут они и не могу я? — спросил он негромко.
Я тряхнул головой, будто пытаясь прогнать дурной сон.
— Кто?
— Ты мне скажи — и я научусь. Не думаю, что это так уж сложно.
До меня медленно и верно начало доходить, а пока доходило — Элайджа поцеловал меня еще раз, скользнув горячими губами, и только теперь я отдернулся. Наверное, не надо было так... Он не отрывал от меня глаз, а мне некуда было сбежать и все слова в глотке застряли.
— Я понимаю, что для тебя значат физические отношения, — его голос звучал так же тихо и напряженно. — И могу делать все, что ты любишь.
— Элайджа...
— Я тебе совсем безразличен?
Напряжение в его голосе взметнулось, выросло, словно огню поддали кислорода. О боже, я ведь любил Лориан, видел ее в каждой женщине, но это оказалась лишь мистификация — Лориан не было, был Элайджа, его я видел, и не его вина, что я это еще не переварил. Хотя и не моя тем более.
— Нет, но...
— Мы делим одну кровать, и я знаю, что нет.
Да, но... Блин. Мы действительно часто спали вместе — вернее, один из нас спал — и это казалось... не знаю, как сказать — правильным что ли. Даже то, что он засыпал, держа во рту жемчужину, висевшую у меня на шее. Я не замечал этого, как, дыша, не замечают воздух, потому что Элайджа был словно по мне скроен — или я по нему — он совпадал по всем изгибам, и его тело всегда имело идеальную температуру — было прохладным или теплым там где надо и когда надо, ровно настолько, что я это даже не обдумывал. Ведь начнешь с одного — и придется обдумывать все, а это слишком.
— Разве не так, Сил?
— Да, но... это не повод заходить далеко.
— Так ты это называешь? Заходить далеко?
Может, мне показалось, но в комнате стало жарче — лучше бы мне показалось. Я протянул руку к его волосам, и в этот раз отдернулся он, отступив к окну.
— Не все так просто, — выдал я наконец коронную фразу и был обожжен крохотной точкой пламени в глубине его зрачков. Элайджа был поистине образцом равенства, чем только не-мертвые могут похвастать — видел людей предельно одинаковыми, и объяснить ему нечто подобное было лишь тратой времени. И нервов. Я это знал и этого боялся.
— А, по-моему, все как раз просто. Только не надо ради бога снова этой ереси про мужчин и женщин — я все равно не пойму. Сомневаюсь, что и ты понимаешь тоже. Сил, если люди нравятся друг другу, при чем тут вообще пол? Как можно определять чувство к другим относительно пола — это ТУПО! Это, как ты говоришь... — он на миг запнулся, вспоминая, — "не в моем вкусе", да? Значит, если я не люблю кареглазых, то пусть кто-то хоть сто раз мне подходит — от ворот поворот только за карие глаза? По-твоему, в этом есть смысл?!
Когда он так говорил, и впрямь все казалось бредом, предрассудками и упрямством на ровном месте... Хуже всего, что он начинал злиться, а еще хуже — что и я тоже. Может, от страха, слыша полузабытые нотки Короля Напалма, а может — от необходимости с этим справляться.
А может — оттого, что сейчас начну нести и не смогу себя заткнуть, как бы далеко это ни валялось от правды.
— Элайджа, это... теперь моя кровать, а ты приходишь, и я тебе позволяю оставаться, потому что...
— Почему? Боишься меня?
— Потому что понимаю — ты это делаешь не без причины! Но спать и... это не одно и то же!
— Как раз когда спишь, ты не так категоричен, — заявил он, не поворачиваясь.
— Что ты имеешь в... не говори, знать не хочу. Элайджа, уясни, не только ты — мы оба вынуждены мириться с тем, что есть вещи, которых мы не понимаем! И, возможно, никогда не поймем. Так что повзрослей, пожалуйста, и прими это!
Элайджа долго молчал, прикусывая губу едва ли не до крови. А потом вдруг вспыхнула штора и сгорела дотла, не успел я и рта открыть.
А потом я открыл рот и от бессилия выорался от души по всем пунктам. Мне самому было больно от каждого слова, но я не мог остановиться, хотя и знал, что сам себя за это прокляну. Позже. Я был тем самым Юпитером, который сердится, когда не прав, и где-то в середине моей тирады Элайджа просто хлопнул дверью. А я — стукнулся головой об стол. Достаточно сильно, чтобы чуть отвлечься, но недостаточно, чтобы унять эту химическую реакцию внутри меня. Тут ничего не поделаешь — есть условности, и не настолько уж я гибкий, чтобы взять и переступить все разом. "Он — мой, а я — его, дар и крест, непреклонность ш`иллох..." Переступить? Да чего там — даже не настолько, чтобы об этом говорить. По крайней мере, пока что.
Провертевшись в кровати пару часов в раздражении, я все же пнул себя самого под зад и вышел. Лориан сидела у бассейна под струями дождя, запустив пальцы в волосы, ее плечи вздрагивали. Я поднялся в свои бывшие апартаменты — Элайджа молча подвинулся, позволяя мне лечь на кровать рядом, мы провели в тишине пару минут, пока я наконец не сказал:
— Ты просто заботишься обо мне, так что я должен был...
— А ты меня предупредил раньше. Так что я не должен был.
— Прости, что наорал.
— Прости, что сжег штору.
Медленно выдохнув, я едва улыбнулся — и тут же начал помалу засыпать, словно сон потек, заполняя место схлынувшего напряжения. А уже в полудреме почувствовал, как руки Элайджи притянули меня в объятия знакомого, идеального тепла, и такие примирения стоят сотни ссор. И тысячи штор.
Теоретически я мог бы поговорить об этом с Лекси или Тимми, но их позиция и так известна. Может, разве что со Стивом — ведь Аддисон не всегда была женщиной. Хотя это на крайний случай. А я не считал, что это так.
Через еще один почти идиллический месяц я должен был слетать в Нью-Орлеан повидаться с той знакомой Тимми, что увлекалась готической прозой и имела выход на одно из лучших в стране издательств. Элайджа отнесся к этому на диво спокойно, пообещав вести себя как следует, чему я был предельно рад и очень хотел верить.
Ее звали Кэтрин Ямазаки, Тимми отрекомендовал ее как Первую леди Юга, и до меня только в самолете дошло, что он имел в виду. Однако высокий статус такого рода, видно, мало на ней отразился — Кэтрин оказалась очаровательна и проста. У нее были зеленые глаза, короткая рваная стрижка и потрясающие ноги чирлидера, но не это так притягивало взгляд. Даже будь ее внешность посредственной, красоты бы не убыло. Каждое ее движение, каждый взмах ресниц выражал такое состоявшееся равновесие, такую... правильность и исполненность, что словами не передать. Она нашла свое место в жизни и упивалась этим. Я это знаю прекрасно, я это не раз видел — госпожа Ямазаки смотрела глазами любого члена клуба Одна Проблема, кроме разве что Сила Маккензи. Вот я еще платинового членства не удостоен... пока что. Надеюсь, что пока.
— Просто проглотила вашу книгу, — призналась она без обиняков. — То, что есть. Едва сдерживаюсь, чтобы не выпросить спойлер.
Лучшего комплимента автору и не придумать — она сразу понравилась мне еще сильнее.
— Если честно, я еще не уверен, чем закончу.
— Знаете, — Кэтрин качнула головой, словно смутившись, — она напомнила мне один давний случай. Не знаю, почему, видимой связи нет, но я много лет не вспоминала об этом, а читая, вдруг увидела все перед собой, словно забытый фильм... Когда-то я гостила в Лос-Анджелесе у друзей и забрела на частный пляж. Там было пусто, и только у самой воды я заметила детей — двух мальчиков лет тринадцати и пятилетнюю девочку. Вернее, мальчиков было трое — один из них лежал на песке, а другой — с длинными светлыми волосами — делал ему искусственное дыхание.
Моя рука, державшая бокал, задрожала, но Кэтрин не заметила этого, продолжая рассказ:
— Я прекрасно знала, что нужно делать, как нажимать, но он просто держал ладонь на груди и вдувал воздух. А когда я уже хотела закричать, что так ничего не получится, вода вылилась из легких, и тот закашлялся.
В тот момент светловолосый мальчик заметил меня. Его глаза... они были будто налиты золотом, а может — пламенем. Могло и показаться, но у меня вдруг перехватило дыхание от какого-то первичного ужаса, а потом он моргнул — и глаза снова пришли в норму. Стали переливающимися и прекрасными, как океан у него за спиной. Второй мальчик, дочерна загорелый, произнес: "Не бойся", и улыбнулся. А девочка сказала: "Иди куда шла". Мелкая, от земли не видать, но я ощутила дрожь в коленках и непроизвольно сделала несколько шагов назад.
Потом я увидела, как открылись глаза "утопленника". И как светловолосый снова наклонился и коснулся его губ... И как закрылись его глаза. А дальше я сбежала.
Я все еще молчал в ступоре, и Кэтрин добавила:
— Глупо, но после я думала только об одном — как хорошо, что тот мальчик не запомнил глаза его спасителя такими, как я их увидела. Может, это был просто отблеск, может, шок, но в глубине души я знаю, что видела, и этого не изменить. Как и многое в нашем мире.
— Это... не глупо, — сказал я наконец хрипло и отпил из бокала.
— Просто удивительно, как чужая фантазия иногда сплетается с твоими собственными мыслями и воспоминаниями... — Кэтрин протянула руку и положила сверху моей. — Сил, ваша книга о судьбе, а это близко мне как ничто иное. Вы не поверите, какая пропасть между мной раньше и сейчас. Не могу сказать, что преодолела ее в один шаг, но иногда кажется, что все именно так и случилось.
— И как вам это удалось?...
— Я просто приняла дар... Оказалось... нужно лишь не отвергать дары, и тогда непременно окажешься в нужном месте и с тем, с кем нужно.
Чтобы ничего не говорить, я снова отпил — я и не мог говорить. Надо же. Несколько человек, авторитетных в этом до невозможности, твердили мне и не раз, а нужна была лишь пара слов незнакомки... Может, и правда пришло время?
Я ничего не рассказал Кэтрин, да это и не имело значения. Мы договорились о сроках, и она уверила меня, что возьмет на себя все хлопоты с процессом.
Все складывалось превосходно, но после встречи я о книге и думать забыл. Мне не терпелось позвонить Элайдже и рассказать о нашем разговоре.
Он молчал так долго, что я спросил:
— Ты меня слушаешь вообще?
— Я слушаю твой голос, — ответил он. Потом снова помолчал и произнес:
— Когда приедешь?
— Завтра. Хочу посмотреть город, он просто потря...
— Она тебе понравилась?
— Кто?
— Кэтрин Ямазаки.
— Да, она просто...
— Потрясающая? Может, она тебе и покажет все?
— Элайджа, я...
— Не спеши. Посмотри город.
— ... скучаю, — закончил я в гудящую трубку и долго смотрел на нее, прежде чем повесить. Она казалась просто раскаленной.
Мне сразу расхотелось гулять по Нью-Орлеану. Я взял билет на ближайший рейс и ближе к ночи уже ехал из аэропорта домой, все это время меня терзало предчувствие. Что-то должно было случиться, и как всегда скорей плохое, чем хорошее... но едва ли не впервые за все мое пребывание здесь я осознал, что могу на это повлиять. Плохим оно будет или хорошим — мне решать. И решать тут нечего.
* * *
Дом спал, свет не горел ни в одном окне. Наша комната была пуста, и у меня неприятно засосало под ложечкой. Я не стал никого будить, просто вышел к воротам — и там, за ними, увидел огонек.
Он был величиной с горошину и горел просто на асфальте. Когда я склонился над ним, огонек погас, а вместо него загорелся другой — подальше, на пожарном гидранте.
Я вывел машину из гаража и поехал — огоньки загорались тут и там, иногда превращаясь в змеящуюся дорожку, свиваясь кольцами и пропадая. Но они не были мне нужны. Я и так знал, куда ехать.
Кладбищенские ворота оказались приоткрыты, охраны не было видно. Я прошел по аллее А и уже через несколько минут увидел пункт назначения. Его невозможно было не увидеть.
Элайджа сидел, опираясь спиной о могильную плиту миссис Деар, вокруг него было разлито пламя и сам он был в пламени, окутанный им, будто кисеей. Огонь пока что ничего не жег — он просто горел, очерчивая вокруг могилы неровный круг. Я оглянулся и сразу увидел Лориан неподвижно сидящей неподалеку, на своей могиле, выделяясь в отсветах пламени светлым пятном.
— Элайджа, — позвал я тихо. Он не посмотрел на меня, только огненные языки брызнули и затанцевали у моих ног. Глубоко вдохнув, я сделал шаг вперед и ступил прямо в пламя.
Оно разошлось, будто нехотя, и моя нога стала в нетронутую траву, а огонь с тихим потрескиванием сомкнулся за мной, словно отрезая путь назад. Я сделал еще шаг — и пламя снова отступило. Я стоял на крохотном островке среди огненного ковра, способного в любой момент извергнуться адом, и у меня не было никакого плана. Он просто был не нужен. Если что-то и должно случиться — то пусть сейчас.
— Элайджа, — снова произнес я, остановившись перед ним, — чем помочь?
Он чуть пошевелился, хоть как-то реагируя на меня. Я осторожно опустился на колено, потянулся к его лицу — и окунул руки в жидкий играющий огонь.
Ничего не случилось. Пламя ушло от моих рук, стоило мне взять лицо Элайджи в ладони. Медленными поглаживающими движениями я словно очищал его от паутины, и пламенные всплески продолжали послушно отступать там, где их касались мои пальцы. Ощущение было немного другим — и я вспомнил, как сам пару дней назад заметил, что в его возрасте уже неприлично иметь кожу как у десятилетней девочки...
Наконец Элайджа поднял глаза. Лицо казалось подсвеченным изнутри, каждая ресница пылала, будто проводок лампы накаливания, а в глубине зрачка вертелись и кружились дикие, всесильные потоки магмы. Ничего красивее я в жизни не видел, у меня захватило дух и вынесло все мысли. Это видела Кэтрин? Если так, то сейчас я чувствовал что угодно, только не страх.
— Поговори со мной, — прошептал я, — прошу тебя, пожалуйста. Я так этого хочу.
Он снова опустил глаза, а когда поднял, они стали прежними. Серо-лазурными. И мне не было жаль.
— Я и собирался, — сказал он наконец. — Поговорить... Насчет договора нашего.
Еще несколько секунд я подержал его лицо в ладонях, потом сжал плечи, и Элайджа сделал невольное движение, словно хотел коснуться щекой моей руки.
— Договора?
— Да. Нашего. Я долго думал об этом, правда долго. Я вообще все время об этом думаю. И я понял, что не смогу.
— О чем ты?
— Знаю, что обещал, и правда верил, что у меня получится. И Тимми так говорил. Но не получается.
Я приблизился еще. Почти вплотную.
— У тебя все получается.
— Ты не понимаешь. Я обещал, что не буду лезть в твою жизнь, что переживу, если ты начнешь с кем-то встречаться. А это неправда. Теперь точно знаю, это была неправда.
Я смахнул уже все пламя с его лица и волос, но сейчас по щеке снова побежала яркая искорка, замерев в уголке рта — и я снял ее губами, ощутив короткую знакомую вспышку боли. О да. Ведь именно это и воскресило меня тогда, эта боль, а не никакое не искусственное дыхание. Вот что вернуло меня к жизни. Я-то думал, что солнце так обожгло мне губы, да только нет...
— Элайджа, о чем ты говоришь?
— О том, что я не могу позволить тебе ходить на свидания. А ты не можешь на них не ходить. Я долго думал и не знаю, что делать, действительно, не знаю, что тут можно сделать.
Я поцеловал его в лоб, запустив пальцы в косички, и он потянулся ко мне лицом с каким-то почти отчаянием, прижался к моей скуле, потерся носом о щеку.
— Я был хоть на одном свидании за все это время? — спросил я шепотом, не отнимая рук. Элайджа замолк на секунду, а потом чуть отстранился.
— Ну нет, но...
— А почему?
— Не знаю.
— А хотел бы знать?
Он неуверенно кивнул. Пламя вокруг нас почти погасло, лишь кое-где еще виднелись пятнышки, будто озерца горящего бензина.
— Вот и я хотел бы... Элайджа, давай решать проблемы по мере возникновения, ведь может быть так, что они и не возникнут.
— Не возникнут? — переспросил он. — Как это?
— Молча. Трудно объяснить. И нам не нужен больше договор, потому что вся моя жизнь — чертово ожидание, и мне неохота больше ждать, тем более что я давно пришел куда шел. И уходить никуда не собираюсь.
— Почему ты так уверен?
Наконец я поднялся на ноги, и он тоже, в его глазах все еще что-то такое горело и переливалось, и в ожившем лице было нечто новое, будто он впервые за всю жизнь остановился передохнуть.
— Потому что я здесь живу. Здесь мой дом. И заботиться о тебе...
— Твое призвание?
— Мое желание. Призвание, как и долг, звучит как-то насильственно. А у тебя есть желание, Элайджа?
— Всего одно.
— Мир во всем мире?
Он удивленно взглянул на меня — и усмехнулся. Обычно с чувством юмора у него совсем хреново.
— Мир в моем мире.
Что ж, поскольку второе вроде как гарантировало первое, жаловаться не приходилось. Мы усадили Лориан в машину и поехали домой, всю дорогу Элайджа не сводил с меня горящих (в обоих смыслах) глаз, что, впрочем, беспокоило лишь немного. Никто не заметил нашего отсутствия, и мы даже свет включать не стали, хотя это и не нужно было — небо красновато светилось, и на мели кое-где пронзали воду редкие молнии.
— Ложись спать, — я бросил куртку на кресло, — отдохни. Я пойду наверх.
— Сил, ты что, не уходи, — в голосе Элайджи мелькнула тревога, он развернул меня к себе. — Оставайся здесь, как обычно.
Его руки на моей талии прожигали через ткань рубашки. Я бы очень хотел остаться, да, только вот что-то подсказывало, что сегодня как обычно не будет. Внезапно он обнял меня, горячий выдох коснулся шеи, и по телу пронесся жар, как круги от брошенного камня. Я задрожал, едва справляясь с дыханием — пульс зашкаливал. Некстати вспомнился анекдот про термос, где горячее остается горячим, а холодное — холодным, и как блондинка положила туда мороженое и чашку кофе... Таким термосом я как раз себя и ощущал, ни больше ни меньше.
— Элайджа, нет... стой.
Я прикрыл ему рот, и он подчинился, однако от прикосновения губ к ладони легче не стало. Все шло как шло, но мои внутренние противоречия, похоже, еще не окончили свою нелепую войну, и в ней мне было отведено лишь жалкое место пассивного наблюдателя.
Медленно я убрал руку, Элайджа смотрел на меня в ожидании, и я подумал — если сейчас он опять скажет, что НЕ ПОНИМАЕТ, у меня случится припадок.
— Я понимаю, — сказал он неожиданно. Я уставился на него, и он добавил:
— Это как с водой, да? Нужно время.
Тогда я обнял его, крепко, так, что он довольно вздохнул.
— Ну не пятнадцать лет же? — спросил он едва слышно мне в ухо, и я не выдержал — засмеялся.
— Не думаю.
Элайджа отошел к моему столу, постучал пальцами по крышке ноутбука, будто о чем-то раздумывая, потом повернулся — и этого выражения его лица я не знал. Молнии продолжали колотить в песок и воду, озаряя комнату вспышками, пейзаж за окном стал пугающим и будто нездешним.
— Сил... я понимаю, ты пока не можешь по-твоему. Тогда, может, попробуем по-моему?
— Как это?
Он сделал ко мне шаг — я отступил, пока не наткнулся на кровать. Но он не стал подходить, остался, где стоял.
— Ты же сошел ко мне в воду тогда, — сказал он шепотом, — ты мне поверил. Поверь и сейчас.
— Что ты хочешь делать?..
Я едва выговаривал слова, словно адская смесь страха и возбуждения заложила мне глотку. Элайджа сделал жест рукой, и я заполз на кровать подальше — он все так же не приближался, только воздух вокруг него начал помалу светиться.
— Если не понравится, я остановлюсь. Обещаю.
— Подожди...
— Веришь мне?
С трудом сглотнув, я кивнул. О боже. Это что, воздержание сказалось?
А пальцы ног уже лизало пламя.
Мы доверяем аттракционам, иначе не пускали бы на них своих детей, но все равно это страшно. СТРАШНО. И не только. Иначе мы бы и сами их так не любили.
Огонь продвигался короткими рывками, это было не больно, а... как-то еще. Может быть, боль тоже была, но она вплелась в эту вязь ощущений, изменившись и перестав быть собой. Я хотел вдохнуть, и в приоткрытые губы скользнул язык пламени. От жара, кинувшегося вслед за кровью, перехватило дух, я зажмурился, и сквозь тонкую кожу век увидел в нескольких футах пылающий сгусток, едва удерживаемый человеческой оболочкой. Теперь я не мог ничего сказать, даже если бы и хотел. Пламя плясало, извивалось у меня во рту, и я, наверное, извивался сам, пытаясь удержать разум. А огонь целовал мне веки, облизывал ключицы, втягивал и отпускал, вбирая, будто вакуум, и в какой-то момент я просто отдался этому. И оно, словно ощутив послабление, набросилось на меня без жалости, накрыв с головой гудящим и трескучим пологом. Оно билось на мне, во мне, не оставляя без внимания ни дюйма, по поверхности, изнутри, вспыхивали обнаженные нервы, от чего дергалось все тело, пока огонь не взметнулся, лизнув потолок — и перед тем как отключиться я почувствовал, что прямо в уголках глаз закипают и испаряются слезы.
Надеюсь, я не орал так, как мне казалось. Так, будто сгораю заживо.
Что-то накрыло меня прохладной волной — шелковое покрывало. Открыв глаза, я смутно увидел Элайджу в изножье, он все еще выглядел как аромалампа из тончайшего фарфора, но потихоньку сияние гасло. Только сейчас стало очевидным, что одежда моя пережила мини-атомный взрыв — а точнее, не пережила. Она просто сгорела, бесследно, как и простыня. Покрывало уцелело лишь потому, что в самом начале я сбросил его на пол. Остальное было невредимым, ни запаха, ни копоти, ни сажи. Филигранно, как всегда.
— Прости за одежду... Она мешала.
Я молчал — не потому, что сказать было нечего. Элайджа поднял какой-то предмет и подбросил на ладони. По-моему, это была пуговица от джинсов — вернее, то, во что она превратилась в этой топке. А может, монетка из кармана.
— Не понравилось? — спросил он нерешительно.
— Сюда иди, ты, — наконец едва проговорил я севшим голосом, и он расцвел на глазах, как узор фейерверка в темном небе, — влез на кровать, послушно обтек меня, прижав губами суматошную жилку на шее.
— Так тебе...
— Заткнись.
Во рту немного жгло, будто глотнул слишком горячего кофе. Да где только, собственно, не жгло. Места живого не осталось...
— Хочешь, повторим? — тихо произнес он, но в голосе слышалась какая-то не свойственная ему веселость. Такой я не помню даже после самых качественных пожаров — видно, не мне одному перепало. — Прямо сразу можно. Можно делать это хоть по десять раз на день, если пожелаешь.
Мда, если бы я был избавлен от условностей так быстро, как он хочет, я бы сам попросил повторить. Да, еще как попросил бы. Но я только покачал головой, машинально поглаживая его по шее, по спине — куда рука доставала.
— Ты меня сильно переоцениваешь. Полежи и помолчи, пожалуйста.
Это я сейчас сказал Элайдже помолчать? Тому, из кого и так слова не вытянешь? Да мне никто не поверит. Однако я нарушил свой же запрет через пару минут — спокойнее было слышать его голос.
— Раньше делал такое?
Элайджа чуть поднял голову.
— Да, но... не с этой целью. И не с этим результатом.
Меня передернуло — хорош ответ... Он долго смотрел на меня, опираясь на локоть, а потом спросил:
— Почему ты согласился?
Отчего-то я сразу понял, что он не о нашем акте сожжения, и вопрос несколько шире.
— Все тебе знать надо.
— Все можешь не рассказывать.
— А что тут вообще рассказывать? — пробурчал я. — Сам говорил — вряд ли есть на свете человек, которого ты подпустишь ко мне настолько близко и не убьешь. Что мне теперь, вечно жить в монахах?
Он снова умолк, устроив голову на моем плече, — мне показалось, что даже задремал. А потом произнес:
— Тимми.
— Чего?
— Насчет Тимми я бы не возражал.
— Ты рехнулся? Поверить не могу, что мы вообще это обсуждаем. Да он несовершеннолетний и живет за тридевять...
— Это все, что тебя останавливает?
Я запнулся. А ведь это было легко. Просто говорить о чем угодно, не испытывая неловкости. Разумеется, у меня не было никаких видов на Тимми, но сам этот глупый треп нес какую-то легкость, бесконтрольность и свободу — если уж я позволил касаться себя, поджечь себя, что мне условности? Лишь прах и пепел.
— У него есть Кару, если ты забыл.
— Я не забыл. Но между ними никогда не будет ничего серьезного.
— Это почему?
— Ты знаешь, что он — пятый Тимми Мори в своем поколении? Его прапрадед с тем же именем был женат на женщине по фамилии Лафайет.
— Француженка?
— Гаитянка. И однажды во время ритуала он потерял жену, ее убил какой-то дух. И прадед тоже. И дед, и отец. Они все женились на женщинах Лафайет и теряли их — такой себе личный дух-убийца. Проклятие. Мать умерла жуткой смертью прямо на глазах деда Тимми, как и отца, и самого Тимми впоследствии тоже. Он знает это, знает, что, несмотря на всю свою силу и талант некромага, не в состоянии с этим справиться, и потому никогда не женится.
Теперь чуть отодвинулся я — чтобы видеть его лицо.
— Откуда ты все это знаешь?
— Тимми рассказал, — Элайджа чуть нахмурился. — Когда я спросил у него кое-что тогда, на Рождество...
Я хотел спросить, что именно, но передумал.
— Хочешь сказать, что Кару — тоже Лафайет? Но Тимми только девятнадцать, будут и другие девушки.
Теперь он чуть улыбнулся, только не глазами.
— Не будет других. В этом и состоит проклятие — любая девушка, которую он полюбит, которая привлечет его внимание, окажется Лафайет, в пятом или двадцать пятом поколении. Это не отследить и с этим не сладить. Поэтому Тимми и встречается с этой Кару... потому что она Лафайет и с ней ничего не светит. Но не думаю, что фактически они больше чем друзья — и, если честно, не хотел бы думать.
Вот тут мне стало интересно.
— Это почему?
— Да по той же причине, по какой на Рождество я не оставлял вас наедине всю ночь, и после тоже.
— Не понял?
Некоторое время Элайджа не отводил глаз, а потом спросил:
— Ты что, серьезно? Как это можно не заметить?
— Не заметить ЧТО?
— Сил, ты хоть раз видел ее днем?..
О. Я сложил в уме пару кусков пазла и сполз вниз по подушке все еще в легком шоке. Жалость какая... Ну, хотя бы ясно теперь, откуда у Тимми такие знакомые, как Кэтрин Ямазаки.
— Так что если ты о семье и маленьких Мори, то это вряд ли, — Элайджа вернулся к своему прежнему положению на моем плече. — Но Тимми не заслуживает одиночества, и не заслуживает такую дрянь, как эта его подружка. Он достоин чего-то... гораздо лучшего.
Голос его звучал как всегда почти без эмоций, но по кайме шла настоящая, неподдельная грусть. "Полностью согласен, — подумал я, — Тимми редкое сокровище. Надеюсь, когда-нибудь он получит свой ш`иллох". А вслух спросил:
— За что ты так не любишь не-мертвых?
— Да просто не люблю. Считай, что я расист.
Расист? О, это уже что-то человеческое... хоть и не ахти какое. Я усмехнулся, чувствуя, как тело заливает запоздалая истома. Как же приятно просто валяться вот так, говорить... да просто быть. В этом месте, в это время.
— Сил, а та Кэтрин тебе и правда так понравилась? — пробормотал он мне в шею.
— Она брюнетка, и ее супруг — Мастер Луизианы, — я едва подавил зевок. — Не думаю, что это безопаснее, чем Дэшил Уинтерс... А как мы когда-то выяснили, я люблю блонди — и не люблю проблем...
— Не любишь?..
— Ну может, только одну. "Одну Проблему"... Элайджа... я посплю немного, ладно?..
Ответа я не услышал. Просто уснул, и мне казалось, что он окружает меня всего.
* * *
...То, что меня разбудило, звучало как ультразвук, хотя оказалось всего лишь старой доброй все так же беременной Сарой.
— Вы что, с ума сошли?!! Где Лориан?!!
Чтобы прийти в себя, мне понадобилось какое-то время. Элайджа поднял голову, сонно моргая, меж его губ серебрилась цепочка. Он выпустил кулон изо рта, и влажное прикосновение к груди наконец более-менее меня пробудило.
Вслед за Сарой ввалилась Вики, заспанная и лохматая, а через секунду подтянулся Верн — судя по состоянию, он долго попадал ногой в штанину.
— У тебя схватки?! — завопил он. — О боже, ты рожаешь?!
— Тьфу на тебя, — Сара бросила в его сторону гневный взгляд, — какие еще схватки?.. — и снова перенаправила к нам весь поток эмоций. — Да вы спятили совсем!
И тут до меня дошло. МЫ ЗАСНУЛИ. Оба.
— Где Лориан? — задал я совершенно идиотский вопрос, и если бы Сара стояла ближе, непременно дала бы мне затрещину.
— Это я вас хочу спросить! — Она сделала медленный вдох и выдох. — Не спалось мне, я вышла во двор — а ее у бассейна нет. Думала — может, вы забрали ее в дом из-за дождя, зашла к ней в комнату — и там нет. Я весь дом обошла, а вас посетила в последнюю очередь. Так что подъем и БЕГОМ ЕЕ НАЙДИТЕ!
— Я посмотрю на пляже, — сказал Элайджа. В глазах его я заметил тревогу, мрачную, как недавно ушедшая гроза. Сара снова развела руками, изображая этим весь масштаб нашей безответственности, и ушла, поддерживаемая все еще плохо проснувшимся Верном. А я наконец вспомнил, что сильно не одет. Вылезши из кровати и торопливо нырнув в гардероб, я не сразу заметил, что Вики осталась в комнате.
— Мы ее уже раньше теряли, — сказала она, опершись о спинку кровати. — Найдем.
— Вики, ты что, осталась поддержать меня морально? — пробормотал я, натягивая джинсы. — Или спросить о чем-то хочешь?
— А о чем тут спрашивать? Если бы вы хотели что-то скрыть — запирали бы двери. И вели бы себя потише. Из-за чего, интересно, проснулась Сара?
Я взглянул ей в глаза, как когда-то Верну, но она не смутилась и взгляд не отвела.
— Это не то, что ты думаешь.
— А мне кажется — именно то.
Я не стал спорить. На самом деле — мы оба были правы.
— Сил!!!!
Гроза прошла, и теперь луна сияла так, что запросто могла поспорить с солнцем. Я вышел на пляж, ступая на корку мокрого песка, и взглянул, куда указывал Верн. Элайджа стоял рядом, с прямой спиной и застывшим лицом, а Сара успокаивающе гладила его по спине.
От порога по песку шла цепочка следов, до самой кромки воды и обрывалась там. Платье Лориан валялось там же, на берегу, будто сброшенная куколкой ненужная оболочка.
— Это... — начал я, но не смог продолжить.
— Она ушла туда?..
Даже не знаю, чей это был голос — Сары или Вики. Медленно я подошел к Элайдже и сжал его руку, холодную, как эти утренние волны.
— Может, она еще придет, — сказал Верн нерешительно. — Она ведь уже возвращалась.
— Нет...
Сказав это, Элайджа снова застыл, как изваяние. Он знал — не представляю, откуда, но он знал, о чем говорит.
— Но как это... ведь еще не время... — прошептала Сара, и я сделал ей жест рукой, мол, идите. Уходите, а то мало ли что. К такому я совсем не готов и ни в чем сейчас не уверен... Верн обнял ее за плечи, воркуя, что здесь слишком сыро, и повел к дому, Вики пошла следом, постоянно оглядываясь. Без них мне стало немного легче.
Я погладил Элайджу по спине, как до этого Сара — мышцы были твердыми, сведенными. Потом стал перед ним, сжав обе его руки. Он смотрел сквозь, в глазах было только серое море, и тогда я зачерпнул в горсти его косички и заставил посмотреть на меня.
— Это же то, чего ты хотел, — сказал я почти шепотом, — мы хотели. То, чего хотела она.
Губы Элайджи шевельнулись, словно он болезненно, мучительно не мог на что-то решиться. Потом все же произнес, тихо и четко, будто тиканье часов:
— Моя... сестра... умерла...
— Да, я знаю. Мне очень жаль.
— Моя сестра умерла, — сказал он снова и покачнулся. — Никого не осталось. Никого больше нет.
Не думал, что от каких-то слов может быть такая боль, ожогом по горлу, кислотой в груди... Я обхватил его руками, и он прислонился, безвольно, как марионетка.
— Что ты несешь?.. Ну что ты несешь такое?...
Наконец Элайджа обнял меня в ответ, и тут у него подкосились ноги. А поскольку он выше меня и весит больше, мы разом опустились на песок. И хотя прошел дождь, я не мог не заметить, что песок сухой и теплый — по крайней мере, там, где мы рухнули и немножко вокруг. Надо же... а раньше мне казалось, что после всего, после похорон и окончания этого кошмара я буду думать только об одном — чего теперь ждать от Элайджи и как далеко смогу уйти...
— Никогда так не говори, — прошипел я ему на ухо. — Понял меня? Никогда. Может, ты не знаешь, кто ты, может, не знаешь, зачем ты здесь, может, не чувствуешь себя дома, но не смей говорить, что никого не осталось. По крайней мере, при мне. Я, знаешь ли, не выношу, когда...
— ...Мне казалось, я буду думать только об одном... — произнес он вдруг, словно не слыша. Голова сползла мне на грудь, я по-прежнему прижимал его к себе как мог крепко, но лица не видел. — Как удержать тебя и... не лишиться.
— Не надо меня удерживать, когда до тебя дойдет? — Мой голос прозвучал совсем как у Сары, когда она не в духе, и это наблюдение вызвало судорожную улыбку. По-моему, не только у меня. Элайджа чуть приподнялся, я не заметил, как оказался вжатым в песок под тяжестью его тела. И эта тяжесть становилась горячее с каждой секундой. — Эй... и даже прямо сейчас не надо.
— Это ведь мы сделали, Сил?
— Ты о чем?
— До похорон четыре месяца... Это мы сделали?...
— Не знаю, откуда мне знать! Я ж не некромаг. Давай позвоним Тимми и...
— Тише... — он раскатал мои руки в стороны одним плавным движением. — Как думаешь, они смотрят?..
Ну можно предположить, что далеко не уйдут... Я попытался сдвинуть его с себя, но — если бы хотел, наверное, и получилось бы. Да что тут, и к гадалке не ходи — это мы сделали, она ушла из-за нас, сама себя похоронила... Она всегда знала, когда. Это мы не знали, мы просто плыли, блуждали, искали... мы просто... мы просто прибыли. Вот и все.
— Одежду не жги, — только и успел я сказать. — Это мои любимые джинсы.
Раскаленное дуновение прошло сквозь кожу, вокруг вспыхнуло, заревело пламя. Если кто и смотрит — все равно ничего не увидит.
Люди часто говорят "этому нет равных". Раньше я к этому выражению относился очень скептически...
Нет, пляж не стал стеклом, песок все еще был приятно теплым, над горизонтом показалась половина солнца.
— Моя жизнь оборвалась в двенадцать лет, — прошептал я в никуда, слова сбегали с языка вереницей золотых искр. — Так что все после — законно твое, и не бойся это потерять. Надо было сразу слушать Тимми...
— Сил...
Я вяло шевельнулся в его руках — на большее не оказалось сил. Джинсы были все еще на мне, что радовало, а кроме этого еще много чего.
— Ну?
— Я хочу быть Маккензи.
— Зачем?
Элайджа переместился, чтобы видеть меня, рассвет золотил его лицо и волосы.
— Хочу, чтобы нас считали братьями.
А ведь это была первая моя мысль, когда я увидел его — то, что мы больше похожи на братьев, чем они с Хано... Наверное, я долго молчал, и он сказал:
— Думаешь, плохая идея?
— Нет, я просто думаю, что твое имя так же хреново сочетается с моей фамилией, как и мое — с твоей. Но мы можем рассмотреть двойной вариант.
— Ты серьезно?
— Абсолютно.
Солнце заливало пляж текучим золотом, и песок, высыхая, стирал следы Лориан, будто ее и не было. Я представил, как она уходит в волны, не оглядываясь, и волосы бесконечно струятся по ее спине. Каков бы ни был план и замысел — мы в неведении, и пребудем там вечно... только пребывать будем вместе, а так по-любому легче.
— Знаешь, у него были слезы...
— Что?
— У Тимми, когда рассказывал. О семье и детях, которым не быть... Ты тоже так к этому относишься?
Я пожал плечами. Это вряд ли.
— Ты еще очень не скоро повзрослеешь. Так что если я и буду когда плакать, то от переизбытка прелестей семейной жизни, а не недостатка...
Элайджа медленно высыпал песок из горсти, будто в песочных часах, и вдруг в какой-то момент весь свет покинул его, хотя на небе не было ни облачка, и змеино шевельнулись волосы, хотя не было ни ветерка.
— Только в одном ты не прав, — произнес вдруг он, тихо и отстраненно, будто и не со мной говорил. — Может, я и не знаю, зачем я здесь и как сюда попал — мне это не интересно. НО Я ЗНАЮ, КТО Я, И ВСЕГДА ЗНАЛ.
От этих слов неожиданно пробрало холодом, редким, зловещим, той же природы, что и пекельный жар. Но я снова не задал очевидный вопрос. Только спросил:
— У нас все хорошо?
Он какое-то время смотрел на море, на искрящиеся волны, пока оно не вернуло его глазам перламутровый жемчужный блеск. Тот самый, в который я влюбился столько лет назад.
— Вообще-то ты не прав еще в одном. Я чувствую себя дома, теперь да.
* * *
Могилу на семейном участке Деаров мы зарыли. В конце концов, Лориан оказалась там же, где и Хано. И там, где мы тоже в свое время хотели бы быть.
У Сары снова мальчик, Вернон-младший. Сходство с папашей просто пугающее -хотя, похоже, счастливых родителей это ни капли не пугает.
Мой роман неожиданно стал бестселлером — и Кэтрин Ямазаки заслужила изрядную долю благодарности, в том числе и за потрясающую рекламу. После презентации в Нью-Орлеане мы были приглашены поужинать в ее дом, ну и Тимми с Кару тоже, конечно. Вернее, ужинать — сильно сказано, потому что часть ела, а часть — пила... Я был уверен, что Элайджа не пойдет, даже не уговаривал, но неожиданно он согласился и без уговоров. И в очередной, не последний раз доказал, что ради меня способен на что угодно — он был безупречен, мил и воспитан не хуже других. По крайней мере, общался — это раз, и не только со мной и Тимми — два. Мы это после не обсуждали, но ему вроде даже понравилось. Что неудивительно — общение с мужем Кэтрин, по-моему, может изменить мнение о не-мертвых даже у закоренелых консерваторов.
Это очень странное, эйфоричное ощущение — наверное, дело в том, что никто прежде не любил меня так сильно. Безраздельно. Мне казалось, что если Элайджа будет больше уверен во мне, то и позволять себе станет больше, но этого не происходит. Он все еще боится потерять меня каждую минуту, что бы я ни говорил, как бы ни отрицал. И в чем-то это даже хорошо, только вот...
Я уже много раз убеждался, что все хорошо просто НЕ БЫВАЕТ. Когда отступает одна проблема, рано или поздно является другая, и это, видимо, закон жизни. В моем случае, всплыло одно из старых опасений, задвинутых поглубже под тяжестью остальных, и когда тяжесть поубавилось, оно дало о себе знать.
Моей сестре Мэриголд сегодня исполнилось сорок, и я позвонил, чтобы поздравить. В семье (и не только) она носила фамильное прозвище ММ — то есть Монстр Маккензи, за личные качества и методы управления фирмой, которые так ценил мой отец — предыдущий ММ... Из-за разницы в возрасте мы с ней особо не общались, но я проработал в нашей компании два года после колледжа, прежде чем пуститься в свое путешествие, и Голди долго упрашивала меня остаться. Говорила, что у меня большой талант, что я обладаю всем, чем нужно, для такой работы, что когда-нибудь возглавлю компанию... Я так долго был вдали от Нью-Йорка, что забыл — где-то во мне, возможно, притаился Монстр Маккензи, терпеливо ждущий своего часа.
Голди была верна себе и в этот раз, не теряя времени даже по телефону. Она справилась, как я отдохнул, и в который раз предложила присоединиться к ней в совете директоров, обещала высокую должность и все, что я пожелаю. Она говорила, что с моими мозгами и характером я войду в курс дел за считанные недели и займу свое место по праву. Говорила, что отец так этого хотел — чтобы оба его ММ правили империей Маккензи и не сбавляли оборотов во что бы то ни стало. Да она много чего говорила...
После разговора я уехал в центр и долго колесил по улицам, стараясь прийти в себя. Я и так подозревал в себе перемены, уже довольно долго чувствуя себя как государство с солидным ядерным потенциалом — абсолютно уверенным в себе и часто даже высокомерным. И нельзя сказать, что чувство это мне не нравилось... Как-то в шутку я сказал ребятам, что власть портит, и они должны обязательно намекнуть мне, если вдруг начну зарываться. Но теперь боюсь, когда такое произойдет, будет поздно, и я либо поставлю их на место, либо просто уничтожу...
Я не хочу возвращаться в Нью-Йорк, потому что знаю — как только мы с Элайджей ступим на землю Манхэттена, все изменится. И день, когда я попрошу его сделать для меня что-то страшное, непоправимое, из кошмара станет реальностью, а потом — и рутиной. Подчинив дракона, я стану им сам.
Я отказал Голди, но не знаю, сколько еще смогу отказывать. Как долго смогу оставаться хорошим человеком. Ведь от того, какой я, полностью зависит, какой Элайджа... и лишь надеюсь, что этот ш`иллох доверен именно мне не случайно.
Выпив в ближайшем баре полбутылки скотча, я бросил машину и вернулся пешком. Элайджа ждал меня у самых ворот. Не дав произнести ни слова, я обхватил его за шею обеими руками, почти повис, а потом сказал:
— Останови меня... Если я захочу кому-то навредить — останови меня, пожалуйста, любой ценой. Обещай, что остановишь.
— А я думал, это мой текст, — ответил он, и я начал хохотать, и он тоже, и мы еще какое-то время сидели под воротами, не в силах оторваться друг от друга, пока Сара не позвала ужинать.
Что ж, возможно, я недооцениваю нас обоих. И все еще будет в порядке.
И будет мир в нашем мире, а значит — и во всем остальном.
* * *
энд
...Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами...
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
А. Тарковский
8
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
