Ларош-Фиори

— ...дом достался вам?

— Что?

— Я спросила, почему дом достался вам после развода? Он же не был совместно нажитым имуществом?

— Грейс... то есть Келли никогда его не любила, — пожал я плечами. — Она дитя Манхэттена. То время, что мы прожили в Риверсайде, и так можно считать вычеркнутым из ее жизни.

— Мне очень жаль, — сказала она, но мое лицо вряд ли выражало хоть крупицу сожаления. — А вы? Вы, насколько я знаю, тоже дитя Манхэттена?

— Мой дом где сердце, — попытался отшутиться я, но настроение тут же изменилось, словно было произнесено кодовое слово. И подумать, что Хлоя этого не заметила, значило бы оскорбить ее как профессионала. Но я уже пришел в себя — стоп, Мэтью, стоп. Ты свернул на опасную дорожку и лучше с нее проваливать, в какие бы райские кущи она ни вела. Все это закончится слезами и смертями, и в лучшем случае только первым, но вряд ли тебе стоит надеяться на лучший случай.

— Однако же он вам, видно, по душе. Дом. Вашему... другу тоже?

Я не ответил, чувствуя, как холод подбирается к кончикам пальцев, и Хлоя продолжила:

— Разумеется, я немного расспросила о вас, но показания настолько противоречивы, что я заинтригована. Не жду, что вы утолите мое любопытство — в конце концов, я здесь не за этим. Просто хочу открыть несколько карт.

— Зачем вам это? — отмерз я наконец, обрадованный сменой темы.

— Затем, что вы мне нравитесь.

Она говорила серьезно, я это видел — после пережитого у меня появилась повышенная чувствительность ко лжи, возможно, Омут был тому виной. Я чувствовал людей, которые лгут, как дышат, и просить их сказать хоть слово истины — значит перекрыть кислород. Я видел, как лжецы, открыв для себя жизнь без лжи, делают первые шаги и не могут этим надышаться — кажется, Майк Норман был как раз из таких. Я знал, что Фиори не лжет мне, но совсем не потому, что не может. Просто пока у него не было для этого причины.

Хлоя Айзенгарт, красивая, нормальная девушка из недоступной мне более жизни, говорила правду, и это радовало мало.

— И я не хочу, чтобы у вас были неприятности. Мне просто надо знать, что произошло с Одри Берковиц.

...чтобы ее муж мог получить наследство, подумал я, но эта мысль немного привела меня в норму.

— Даже если одно противоречит другому?

— Вы что-то хотите сказать?

— Ничего кроме уже сказанного. Я не знал никого из подруг Грейс, она никогда не приглашала их к нам домой и после ее разрыва с п-п... — я чуть не сказал "принцем", — с Роджером сама с ними ни разу не созванивалась. Это все, что вам надо знать.

Вот так я не произнес ни слова лжи, и это она заметила тоже. Хлоя остро смотрела на меня какое-то время, а потом все же сказала:

— У меня появились сведения, что Одри Берковиц и Джоанна Райс за пару дней до исчезновения говорили о поездке в "какую-то дыру". Так услышала прислуга Райсов, и у меня есть версия на этот счет.

— И это, конечно, секрет.

— Прошу прощения, но Риверсайд — единственная дыра, где жил хоть кто-то из их знакомых. И это не секрет.

— Но-но, что за снобизм, — притворно возмутился я, и она засмеялась.

— И еще раз прошу прощения. Я пытаюсь рассуждать с точки зрения Одри, а она вряд было иной. Не стану даже спрашивать, как вы заманили сюда мисс Грейс.

— Хорошая работа, — заметил я, игнорируя последнюю фразу. — Вам в полиции место.

Тут она помрачнела — но всего на секунду.

— Уверена, они опрашивали прислугу и сделали собственные выводы — или никаких. Но моя версия стоит проверки.

— И денег Штернов.

— Каковы бы ни были мотивы мистера Берковица, они просто хотят найти дочь.

Я лишь надеялся, что краска не бросилась мне в лицо. В детстве я краснел как сигнал светофора.

— Прошу прощения, мне пора, — поднялся я, положил на стол купюру, и Хлоя не стала возражать. — Желаю вам поскорее разобраться с этим делом.

— Сделаю все возможное. Рада была встрече, Мэтт.

Я знал, что это правда. И ничего не сказал, потому что моя правда была у меня на лице. А потом я сделал то, чего никогда в жизни не делал — и удивил ее. По-моему, приятно.

Что ж, Одри и Джоанна все-таки посетили "дыру", и не предполагая, насколько она будет глубока... Хотя им-то уже было безразлично.

* * *

Открыв входную дверь, я натолкнулся на Фиори и чуть не заорал от ужаса. Не знал, что еще способен так пугаться. Он сидел на полу прямо у порога и смотрел на меня снизу вверх, а в глазах словно светлячки порхали.

— Ты чего?!

— Просто скучал по тебе. Переделал все дела и понял, что не могу ничем себя занять. Тогда я просто ждал.

— Извини, задержался. — Я протянул руку, и он встал, будто вырос из собственной тени. — Был разговор.

— Я помню.

Два разговора, но о втором ему знать не обязательно. Фиори прижался губами к моей щеке и замер, и я сам повернул голову, как иногда делал — лишь надеясь, что в этом привычном жесте не оказалось посторонних оттенков. Например, вины или еще чего. Он лишь чуть завис у губ, но потом все же ответил на поцелуй, и он получился какой-то... пробующий что ли. Не представляю, что там еще пробовать через столько лет. В процессе Фиори стащил с меня шарф, но почти сразу не без сожаления вернул.

— Он твой, — сказал он только, что бы это ни значило. Обычно такая ерунда, как собственность, его не останавливала — тем более если она интересного цвета и приятна на ощупь. — Как все прошло?

— Думаю, неплохо.

Попросив чашку кофе, я пошел мыть руки. И хотя Фиори не бродил за мной, как порой любил делать, я все равно постоянно чувствовал на себе его пристальное внимание, и это почему-то нервировало. Однако он не говорил ни слова — принес мне кофе с молоком и сел рядом.

Я взглянул в чашку, продолжая тянуть время, и вдруг заметил, что молоко продолжает двигаться по спирали, будто его до сих пор мешают ложкой. Воронка вращалась и вращалась, пока наконец я не сказал, удивившись раздражению в голосе:

— Останови это.

— Что, прости?

— Вот это. Меня... слегка пугает сверхъестественная хрень.

— Серьезно? — Фиори покачал головой, но кофе успокоился. — После тех мест, где мы побывали, тебя пугает сверхъестественная хрень?

— Извини. Просто тяжелый день.

Он промолчал — явно не самый тяжелый день в нашей биографии, чего уж там. И не самая сверхъестественная хрень. Ощущая себя загнанным в угол, я нашел из него кратчайший выход — начал говорить, о том, чем считал нужным делиться. И по мере того, как мой рассказ близился к концу, Фиори становился на самую малость мрачнее — я подумал, из-за дома, но настоящая причина как обычно ускользнула от меня.

— Значит, придется съехать?

— Похоже, у нас немного вариантов. Мне жаль.

— Почему? — удивился он.

— Мне казалось, ты привязан к этому месту.

— Я привязан к тебе. И пойду за тобой куда угодно, ты же знаешь.

— Куда угодно?

Фиори взглянул на меня с новой порцией чистого удивления. Пододвинул стул ближе, зацепился ногой за мою ногу привычным движением — так совпадают две детали пазла.

— Ты пошел за мной в Омут и ждешь от меня меньшего?

— Я... не жду. Не знаю. Не думал об этом. У меня ничего тогда не осталось — а у тебя есть целый мир.

— Есть такая поговорка... — начал он, но остановился от моего жеста. Слушать сейчас что-то про рай и шалаши был выше моих сил. И я представления не имел, как долго буду его миром, а он — моим. — Так где мы будем жить?

— Переедем в квартиру над магазином, а потом снимем другую, если захотим. Не знаю, есть ли смысл снимать целый дом. Но если захочешь...

— Я же сказал, Мэтт — делай, что считаешь нужным. Я просто пойду за тобой. — Фиори чуть улыбнулся. — Но насчет дома... как?

Тут я призадумался — на этом мой план пока заканчивался.

— Сравнять с землей?

— Это будет подозрительно, — пожал он плечами, и тут нельзя было не согласиться.

— Поджечь?... хотя нет, лучше попросим Сила. Уверен, Элайджа сможет сделать это, даже не приезжая сюда. Просто превратит в пыль и все.

— Но... он может промахнуться... и... Разве это не менее подозрительно? Вчера был дом, а сегодня нет.

Я хотел сказать, что нам уже будет безразлично, но не сказал. Хлоя Айзенгарт будет знать. Ничего не докажет — но будет знать, и эта глупая мысль останавливала меня.

— Что ты предлагаешь?

Он склонил голову к плечу — а потом медленно нарисовал спираль на моей ладони.

— Нет, Фай, — выдернул я руку, как только понял, к чему он клонит. — Нет, нет! Ты обещал!

— Я обещал не делать это во вред, — сказал он мягко, не выпуская мою руку. — Но подумай сам — как только завернется воронка, о доме просто все забудут. Проходя мимо, не заметят, услышав о нем — не удержат в памяти. Даже документы и все записи потеряют смысл. Помнить такое могут только люди вроде тебя и Тимми, но это огромная редкость. Позволь мне помочь.

— Я не могу...

— Любовь моя, у тебя нет причин отказывать — если доверяешь.

Что ж, Генри не зря пожелал мне правильных решений — вот дал бы еще магический шар с ответами... Можно сравнять дом с землей, но Хлоя Айзенгарт так просто не отцепится. Она может забыть про дом — но не про меня и не про весь Риверсайд, продолжит опрашивать всех и вся, и нет гарантии, что машину, а то и самих Одри и Джоанну никто не видел. За себя я был спокоен — но боялся, что Грейс в конце концов сломают. А чего я не хотел, так это чтобы Грейс сломалась снова — она ведь может уже не срастись. Вопрос доверия был очень даже сомнительным, но не мне сейчас бросаться камнями...

— Я в долгу перед Грейс, — он будто прочел мои мысли, и я сдался. С трудом верилось, что такой, как Фиори, понимает смысл слов "быть в долгу", но это явно были слова, которые я хотел услышать. — Доверься мне, пожалуйста.

— Это безопасно?

— Я делал это множество раз, если ты об этом.

— Не об этом. Ты говорил — это как сигареты, разве нет?

— А еще я говорил, что могу бросить в любую минуту, и это правда. — Фиори казался глобально спокойным, лишь поглядывая из-под ресниц. Если в его желании и было наркоманский голод — этого не показывал ни взгляд, ни жест. А мне так хотелось поскорее закончить разговор и забыть обо всем хотя бы до утра.

— В последний раз.

В последний раз, пока я жив, вот что имелось в виду — на большее я рассчитывать не мог. Он поцеловал мою ладонь, как раз в центр воображаемой спирали, потом снова. Где-то далеко ненавязчиво звучала Bittersweet Symphony, и мне следовало обратить на это больше внимания, но я не обратил.

— Тогда завтра соберем вещи.

Когда я вошел в спальню, меня ждал новый сюрприз — от пола до потолка тянулись ниточки с нанизанными стеклянными бусинками, и, сталкиваясь, они издавали тонкие и невыносимо нежные звуки. Еще несколько дней назад меня бы это очаровало, но сейчас я просто промолчал, будто и не заметил.

— Спокойной ночи, Мэтт, — сказал Фиори, не пересекая порог. Он хотел, чтобы я позвал его спать к себе, пускай всего лишь лежать и говорить или даже просто обняться и молчать, пока не усну — я всегда знал, когда он хочет. Но сейчас это было выше моих сил, и я даже не обернулся.

— Спокойной ночи.

Оставшись один, я провел руками по нескольким ниткам, а потом захватил их в горсть и резко дернул. Они оказались крепкими — кроме разве что одной. Она рассыпалась с едва слышным перезвоном, и мне стало нехорошо — от всего, от собственной неблагодарности, от недоступности нормального, от любви и заботы, окружавшей меня, а еще от красоты — и невозможности. Увы, наша жизнь — не вечный выбор, иногда один-единственный определяет ее всю. Глотая злые слезы, я собрал все, что мог, и под кроватью мои пальцы вдруг нащупали что-то другое.

Я вытащил ее и стряхнул пыль — это была янтарная бусина со связки Тимми. Когда-то нить не вынесла моих постоянных терзаний, и они рассыпались здесь, а я чуть с ума не сошел, выискивая каждую по углам. Надо же — ласкал их пальцами без числа раз, перебирал бесконечно — но не мог назвать точного количества... Выходит, одна все же заблудилась, и это было похоже на знак.

Засыпая, я крепко держал ее в кулаке, там же она и осталась по пробуждении. Фиори был занят сборами, и я ничего ему не сказал. Секреты — это же не совсем ложь, они есть у всех и от всех.

Но они никогда не были и не будут хорошим знаком.

* * *

Конечно, присутствовать я не собирался. Будто чувствуя свою скорую гибель, дом волновался, был враждебен и ласков одновременно — гладил портьерами, цеплял углами и зажимал дверьми. Когда ступенька вздыбилась у меня под ногами, а следом стул подставил подножку, Фиори мягко выставил меня за порог, и я повиновался. Мы взяли с собой совсем немного вещей — только самое ценное, а отказаться от остального оказалось очень даже просто. Жить здесь столько времени и не накопить вещественных воспоминаний — должно быть, это странно, но учитывая мои воспоминания — их я уносил с собой больше в памяти. Хотя многие предпочел бы и оставить.

У меня было смутное ощущение, что я что-то забыл, но ему не хватило настойчивости.

— Ступай на работу, — сказал Фиори, когда вещи были погружены. В квартире над магазином было достаточно мебели, так что я забрал с собой только матрац и гамак, бросив остальное без жалости. — Приду к тебе, как только смогу.

— Это займет время?

— Немного. Только запущу и понаблюдаю, а там завертится само, — улыбнулся он. Вроде привычно, но по коже все равно мороз продрал. Или же я искал признаки голода, которых не было, или он был умнее, дисциплинированнее и хитрее, чем я мог заметить. Чтобы развеять мои темные мысли, Фиори обнял меня, со всем возможным для его сущности теплом, и так долго целовал, что ощущение времени пропало напрочь. Бесстрастные часы, впрочем, показали, что это заняло не более двух минут. — Все будет хорошо, Мэтт.

— Раз ты так говоришь.

Под этими поцелуями я не то чтобы расслабился, но немного успокоился. Бросил на наше жилище последний взгляд и сел в машину — вряд ли я еще когда-нибудь захочу сюда вернуться. Любой, кто видел угасающий дом, понял бы меня без труда.

День прошел вполне обычно, зашли несколько покупателей, в остальное же время я колдовал над рамой от зеркала. Уверен, она засияет, как только научусь правильно разводить жидкость для чистки. Возможно, заставлять что-то сиять значило для меня уравновесить нечто гаснущее по моей вине, а может, я просто увлекся. Фиори меня не побеспокоил, когда бы ни вернулся — но поднявшись в квартиру около восьми вечера, я застал его там. Вещи были разложены, вкусный запах щекотал ноздри, а сам он выглядел ровно так же, как и утром — ни страшнее, ни счастливее.

После ужина мы завалились на мой матрац смотреть очередную серию Крейсера Галактики, и я спросил:

— Как думаешь, кто из них сайлон?

— Этот, — Фиори ткнул на полковника Тая без тени сомнения. — И вот этот. И вон та. — А на мой немой вопрос только пожал плечами. — Некоторые вещи просто знаешь.

Я только оскорбленно фыркнул, хотя он и был прав. Гамак все еще лежал сложенный, так что Фиори естественным образом остался в моей постели и не ушел из нее до самого утра. Вообще сомневаюсь, что он спал — его тело перепуталось с моим, а рука ласкала мои волосы, когда я засыпал, там же была и по пробуждении.