История четвертая. Видели ночь

Я упорно молчал, сосредоточившись на салате, пока какой-то дискомфорт на ментальном уровне не заставил меня обернуться. Джоули не сводил с меня сверкающих глаз. Странно. Вполне человеческое чувство делало его лицо абсолютно нечеловеческим — тонким и голодным. И хотелось одного — скорее накормить его. Пока он не сделал это сам.

— Стоп-стоп-стоп, — сказал он медленно, пересаживаясь совсем уж близко. — Ты же был там, да, Финикс? Я слышу это по твоему голосу. Держу пари, тебе до сих пор плохо спится.

Скотина.

Это я подумал, а вслух сказал:

— Я не хочу об этом говорить.

— Но я хочу.

В голосе были лед и металл.

Джоули не умел читать мысли. Это здорово. Но я чувствовал, что добром мне не отделаться, и поэтому изо всех сил думал, какую бы выгоду извлечь из ворошения не очень старых, но очень страшных воспоминаний.

— Я не собираюсь вставлять тебе пальцы в двери, Финикс. — Лед растаял, металл стал ковким. Значит, я достаточно несчастным выглядел. — Но могу взамен что-нибудь рассказать. Явно есть что-то, что тебя интересует, но спросить боишься.

— Правда, расскажешь?

— В пределах разумного.

— Перл в пределах разумного?

Он нахмурился.

— А я думал, ты был в обмороке... Зачем тебе знать про Перл?

Не думаю, что ответ "интересно" удовлетворил бы его. Подумав, я сказал:

— Она имеет отношение к городу, в котором я собираюсь жить. Теперь это и меня касается.

Я видел, как он колеблется, но, возможно, это была игра. Возможно, Перл не такая уж тайна. И он знал, что обмен не будет равноценным, что мне это дастся куда труднее.

— Хорошо, — согласился он. — Я объясню тебе политику Чикаго. Рассказывай.

И я рассказал. Говоря, я ни разу не поднял глаз от стола, зная, что Джоули смотрит на меня не мигая. Оказалось, выкладывать голые факты не так страшно, когда не касаешься эмоций. А я старался их не касаться. Как мог.

Как только стадион был заполнен, выходы перекрыли. Я описал все — и военные вертолеты, появившиеся с началом концерта, замершую толпу, и рок-звезду Скеллиса, который еще недавно давал вполне мирную пресс-конференцию. Как он свесился из вертолета вверх тормашками, зацепившись ногами за полозья, чуть ли не выпадая, с мегафоном в руках, как его волосы от ветра стояли дыбом. И на мгновение его голос, казалось, перекрыл шум мощных лопастей. Он выкрикнул только одно слово:

— ГУЛЯЕМ!!!

И гулянка началась...

Я не рассказал, что чувствовал, прячась в шкафчике, потом пробираясь по скользким от крови ступенькам, через раздевалку, стараясь не наступать на... хотя не наступать было невозможно. В общем, создавалось впечатление, что поработал гигантский миксер и взбил все содержимое Стадиона в протеиновый коктейль. В воздухе стоял красный туман, висел пеленой и капельками оседал на моей одежде, коже и волосах. И когда я подумал, что выхода нет, то увидел его — небольшая дверь, непонятно для чего предназначенная. Там было пусто, но, как и все, она охранялась — в нескольких шагах стояла дама из банды, во всеобщем милитари-стиле, выделяясь только рыжими волосами из-под пятнистой повязки на лбу. Тогда я ни о чем не думал — просто взял и пошел к двери, а она сидела, закрыв лицо руками. Я понимал, что рыжая меня прекрасно видит (или слышит?) и все ждал, когда она выстрелит или бросится на меня и загрызет. Но она не выстрелила и не бросилась. Она почему-то дала мне уйти. Шаг за шагом.

Когда дверь за спиной закрылась, у меня началась истерика.

От журналистов и полиции я прятался еще тщательнее, чем от вампиров, а потом просто пришел домой и лег спать. Я не представлял более, как смогу выйти на улицу ночью, я, казалось, навсегда возненавидел красный цвет и море. Потому что запах моря напоминает мне запах крови.

Ничего этого я не рассказал. Но Джоули это и не было нужно. Он ни разу не перебил меня. Казалось, он слушал больше не ушами, а кожей, и ментально я сказал гораздо больше, чем планировал.

Я замолчал, хотя сразу этого и не понял. Мысленно я еще оставался там и видел бледное, забрызганное кровью лицо Скеллиса, когда он с автоматом через плечо остановился перед моим укрытием, словно мог меня видеть через одностороннее зеркало. Как он ушел...

Я даже не заметил, что Джоули исчез. Вернувшись, он положил передо мной зеркальце. На нем серебрились две кокаиновые дорожки.

* * *

— Насколько я знаю Скеллиса, этого можно было ожидать, — сказал он, отстранив меня от стола и продолжая мою работу сам. — В любом городе, исключая наш, ну, еще Филадельфию — город братской любви, и, пожалуй, Бостон. Но у каждого свои крайности.

— Ты о чем?

— Наша Перл — отпетая законница. Она тащится от того, что создает законы и способна заставить целый город соблюдать их. Представил себе?

— Марго Тэтчер моего возраста.

— Пять баллов! — восхитился Джоули. — Самое то. Так вот — если ты думаешь, что вампирам легче существовать, имея над собой такую, как Перл, то это еще как сказать. В Чикаго, как ты уже понял, не-мертвым запрещено убивать. Мало того — любого, кто убьет человека или обратит без согласия, Перл сама казнит быстро и жестоко. Труп за труп, даже если это живой труп. Полиция никогда не успевает за ее убийцами, да и не пытается. Кроме того, она в прекрасных отношениях с мэром — это был своеобразный пакт.

— С мэром Диллоном? — У меня глаза на лоб полезли. — Хочешь сказать, мэр общается с вампирами на этом уровне? Так, просто? И это не тайна?

— Тайна, — согласился он. — Но если кто-то вздумает болтать, ему все равно не поверят. А жить ему останется меньше, чем нужно, чтобы дойти до автобусной остановки.

Я замолчал, раздумывая. Потом сказал:

— Как-то это... аморально, что ли...

— Что именно?

— Ну, убивать своих. Как-то неправильно.

— Но эффективно.

— Да, — подтвердил я, — не могу отрицать. Откуда у нее такое влияние?

Джоули засмеялся, будто услышал хорошую шутку.

— Вопрос в яблочко, Финикс. Дело в том, что существует кое-кто, без кого Перл была бы всего лишь маленькой клыкастой политиканкой. Его зовут Данте, и говорят, он старше, чем остров Манхэттен. А еще говорят, если сильно захочет, на завтра вместо города будет воронка величиной с Море спокойствия.

— Серьезно?

— Как инфаркт. И при этом политика его совершенно не интересует. Его, похоже, вообще ничего не интересует. Он во всем потакает Перл, а она вовсю пользуется его силой и именем, и ему это безразлично.

— Ну не может же у тысячелетнего вампира совсем не быть амбиций?

— Не знаю... Может, их реализует Перл. А может, он просто устал. Знаешь, почему в Нью-Йорке такой беспредел? Потому что над ними нет Данте, который может устроить геноцид силой мысли. Скеллис — просто вша, балдеющая от своей безнаказанности. Но встреться он с настоящей силой, которой даже оружие не нужно, облизывал бы нашей Перлите туфли и проливал бы горькие слезы.

— Интересно, как же вы живете в таком жестком режиме? — спросил я непринужденно. Я хотел спросить "чем вы питаетесь", но эта формулировка показалась мне недостаточно корректной. — Не все другие, а конкретно вы?

— О, — Джоули покачал головой, — для рядовых есть донорские пункты, а мы... Ты и представить не можешь, сколько есть мальчиков и девочек, согласных кормить нас абсолютно добровольно.

На это я не нашел что ответить. Я это и представить себе не мог. Во всяком случае, раньше.

— Тебе не кажется это извращением? — сказал я, наконец.

— Полностью с тобой согласен, — усмехнулся он. — Но что поделать, если древние методы сразу помещают нас под перекрестный огонь. Ты удовлетворен?

— Почти. Последний вопрос. Данте случайно не хватит на всю страну?

Джоули опять рассмеялся. И позволил, в конце концов, получить ответ на вопрос, касающийся вампиров, который меня всегда занимал — куда же деваются клыки, когда они закрывают рот. Ответ: никуда. Они острые, но далеко не такой длины, как пытаются нас уверить режиссеры дешевых фильмов, поэтом отлично вписываются в прикус.

— Ты забавный, Финикс. Кокаин тебе правда помогает — как и мне.

— Но ведь наркотики на вас не действуют.

— Много ты знаешь, — фыркнул он. — Угнетающие не действуют, это правда, — героин, морфин... А кокаин — милое дело.

— Амфетамины, эфедрон?

— Тоже.

— А галлюциногены? Мескалин?

Джоули посмотрел на меня внимательнее, чем мне того хотелось бы.

— Спал с драг-дилером. — пояснил я. — Его убили два года назад.

Я опустил тот факт, что однажды ночью, вдоволь натрахавшись с Камалем, я прихватил с собой граммов триста чистого снега, пока он валялся в отруби. Честное слово, ничего плохого у меня и в мыслях не было, невинная шутка. Но когда утром я принес товар назад, то только поцеловал замок. Труп Камаля выловили через сутки из Гудзона.

— Слушай, джанки-бой, я знаю тут кое-кого, кому с тобой будет интересно поболтать. Бери этот винегрет и морфин, и навестим нижний уровень нашего замка.

Вместе мы направились вниз по лестнице к первому этажу, на который днем мне не удалось проникнуть. Перед нами возник коридор со многими дверями, но на гостиницу это не было похоже. Проход направо отделяла решетка.

— Это что, тюрьма? — спросил я.

— Дом не наш, — пояснил Джоули, возясь с замком. — Как использовали эти помещения раньше, можно только догадываться. Тут было полно воды, плесени, каких-то ржавых цепей, капканов... Как использую я, увидишь.

Комнаты, комнаты, комнаты — ванная, что-то типа кухни, что-то типа пустого танцзала с зеркалами на всех стенах. Еще лестница — вниз. Ну не многовато ли лестниц для одного человека? В смысле, для меня.

Внизу была даже не комната — так, коробка. Кровать два на два, стол с грудой всякого хлама и песочные часы в половину человеческого роста. Богемная обстановочка. На кровати сидела девушка в красном шелковом кимоно. Бледность такая, что я даже сразу принял ее за не-мертвую. Может, из-за чернющих волос и глаз, которые блестели как сливы, натертые воском. Она раскладывала пасьянс, то и дело роняя карты на пол.

Увидев нас, она вскочила так стремительно, что карты разлетелись по всей кровати. Прямо как у Льюиса Кэрролла.

— Это Аргенти, — сказал Джоули, забирая у меня морфин. — Мой ручной донор.

— Джоули!!! — закричала она и прыгнула ему на шею. Забавный акцент, немного южный, чуть глотающий слоги. Джоули стряхнул ее довольно грубо, но видимо это было нормой. Она хватала его за руки и смеялась почти истерически.

Подходить я не стал. Остался на лестнице, присел на ступеньках за перилами и наблюдал, как она спешно перетягивает руку у локтя. Меня она будто не замечала. Джоули взял ее руку и лизнул от сгиба до запястья, потом пощелкал по шприцу и ввел в вену. Она замерла, застыла, прекратила подавать какие-либо звуки и начала покачиваться, как змея перед заклинателем. Развела руками над головой, одела их замком на шею Джоули. Ее блестящие волосы укрыли их обоих. Это было немного похоже на танец. В процессе она стянула с Джоули футболку и сбросила свое кимоно, они целовались, извиваясь на россыпи карт.

Я раньше никогда не замечал в себе склонности к вуайеризму, но в последнее время во мне появилось довольно много нового. Прислонившись головой к перилам, я наблюдал за ними почти в полудреме. Секс был банальным, но аура мощная, штормовая. Можно было чувствовать кожей, как по комнате плывут волны, завихряющиеся где-то в середине и уходящие в никуда. Если бы они не разбивались, а скапливались в атмосфере, это запросто могло бы вызвать какое-нибудь стихийное бедствие. У меня по коже бежали мурашки. Интересно, Джоули вообще знает пределы своей силы? И это ведь не демонстрация, а всего лишь случайные обрывки...

Когда я очнулся, то понял, что пробыл в трансе час. Сейчас было уже почти шесть. Сколько же мы с Джоули проболтали? А они спали — абсолютно беспечно, сплетаясь волосами и укрывшись покрывалом, которое наполовину сползло. Интересно, если бы захотел, я смог бы убить его сейчас? Не уверен, что хочу услышать ответ.

Я подошел и провел ладонью по спине Джоули. Она оказалась такой гладкой, что даже жаль было отнимать руку, поэтому я не удержался и погладил еще раз. Он медленно обернулся и уставился на меня сонными глазами.

Я показал на часы.

— А... — Он встал, сдернув с Аргенти покрывало и закутавшись в него. — Ну, ты, Финикс... присмотри за ней... накорми...

И ушел вверх по лестнице. Я услышал, как щелкает решетка, но хлопанья двери не дождался. Значит, их лежбище тоже было где-то здесь, на этом этаже.

На полу валялось красное кимоно. Я поднял его и укрыл Аргенти. При ближнем рассмотрении я увидел в ее волосах длинную снежно-белую прядь, завивающуюся волной. Во сне она повернулась и раскинула руки — вены сплошь побитые, ни одного живого места. Чувствуется стаж. На шее несколько заживших укусов и один свежий, похожий на качественный засос.

Заглядевшись, я и не заметил, что она уже не спит и смотрит на меня круглыми глазами без каких-либо признаков кайфа.

— Ты кто? — спросила она, натягивая кимоно.

— Друг.

Она взглянула на пластырь на моей шее.

— Ага, понятно.

Я ничего не стал объяснять, просто поставил перед ней фруктовый салат. Она скривилась — знаю, как не хочется есть после дозы — но ложку взяла и принялась лениво ковыряться в тарелке. Я сел рядом, оглядывая ее жилище.

— Ты здесь живешь?

— Типа того, — ответила она. — Лучше чем на улице. С Джоули можно ладить, если узнать его поближе.

— И кормить.

Я подумал, что обижу ее, но ошибся.

— Я его антистресс, — сказала она гордо. Теперь я понял, что ей не может быть больше восемнадцати. И для наркоманки у нее здорово блестели волосы.

— В смысле?

— Иногда он депрессует и не хочет выходить из дому. Просто не может себя заставить. Тогда я помогаю ему не умереть от голода. И снимаю стресс простейшими методами.

— А с Ноа ты тоже спишь?

Аргенти посмотрела на меня, как на идиота.

— Нет, конечно. Я вообще не представляю, чем живет Ноа. Даже Джоули не знает — куда уж мне. Знаешь ли, Ноа презирает нас. Таких, как я. Он вообще не от мира сего — и вампирам чужой, и людям. Ну, конечно, людям немного больше. — Она хихикнула, облизывая ложку. — К тому же он немножко ханжа. Кстати, дома он?

— Его вызвала Перл, — сказал я как можно небрежнее, будто в курсе всех чикагских дел уже давно. Аргенти прерывисто вздохнула.

— Ясно... Наверное, есть работа.

— Делать что? Вообще-то я из Нью-Йорка, и еще плохо ориентируюсь во всем, что слышу.

Зря я старался. Она и не собиралась ловить меня на словах. Находка для шпиона.

— А Джоули тебе не рассказал? Ноа — один из убийц Перл. Если точно, ее любимый убийца.

Я изобразил изумление, хотя, по правде говоря, не был так уж удивлен. Теперь картинка становилась цельной. В это время Аргенти ткнула мне ложку, и пришлось съесть содержимое. Довольно вкусно вышло — из серии "хочешь похудеть — спроси меня как".

— Что ты подразумеваешь по словом "ханжа"? — спросил я. Глаза ее азартно заблестели — такое впечатление, что ей преимущественно приходится слушать, и она соскучилась по праздной болтовне. Она вообще способна хранить тайны? Если нет, то почему так много знает? Может, это кто-то другой не способен хранить тайны? А может, это просто не тайны. В таком случае, я зря позволил Джоули вытряхнуть из меня душу.