История четвертая. Видели ночь

Мы вышли из дома, когда во всех окнах

Погасли огни один за одним

Мы видели...

Zdob si Zdub

* * *

Уже была глубокая ночь, когда из здания аэропорта Чикаго вышла девушка безо всякого багажа, не считая маленькой белой сумки, и подозвала такси.

— В гостиницу, — коротко сказала она, забираясь на заднее сиденье. — Подешевле.

— Почему не подороже? — попытался пошутить водитель, но наткнулся на презрительную паузу. Ответ был немногим лучше.

— Не заработала еще.

Затем она достала платок и поднесла к глазам, несколько раз мигнув.

— Черт возьми.

— Что такое, милая? — Таксист без стеснения оглядывал ее с ног до головы.

— Кажется, потеряла контактную линзу.

— Такую красоту ничем не испортишь, — расплылся он в улыбке и покосился на ее коленку. — Если у тебя напряженка с деньгами, я могу взять... другой валютой.

Она внимательно посмотрела на него. Один ее глаз был нормальный, голубой. Другой сиял, как прозрачный ледяной пол с подсветкой. Это произвело впечатление, но не то.

— Здорово! Так ты... из этих? Ну что ж, хорошо, что наш город позволяет нам уживаться и заниматься тем, чем хотим. Я лично не против.

Она усмехнулась.

На лобовое стекло брызнула струйка крови, потом еще одна. Она облизнула тыльную сторону ладони и вытерла ее о кресло. Затем вышла, хлопнув дверцей.

— Отличное местечко, — пробормотала она. — Город непуганых идиотов.

* * *

Приходится бежать со всех ног, чтобы

только остаться на том же месте.

Если хочешь попасть в другое место,

нужно бежать, по меньшей мере, вдвое быстрее.

Л. К.

Если честно, мне изначально было не особо важно, как все сложится (исключая пару моментов слабости). Может, и безответственно так относиться к жизни, которая, как известно, дается только раз, и то ненадолго. Но мне всегда так было удобно. И сейчас удобно. И всегда будет.

Не знаю точной причины, однако меня тянуло в Чикаго в противоположность тому, что думали по этому поводу все, кого это касалось. На самом деле не касалось это никого, поэтому я рванул с легким сердцем, оставив за плечами... Ну что? Работу? Меня всегда любили начальники, и вследствие этого не любили сотрудники. И здесь будет то же. Родителей? Им все равно, куда звонить по междугородке. Друзей-подружек? Их много, и они найдут мне замену так же быстро, как я им. Кошмары? Они есть порождение именно Нью-Йорка, и надеюсь, в нем и останутся.

Почему Чикаго? После вампирского рассадника Нью-Йорка с непрекращающейся стрельбой на улицах; после пятинедельной войны, умывшей город кровью, равным образом принадлежащей и людям, и монстрам, Чикаго казался раем. Парадоксально, но гангстерская столица за последний год стала чуть ли не единственным местом, где вампиры были тише воды и ниже травы. Будто их и нет вовсе, что для такого большого города утопично. Городские власти гордо объясняли сей феномен своей отшлифованной до идеала политикой и экспериментальными программами, то есть никак не объясняли. Мне как никому было известно, что обычная работа полиции и спецотделов — это, простите за каламбур, все равно что мертвому припарки. В Нью-Йорке одна такая суперакция за четыре дня убила руками монстров населения больше, чем чикагский пожар и бостонский душитель вместе взятые. Насколько я успел понять за время проживания в городе, где последние годы только о вампирах и говорят (причем часто вещи прямо противоположные) — воевать с ними всегда опасно, договариваться с ними всегда невыгодно, а приказывать им невозможно без печальных последствий. Но убедить или что еще лучше напугать — это другое дело. Возможно, чикагские власти нашли нечто такое, чего даже вампиры боятся. Или уважают. Или и то, и другое.

Да это не так уж интересно. Я не против разборок, когда они меня не касаются. Просто люблю гулять по ночам, не шарахаясь от каждой тени. Тут это станет сбывшейся мечтой. После происшествия на центральном Стадионе Нью-Йорка, где я в тот момент имел несчастье быть, мне больше не хотелось видеть до конца жизни ни одного вампира, и никто не сможет меня упрекнуть. Никто из тех, кто там был и выжил. А это примерно человек пять-пять с половиной, с учетом количества уцелевших конечностей.

Квартиру, которую я первым делом снял в Чикаго, преследовала дурная слава, и не потому, что находилась она над громогласным ночным клубом. Но вся жуть события, как всегда в таких случаях, была обратно пропорциональна цене, а меня совсем не волновала перспектива спать на кровати, где двух проституток растерзали на британский флаг, а сутенеру в глаз воткнули вилку.

Как комплимент городской администрации, не могу проигнорировать тот факт, что сделали это — нет-нет, не монстры, а всего лишь учащиеся выпускного класса престижного колледжа непосредственно после вручения дипломов с отличием. Дети, что с них взять! Ура, товарищи горожане, может, отдельные субъекты у нас еще не совсем прониклись сутью своего гражданского долга и позволяют себе антиобщественные поступки, зато вампиры на коротком поводке. Да здравствует мэр Диллон, даешь перевыборы на второй срок.

Я везучий человек, вы уже поняли. Еще доказательства? Пожал-ста. Рядовой житель Чикаго может прожить всю жизнь, так и не увидев ни одного вампира, и это не удача — это более или менее нормально для этого города. Я же всего на второй день своего здесь пребывания лоб в лоб столкнулся сразу с двумя. Да так, что это столкновение (во всяком случае, с одним из них точно) существенно изменило траекторию линии жизни на моей ладони. А также за компанию еще нескольких линий. Как это назвать, как не чистым везением?

* * *

Владелец квартиры, которую я снимал, мистер Уоллес, долго сомневался в моем совершеннолетии. Я тут не при чем. И росту во мне честных метр семьдесят семь. И глаза не особо наивные, хоть и голубые. И подростковая блондинистость давно приобрела вполне благородный оттенок. И все равно про мои двадцать четыре не могло быть и речи. Я не стал его разубеждать, просто намекнул, что все о квартире слышал и не очень слухами доволен. Он от души выругал длинные языки соседей, поскреб буйные рыжие баки, делавшие его похожим на ирландского фермера, и дал добро.

— Вот что, молодой человек, — сказал Уоллес, подозрительно косясь то на мои права, то на бумажник. — Я не эксперт по поддельным удостоверениям. Это дело полиции. Меня больше интересует плата за месяц вперед и последующие, желательно, вовремя. Лады?

Я согласился. Искренне.

Следующий день я планировал пробродить по городу — всю жизнь мечтал посмотреть на самый высокий в мире небоскреб. Но не сегодня. Я задернул шторы, к счастью, плотные, и проспал до вечера.

Разбудил меня оглушительный грохот снизу. Квартира недаром стоила так немного, и зверства мальчиков из колледжа были не при чем. При чем были именно рэйв-вечеринки. А у меня кончился кокаин. Поймите правильно, я не наркоман (может, все так говорят, но в моем случае это чистая правда). Я люблю наркотики, как некоторые люди любят конфеты, или кофе, или секс, или прикосновение моря, или... да что угодно. Перед тем, как рвануть в Чикаго, я два года проработал ди-джеем на радио, и у меня было не настолько много денег, чтобы увязнуть. И не настолько мало ума. Хотя все так говорят.

Быть новым в городе не очень удобно в этом плане — все знакомства остались за границей штата, и если тебе что-то нужно быстро, вряд ли кто поможет. Я надеялся только на личное обаяние. К счастью, мой наметанный глаз сразу выхватил из трясущейся, как студень, в мигающем свете толпы потенциального продавца. Это был невысокий черный парень с волосами, заплетенными в неаккуратные косички, одетый в клетчатую рубашку навыпуск. Непроизвольно я вспомнил Камаля, моего любимого драг-дилера, и сразу же прогнал прочь воспоминания как портящие настроение. Но стоило мне на минуту отвести взгляд, как пушер шугнул в сторону, сильно напомнив этим таракана, и мгновенно исчез. Ч-черт. Все одинаковы.

С большим трудом протолкавшись сквозь толпу, я все же успел заметить его, двигающегося в сторону двери. Она открылась, и вошел не-мертвый.

Сказать, что я удивился — ничего не сказать. Я просто обмер.

Как уже было сказано, мой опыт общения с вампирами немного превышает опыт среднего жителя Большого Яблока. Я видел их много и сразу. Но тут... все было странно. Так странно, что и представить нельзя.

Впервые по-настоящему оглянувшись, я заметил еще трех. Маленькая девушка в узких очках, с непринужденным изяществом вертящаяся на барном стульчике. Еще девушка — высокая, с агрессивным макияжем — что-то говорила на ухо своему спутнику, выглядящему как полный лох. Парень, несколько минут пытавший музыкальный аппарат, пока тот не выдал древнюю песню Джо Кокера — совсем уж не в дугу. И никто не обращал внимания. Такого просто не могло быть — люди не могут спокойно веселиться и расслабляться, когда рядом крутятся вампиры, это абсурдно, как картинка на библейский сюжет. Волки и овцы у одного источника! Сюрреализм какой-то.

Я еще раз осторожно огляделся, и вдруг меня осенило! Они их не узнают! Боже ты мой, люди ПРОСТО ИХ НЕ УЗНАЮТ! Подавляющее большинство в этом небольшом зале попросту не знает, как выглядят монстры, как двигаются, как говорят... а подавляющее большинство населения Чикаго, видимо, до сих пор в них не верит... Завал. Хуже не придумаешь. Ни одна зараза не исчезнет сама собой, если просто о ней не думать. Это так же глупо, как не верить в СПИД.

Все это промелькнуло в голове с быстротой падающего метеора, и я переместился поближе к двери, чтобы наблюдать за продавцом, а заодно и лучше разглядеть вошедшего. Он передвигался, как и любой из них, стремительно, я успел заметить только бледное лицо и светлые волосы, плывущие вокруг головы. На нем были джинсы, белый вязаный свитер и плащ из желтой кожи. В дрожащем свете глаза мерцали, как стеклянные. Помилуйте, люди добрые, да он даже не притворялся! Не считал нужным! Если бы вампир вот так просто вошел в какой-нибудь клуб Нью-Йорка, через секунду можно было бы оглохнуть от вытья сирен и стрельбы, а по ходу дела и задохнуться от запаха крови и пороха. Но здесь на него кроме меня обратил внимание только продавец. Они кивнули друг другу и вышли вместе.

Кокаин был на время забыт. Видимо, я в детстве не доиграл в "полицейские и воры", поскольку очнулся уже на улице около трех-четырех— (в темноте не разберешь) -этажного дома неподалеку от клуба. Те двое потерялись среди теней от деревьев и здания. Свет фар проезжающей машины выхватил табличку: "Линкольн-стрит".

Когда я подошел поближе, прямо передо мной из темноты вдруг выпорхнул продавец, и выглядел он так, будто его чудом выхватили из-под поезда. Я отшатнулся, он же, чуть задев меня плечом, быстро помчался в сторону клуба.

Но я не пошел за ним. Я остался с тем, кто остался. Ну за-чем?!!

Смутный силуэт замер у ступенек, мигнул огонек сигареты, потом он открыл дверь... и воспользовался ею совсем не по назначению. То есть влез на нее и продолжал карабкаться по стене, ловко цепляясь уж не знаю за что. И как полы ему не мешают? Здание оказалось выше, чем показалось сразу, и даже внезапно выкатившаяся луна не помогла мне уследить за ним. Я потерял его из виду где-то в радиусе третьего этажа.

Не представляю, что мною двигало в этот момент — интерес, любопытство? Да не совсем. Это чувство было сильнее жажды наркотиков, и ноги сами занесли меня на высокие ступеньки дома, а потом завели прямиком в дверь. Она — в смысле дверь — меня поразила очередной раз тем, что была не заперта. В Нью-Йорке это был бы один из реальных способов самоубийства — для вампиров в том числе.

Не многовато ли потрясений на сегодня?

Мне вспомнилась героиня романа сэя Кинга "Салимов Удел", которая отправилась в мрачный особняк убивать вампира и по дороге рассуждала: "Вот если бы это был фильм, и я смотрела бы со стороны, то подумала бы, закутавшись в уютный плед — вот идиотка, куда ее несет?" Теперь я сам был такой идиоткой, и некая рациональная часть моего мозга сейчас очень громко вопила от ужаса. "Ты остался жив, — истерила она, — после заварушки на Стадионе, когда команда неконтролируемых монстров спустилась на трех вертолетах и устроила такую кровавую баню, что прожженные криминалисты рыдали и блевали, разгребая останки! Один шанс из миллиона тогда достался именно тебе! Для чего?! Чтобы бесславно сдохнуть в первый же день приезда в город!?"

Но это ведь Чикаго, — отвечал я сам себе, стараясь ступать как можно тише. — Не Нью-Йорк. Не та статистика. Здесь вампиры питаются исключительно святым духом, да и то по церковным праздникам. А я просто хочу взглянуть. Чуть-чуть адреналина. Немного кайфа оттого, что я ступил на порог дома не-мертвого ночью. Говорят, клин вышибают клином. Страх — страхом. А смерть моя, когда бы она ни была, все равно вероятнее всего будет бесславной.

Внутри было темно, но светлая ночь сияла сквозь огромное окно от потолка до середины стены и освещала лестницу, ведущую вверх. Сначала длинная, ступенек сорок, а где-то выше едва был виден еще один примерно пятиступенчатый отрезок. И тихо. Так тихо, как не может быть.

Я только поднимусь на пару ступенечек, а потом пойду. Чес-слово.

С самой высоты холл казался маленьким светлым. Тишина уже не была такой абсолютной, издалека раздавался какой-то знакомый звук, и наконец я понял — это был звонок. Обычный телефонный звонок, убивший всю загадочность атмосферы и превративший вполне хичкоковскую ситуацию в мирную прогулку по мирному дому после вечеринки в поисках минералки.

Я улыбнулся сам себе, вдохнул чуть не отмершими от напряжения легкими... и тут кто-то, будто родившийся сию секунду из самой тьмы, толкнул меня вниз.

* * *

Не то, чтобы я ожидал чего-то такого, но тело, к счастью, само помнило, как упасть и не убиться. Кубарем скатившись по ступенькам, я потряс головой и попытался подняться, опираясь о перила. Тот, кто на меня напал, непринужденно покрыл одним прыжком все расстояние моего полета и приподнял меня, прижимая к перилам. Куда там сопротивляться — я даже пошевелиться не мог. И все — в тишине. Легкая секундная передышка давала мне возможность что-то сказать, но что? Я понятия не имел, как разговаривать с не-мертвым. Это вам не кино. Те, которых я знал, не разговаривали — они орали и убивали.

Дальше лестница была длинной и витой, по таким здорово любят скатываться герои детективов и беременные героини дамских романов. Проем, над которым я висел, был пугающе велик. Если он меня бросит туда, это все. Сломанная шея гарантирована.

К счастью, он не дал мне ухнуть вниз, но вместо этого мне пришлось упасть на него. Альтернатива немногим лучше. Он быстро, как кошка, перекатился и замер надо мной.

Было так темно, что я даже лица его не видел, только чувствовал вес его тела. Просто неизвестно, какую тактику избрать — выбираться любыми методами или уже не раздражать его своими жалкими трепыханиями. Я все же попытался его столкнуть, но это оказалось проблематично. Он просто завел мою руку за спину так, что я чуть не задохнулся от боли. Однако вторая рука вдруг оказалась свободна. Недолго думая, я размахнулся, насколько мог, и от души врезал в темноту надо мной.

Удар попал в цель. Он коротко охнул, и на мое лицо и шею полилось что-то теплое. Я знаю, как пахнет кровь. Это она и была. Достаточно много, чтобы я чуть не захлебнулся — она обожгла рот, как высокоградусный спирт. Но кровь из носа даже человека не остановит, а только раздразнит — это была ошибочка.

На минуту мне показалось, что он исчез с меня. Ошибка номер два. Он просто от неожиданности приподнялся на руках, и сделав то же самое, я столкнулся с ним. И как только наши тела соприкоснулись, что-то ударило меня в шею, сильное и оглушающее, как выстрел. Я откинулся назад, уже не чувствуя ничего, кроме горячей боли, заполняющей тело, и вкуса крови на губах. Сколько раз я глотнул? По-моему, в этот момент включили свет, но я этого уже не видел. Тьма пошла яркими пятнами, она брызгалась кровью, которая стекала со стен реальности, как с выкрашенных белой краской шкафчиков в раздевалке на Стадионе. Мне показалось, что я все же падаю с лестницы, и полет этот длиннее, чем самая длинная лестница в мире.

* * *

Про вампиров можно много разного сказать,

но в непрактичности их не обвинишь.

Нельзя оставаться в живых и прятаться

столетиями, если не будешь

благоразумен и безжалостен.

Л. Гамильтон

— ...потише... замолчи.

— ...а что я мог...

— ...молчи, ради бога.

Я открыл глаза и закрыл. Все равно видно ничего не было, кроме густого розового киселя. Голоса стали четче.

— Чем ты думал?!

— А что, по-твоему, я должен был сделать?

Последнее, что я помнил — бледное лицо не-мертвого, нависшее надо мной, но другого, с темными короткими волосами, в руке — шприц. Еще один, это же надо... Он повернул мою голову, и я почувствовал укол в другую сторону шеи, неповрежденную. Больно не было. Потом — мрак.

— Не спи, — приказал мне голос, такой приятный и спокойный, что сразу захотелось спать. Ну нет так нет.

Я пошевелился, ощущая себя полностью покрытым кровью, но это было не так. Затем сильные руки, вполне способные оторвать якорь от "Титаника", приподняли и переложили меня, уж не знаю, куда. Фокус постепенно возвращался, и я начал что-то видеть.

В комнате горел свет. Надо мной, скрестив руки, стоял не-мертвый, тот, чье лицо я помнил. Второго, светловолосого, я видел хуже — он был дальше, у окна, и сердито теребил занавеску.

— Может, убьем его? — предложил второй. — Никто не узнает.

Тот фыркнул.

— Даже не думай. Не забывай, где мы и кто мы. И в чьем доме живем. Надеюсь, он хоть сам не умрет.

— А если он захочет прогуляться в полицию?

Стоящий рядом со мной резко повернулся, я не видел его лица, но мог угадать его выражение по лицу второго — он отшатнулся к стене, растерянно моргая.

— Джоули, ты соображаешь, что происходит? У него даже оружия нет, значит, он не слэйер. И не мог ничем тебе навредить.

— Он меня ударил, — отпарировал тот, снова сумрачно уставившись в стену.

— Что-что?

Он снова наклонился ко мне, дотронулся до шеи. Когда он отстранился, я тоже коснулся ее и почувствовал повязку или пластырь.

— Это была твоя кровь, — сказал он тихо, но в его голосе чувствовались странные шумы, будто он с трудом сдерживал ярость. — На нем была твоя кровь, да? Вот это класс. Вот это здорово.

— Да нет! — услышал я голос второго, почти испуганный. — Не моя, честно! Сам говоришь, он не вооружен!

Тот сел на край кресла и скованным движением убрал волосы назад, стараясь успокоиться. Второй подошел и опустился на пол рядом с ним.

— Не злись, Ноа, ну пожалуйста... — Его голос опустился до шепота. — Это было так... неожиданно.

Темноволосый поднял лицо к потолку и утомленно закрыл глаза.

— Я не злюсь, Джоули, — произнес он размеренно. — Просто хочу надеяться, что ты понимаешь серьезность того, что происходит, так же, как я. Если он умрет, у нас будут неприятности. Но если бы он стал вампиром, у нас были бы неприятности еще большие. Как бы ко мне не относилась Перл, она повесит нас в одной петле. Так что вспомни все молитвы, какие знаешь, и молись за него.

Он небрежно махнул рукой в мою сторону.

Джоули посмотрел на меня так, словно хотел разорвать на части.

— Сколько пальцев видишь? — спросил Ноа, беря мою руку. Его пальцы легли на мой пульс, и я просто физически стал ощущать, как он замедляется, сердце перестает колотиться и приходит в норму.

— Два...

— Хорошо. Откуда ты?

— Из... из Нью-Йорка.

— Везунчик.

Это уж точно.

Я так обрадовался возвращению сознания и голоса, что добавил:

— Вообще-то... я... из Финикса...

Рано обрадовался. Голос снова скатился до шипения, и я уронил голову назад от приступа головокружения. Ноа аккуратно вернул мою руку на место.

— Побудь с ним, — велел он Джоули и исчез из поля зрения. Это меня не вдохновило, но выбора не было. Я просто закрыл глаза и заставил себя отключиться.

* * *

Когда я очнулся (или проснулся), Джоули сидел рядом, опираясь о край кровати. Не знаю, как давно.

Я обвел комнату глазами, стараясь не шевелить головой. Не хило. Ремонтик не на зарплату дворника. До середины стен шли шикарные панели из темного дерева, а выше — обои с абстрактным рисунком в песочно-бело-серой гамме, но больше серой. Комната почти пустая, не считая дивана из серой кожи, и второго, из белой (на нем лежал я). Вся остальная начинка комнаты вполне могла прятаться в стенах.

Еще там стояла бутылка красного вина, нарезанный апельсин и кусок черного шоколада. Мне сразу поплохело.

— Ноа сказал, что тебе это надо, — сообщил Джоули резким голосом. — Хотя ты и не заслуживаешь. Может, просветишь нас, что ты здесь забыл?

Времени на раздумья не было, а при таких обстоятельствах нужна была идеальная ложь. Имя ей — полуправда.

— Мне нужен был не ты, а драг-дилер, — проскрипел я остатками голоса. Легкие зверски болели, словно меня долго топили. — Я видел, как он входил сюда. Но как выходил, не видел.

Кажется, мой ответ попал в точку.

— Наркоман? — спросил Джоули.

— Не совсем... Балуюсь.

— А. То-то у твоей крови странный вкус.

— У твоей тоже.

Чертов язык. Зря я брякнул, что знаю его маленькую тайну. Это могло кончиться чем угодно, но неожиданно он улыбнулся. Надо же, чувство юмора. Это радует.

Я улыбнулся ему тоже.

— Ноа дал тебе антибиотик, может, ты и не сдохнешь, — сказал он так, словно сообщал расписание поездов. И на том спасибо. Я уже и сам чувствовал, что не сдохну — во всяком случае, от этой раны. Но в том, что не будет других, уверен не был.

— Значит, ты из Нью-Йорка? — продолжал он меня разглядывать. А я его.

Более странного лица видеть мне еще не приходилось. Любой оттенок любой эмоции — а я уже видел злость, страх, раскаяние и почти дружелюбие — менял его кардинально. А безо всяких эмоций — Белое Безмолвие. Можно провести с ним полжизни и потом гарантированно не узнать на улице. Находка для спецслужб.

На нем был тот же белый свитер крупной вязки, что и вчера. Или не вчера? Черт, сколько же времени прошло?

— Из Финикса.

Тут вошел Ноа, и Джоули как ветром сдуло.

— Как дела? — спросил он и положил ладонь на мой лоб. — Голова кружится?

Мне было гораздо лучше, но... Что-то подсказывало, что признаваться в этом пока не надо.

— Немного... — сказал я тихо, хотя уже без сумасшедших хрипов. Ура, голос!

Он замолчал, и мне снова стало страшно. Его я, пожалуй, боялся больше, чем Джоули, хотя именно он наверняка спас мне жизнь. В нем нечто такое было... Рассудительность порой страшнее импульсивности. Он будет долго все продумывать, но когда что-то решит — ничто не поможет и не остановит. Если бы Смерть существовала во плоти, ей бы подошла такая оболочка. Нечеловечески красивые глаза цвета мокрого асфальта и пиджак из самой дорогой кожи, какую только можно себя представить. И пистолет. Как я про него-то забыл. Зачем вампиру из Чикаго пистолет?

Мне захотелось притвориться мертвым.

Ноа указал Джоули на серый диван в другом конце комнаты. Через несколько секунд он сел рядом и взял его руки в свои.

— Меня вызывает Перл, — сказал он. Голос был нейтральным, но Джоули вздрогнул и попытался выдернуть руки. Дохлый номер.

— Я не знаю, чего конкретно она хочет, — продолжал Ноа. — Только слышал, что в городе кого-то убили прошлой ночью.

Джоули шумно втянул в себя воздух.

— Это не я. Мое алиби валяется вон на том диване.

— Знаю. Однако то, что, как ты выразился, валяется на том диване, не только алиби, но и возможный состав преступления. — Он прижал его ладонь к губам, потом вторую. — Пожалуйста, устрой, чтобы по моем возвращении с ним было все в порядке. Хочу видеть его живым и здоровым. Я достаточно ясно выразился?

— Да...

— Хорошо.

Он притянул Джоули и поцеловал его в висок, потом в лоб. Это выглядело... ну, как в хороших фильмах про мафию. Аль Пачино взвыл бы от зависти. Если и была в этом чувственность, то я не заметил.

Я перевернулся на спину и постарался выглядеть плохо.

Ноа исчез, а Джоули продолжал сидеть там, упираясь ладонями в диван. Потом — очень быстро — он оказался рядом со мной. Никогда не привыкну.

— Он напевал "Fever"... — хмуро сказал он.

— Что?

Я приподнялся и сел. Могу! Как интересно!

— "Fever", — повторил Джоули тоном, каким обращаются к отстающему в развитии. — Значит, его что-то сильно беспокоит. Он всегда напевает "Fever". Раз за разом. Пока голова кругом не пойдет. — Он потянулся, изящно, как кошка. — Знаешь эту песенку? "Ne-ver know — how much — I love-you... ne-ver know — how much — I can...". — Он отбивал ритм, щелкая пальцами, и клянусь, это звучало лучше любой музыки. — Вот что... м-м... Финикс. Делай днем, что хочешь. Дом — крепость, если его запереть. Я это сделаю. В твоем состоянии лучше меньше двигаться. А в твоих интересах — никуда не уходить.

— И в твоих, — сказал я невинно, хотя сам испугался. Но Джоули только бросил в меня пультом. Хотя он не напрягался, у меня не было никаких шансов его поймать, чтобы не вывихнуть пальцы. Пришлось мужественно уклониться от удара. Дешево отделался.

* * *

Уходить я и не думал, хотя чувствовал себя превосходно. Ну просто очень, неправдоподобно хорошо... Как только рассвело, я пошел обследовать дом.

Как вполне справедливо заметил Джоули, это была крепость. Я спустился по ТОЙ САМОЙ лестнице вниз, но на первый этаж проникнуть не смог. Он был заперт. Ладно.

На втором было несколько пустующих комнат. В основном, они носили отпечаток женской руки. Кто бы ни была эта женщина, жить красиво она умела — правда, похоже, не появлялась здесь уже давно.

На третьем, кроме комнаты, которую я уже знал, остальными тоже пользовались. Все они были разными. О вкусах тех, кто здесь живет, судить было абсолютно невозможно.

На четвертый я не пошел. Все, что мне было надо, находилось на третьем — ванная, библиотека, гардеробная и, как ни странно, кухня и холодильник. И, как ни странно, еда в нем была. Я с большим трудом впихнул в себя пару кусочков ветчины с сыром, долго прислушиваясь, не полезет ли все это назад. Не полезло, но стоило это недюжинных усилий. Я не чувствовал никакой слабости, даже наоборот. Не знаю, сколько отпил из меня Джоули, но явно недостаточно, чтобы убить.

Я включил телевизор, закутался в одеяло и попытался вместе с ветчиной переварить события последних суток.

Выследить вампира так, чтобы он не сразу заметил, нереально, потому что каждый второй, а то и первый — законченный параноик. Хотя это произошло случайно, я вправе собой гордиться.

Насколько известно, не-мертвые предпочитают одиночество. Если они живут вместе, значит, этому есть причина. Их немного: или обучение, или секс, или что-то третье. Здесь было не первое и вряд ли второе. Что третье? — вот вопрос.

И самое интересное. Ты не станешь вампиром, пока не выпьешь его крови — пусть он даже закусает тебя до полусмерти. А вот об этом я пока думать не хотел. Как говаривала старушка Скарлетт... подумаю об этом завтра.

* * *

Преимущество окон со ставнями поймут только те, кто спит днем. Наверное, ставни придумали вампиры. Я понятия не имел, какое сейчас время суток, но потом догадался, что ближе к вечеру. Ночью мне было зверски плохо, поднялась температура, я плавал в холодном поту и возможно, бредил. Никто этого не слышал, значит, можно забыть. Тем более что когда проснулся, стало получше.

Разбудила меня музыка. Интересная, будто кто-то колотит молотком по пустой кастрюле. Сочувствую соседям.

Я влез под душ, потом обошел холодильник десятой дорогой и побрел назад в "серую комнату". Мне совершенно не хотелось общаться с Джоули, и я надеялся, что он тоже не горит желанием. Хотя из всего сказанного я понял, что мне пока ничего не грозит, Джоули уже однажды доказал способность к непродуманным действиям.

Однако как бы не велик был дом, избежать встречи мне не удалось. Спускаясь, я нашел его сидящим на лестнице. На нем была футболка на несколько размеров больше с надписью "La Scala". И тут лестница, прямо наваждение какое-то.

— Привет, — поздоровался я, стараясь, чтобы голос не звучал слишком обреченно.

— А, Финикссс... Ты еще жив?

От неожиданности я ответил:

— Вашими молитвами.

Это позабавило его, он одарил меня зубастой улыбкой и встал со ступенек.

— Пошли, поможешь.

Мне не оставалось ничего, кроме как следовать за ним.

Пришли мы к холодильнику. Вот чего не ожидал.

— Возьми в столе нож, — велел Джоули, расположившись в кресле рядом с некогда красивой пальмой. По-моему, ее просто давно не поливали или поливали не тем. — В холодильнике фрукты и йогурт. Сделай из них что-нибудь удобоваримое, ладно?

Я послушно выгрузил все требуемое на стол. Отделение в дверце было открыто, и внутри я заметил несколько знакомых упаковок. Морфин.

Джоули молчал, не сводя с меня глаз. Его настроения я не улавливал, и потому чувствовал себя неуютно.

— В этом городе все по-другому, — сказал я как можно непринужденнее, очищая бананы. Тишина начала меня раздражать и немного пугать.

— А как у вас? — подал он голос. Ровный и бесцветный, как бумага для ксерокса.

— У нас Нью-Йорк. У нас война. Комендантский час, патрули, бешеные монстры, сирены по ночам. Массовая истерия.

Бешеных монстров он пропустил мимо ушей, но придвинулся поближе. И в голосе, и на лице появился оттенок. Любопытство.

— И у вас Стадион, да?

Я уже трижды пожалел, что начал этот разговор.

— До нас долетают только отголоски, — продолжал Джоули. Тема явно его интересовала. — Сколько там осталось в живых? Пятеро?

— Шестеро... — сказал я тихо, продолжая кромсать фрукты. Я очень надеялся, что на этом наш разговор закончится. Моего имени не было в газетах, никто из моих знакомых не знал, что я был там. Я ни с кем об этом не разговаривал. И если бы даже захотел, то явно не выбрал бы Джоули в собеседники.

Ну почему никогда не выходит, как хочешь?

Я упорно молчал, сосредоточившись на салате, пока какой-то дискомфорт на ментальном уровне не заставил меня обернуться. Джоули не сводил с меня сверкающих глаз. Странно. Вполне человеческое чувство делало его лицо абсолютно нечеловеческим — тонким и голодным. И хотелось одного — скорее накормить его. Пока он не сделал это сам.

— Стоп-стоп-стоп, — сказал он медленно, пересаживаясь совсем уж близко. — Ты же был там, да, Финикс? Я слышу это по твоему голосу. Держу пари, тебе до сих пор плохо спится.

Скотина.

Это я подумал, а вслух сказал:

— Я не хочу об этом говорить.

— Но я хочу.

В голосе были лед и металл.

Джоули не умел читать мысли. Это здорово. Но я чувствовал, что добром мне не отделаться, и поэтому изо всех сил думал, какую бы выгоду извлечь из ворошения не очень старых, но очень страшных воспоминаний.

— Я не собираюсь вставлять тебе пальцы в двери, Финикс. — Лед растаял, металл стал ковким. Значит, я достаточно несчастным выглядел. — Но могу взамен что-нибудь рассказать. Явно есть что-то, что тебя интересует, но спросить боишься.

— Правда, расскажешь?

— В пределах разумного.

— Перл в пределах разумного?

Он нахмурился.

— А я думал, ты был в обмороке... Зачем тебе знать про Перл?

Не думаю, что ответ "интересно" удовлетворил бы его. Подумав, я сказал:

— Она имеет отношение к городу, в котором я собираюсь жить. Теперь это и меня касается.

Я видел, как он колеблется, но, возможно, это была игра. Возможно, Перл не такая уж тайна. И он знал, что обмен не будет равноценным, что мне это дастся куда труднее.

— Хорошо, — согласился он. — Я объясню тебе политику Чикаго. Рассказывай.

И я рассказал. Говоря, я ни разу не поднял глаз от стола, зная, что Джоули смотрит на меня не мигая. Оказалось, выкладывать голые факты не так страшно, когда не касаешься эмоций. А я старался их не касаться. Как мог.

Как только стадион был заполнен, выходы перекрыли. Я описал все — и военные вертолеты, появившиеся с началом концерта, замершую толпу, и рок-звезду Скеллиса, который еще недавно давал вполне мирную пресс-конференцию. Как он свесился из вертолета вверх тормашками, зацепившись ногами за полозья, чуть ли не выпадая, с мегафоном в руках, как его волосы от ветра стояли дыбом. И на мгновение его голос, казалось, перекрыл шум мощных лопастей. Он выкрикнул только одно слово:

— ГУЛЯЕМ!!!

И гулянка началась...

Я не рассказал, что чувствовал, прячась в шкафчике, потом пробираясь по скользким от крови ступенькам, через раздевалку, стараясь не наступать на... хотя не наступать было невозможно. В общем, создавалось впечатление, что поработал гигантский миксер и взбил все содержимое Стадиона в протеиновый коктейль. В воздухе стоял красный туман, висел пеленой и капельками оседал на моей одежде, коже и волосах. И когда я подумал, что выхода нет, то увидел его — небольшая дверь, непонятно для чего предназначенная. Там было пусто, но, как и все, она охранялась — в нескольких шагах стояла дама из банды, во всеобщем милитари-стиле, выделяясь только рыжими волосами из-под пятнистой повязки на лбу. Тогда я ни о чем не думал — просто взял и пошел к двери, а она сидела, закрыв лицо руками. Я понимал, что рыжая меня прекрасно видит (или слышит?) и все ждал, когда она выстрелит или бросится на меня и загрызет. Но она не выстрелила и не бросилась. Она почему-то дала мне уйти. Шаг за шагом.

Когда дверь за спиной закрылась, у меня началась истерика.

От журналистов и полиции я прятался еще тщательнее, чем от вампиров, а потом просто пришел домой и лег спать. Я не представлял более, как смогу выйти на улицу ночью, я, казалось, навсегда возненавидел красный цвет и море. Потому что запах моря напоминает мне запах крови.

Ничего этого я не рассказал. Но Джоули это и не было нужно. Он ни разу не перебил меня. Казалось, он слушал больше не ушами, а кожей, и ментально я сказал гораздо больше, чем планировал.

Я замолчал, хотя сразу этого и не понял. Мысленно я еще оставался там и видел бледное, забрызганное кровью лицо Скеллиса, когда он с автоматом через плечо остановился перед моим укрытием, словно мог меня видеть через одностороннее зеркало. Как он ушел...

Я даже не заметил, что Джоули исчез. Вернувшись, он положил передо мной зеркальце. На нем серебрились две кокаиновые дорожки.

* * *

— Насколько я знаю Скеллиса, этого можно было ожидать, — сказал он, отстранив меня от стола и продолжая мою работу сам. — В любом городе, исключая наш, ну, еще Филадельфию — город братской любви, и, пожалуй, Бостон. Но у каждого свои крайности.

— Ты о чем?

— Наша Перл — отпетая законница. Она тащится от того, что создает законы и способна заставить целый город соблюдать их. Представил себе?

— Марго Тэтчер моего возраста.

— Пять баллов! — восхитился Джоули. — Самое то. Так вот — если ты думаешь, что вампирам легче существовать, имея над собой такую, как Перл, то это еще как сказать. В Чикаго, как ты уже понял, не-мертвым запрещено убивать. Мало того — любого, кто убьет человека или обратит без согласия, Перл сама казнит быстро и жестоко. Труп за труп, даже если это живой труп. Полиция никогда не успевает за ее убийцами, да и не пытается. Кроме того, она в прекрасных отношениях с мэром — это был своеобразный пакт.

— С мэром Диллоном? — У меня глаза на лоб полезли. — Хочешь сказать, мэр общается с вампирами на этом уровне? Так, просто? И это не тайна?

— Тайна, — согласился он. — Но если кто-то вздумает болтать, ему все равно не поверят. А жить ему останется меньше, чем нужно, чтобы дойти до автобусной остановки.

Я замолчал, раздумывая. Потом сказал:

— Как-то это... аморально, что ли...

— Что именно?

— Ну, убивать своих. Как-то неправильно.

— Но эффективно.

— Да, — подтвердил я, — не могу отрицать. Откуда у нее такое влияние?

Джоули засмеялся, будто услышал хорошую шутку.

— Вопрос в яблочко, Финикс. Дело в том, что существует кое-кто, без кого Перл была бы всего лишь маленькой клыкастой политиканкой. Его зовут Данте, и говорят, он старше, чем остров Манхэттен. А еще говорят, если сильно захочет, на завтра вместо города будет воронка величиной с Море спокойствия.

— Серьезно?

— Как инфаркт. И при этом политика его совершенно не интересует. Его, похоже, вообще ничего не интересует. Он во всем потакает Перл, а она вовсю пользуется его силой и именем, и ему это безразлично.

— Ну не может же у тысячелетнего вампира совсем не быть амбиций?

— Не знаю... Может, их реализует Перл. А может, он просто устал. Знаешь, почему в Нью-Йорке такой беспредел? Потому что над ними нет Данте, который может устроить геноцид силой мысли. Скеллис — просто вша, балдеющая от своей безнаказанности. Но встреться он с настоящей силой, которой даже оружие не нужно, облизывал бы нашей Перлите туфли и проливал бы горькие слезы.

— Интересно, как же вы живете в таком жестком режиме? — спросил я непринужденно. Я хотел спросить "чем вы питаетесь", но эта формулировка показалась мне недостаточно корректной. — Не все другие, а конкретно вы?

— О, — Джоули покачал головой, — для рядовых есть донорские пункты, а мы... Ты и представить не можешь, сколько есть мальчиков и девочек, согласных кормить нас абсолютно добровольно.

На это я не нашел что ответить. Я это и представить себе не мог. Во всяком случае, раньше.

— Тебе не кажется это извращением? — сказал я, наконец.

— Полностью с тобой согласен, — усмехнулся он. — Но что поделать, если древние методы сразу помещают нас под перекрестный огонь. Ты удовлетворен?

— Почти. Последний вопрос. Данте случайно не хватит на всю страну?

Джоули опять рассмеялся. И позволил, в конце концов, получить ответ на вопрос, касающийся вампиров, который меня всегда занимал — куда же деваются клыки, когда они закрывают рот. Ответ: никуда. Они острые, но далеко не такой длины, как пытаются нас уверить режиссеры дешевых фильмов, поэтом отлично вписываются в прикус.

— Ты забавный, Финикс. Кокаин тебе правда помогает — как и мне.

— Но ведь наркотики на вас не действуют.

— Много ты знаешь, — фыркнул он. — Угнетающие не действуют, это правда, — героин, морфин... А кокаин — милое дело.

— Амфетамины, эфедрон?

— Тоже.

— А галлюциногены? Мескалин?

Джоули посмотрел на меня внимательнее, чем мне того хотелось бы.

— Спал с драг-дилером. — пояснил я. — Его убили два года назад.

Я опустил тот факт, что однажды ночью, вдоволь натрахавшись с Камалем, я прихватил с собой граммов триста чистого снега, пока он валялся в отруби. Честное слово, ничего плохого у меня и в мыслях не было, невинная шутка. Но когда утром я принес товар назад, то только поцеловал замок. Труп Камаля выловили через сутки из Гудзона.

— Слушай, джанки-бой, я знаю тут кое-кого, кому с тобой будет интересно поболтать. Бери этот винегрет и морфин, и навестим нижний уровень нашего замка.

Вместе мы направились вниз по лестнице к первому этажу, на который днем мне не удалось проникнуть. Перед нами возник коридор со многими дверями, но на гостиницу это не было похоже. Проход направо отделяла решетка.

— Это что, тюрьма? — спросил я.

— Дом не наш, — пояснил Джоули, возясь с замком. — Как использовали эти помещения раньше, можно только догадываться. Тут было полно воды, плесени, каких-то ржавых цепей, капканов... Как использую я, увидишь.

Комнаты, комнаты, комнаты — ванная, что-то типа кухни, что-то типа пустого танцзала с зеркалами на всех стенах. Еще лестница — вниз. Ну не многовато ли лестниц для одного человека? В смысле, для меня.

Внизу была даже не комната — так, коробка. Кровать два на два, стол с грудой всякого хлама и песочные часы в половину человеческого роста. Богемная обстановочка. На кровати сидела девушка в красном шелковом кимоно. Бледность такая, что я даже сразу принял ее за не-мертвую. Может, из-за чернющих волос и глаз, которые блестели как сливы, натертые воском. Она раскладывала пасьянс, то и дело роняя карты на пол.

Увидев нас, она вскочила так стремительно, что карты разлетелись по всей кровати. Прямо как у Льюиса Кэрролла.

— Это Аргенти, — сказал Джоули, забирая у меня морфин. — Мой ручной донор.

— Джоули!!! — закричала она и прыгнула ему на шею. Забавный акцент, немного южный, чуть глотающий слоги. Джоули стряхнул ее довольно грубо, но видимо это было нормой. Она хватала его за руки и смеялась почти истерически.

Подходить я не стал. Остался на лестнице, присел на ступеньках за перилами и наблюдал, как она спешно перетягивает руку у локтя. Меня она будто не замечала. Джоули взял ее руку и лизнул от сгиба до запястья, потом пощелкал по шприцу и ввел в вену. Она замерла, застыла, прекратила подавать какие-либо звуки и начала покачиваться, как змея перед заклинателем. Развела руками над головой, одела их замком на шею Джоули. Ее блестящие волосы укрыли их обоих. Это было немного похоже на танец. В процессе она стянула с Джоули футболку и сбросила свое кимоно, они целовались, извиваясь на россыпи карт.

Я раньше никогда не замечал в себе склонности к вуайеризму, но в последнее время во мне появилось довольно много нового. Прислонившись головой к перилам, я наблюдал за ними почти в полудреме. Секс был банальным, но аура мощная, штормовая. Можно было чувствовать кожей, как по комнате плывут волны, завихряющиеся где-то в середине и уходящие в никуда. Если бы они не разбивались, а скапливались в атмосфере, это запросто могло бы вызвать какое-нибудь стихийное бедствие. У меня по коже бежали мурашки. Интересно, Джоули вообще знает пределы своей силы? И это ведь не демонстрация, а всего лишь случайные обрывки...

Когда я очнулся, то понял, что пробыл в трансе час. Сейчас было уже почти шесть. Сколько же мы с Джоули проболтали? А они спали — абсолютно беспечно, сплетаясь волосами и укрывшись покрывалом, которое наполовину сползло. Интересно, если бы захотел, я смог бы убить его сейчас? Не уверен, что хочу услышать ответ.

Я подошел и провел ладонью по спине Джоули. Она оказалась такой гладкой, что даже жаль было отнимать руку, поэтому я не удержался и погладил еще раз. Он медленно обернулся и уставился на меня сонными глазами.

Я показал на часы.

— А... — Он встал, сдернув с Аргенти покрывало и закутавшись в него. — Ну, ты, Финикс... присмотри за ней... накорми...

И ушел вверх по лестнице. Я услышал, как щелкает решетка, но хлопанья двери не дождался. Значит, их лежбище тоже было где-то здесь, на этом этаже.

На полу валялось красное кимоно. Я поднял его и укрыл Аргенти. При ближнем рассмотрении я увидел в ее волосах длинную снежно-белую прядь, завивающуюся волной. Во сне она повернулась и раскинула руки — вены сплошь побитые, ни одного живого места. Чувствуется стаж. На шее несколько заживших укусов и один свежий, похожий на качественный засос.

Заглядевшись, я и не заметил, что она уже не спит и смотрит на меня круглыми глазами без каких-либо признаков кайфа.

— Ты кто? — спросила она, натягивая кимоно.

— Друг.

Она взглянула на пластырь на моей шее.

— Ага, понятно.

Я ничего не стал объяснять, просто поставил перед ней фруктовый салат. Она скривилась — знаю, как не хочется есть после дозы — но ложку взяла и принялась лениво ковыряться в тарелке. Я сел рядом, оглядывая ее жилище.

— Ты здесь живешь?

— Типа того, — ответила она. — Лучше чем на улице. С Джоули можно ладить, если узнать его поближе.

— И кормить.

Я подумал, что обижу ее, но ошибся.

— Я его антистресс, — сказала она гордо. Теперь я понял, что ей не может быть больше восемнадцати. И для наркоманки у нее здорово блестели волосы.

— В смысле?

— Иногда он депрессует и не хочет выходить из дому. Просто не может себя заставить. Тогда я помогаю ему не умереть от голода. И снимаю стресс простейшими методами.

— А с Ноа ты тоже спишь?

Аргенти посмотрела на меня, как на идиота.

— Нет, конечно. Я вообще не представляю, чем живет Ноа. Даже Джоули не знает — куда уж мне. Знаешь ли, Ноа презирает нас. Таких, как я. Он вообще не от мира сего — и вампирам чужой, и людям. Ну, конечно, людям немного больше. — Она хихикнула, облизывая ложку. — К тому же он немножко ханжа. Кстати, дома он?

— Его вызвала Перл, — сказал я как можно небрежнее, будто в курсе всех чикагских дел уже давно. Аргенти прерывисто вздохнула.

— Ясно... Наверное, есть работа.

— Делать что? Вообще-то я из Нью-Йорка, и еще плохо ориентируюсь во всем, что слышу.

Зря я старался. Она и не собиралась ловить меня на словах. Находка для шпиона.

— А Джоули тебе не рассказал? Ноа — один из убийц Перл. Если точно, ее любимый убийца.

Я изобразил изумление, хотя, по правде говоря, не был так уж удивлен. Теперь картинка становилась цельной. В это время Аргенти ткнула мне ложку, и пришлось съесть содержимое. Довольно вкусно вышло — из серии "хочешь похудеть — спроси меня как".

— Что ты подразумеваешь по словом "ханжа"? — спросил я. Глаза ее азартно заблестели — такое впечатление, что ей преимущественно приходится слушать, и она соскучилась по праздной болтовне. Она вообще способна хранить тайны? Если нет, то почему так много знает? Может, это кто-то другой не способен хранить тайны? А может, это просто не тайны. В таком случае, я зря позволил Джоули вытряхнуть из меня душу.

— Ну, я в колледжах не училась, но что-то типа лицемера. Из тех, кто морщится при виде постельных сцен, а под кроватью хранит the best of hard porno.

— Неужели?

— Конечно, все не такое белое и черное. Суди сам: Ноа не убивает людей, и не убивал даже вне Чикаго. Только при самозащите. Это его принцип. Но до встречи с Джоули он шесть лет, с двадцати одного года, был палачом мафии. Пришил чертову уйму народу.

Стоп, еще факт. Я-то был уверен, что Джоули — детеныш Ноа. Век живи — век учись.

— Ты не права. Будучи человеком, он убивал людей. Став не-мертвым, он убивает вампиров. Какая-то последовательность в этом есть.

Аргенти пожала плечами:

— Я не говорю, что нет. Я просто не улавливаю сути. Знаю только, что оружие — его стихия, он, кажется, и родился с пушкой. А Джоули вот больше любит колюще-режущие.

Она встала, даже не потрудившись запахнуть халат.

— Идем со мной.

Я пошел. Уже привыкаю, что меня таскают по этому дому, как болонку на поводке.

Ванна оказалась джакузи. Когда вода набралась, Аргенти потрогала ее ногой и вылила туда почти половину из какой-то бутылки. Через секунду вода забурлила, как Северный Ледовитый. Любительница пены.

Еще она достала фужеры для мартини и бутылку из бара.

— Мне разрешают всем этим пользоваться, — объяснила она. — Не знаю, чье это, но когда я пришла, все было покрыто толстенным слоем пыли. Забирайся и продолжим разговор.

Оказывается, в удачной компании в ванной можно провести весь день. У Аргенти совсем не было комплексов, а у меня был повод попрощаться с последними. Мы влезли в ванну, и она сразу же обласкала меня с ног до головы. Секс был ее стихией — одной из стихий — и она отдалась своему увлечению на добрых пару часов. Я не возражал. Потом мы еще час смеялись, как сумасшедшие, бросаясь пеной, пока не обессилели и не расплылись по разные стороны, блаженно жмурясь в теплой воде. Аргенти балансировала, стараясь удержать на голове фужер с мартини. У нее получалось.

— Как ты познакомилась с Джоули? — спросил я.

— Очень романтично. Я хотела стать актрисой, и забрела не куда попало, а прямиком на "Inferno". Удача, что меня хоть в обслугу пустили. Это ведь одна из самых влиятельных киностудий в стране. А знаешь, кто ее хозяин?

— Данте?

Полезно иметь филологическое образование.

— Точно. Поэтому вампиров там больше чем людей. Так я к ним привыкла. И даже раз видела Перл.

— И как она? — не удержался я от того, чтобы сравнить показания.

— Она филиппинка, и что-то вроде того. Бизнес-вумен с мордашкой Бьорк. Впечатление, если честно, жутковатое — вроде с виду обычная серьезная девчонка, а кто-то внутри тебя знает больше и тянет упасть ниц.

— А что ты слышала про Данте?

— Летучий Голландец. Все знают, что он есть, но мало кто видел. То есть, видели-то многие, но не подозревали, что его. Если бы очевидцы составляли фоторобот Данте, то довели бы следственную группу до истерики.

Я засмеялся.

— Продолжай.

— Так вот. Там я села на иглу, там и впервые встретила Джоули. Он говорил, что я напоминаю ему кого-то... из прошлого. И вот однажды у меня закончились деньги, я с ума сходила в поисках дозы, и Джоули притащил меня домой. Сюда. Но наркотиков не дал, а просто запер дверь. Через час у меня началась ломка.

Она говорила так, будто рассказывала о любопытной статейке в "Космополитен". То ли выдержка, то ли мазохизм — не поймешь.

— Меня наизнанку выворачивало, я орала, плакала, карабкалась на стены, бегала по всем комнатам в поисках чего-то, чем можно было бы себя убить. Но Джоули запер комнату с зеркалами, а из остальных убрал все опасные предметы. Когда уже не могла ходить, билась головой о кафель — прямо здесь, — она обвела ванную рукой, — кусала себе руки, царапала лицо, рыдала... Тут все стены были измазаны кровью. А Джоули ходил за мной и только смотрел, чтобы я не сделала с собой чего-то по-настоящему непоправимого.

— Например?

Я еле это выговорил — в горле пересохло. Ломки у меня никогда не было, но картина была достаточно красочно изображена.

— Например, глаза не выцарапала.

— А потом?

— Потом? — Аргенти улыбнулась, словно вспоминала что-то приятное. — Потом я упала в обморок, и он сделал мне укол. Такого кайфа я никогда не испытывала. Тогда вот это и появилось.

Она безошибочно вытянула из поднятых наверх волос седую прядь.

— Ноа знал об этом?

Почему-то мне захотелось задать такой вопрос.

— Да ты что! Он бы никогда не позволил. У него свои представления о развлечениях, если они вообще есть.

— И ты до сих пор здесь?

— А куда я пойду? — смешно вытаращилась она. — Кто еще будет бесплатно давать мне наркоту? К тому же пока Джоули со мной спит, они... — она долго не могла подобрать нужное слово, — ...короче, не так вредны.

Внезапно я прислушался. Снаружи доносился какой-то шум, похожий на...

— Ты ничего не слышишь? — спросил я.

— Да нет. А что?

Теперь я был уверен — подъехала машина. Так явно. Как она могла не слышать?

Я быстро вытерся и оделся.

— Заходи еще! — Она мерно перебирала ногами в воде. — Поболтаем.

— Конечно.

Больше всего в Аргенти мне нравилось, что сама она ничего не спрашивала. Идеальный собеседник. Даже не удосужилась узнать мое имя.

Хотя не одна она.

Уже выходя, я услышал:

— О, ты прав! Уже стемнело. Наверное, приехал Ноа.

* * *

Самоубийство отложим на завтра.

"Гости из будущего"

В "предбаннике" я заглянул в зеркало и похолодел. Повязка слезла, а раны почти полностью затянулись

Я беспомощно оглянулся, потом достал из зеркального шкафчика лезвие и, затаив дыхание, сделал надрез на одной ранке. Затем на другой. Странно, но боль не была острой, такое чувство, будто царапаю, не повреждая кожу. Однако кровь выступила сразу, и я дрожащими руками заклеил все это дело новым пластырем.

Ноги меня не держали, к горлу подступала тошнота. Я оперся о стену, обнимая себя руками. Мне было так страшно, как никогда в жизни: я менялся, и ничего не мог сделать. Нестерпимо хотелось плакать, может, я и позволил бы себе такую слабость, но тут наверху хлопнула дверь, и я заставил себя встать. Зачем оплакивать то, что не можешь изменить? Теперь можно только попытаться обратить ситуацию в свою пользу.

Выйдя на лестницу, я столкнулся с Ноа. У него был такой серьезный вид, что я шарахнулся назад.

— Не бойся, — сказал он хмуро, — я последний, кого тебе нужно бояться.

В этом я уверен не был.

Он взглянул на мою пропитанную кровью повязку и начал подниматься. Я выдержал солидное расстояние и очень медленно побрел следом.

Голос Ноа слышался из одной из комнат на четвертом.

— Я встретил ее случайно. Она меня и не видела. Но если видел я, может увидеть и кто-нибудь еще — ее не очень-то занимает убирать за собой.

Может, у них был конфиденциальный разговор, но меня никто не выгнал. Они, казалось, вообще меня не заметили. В атмосфере чувствовалось дикое напряжение, почти осязаемое — такое обычно бывает перед бурей. Когда кожу покалывают электрические разряды, а воздух чист и тяжел, как хрусталь.

Джоули не сводил с Ноа глаз. У него было такое лицо, словно он сейчас или упадет в обморок, или начнет кричать.

— Когда ты собирался мне сказать? — сказал он напряженно.

— Что?

— Что Перл приказала ее убить.

Даже я понимал, что сейчас у него будет истерика. Это было более чем явно. Он медленно шаг за шагом отступал к окну. Джоули был таким ловким, что мог бы пройти через комнату, уставленную мышеловками, с закрытыми глазами, но сейчас цеплялся за все, что стояло на пути.

— Успокойся, пожалуйста, — заговорил Ноа тихо, будто боялся что-то спровоцировать неосторожным словом. — Ничего она не приказала. Я еще и не видел Перл. Я зашел только чтобы сказать тебе это, потому что ты отключаешь телефон. Теперь мы оба знаем, кто наш таинственный убийца, но клянусь, Перл узнает об этом не от меня.

Джоули стоял у окна, прижимая к подбородку стиснутые кулаки. Затем он открыл ставни, решетку, раму и выглянул наружу.

— Ноа, — его голос явственно дрожал, — ее не должны убить. Я прошу тебя. Я умоляю.

— Джоули, ты меня не слушаешь! Это не от меня зависит! — Впервые я слышал, как Ноа повышает голос. Джоули все больше съеживался под его давлением. — Если я ослушаюсь приказа Перл, то она в любом случае умрет. Только мы последуем за ней. Если ее прикажут убить кому-то другому, а я помешаю, мы тоже погибнем. Извини, но я выбираю нас. Ты же знаешь, как твою подругу прозвали в Европе. R.I.Р.! Я не вправе никого осуждать, но она выбрала не тот город, чтобы расслабляться!

— Не кричи... НЕ КРИЧИ!!!

Голос Джоули почти срывался на визг.

— Извини, детка... извини... — Ноа снова заговорил тихо, но было уже поздно. Я видел, как Джоули на глазах зеленеет. В нем шаг за шагом оставалось все меньше человеческого.

— Ноа, ты помнишь своих родных?..

— Что?.. Господи, да при чем тут это?

Джоули стал на подоконник. Он уже не слушал.

— Ты можешь что-нибудь придумать... Просто не хочешь...

Я никогда не слышал, чтобы так вибрировал голос. От него дрожали стекла на окнах и картинах. Ноа молчал, не зная, что сказать. Тогда Джоули выглянул в ночь и... вышел.

— Куда он?.. — только и смог я выдавить.

Ноа присел на диван, сцепив руки в замок и опустив на них голову. Я просто кожей чувствовал, как он думает.

— Проветриться...

Я не удержался и посмотрел. Джоули шел по трехсантиметровому карнизу так, будто прогуливался по проспекту. Еще секунда — и он исчез за углом дома.

— Его всегда тянет куда-то вверх, когда на него... давят. Когда нервничает. Он все небоскребы в городе облазил, как Кинг-Конг. Включая самый высокий.

— Там же четыреста метров... — почти прошептал я.

— Четыреста сорок два...

Казалось, он говорил вообще не со мной.

Я отправился в "серую" комнату. Мне не было понятно происходящее, личные проблемы беспокоили меня гораздо сильнее, но это был шанс отвлечься. Вот и раскол в благородном семействе. Чем бы это ни закончилось, а мне нужно подумать о себе.

Не знаю, сколько времени прошло, когда за моей спиной вдруг хлопнула рама, и кто-то мягко спрыгнул на пол.

Я не обернулся. Просто спросил:

— Как ты?

— Если я просто скажу "плохо", ты представишь масштабы?

У него все еще был этот голос, который пугал меня до смерти. Видеть его лицо я хотел еще меньше.

— Чем я могу помочь?

— Сейчас, боюсь, только Аргенти может мне помочь...

— От ее дрянной крови тебе станет еще хуже. Вот, что я думаю.

Он замолчал, словно мои слова доходили с трудом. Потом сказал почти растерянно:

— Но мне не хочется больше выходить.

— Не хочешь — не выходи.

Я отодрал с шеи пластырь. Чувство, руководящее мной, было сугубо прагматичным, но лучше уж какой-то план, чем никакого.

Джоули подошел почти вплотную и надавил на мои плечи, заставляя сесть на пол. Я подчинился. Его пальцы пробежали по моей шее — холодные. Потом он легко поцеловал меня в рану, как бы пробуя. Приятно, но на этом приятности заканчивались.

— Повернись, Финикс, — шепнул он. Голос не изменился, хотя злость из него пропала. Или это было что-то другое? — Если ты не будешь смотреть на меня, может быть больно.

Я покачал головой. Нет уж, пусть лучше будет больно.

Его губы снова накрыли рану. Он почти не укусил — после моих упражнений с лезвием достаточно было нажать, чтобы потекла кровь. Однако поначалу было действительно так больно, что я вцепился в ковер, стараясь не заорать. Такое ощущение, будто кто-то грубо дергает за вены и артерии, пытается вытянуть их через эти маленькие отверстия. Наверное, то же должны чувствовать марионетки — никогда не любил этот вид театра... Потом боль притупилась, перешла в фазу пофигизма и даже легкой эйфории. В первый раз я никакой эйфории не чувствовал, это уже прогресс. Но до того, чтобы это нравилось, — как до Гонолулу вплавь.

— Джоули, — сказал я шепотом, — ты мне руку вывихнешь.

Он послушался и отпустил мое предплечье. А потом обвил руками и уткнулся лбом мне в спину, переводя дыхание. Его тело все еще дрожало. Я не смел даже шевельнуться — все зашло достаточно далеко, чтобы в любую секунду выйти из-под контроля. А может, все как раз стало под контроль? Нужно было проверить.

— О ком вы говорили? — спросил я осторожно. Джоули так долго молчал, что я рисковал забыть, о чем спросил. Но потом отозвался:

— Ты веришь в то, что... Что можно быть связанным с кем-то навсегда?

— В смысле?

— Если он умрет — умрешь и ты.

Я пожал плечами, и Джоули понял этот жест, так как еще и не подумал с меня подняться. Ладно, пусть только ему будет удобно.

— Говорят, у не-мертвых существует рубеж, проходя который они почти полностью забывают смертную жизнь, — продолжал он. — Ноа еще все помнит. А я уже нет... только обрывки. По соседству жила девушка по имени Луиза-Рашель — это единственное цельное воспоминание. Ночью она работала, а днем сидела со мной. Не знаю, когда она вообще спала. Наверное, у меня не было матери, не помню, но Лу-Рашель ее во всем заменяла. У нее были такие черные-черные волосы, как у Аргенти — я все время их запутывал — и одевалась она только в черное. Мы все время проводили вместе, она вечно со мной возилась. Я не помню, что мы делали, о чем говорили, но ближе у меня тогда не было никого... Это я помню. Если случалось такое, что она не приходила, я не находил себе места целый день и не мог уснуть.

Он снова замолк, но я не дал:

— Что с ней стало?

Лучше пусть говорит. Мне спокойнее.

— Потом она исчезла. Смутно помню — она вроде убила кого-то, ее осудили и приговорили к смертной казни. Сотню лет назад все было попроще... Потом прошло какое-то время, и постепенно я стал забывать Лу-Рашель. И вот однажды ночью она пришла ко мне. Просто влезла через окно, как часто влезала раньше. Не знаю, как, но я понимал, что она умерла. Я ни на секунду не подумал, что она жива и вернулась ко мне. Естественно, я мало что знал про вампиров, тогда они еще были полусказкой — но какая-то часть меня знала. Потом Лу-Рашель склонилась над моей кроватью, а я замер, зажмурившись до боли.

— Ты, наверное, сильно испугался?

Я почувствовал его кивок, так как теперь он прижимался к моей спине щекой. И по-моему был благодарен, что ему не пришлось произносить это самому.

— Она молча заплакала, и ее слезы капали мне на лицо, на руки и были холодные-холодные, как льдинки. Потом она дотронулась пальцем до моей щеки и ушла. Я не знал, когда. Я не открывал глаз и не шевелился до самого утра. Я долго еще спал с включенным светом. Темнота напоминает смерть. Наверное, тогда я и понял, что не должен умереть. Никогда. Я просто не смогу.

— Ты встречал ее потом?

— Она сильно изменилась. Кардинально. Ее называют R.I.Р. — убийцей, психопаткой, садисткой, и все это правда. И всякий раз, когда я о ней думаю или слышу, у меня странное чувство. Я не могу его определить. Будто ее смерть... автоматически означает мою.

Я открыл рот, чтобы сказать, что это ерунда и суеверие, и закрыл. Кто сказал, что вампиры не могут быть суеверными? Если религиозные маньяки среди них встречаются, то о чем тут можно говорить? Тем более что я понял одну вещь. В глубоком детстве Джоули заработал опасную и прочную фобию, и теперь вряд ли когда-нибудь от нее избавится.

И еще я чувствовал какое-то мстительное удовлетворение. Подумав, я понял, что корни его в истории о Стадионе, которую Джоули из меня выбил. Теперь мы были квиты.

— Почему ты мне об этом не рассказывал?

Я поднял голову и увидел Ноа. Не знаю, как долго он уже там стоял.

Судя по тому, куда смотрел Ноа, Джоули выглядывал из-за моего плеча.

Ноа прошел полукругом, и Джоули перемещался за моей спиной. Мне совсем не хотелось выступать в роли щита, но мое мнение тут не учитывалось.

— Ты знаешь, почему.

Я смотрел на Ноа снизу вверх, и с этого положения он казался еще выше. Он протянул руку.

— Джоули, прости, я не хотел кричать на тебя, — заговорил Ноа. Голос, способный петь самые красивые колыбельные. — Просто это стало выходить из-под контроля. Ты ведь спас мне жизнь, помнишь?

Джоули молчал за моим плечом. Я только чувствовал его дыхание.

— Ты знаешь, что я никогда не вернулся бы в Чикаго и не жил бы здесь, если бы не ты. Я хочу твоей безопасности и только. Думаешь, мне нравится служить Перл?

Молчание.

— А хорошая идея у меня все же есть.

— Какая? — Голос Джоули все еще был напряженным.

— Нам нужно отправить R.I.Р. прочь из города. Ее репутация — это как паршивый солнечный луч — в какие подвалы не прячься, он все равно тебя достанет, если есть хоть малейшая трещина. А в Чикаго таких трещин полно.

Наконец Джоули встал и позволил Ноа себя обнять, целовать, покачивать — утешать, как больного ребенка. Без него мне сразу стало холодно. Нет, кровопускание мне вовсе не понравилось, но в то время как Джоули почти рыдал на моем плече, я чувствовал себя хорошо. А теперь, когда Ноа пришел и забрал его так легко, просто протянув руку, я вновь ощутил себя слабым и ничтожным.

— Она не послушает. Она никого и никогда не слушает.

— Поэтому мы найдем ей пару, которую она так давно ищет. Ей нужен тормоз, кто-то, кто будет на нее влиять. Сдерживать ее агрессию.

— Но этот кто-то должен правильно ответить на вопрос ее Теста! Ведь если этот кто-то ошибется — она убьет его или ее быстрее, чем тот успеет моргнуть.

Я ни черта не понимал. Какого еще Теста?

— Кажется, я придумал, кого ей подарить, — сказал Джоули.

— У меня тоже кое-что есть для тебя, — сказал Ноа, подталкивая его к дверям. — Ты помнишь кадиллак прежней Формозы?

— Ноа... я тебя обожаю...

Джоули испарился со скоростью звука. Быстрая смена настроений — типичное поведение для неуравновешенной личности.

Как только они ушли, я лег на пол, раскинув руки, и закрыл глаза. Кровь капала на ковер, но мне было наплевать. Я даже не стал наклеивать пластырь. Кого я обманываю? У меня уже ногти побелели, десны кровоточили, а зрачки сузились. И завтра ран уже не будет. Мне опять стало плохо. Раньше я за собой особой плаксивости не наблюдал, это что, издержки трансформации? Но подумать обо всем я не успел. Усталость — моральная и физическая — навалилась как-то сразу, без предупреждения, и я заснул, даже не пытаясь доползти до дивана.

* * *

On Friday

I'm in love!

C.

Полдня меня безудержно тошнило, но когда Джоули разбудил меня перед рассветом, вроде стало легче. Он выглядел вполне нормально, словно и не было вчерашней истерики.

— Ты сможешь отнести послание R.I.Р.?

Он что, думал, я скажу "нет"?

— Там, где предположительно, она сейчас прячется, вряд ли есть телефон, — пояснил он этот архаичный способ общения. — Просто отдай и все.

"И беги" — слышался подтекст. Да я и сам понял.

Наконец, предвосхищая мой вопрос насчет странного выбора времени суток, он добавил:

— У нее бессонница. В это время она бывает зла.

Я вышел из дома и едва подавил в себе желание запрыгнуть назад. Солнца не было, все небо затянули серые мрачные тучи, но все равно ощущение было не из приятных. Пришлось купить солнечные очки на первом же углу. Но прошло довольно много времени, пока я перестал задыхаться и привык к неприятному трению воздуха о кожу. Ужасно. Чтобы отвлечься, я открыл письмо — оно не было запечатано, но боюсь, и это бы меня не остановило. Почему-то оно было написано по-французски. Мое знание языка не выходило за пределы школьной программы, но мысль я понял. Ноа и Джоули хотели отдать R.I.Р. Аргенти жестом доброй воли. Что ж, отличный выбор. Аргенти добрая, и это может сработать.

О своей миссии я старался не думать, пока не подошел к дому. Это было какое-то учреждение, ныне пустующее и запущенное. Я опустился в подвал и потянул на себя дверь.

И тут же почувствовал знакомые потоки. Подобное я уже чувствовал — раз у Аргенти и еще во время ссоры Ноа и Джоули. Медленные завихрения, готовые в любую минуту разразиться войной.

Помещение было захламлено донельзя. Куча столов, сплошь заваленных папками, кипами бумаги, какими-то полузаплесневелыми книгами. Свет давали полторы неоновые лампы под высоким потолком. Он был блеклым, стерильным и неприятным.

Тут я заметил живую душу. Это был парень примерно моего возраста. Он стоял неподвижно, как статуя, и не подавал признаков жизни.

— Эй, — позвал я тихонько, — мне тут кое-кто нужен.

Он вздрогнул, но не пошевелился и не отозвался.

Я подошел ближе. Он стоял рядом со столом, донизу укрытым скатертью. Я взглянул на него, и слова в горле застряли.

Его трясло, лицо было мокрым от пота. А глаза... Так наверное смотрит тот, кто стоит на мине и знает — стоит пошевелиться, и тебя разнесет на части.

Я оглянулся, подозревая, что напугал его все же не я. Потом опустил глаза.

Мина оказалась на проверку не такой уж и метафорой. У щиколотки его ногу сжимала тонкая бледная рука. Пальцы ее нетерпеливо шевелились. Остальное скрывалось под столом.

Я медленно положил конверт на видное место. Когда он понял, что я собираюсь уходить, на его лице отразилось такое отчаяние, будто отклонили его апелляцию о помиловании.

— Не уходите, — прошептал он. — Прошу вас...

Направления я не изменил. Только услышал, как он охнул и упал на колени. Голову на отсечение, если ручонка ничего ему не сломала. Я бы, наверное, заорал — хотя в шоке боль порой ощущается не сразу. Или же он просто не смел.

Сердце мое разбивалось о ребра в кровь, словно твердо решило выпрыгнуть. Стараясь хотя бы не бежать, я закрыл за собой дверь, и только тогда перевел дыхание. Квадратик света приоткрытой двери подъезда показался мне самыми чудесными райскими вратами изо всех, когда-либо описанных коматозниками. Только в моем случае это был райский выход.

И тут что-то с ужасающей силой бухнуло о дверь, потом упало на пол, но шум падения через долю секунды заглушил звук, который на мгновение заставил мое сердце заткнуться. Высокий крик разъяренной баньши, наполненный чистой яростью, почти ультразвук — он звенел у меня в ушах, как хрустальный шар, разбившийся вдребезги о хрустальный пол. В нем была Сила, сметающая все на своем пути, и больше всего на свете хотелось на этом пути не оказаться. У меня дрожали колени, я с силой заставлял себя переставлять ноги, идти и идти к спасительному выходу, когда вдруг за моей спиной скрипнула дверь, и голос, красивый и серебристый, но еще хранящий в себе мощь десятка шаровых молний, сказал:

— Все в тебе хорошо. Но я бы изменила прическу... мальчик.

Я замер, боясь одного — что сам захочу оглянуться. Синдром жены Лота. Я хотел. Страстно хотел. Хотел взглянуть в лицо Горгоне и пусть даже окаменеть, но перед этим еще раз услышать ее голос. Не зная, я уже обожал ее. Боготворил. Именно тогда это и произошло.

Дверь снова хлопнула. Я несмело оглянулся и увидел мой же белый листок, а рядом с ним — четкий кровавый отпечаток туфельки.

Что могу сказать? Она нацарапала время и место встречи, и еще пару слов по-французски. Видимо, ей самой не приглянулся этот город.

* * *

На обратном пути я решил зайти на свою квартиру, взять кое-что из вещей, и столкнулся с Уоллесом.

— А, молодой человек! — приветствовал он меня. — И где вас носит третий день?

Надо же. А кажется, прошла целая вечность...

— Тут вам сообщение. Приходила молодая дама, коп, спросила вас, а потом оставила записку. По-моему, вы сказали, что никого тут не знаете.

Я сам так думал. Пока не вскрыл письмо и не взглянул на подпись. Лейтенант Хаузер приглашал(а) меня заскочить в гости по старой памяти. Скорее всего, это последний день, который я вижу, так что, недолго думая, я отправился по указанному адресу в полицейский участок. Что, интересно, она делает в Чикаго?

Я знал лейтенанта Хаузер, когда она еще была сержантом. Мы жили по соседству, учились в одной школе, да и после мне случалось наблюдать за ее карьерой полицейского. Лет ей было где-то двадцать девять-тридцать, с косметикой — двадцать пять, но где ее взять-то? Средняя внешность, узкое лицо, маленькие глазки, хотя очень красивого цвета. Никогда не представлял, что такой бархатистый бразильский оттенок можно сознательно изуродовать взглядом суки бультерьера. Хаузер ненавидела нежить на уровне маниакального психоза, она отличалась абсолютным и странным бесстрашием, и ей было самое место в слэйерском отряде. Удивительно, что она все-таки выбрала полицию.

Пожалуй, все шло бы неплохо, если бы не проведение одной операции, когда помимо монстров сгоряча ухлопали человек двадцать мирного населения. Ради одного убитого вампира Хаузер действительно была способна рискнуть жизнью, и не только своей. Поэтому ее повысили и потихоньку перевели в какое-то тихое место. Сюда, выходит.

Отчего такое злобствование? Часто у слэйеров это личное. Но если вы ожидаете душещипательную историю в духе Джека Кроу из карпентеровских "Вампиров", про горячо любимого мужа и троих близнецов, растерзанных кровожадными монстрами, то отдыхайте. У Хаузер никогда не было ни того, ни другого. Просто она от природы была стервой. И еще имела очень женственное имя — Лорейн, которое ей невероятно не шло.

В отделении было тихо и скучно. Просто неправдоподобно.

— Привет, сержант.

— Лей-те-нант!

— Прошу прощения, лейтенант Хаузер. Вы прекрасны, как всегда.

— А ты что-то бледноват, золотко. Пьянки-гулянки?

Хаузер повидала на своем веку немало нежити, но по моему поводу у нее, кажется, просто не возникло сомнений. Это как живешь всю жизнь с младшей сестрой — маленькой девочкой, пока вдруг малышка не сообщает, что выходит замуж. И ты смотришь на шее другими глазами и видишь, что ей уже двадцать... Да. Похмелье. Что-то около того.

А вот сама она не изменилась ни капли. Тот же растрепанный хвост и злобные глазенки гоблина. Интересно, я всегда так к ней относился, или теперь, когда становлюсь вампиром, начал язвить?

— В каком-то смысле, Лори.

Мы обнялись, как старые подружки. За чашкой казенного кофе я узнал, что Хаузер позвонила моя мамочка и попросила присмотреть.

Чуть-чуть опоздала, самую малость.

В принципе, я догадывался, обо всем, что услышал от нее. Фактически Хаузер оказалась без работы — стараниями мэра Диллона и Перл. Конечно, об этом она не подозревала и поэтому бесилась. Что тут скажешь, если в Чикаго за голову вампира даже не было вознаграждения... В старом добром Большом Яблоке по моей памяти платили штуку, а то и полторы. Но власти недооценили Хаузер — она может и чокнутая, но далеко не дура. Абсолютно добровольно наш супермэр дал прибежище бомбе замедленного действия. В последнее время Хаузер явно разрабатывала какой-то план, и боюсь, что он будет стоить ей жизни. Но вместе с собой она заберет в ад солидное количество чикагской нежити, а для нее это не такой уж и плохой исход.

Я уже собирался уходить, когда что-то на столе привлекло мое внимание. Я осторожно отодвинул папку. На меня смотрела компьютерная распечатка портрета Аргенти.

— Нравится? — спросила Хаузер.

— Кто это?

Мне теперь здорово удавалась непринужденность.

— Якшается с вампирами. Однажды крошку взяли за хранение наркоты, и я отпустила ее, заключив сделку. У меня таких много.

— Какая же ты умница.

Она расцвела. Все-таки глубоко под полицейской формой Хаузер женщина.

— Теперь она одна из тех, кто следит для меня за кое-кем. И если эти Кое-Кто прольют хоть каплю крови, никто меня не остановит. Ни наш полоумный мэр, ни все вампиры города. Никто.

Я ей верил. О Боже, я знал, что в этой истории кто-то должен пострадать, но не думал, что Аргенти. На секунду во мне заговорили остатки человеческого, и сразу же заткнулись. Я не мог остаться один. И не мог забыть R.I.Р. Я, именно я увезу ее отсюда, подальше от Перл. От Данте. От Хаузер. От Чикаго. Ото всех. Пусть даже Аргенти заплатит за это головой.

* * *

You think that I can never laugh again?

You'll see!

M.

Конечно, я рассказал Джоули про все — начиная с моего визита к R.I.Р. и заканчивая лейтенантом Хаузер. У меня была мысль сначала сказать Ноа, но я ее отмел. Вряд ли бы меня устроило его решение насчет Аргенти.

Он выслушал меня относительно спокойно. Потом просто встал и отправился на первый этаж. Будь я до сих пор человеком, меня еще можно было бы обмануть, но теперь я чувствовал все, что он не считал нужным скрывать. Мне было жаль бедняжку, по-настоящему жаль, но я не видел иного выхода.

Вернулся Джоули часа через два. Я нашел его сидящим перед зеркалом, и выглядел он абсолютно спокойным.

— Мы с Аргенти поняли друг друга, — сказал он, не оборачиваясь и глядя на мое отражение. — К тому же она не прошла бы Тест.

Это прозвучало просто страшно. Довольно скованно я взял со столика расческу и несколько раз провел по его волосам. Они сразу распрямились и заблестели.

— Разве тебе не интересно, что я с ней сделал?

— Мне интересно, что ты сделал со мной, Джоули.

Он снова посмотрел на меня, на этот раз не в зеркало — оглянувшись. Потом еще раз. Такое впечатление, будто увидел впервые мою посветлевшую кожу и глаза, как у лемура лори. Нет, мне не нужно было ничего вроде "ну прости, дорогой, теперь ты будешь жить вечно" — да от Джоули вряд ли и дождешься извинений. Теперь нужно было только, чтобы не сорвалась с крючка мысль, которую я пытался навязать. То, что он сделал со мной — преступление в этом городе. Мне здесь не место. Я могу стоить ему жизни. Ему и Ноа. Думай, Джоули!

— Тебе понравилась R.I.Р.? — спросил он.

Благослови Боже.

— Да. Очень. — Это была правда.

— Кажется, ты тоже ей понравился... Сейчас ведь ты нуждаешься в партнере как никто, Финикс. О тебе нужно кому-нибудь заботиться.

— А я смогу позаботиться о ней?

Джоули пожал плечами. Это у него очень мило получилось.

— Ты не можешь оставаться один, когда твоя жизнь так меняется — вот в чем я уверен, — сказал он, глядя на мое отражение.

— А ты прав, как всегда.

Я молча закончил его расчесывать. Потом обнял за шею обеими руками, не отрывая взгляда от его отражения в зеркале, и сказал на ухо:

— Будь у меня выбор, я бы остался с тобой.

Это был чистой воды порыв. Клянусь, я этого не планировал.

Несколько секунд Джоули молчал. Выражение его лица было абсолютно нейтральным. Белое Безмолвие. Наконец он сказал:

— Но у тебя же нет выбора.

Он криво улыбнулся моему отражению. Я улыбнулся в ответ. Знал бы он, чего мне это стоило...

Да знал, конечно.

— Я позвоню ей прямо сейчас.

Когда Джоули вышел, я распахнул окно, жадно втягивая воздух. И предположить не мог, что это будет так... больно, что ли. Дышать было почти невозможно, изнутри жгло, словно раскаленным железом, а слезы текли совершенно неуправляемо. Я вжался лицом в ладони, стараясь не завыть хотя бы в голос. Идиотизм. Так, наверное, чувствуют себя те, кому сказали: "Я тебя не люблю".

Интересно только, с чего бы это? Я ведь не люблю Джоули ни в каком смысле — в этом-то я больше чем уверен. И что бы я стал делать, скажи он "да"? Единственное объяснение — видимо, связь между созданием и создавшим действительно есть, и она довольно сильна. Это был голос крови, страдал не я, а та часть, которая принадлежала Джоули. Поэтому так тяжело, а может, будет еще тяжелее, не знаю. Но я переживу. И обещаю самому себе, клянусь — это мои последние слезы, теперь я буду только смеяться.

В конце концов, если бы у меня и правда был выбор, я остался бы не с ним, а с Ноа. Вот что вполне естественно.

Уже у самого выхода я вернулся. Что-то заставило меня потянуть на себя дверь, ведущую на первый этаж. Что-то — или кто-то?

Она сидела на полу, вцепившись пальцами в прутья решетки. На ней не было никаких видимых повреждений, если не считать размножившихся белых нитей в потускневших волосах. Их было так много, что они напоминали паутину, оплетающую голову.

От полопавшихся сосудов ее глаза стали похожи на разбитую тарелку.

— Аргенти, — сказал я ласково, — что ты ответила? На Тест?

Несколько секунд она всматривалась в меня, словно не узнавала. Потом сказала тихим шепотом, едва шевеля белыми потрескавшимися губами:

— Я сказала: при самозащите... При каких же еще условиях можно убить лучшего друга? Если только он не собирается убить тебя...

— Неверный ответ.

Я протянул руку через решетку и погладил ее по голове. Она медленно моргала. Казалось, все представлялось ей в замедленном темпе. Что Джоули сделал с ней?

— Я видела сон. Я не сказала ему. Не сказала Джоули. У меня бывают видения. И прозрения... Я знаю, что машина, которая ему нравилась так давно... Кадиллак Формозы. Разобьет их.

— Они разобьются в автокатастрофе? — уточнил я.

Она замотала головой, волосы налипли на лицо, но ее это не беспокоило.

— Да... Нет. Она их разобьет. Навсегда.

Что бы ни означало это странное пророчество, Джоули оно могло напугать до полусмерти.

Больше не было сил на нее смотреть. Может, я лицемер. Может, она этого и не заслужила, но порой обстоятельства решают за нас. Кто-то попадает под колеса молотилки, а кто-то выскальзывает. Я выскользнул. Мне повезло.

Сейчас нужно было просто уйти. Но отличие от Джоули, с Ноа я хотел попрощаться.

Его любимая комната была в мансарде под самой крышей. Дверь была открыта, я вошел — и обалдел. Стены были увешаны оружием. Ружья, автоматы, обрезы, одних пистолетов видов десять — словом, можно не бояться за Форт-Нокс. Ноа сидел за столом и собирал одну из игрушек — "шмайссер". Он поднял глаза, и я вдруг заметил, что уже не вижу того сияния и ослепительности, лишающих дара речи. Но на самом деле он не изменился. Изменился я.

Глаза у Ноа были очень холодные. Прямо ледяные. Зря я пришел. Неважно, кто я теперь, но он по-прежнему видел меня насквозь.

— А... Талантливый Мистер Финикс... — сказал он почти презрительно. Почти — потому что видимо ему не хотелось расходовать на меня даже презрение. — У тебя все прекрасно вышло, можешь гордиться.

Я промолчал, не двигаясь. Тогда он направил на меня собранный за долю секунды пистолет и дважды выстрелил в стену над моей головой. Сердце мое ухнуло вниз, но я все же удержался, чтобы не шарахнуться, как кролик. Я устоял.

— Я знаю таких, как ты. Ты из породы идеальных партнеров, верно? Никому не препятствуешь, никогда не высовываешься. Живя со мной, ты будешь моим отражением. С Джоули — его. С R.I.Р. — ее. Ты — как плохая копия, не сделаешь ее лучше, а будешь разделять все ее привычки и пристрастия или в лучшем случае просто молчаливо потворствовать. Благодари бога, что сейчас у меня одно на уме — спровадить R.I.Р. вон из города, пусть даже ее увезешь ты. А теперь убирайся, пока я не отстрелил тебе голову и все не испортил.

Я ничего не сказал, просто молча вышел. А что говорить, если все это истинно? По правде говоря, я не люблю перенапряг. Ноа изначально был мне не по зубам, слишком уж прочна была их с Джоули связь, на чем бы она ни основывалась. Об этом я никогда не узнаю. Но по мне, лучше жить со своей копией, чем с Джоули. Ноа слишком мало внимания уделяет психическому здоровью своего милого — его фобия, по-моему, довольно быстро прогрессирует. К тому же Джоули неизлечимый хищник, еще пару лет в этом раю, не убивая, и он съедет с катушек. Этот часовой механизм когда-нибудь все равно сработает, и кто-то из них погибнет. Может даже оба. И пророчество Аргенти тут ни при чем, это мой вполне самостоятельный вывод.

И еще до меня дошло, что я зря подставил Аргенти. Ведь узнай Ноа, что Джоули так неосмотрительно поделился со мной своей кровью, вопрос о кандидатуре для R.I.Р. даже не вставал бы. Ноа сам больше всего на свете захотел бы избавиться именно от меня, чтобы поберечь свое чокнутое сокровище от властьимущих Чикаго. Чтобы Перл ни о чем не узнала.

Что ж, у хороших мыслей есть плохая привычка опаздывать, и жаль, что кому-то это может так дорого обойтись...

* * *

Я хотел бы подарить тебе песню,

Но сегодня это вряд ли возможно.

Нот и слов таких не знаю чудесных —

Все в сравнении с тобою ничтожно.

А. Р.

Мне даже не пришлось ее искать. Она нашла меня сама. Она шла по мокрой от недавнего дождя дороге, которую лунный свет делал серебряной. Прекрасная и неукротимая, как снежная метель. Сияющая и непостижимая, как космос. Но это пока.

Джоули сказал, что она кардинально изменилась, но это было слишком мягко сказано. Ее волосы были цвета самого чистого снега. Белые кожаные брюки облегали ее ноги, блузка была почти прозрачной, и все это укрыто сверху накидкой из какого-то короткого меха, тоже белого. Я видел настоящие бриллианты. Они были жалким бесцветным гравием в сравнении ее глазами.

— Здравствуй, R.I.Р., — сказал я, — или тебя нужно называть Лу-Рашель?

— Рэйчел, — поправила она меня, — меня зовут Рэйчел. А тебя?

— Харлан.

Она произнесла мое имя, прокатывая его во рту, как конфету. Потом подошла и обняла меня за шею. Ради одного этого момента стоило пережить все, включая Стадион. Я пережил бы все еще раз. Столько раз, сколько скажет она.

— Понеси меня... Харлан.

Я подхватил ее на руки и закружил. Рэйчел была легкая, как перышко. Как снежинка. Или я стал сильнее?

— Как для тебя звучит Вегас? — спросила она, смеясь.

— Отлично, Рэйчел. Просто сказочно.

Потом я прижался губами к самому ее уху, чтобы ответить на ее Тест. Пусть для других это останется почвой для размышлений. Но теперь вы хотя бы знаете — если от ответа на вопрос: "При каких условиях ты сможешь убить своего лучшего друга?" будет зависеть ваша жизнь, то абсолютно беспроигрышный ответ все же существует. И он проще, чем вы думаете.

Я долго боролся с искушением сделать три вещи: раз — обрадовать Джоули пророчеством Аргенти; два — позвонить Хаузер или, что еще интереснее, поведать самой королеве Перл правдивую сказку о доме на улице Линкольна. И три — рассказать обо всем Рэйч. Потому, что она тут же сделала бы все это за меня.

В конце концов, я подавил искушение. Будь снисходителен, Харлан. Пусть еще поживут. Что-то подсказывало мне, что их счастье продлится не так уж долго.

Она сказала, что мне должно быть очень плохо, раз Джоули оставил меня так рано. Странно — но я этого почти не ощутил. Может, потому, что она была со мной?..

Когда-нибудь мы вернемся сюда. Когда-нибудь наступит время и Нью-Йорка. Мы перетанцуем во всех ночных клубах. Мы даже устроим пикник на Стадионе. Будет время для всего. Много, много времени... А сейчас я хотел одного — добраться до ближайшего салона и уничтожить мой мышиный цвет волос. Рэйчел думает, что мне просто идеально пойдет красный. Заметили? — я больше не боюсь красного. Я стал любить этот цвет. И этот вкус.

энд

Какая в сущности смешная вышла жизнь,

Хотя, что может быть красивее,

Чем сидеть на облаке и, свесив ножки вниз,

Друг друга называть по имени...

В.Г.

2000

Все эпиграфы принадлежат их владельцам

1

13