Покажите мне другой глобус

Положим, деньги из Олежека он вытряс. Вырвал, можно сказать, из пасти. Но теперь Титель никогда не забудет про эти деньги. Завтра же выяснится, что он, Тёмка, сорвал Тителю сделку века, разрушил великие планы, поломал бизнес-карьеру. Что Олежек проявил нечеловеческое благородство, отдав по первому требованию — да, да, это будет подаваться именно так — эти чёртовы деньги. А дальше получится так, что он, Тёмка, виноват перед Олежкой по гроб жизни. Образуется ещё одна ниточка, привязывающая его к этому хмырю — дурацкое чувство вины и мнение знакомых. Не говоря обо всём остальном, включая Люсю... — он по инерции додумал мысль до конца, и горло сжала непереносимая тоска.

Сыто взрыкнул породистый мотор, и на дорогу вывалилась чёрная холёная машина неизвестной Костылькову марки. На борту сверкнула эмблема: белая звезда с разными лучами, в ней — непонятное, синее и оранжевое.

Костыльков покорно отодвинулся с дороги. И очень удивился, когда машина тормознула и встала аккурат напротив. Впрочем, удивление было недолгим: Тёмка сообразил, что в крутой тачке сидит чей-нибудь личный водитель, который оставил барина на фуршете, презентации или просто в кабаке, а сам потихоньку бомбит. Денежка-то лишней не бывает даже у барского водилы, уж такие дела.

Дверцу он открывал уже в полной уверенности, что дела именно такие.

— В Центр. Пятьсот, — сказал он, понимая, что за пятьсот он в такую машину даже не сядет.

— Полторы, — ожидаемо отозвался водила. У него был какой-то странный акцент -слава Богу, не кавказский, а что-то вроде прибалтийского.

— Тут через третье кольцо нормально. И пробок нет, — поднял тему Костыльков. — Семьсот.

— Машину видишь? — предъявил шофёр законный козырь.

— Тысяча, больше не могу, — попросил Костыльков. Очень хотелось в тепло и уехать. — Или сорок долларов, — зачем-то добавил он, вспомнив про мятые бумажки: там были десятки.

— Доллары? Сорок баксов — садись, — предложил водила. — Повезло тебе.

Костыльков решил не кобениться и сел. Мотор уркнул, и машина поплыла по белой дороге.

— Куда? — уточнил водила.

— На Новый Арбат... хотя... ладно, давай на Тверскую, — передумал Костыльков.

— А конкретно? — не отставал водила.

— Да где-нибудь там высадишь. Я посидеть хочу, выпить, — признался Тёмка. — На Тверскую давай.

— Там выезда нормального нет, — сказал водила. — Всё перерыто. Пристегнись.

— Где перерыто? — не понял Тёмка, вытягивая ремень безопасности.

— А, ёшкин кот. Это не там перерыто, — водила хлопнул себя по лбу. — Всё равно, полчаса как с куста... Знаешь, я, пожалуй, срежу. Доедем за десять минут, ну пятнадцать. Немножко нарушим.

Костыльков подозрительно покосился. Доехать за пятнадцать минут отсюда до Тверской было невозможно, даже по пустому городу.

— Сейчас соображу, — бормотал шофёр, — это мы туда, потом туда... Нормально выедем. Извини, — сказал он, — я радио включу.

Тёмка промолчал — ему было всё равно. В голове снова захороводили Кол, Олежек, Люська. Похоже, этот вечер он проведёт с ними. Ну, под черепом.

— Ретро-Эф-Эм! — нараспев объявил голос из говорильника. Забренчал какой-то кислый музон.

Костыльков попытался отвлечься и настроиться на конструктив. Ему нужна работа. Не менее чем на три штуки в эквиваленте, лучше больше, и чтобы без геморроя. Чистая работа за столом. Такой работы в Москве не то чтобы завались, но хватает. Беда в том, что на такую работу устраиваются через знакомых, а он, Артём Костыльков, прогрёб все полезные знакомства на десять лет вперёд. В основном благодаря Олежеку и его компашке...

Радио тем временем задринькало какой-то пряной мелодией с восточным колоритом. Музычка была заунывная, но приятная.

"Мерс" резко прибавил скорость — так, что Костылькова вжало в сиденье. Тёмка оглянулся на водилу и удивился: тот сидел за рулём с отрешённым лицом и выжимал газ.

Тогда Тёмка поднял глаза на пейзаж. Он был странноватым: очень ровная дорога, полностью расчищенная, прямая и на вид твёрдая, как немецкий штык. Вокруг стояли дома без единого пятнышка света — наверное, какой-то новый район с элитками, только что застроенный и не заселённый. В последнее время Тёмка перестал узнавать город.

Показался мост. Костыльков невольно залюбовался сооружением: строили явно не наши, больно уж лихо была выгнутая металлическая дуга.

"Мерс" взмыл по отточенному лезвию моста, на секунду завис в верхней точке и полетел вниз. Костыльков схватился за подлокотники, и вовремя — водила резко затормозил.

Радио вдруг сообщило густым колодезным басом: "...генерал-губернатор Тверской земли принял в своей резиденции..."

Водила поморщился и закрутил ручку. Стало тихо.

— Это мы на Ярославку выехали, что-ли? — подал голос Костыльков.

— Ну я предупреждал — срежу, — туманно объяснился водитель. — Сейчас дорога плохая, — предупредил он, — быстро нельзя. Ничего, проедем. Я тут начальство вожу...

Тёмка глянул в окно. Они ехали по укатанному снегу мимо приземистых домиков, крепко сидящих в снегу. "Однако, навалило" — с удивлением подумал Костыльков.

— Хороший ты шофёр, — уважительно сказал Костыльков.

— Водитель, — с обидой в голосе поправил водила. — Шофёром никогда водителя не называют. Ты ещё автолюбитель скажи...

Тёмка примирительно засмеялся. Внезапно ему очень захотелось ссать.

— Слушай, — попросил Костыльков, — ты не мог бы тут встать? Отлить надо...

Водитель хмыкнул.

— Не надо, — сказал он. — Тут люди сердитые.

Словно в подтверждение этой мысли в борт машины что-то ударило. Судя по звуку, не камень — скорее, снежок. Выходить расхотелось. Кто-то запустил ещё один снежок вслед, тот несильно бумкнул о багажник.

В машине было тепло, даже жарко. Тёмка расстегнул куртку.

— Развилочка, — бормотал под нос водила, — развилочка тут... Как бы в пробку не встать... нарушить придётся...

— Может, не надо нарушать? — спросил Костальков. Он боялся людей в форме и связанных с ними проблем.

— Да фигня, — отмахнулся водила, — не первый раз... Вот свернуть куда, не помню. Первая, третья...

— Третья что? — не понял Костыльков.

— Осевая, — непонятно сказал водитель, выкручивая руль влево. — Ладно, плюс-минус... Ща глянем, на каком мы свете, — он опять выкрутил радио на полную и начал переключать каналы.

Салон заполнил низкий мужской голос, который, глумясь, перекрикивал кривой, бесноватый музончик. Услышав его, Костыльков вздрогнул: это было что-то очень знакомое — и очень чужое.

Прислушавшись, Тёмка начал разбирать слова.

" — ...И замутит-закрутит хуйня:

На рассвете полюбят меня,

Но высокая стоимость дня-я-я

Зовёт меня в ночь,

Зовёт меня в но-о-очь!" — музычка, и без того похабная, подъелдыкнула певцу каким-то совсем уж неприличным звуком. "В хрен, что-ли, свистнули?" — подумалось Тимке.

— Первый нью-йоркский альбом, — сообщил водитель, прикручивая громкость. — Злой он там стал... Погодь, — подозрительно покосился он, — у вас Цой жив?

— Цой жив, — механически ответил Тёмка.

— Ага, — чему-то обрадовался водила, — значит, правильно едем.

Машину тряхнуло. Радио внезапно заткнулось.

— Быстренько, — озабоченно сообщил водила и рванул так, что у Костылькова перехватило дыхание. По бокам полыхнуло разноцветным неоном. Магнитола разразилась длинной тирадой на английском, поперхнулась, умолкла. Внезапно в динамике заверещали, как резаные, какие-то скрипки.

— Я же говорил, срежем, — довольно сказал водила, выруливая на Тверскую из какого-то малозаметного переулочка. — Ну, куда тебе?

— Круто. Да где-нибудь здесь, — сказал Костыльков, отсчитывая сорок долларов зелёными десятками. — Спасибо.

— Удачи, — отозвался водила, уже думая о чём-то своём.

Вытряхнувшись из салона, Костыльков застегнулся и потряс головой. В голове стоял лёгкий туман, непонятно отчего — кажется, у Олежека он лишнего на грудь не брал, солонка с водкой не в счёт. Наверное, разомлел от тепла, подумал он, решительно встряхнулся и двинулся вверх по Тверской.

Было светло от фонарей и рекламы. Сверху мусорило снежными паутинами. Тверская, несмотря на время, казалась полупустой. По левой полосе тащилась оранжевая мусорка, по правой, рядышком, неспешно ехал гелендваген, за спиной которого бибикала, изнывая, малиновая хонда. Всё вокруг было знакомо, привычно и ненавистно, как изжога после порошкового кофе.

"Куда бы завалиться?" — прикидывал Тёмка. Можно в "Бункер". Там рядом ещё японское заведение — этот, как его, "Сад камней". Ещё был какой-то пивняк, но он в переулке. И наверняка забит. Вечер пятницы, как-никак. Везде ломы народу и негде встать, не говоря чтоб сесть.

Он остановился перед огромным рекламным щитом, подсвеченным изнутри. Блондинка с большой грудью держала мобильник и смотрела на него как на шоколадный торт. Присмотревшись, Костыльков увидел, что мобильник — та самая навороченная Моторола, та самая, которую пытался всучить ему Сухарянин.

Тёмка подумал о рекламщиках. Можно отменить что угодно, кроме инстинктов. Инстинкты отменить нельзя. На девушку с большим выменем мужики всё равно будут смотреть, даже понимая, что это замануха, чтобы продать дурацкую железку. Универсальный соус для любых продаж. Сволочи они всё-таки.

Пройдя ещё немного, он остановился около входа в Елисеевский, откуда шёл приятный глазу неяркий свет. В принципе, можно было бы зайти: сумма на руках позволяла отовариться по-взрослому. Однако, это противоречило исходному плану — бухнуть в кабаке. Чуть подумав, Костыльков отдал предпочтение начальной идее и направился к "Бункеру".

Костыльков подумал, что у него совсем не осталось русских денег, и надо бы найти обменку и купить рубли. Потом вспомнил, что у него ещё лежат в загашнике три тысячи, на всякий случай. Самое время их проесть, а там видно будет.

Он перешёл Козихинский и направился было в "Бункер", но в последний момент решил зайти в "Сад камней". Он давно не ел японщины и был в принципе не против освежить впечатления.

В "Саду" всё было как в обычных московских едальнях с восточным колоритом. Народу было достаточно, но не битком. Тёмка удачно оккупировал маленький столик у окна, устроился в кресле — они были широкие и удобные — и приготовился ждать официантку.

Долго скучать не пришлось: буквально через полминуты перед ним нарисовалась девушка в шёлковом халатике — судя по кукольной внешности, не киргизка, а, как минимум, китаянка. Похоже, заведение было приличное и лицо держало уверенно.

На блузке официантки красовался бейджик с надписью "Yuki".

— Здравствуйте, — девушка сверкнула белозубой улыбкой, — "Сад Камней" и я счастливы видеть нового гостя. У вас есть пожелания?

— Пожелания есть, — улыбнулся Тёмка. — Меню.

Девушка посмотрела на него искоса, как сорока.

— Может быть, сакэ, сливовое вино... водку? И сашими из угря? — она склонила голову, как бы заранее покоряясь капризу дорогого гостя.

Тёмка удивился: он и в самом деле собирался взять именно это.

— Хорошая идея, — одобрил он.

— Водки двести? — улыбнулась девушка. Тёмка машинально отметил, что грудки у неё были очень даже ничего — маленькие аккуратные холмики, соблазнительно натягивающие шёлк.

— Вы читаете мои мысли, — сказал он. — Побольше васаби. И побыстрее.

Девушка снова улыбнулась и ушла. Через пять минут она вернулась с графинчиком, стопочкой и сашими.

Костыльков вымочил кусочек угря в ванночке с соевым соусом, отправил в рот. Положил туда второй кусочкек, взял стопку, посмотрел на просвет, выпил. Водка прокатилась по горлу, как круглая серебряная льдинка, ничего не поцарапав. Только тут Тёмка вспомнил, что забыл спросить о названии. Может быть, ему подсунули что-то дорогое? Хотя ладно, финансы позволяют... Он расслабился и принял ещё капелюшечку.

— Желаете кока-колы? — снова спросила девушка. — Первый бокал за счёт заведения.

Костыльков хотел мотнуть головой — кока-колы не хотелось. Потом подумал насчёт халявы и всё-таки кивнул.

Через несколько секунд появилась ещё одна девушка, очень похожая на первую, с бейджиком "Amika", и протянула бокал с холодной колой, стреляющей крохотными пузырьками.

— У вас отличное обслуживание, — не удержался он от банального комплимента, взял бокал. Кола была правильно охлаждённой и довольно свежей.

— Пожалуйста, ознакомьтесь с картой роллов... — щебетала японка-китаянка, извлекая из складок халатика какую-то цветную раскладушку.

— Вот что, — решительно заявил Костыльков. — Как вас зовут по-настоящему?

— Амика, тут же написано, — девушка сделала губки гусиком.

— Амика, я пришёл выпить. Закуску сами придумайте. В пределах тысячи, ну полторы, — добавил он.

— О, сейчас мы всё устроим, — халатик чуть раздвинулся, и Тёмка чуть не выронил бокал: под тряпочкой мелькнуло и пропало голое бедро.

"Ну ни фига ж себе", — подумал он и приготовился ждать.

Ждать пришлось недолго: обслуживание было и в самом деле на высоте. Через пять минут перед ним красовалась доска с роллами, крохотными мисочками с прозрачными ломтиками рыбы и кальмаров. А прекрасная Амика, поигрывая рукавами халатика, медовым голоском осведомилась, умеет ли уважаемый клиент есть палочками, или ему нужно помочь, — тут она подмигнула.

Тут до Тёмки, наконец, дошло, что он спит. Это сон, самый обычный сон, только очень реалистичный. И доллары, и водка, и всё прочее ему просто снятся, а сейчас его потянет на эротику. И нужно пользоваться таким счастьем. Потому что наяву его ждёт всё то же постылое паскудство.

На всякий случай он решил проверить, точно ли он спит. Сначала — ущипнув себя за колено. Вроде бы ничего особенного не почувствовал — хотя щипок через джинсы был, честно говоря, неубедительным. За открытые части тела Костыльков себя щипать побоялся: вдруг проснётся, просыпаться не хотелось. Тогда он решил воспользоваться приёмом, о котором ему как-то рассказал Сухарянин: если ты осознал себя во сне и понял, что спишь, то можешь управлять сновидением.

Тёмка уставился на Амику и представил себе, что она сейчас качнёт бедром влево. Бедро и в самом деле качнулось влево. Костыльков осмелел и представил себе, что девушка сейчас погладит его по голове. Амика вроде бы заколебалась, но секунды через две протянула к нему узенькую ладошку и осторожно провела по макушке.

"Точно сплю", — с удовлетворением подумал Костыльков и вообразил во всех красках, как Амика садится к нему на колени.

На колени Амика всё-таки не села, но уже через пару минут уже прижималась к нему бочком, и, полуобнимая за плечи левой рукой, ловко отправляла ему в рот разнообразную снедь. Шёлк халатика был очень горячим.

После калифорнийских роллов Тёмка осмелился положить руку на талию девушки. Та только крепче прижалась к нему, не переставая работать палочками.

Дальше всё было просто чудесно, пока Юки не принесла счёт на шесть тысяч пятьсот пятьдесят. Внизу синела надпись — "вознаграждение официанту приветствуется, но остаётся на ваше усмотрение".

— Проблемка, — признал Костыльков, разглядывая бумажку. — Нет рублей. Сейчас пойду менять. Может быть, вы так... без размена... возьмёте, — добавил он просительно, мысленно нажимая на то, чтобы девушка согласилась пойти навстречу.