Да, к сожалению. Это именно так... Убирая его, несмотря на все прежние неоспоримые заслуги, я как раз и думал о нашем с тобой более тесном сближении, отодвигая главного проводника интересов галльского капитала, коим он стал в последние годы. И, судя по всему, галльского духа, тоже. Конечно, я позаботился о том, чтобы не оставить у него горького осадка, однако прежних доверительных отношений между нами уже не будет. Он слишком горд, и был слишком... огорчен неожиданностью этой отставки. Но, да бог ему судья в его гордости. Главное, чтобы помнил, что в остальном — судья я...

Пикантность момента в том, что если бы я подписал наш торговый договор в том виде, как предварительно согласовали его Витте с Бюловым, это было бы лишним аргументом для подрывного элемента в антигосударственной агитации, а значит, работало бы на руку японцам. Да и у тебя в России противников бы резко прибавилось, что, как я полагаю, идет вразрез с Твоими желаниями. Зато порадовало бы и Париж и Лондон. Удивительно, как этого не увидел столь дальновидный и многоопытный Бернгард? По секрету: я поручил ответственным офицерам и чиновникам начать разбираться с этим вопросом. По-моему, Сергей Юльевич так и не смог мне забыть его отставки из министерства финансов и связался с весьма неприятными личностями, чьи идеи колеблются от введения парламента, в лучшем случае, такого как у тебя, а в худшем, — до полного кровавого якобинства.

— Мой дорогой, с учетом твоих сегодняшних обещаний в отношении моих промышленников и грядущего разрешения наших угольных и рудных проблем, я готов и сам заткнуть глотку всей этой гавкающей братии в Рейхстаге. Даже картечью гвардии, если сильно попросят! Хотят роспуска — они его получат! Господи, как я иногда завидую тебе, что в России нет этого гнусного парламетского рудимента бисмарковских заигрываний с плебсом! И с всякими мелкими князьками, нацепившими на себя фиглярские коронки, позволяющие себе надувать губы на Пруссию и ее короля!

Что касается фон Витте, здесь ты волен решать. Он твой слуга... Как ты помнишь, именно в этом смысле высказался твой покойный отец, когда мне пришлось расстаться с князем Бисмарком. Да и Авелана с министерства, по правде говоря, ты убрал правильно. Этот старый конь давно застоялся и зажрался овса. Галопа от него не дождешься, как не гоняй. На колбасу! Но вот Алексей Александрович... Как ты смог решиться на такое, Никки? Или, все-таки, мой глас наконец-то услышан? И твоя вера в добродетельную верность Марианны, после ее лондонских похождений этой весной, поколебалась?

— С дядей Алексеем было очень трудно. Ты даже не представляешь, чего мне это стоило... Но дело нужно было выправлять. А у него и со здоровьем не все ладно, да и если ты газеты наши видел... Ну, по поводу его француженки-балеринки, всех этих ее побрякушек да мебелей. Уже ведь до полной наглости дошло. Со всякими пошлыми сравнениями. Я едва сумел замять. Да еще в военное время, когда каждый рубль для Кронштадта или Артура под увеличительной лупой, о чем я всех предупредил лично!

— Ну, во-первых, твоя Мати всегда была куда скромнее и дальновиднее этой галльской дуры, — Вильгельм многозначительно взглянул на кузена, — А во-вторых, я за подобные фортеля сажаю шелкоперов в крепость. Сразу. Чтоб другим не повадно было. И тебе советую не либеральничать. Меня беспокоит только как тебе все это, особенно отставка Витте, отольется со стороны вдовствующей императрицы и остальных дядьев.

— Объяснения с мама мне так и так предстоят нешуточные. Или ты думаешь, что о нашем сегодняшнем чаепитии не доложат? Но другого выхода по генерал-адмиралу просто не было. По Витте я тебе уже все рассказал. Кстати, по поводу предвоенных "успехов" Алексея Александровича и его протеже Авелана с Абазой, ты и сам должен быть в курсе, какой бардак творился в министерских и дальневосточных делах. И еще попытались все на Алексеева свалить. Слава богу, что я сам решил во всем разобраться. Кстати, я ведь на многие заседания Особого комитета фон Гинце специально приглашал...

— Да, он мне докладывал регулярно. И, честно говоря, я понял это твое решение как подлинную открытость союзника, а не просто брата и друга! Не говоря уж о твоих планах по морской артиллерии. Но это — отдельно. Здесь у меня к тебе прямо куча вопросов. И, уж извини, но напомню — если бы ты тогда, четыре года назад, заказал броненосцы моим заводам, сейчас бы весь твой флот был в Порт-Артуре. И громил японцев. А ты не мучился бы проблемой соединения трех эскадр.

— Именно, мой дорогой Вилли, ты как всегда все схватываешь на лету. Именно — как брата, друга и союзника. Та весенняя история с французскими игрищами вокруг "24-х часов" теперь будет памятна мне всегда, как и затяжка с кредитом именно тогда, когда мне действительно срочно потребовались деньги! Про подписание ими апрельского договора с дядюшкой без каких-либо консультаций с нами, я вообще молчу. А с другой стороны — все то, что ТЫ делаешь сейчас для России.

— А сколько раз я тебе говорил, Никки, что только вместе мы сможем обеспечить нашим народам их подлинно великое, заслуженное трудом, умом и кровью место в Мире? Сколько раз!? А сколько раз я доказывал тебе, что все, чего хотят франки, это посадить тебя в долговую кабалу, ради выполнения твоими руками заветов Гамбетты.

— Много. И всякий раз я убеждался в том, что ты прав.

— Вот!!! Только почему ты сказал "гнусной войны"? Победоносной! Я прикрыл тебе спину в Европе, и теперь ты спокойно утвердишься на Тихом океане. И если хорошо все пойдет у Макарова, Чухнина и Гриппенберга, то возьмешь у желтомордых Токио, сполна рассчитавшись с этим неблагодарным кривоногим народцем. Этих азиатских прихвостней Джона Буля, давно уже пора втоптать в средневековье латным сапогом! Чтоб сидели на своих островах и носа оттуда не показывали. Китая им, Маньчжурии захотелось! Ясно, что из Маньчжурии ты теперь не уйдешь. И из Кореи их гнать! Да и мне с твоей поддержкой много спокойнее будет за наше маленькое предприятие в Киаочао.

Я не сомневаюсь, Ты раздавишь этих макак как слон черепаху, только брызги полетят в англичан с янки! — Вильгельм явно входя в раж грохнул кулаком здоровой руки по краю стола, -И еще в этих британских лизоблюдов лягушатников! Спасибо, что открыл нам с Тирпицем глаза на интриги их и нашего коварного дядюшки Берти с этим "Сердечным согласием". DИgueulasse! Но ведь получается, что ты и сам убедился в том, каковы эти союзнички на самом деле. А сколько раз я тебя предупреждал?

Помни, дорогой мой Никки: Я всегда готов быть тебе опорой. Это не только завет моего великого деда. Это и моя принципиальная позиция — святой долг христианских монархов поддерживать друг друга в борьбе с восточным варварством. И я пойду до конца в его исполнении! Это только неблагодарный Вальдерзее вопреки моим приказам позволял себе миндальничать с этими средневековыми чудовищами! А мы с тобой... — Вильгельм явно заводился, собираясь развить тему крестового похода белой расы против азиатов в один из своих знаменитых монологов-лекций часа на полтора, способных закомпостировать мозги и ввести в ступор кого угодно. Однако Николай, до сих пор всегда стоически переносивший эту пытку, вежливо остановил начинавшееся неконтролируемое словоизвержение кузена в самом начале.

— Дорогой Вилли. Мне сейчас не до наполеоновских планов. И не до патетики. Сначала нужно, чтобы мои эскадры успешно соединились, не дав японцам поколотить себя поодиночке. И чтобы Безобразов прочно оседлал пути подвоза в Японию вооружений и мяса из Америки, и риса из Индии и с Филиппин. Хотя я вполне уверен в нем, как и в Макарове, Чухнине и Рудневе, кошки на сердце скребут... Ты зря, кстати, так о действительно заслуженном и талантливом фельдмаршале. Я не могу согласиться с такой оценкой. Просто ОН там был, а ты — нет. Я там тоже был. Хоть и не долго. А как говорят знающие люди: "Восток — дело тонкое"...

— Ага. Был! Как званый мирный августейший гость. И чудом уцелел! А у него было все! Были корабли и солдаты шести держав. Было право быть неукротимым воином и суровым судьей... — усы Вильгельма грозно вздернулись, вены на висках вздулись, ноздри трепетали как у рыцарского коня у ворот ристалища, а глаза изливали неукротимый праведный гнев. То ли на азиатов, то ли на опального беднягу-фельдмаршала, то ли на Николая, столь бесцеремонно прервавшего, возможно, один из самых гениальных застольных экспромтов кайзера, из-за проблемы недопущения которых в печать канцлер Бюлов поимел инсульт (слава богу, не смертельный), статс-секретарь МИДа Рихтгофен скончался от инфаркта, а друг и советчик граф Эйленбург превратился в затравленного неврастеника...

— Да я не об этом, Вилли. Понимаешь, они ведь вовсе не варвары. И тем более не звери. Они просто другие... И со своей стороны как на варваров смотрят на НАС. Варваров жадных, жестоких и двуличных. Вот в чем дело...

— ЧТО! Желтые коротышки не вар... Нет Ники! Нет! Ты здоров ли!? Это же не люди! То есть не вполне люди, они же как кровожадные животные. Они же... — Вильгельм, казалось, обалдел от услышанной из уст царя чудовищной ереси.

— Милый кузен... Бога ради не распаляй себя так. Прости, что сам того не желая взбудоражил тебя. Не нужно нервничать. Прозит... — Николай быстро разрядил обстановку самым проверенным способом.

— Ух... Райский напиток... Черт! Как это твои научились делать его лучше галлов? Мои сколько не бьются — все без толку! Хоть, ты знаешь, я не особый ценитель крепких напитков, но ЭТО действительно божественно...

— Горы и солнце, дорогой Вилли. Теплый морской воздух и южное солнце Араратской долины. Подвалы старой крепости в Эривани. И еще человеческий труд и талант. Хочешь, я тебя познакомлю. И даже все покажу там... Если по вкусу — скажи сколько нужно ко Двору, пришлем. Только не поминай нечистого всуе... Господи, прости, — Николай набожно перекрестился.

— Конечно, Никки! Я поручу Эйленбургу, пусть определятся. И пусть французы завидуют! А в Крыму я давно хотел побывать. Я, кстати, наслышан о роскошных крымских виноградниках. Даже галлы это признают. И, в конце концов, будет здорово, если мои поучатся, может быть и у них выйдет что-то путное.

— Вот только лукавить не надо, дорогой Вилли! Напрашиваешься на комплименты в отношении твоего превосходного рейнского? Или это такая очередная тевтонская военная хитрость? И не надейся. Мешать мы сегодня их не будем. Так на чем ты меня перебил?

— На макаках, Никки. И все-таки давай-ка еще по одной...

— Да... Конечно. Но пока на этом остановимся, договорились? — Николай поднял свою рюмку, и чокаясь с кузеном подумал: "А Банщиков и тут оказался прав, со своей наукой — психологией. Удалось перебить его настрой на эмоциональном взлете — и точно! Сдулся как проколотый мяч для футбола! Значит скоро дозреет и для серьезного разговора... Страшно подумать, ТАМ это преподают в университетах..."

Так значит, на макаках... А почему, собственно, на макаках? Просто нам, европейцам и христианам, привычно считать безусловно враждебным то, что мы не в силах, или не хотим понять. Объявлять это ересью, ходить в крестовые походы, резать, сжигать на кострах, четвертовать... По своему внутреннему убеждению ставить их априори ниже себя, награждать унизительными кличками... Только правильно ли мы поступаем? В наших ли интересах такая высокомерная зашоренность и спесь, не ослабляем ли мы этим собственную позицию?

Перестань, пожалуйста, так на меня смотреть, разве все, о чем я говорю — это не так? Мы объективно обязаны были куда серьезнее относиться к народам востока еще до того, как начали там свои предприятия. Другое дело, что от смены нашего к ним отношения, они не перестанут быть в данный момент нашими противниками и врагами. Но присматриваться к врагу нужно серьезно, чтобы понять чего он хочет и на что способен. Я совершенно искренне полагал, что японцы НИКОГДА не нападут на Россию. И что? Война, знаешь ли, лучше розог всех учителей вколачивает серьезное отношение к противнику. Пулями и снарядами.

И уж коли ты сам начал с Востока... Позволь мне кое что порассказать тебе из того, что я сумел узнать и понять за те месяцы, что мы с тобою не виделись. За месяцы не праздности и довольства, поверь мне, а неожиданного и сурового испытания. Вернее, испытаний... Но сначала давай пойдем покурим на балкон, на ветерок, а то жарковато тут. Солнце печет сегодня немилосердно, почти как в тропиках.

— Вот поэтому я и предпочитаю ходить летом на север, к норвежским берегам. И там такая волшебная красота... Такой прозрачной воды, говорят, нигде больше нет. Ты, в конце концов, хоть разок составишь мне компанию? Или опять дела и все такое? Кстати, что курим сегодня?

— Вилли, обещаю: обязательно выкрою время. И когда мои будут гостить в Дании, сходим на север вместе. Но не во время войны, конечно. Сначала разберемся с этим всем... Курительный столик и кресла на балконе. Там ты и убедишься, что нас ждали, — Николай с улыбкой встал из-за стола, привычно разглаживая свой пышный ус.

— Ты что, собрался воевать с япошками до следующего лета? Полноте! Они пришлют послов в тот же день, когда твой флот соединится в Порт-Артуре! Или американцы с англичанами примчатся в качестве посредников.

— Если честно, то вот этого-то я и боюсь больше всего... Пойдем, пойдем на воздух.

* * *

Балтика нежилась от последнего тепла уходящего лета. До самого горизонта лениво катились ее сине-серые волны, украшенные россыпями блесток солнечных зайчиков и пенными гривками изредка мелькающих барашков. Довольно сильный, но ровный ветер не помешал Николаю раскурить папиросу, которую он привычно вставил в мундштук своей трубки. Вильгельм же, прежде чем грузно опуститься в свое кресло, довольно долго провозился с выбранной им сигарой, но вот, наконец, и он выпустив из ноздрей струю благородного дыма, на мгновение откинулся назад, на спинку уютного, укрытого великолепным пледом плетеного кресла, устроил поудобнее свою левую руку, и полуприкрыв глаза, отдался неземному для курильщика наслаждению — изысканному купажу кубинского и египетского табака...

Минуты две-три только крики чаек, шипение воды в кильватерной струе, тугие хлопки невидимого из-под тента кормового Андреевского флага над головой, да мерный, низкий гул двух могучих винтов внизу дополняли вечернюю нирвану императоров. Слева, в туманной дымке угадывались очертания лесистых берегов Готланда, прямо за кормой "Александра" грузно рассекал его пенный след могучий корпус "Суворова". Многобашенная громада мателота совершенно скрывала за собой "Орла", о присутствии которого можно было догадаться только по сносимому на правый борт дымному шлейфу, четко видимому чуть пониже "суворовского".

Германские броненосцы успели вновь сманеврировать и теперь шли справа, в параллельной русским кораблям колонне, на их подветренном борту. Стандартные, на глаз неотличимые, гармоничные серые силуэты. Светлый дым, срывающийся с верхушек труб, говорящий как о безупречном состоянии котлов, так и о прекрасном качестве угля. Как оловянные солдатики из одной коробки, из одной литейной формы... Любимые игрушки императора...