— Да ведь ты всегда побеждаешь в скачке или на мечах, как бы я не старался! — светловолосый рыцарь рассмеялся, но ей послышались в этом смехе две-три фальшивые ноты. — Зато я уж разойдусь в стрельбе из лука или в башнях! Но мы, кажется, здесь на одни!

Черноволосый рыцарь обернулся и глянул на Мириэль, и она увидела его глаза — огромные, почти девичьи, прозрачно-серые, как вода вечерних озер, как сумрак летнего вечера, так не вязавшиеся с жестким ртом, резкими движениями и разворотом плеч и спины, приобретаемыми, как она потом узнала, из-за почти постоянного ношения тяжелых боевых доспехов.

— Кто вы, прекрасная дама? — спросил рыцарь и, не дождавшись ответа — у нее язык будто прилип к гортани, подошел ближе и поклонился — слегка склонил голову. — Прошу простить меня за неучтивость, но ваша красота затмила мой разум настолько, что я даже не назвал себя. Пред вами Фаразон, сын Гимилхада, и, клянусь своей кровью, более прекрасного цветка, чем тот, что сейчас я узрел здесь, я не встречал раннее ни на Острове, ни в Темных Землях!

Его слова были для ее сердца каплями живительного дождя, падающими на растрескавшуюся и истосковавшуюся по влаге землю.

— Я Мириэль, дочь Тар-Палантира, и, как мне говорили, вы слишком прославились в... цветоводстве, чтобы ваши слова можно было принять за что-то большее, чем учтивость, родич! — она сумела наконец-то улыбнутся.

Он рассмеялся и, подойдя еще ближе, поцеловал ей руку и посмотрел ей в глаза.

— Вы бросаете мне вызов, прекрасная дама и родственница? Пусть так, но берегитесь! Я опасный противник!

Его последние слова прозвучали совсем тихо, и ей почудилось, будто они — он и она — остались одни во всем Эа.

— О принц, я не попрошу пощады.

И только сказав это, она заметила, что спутник принца, Арбазан, все это время не отрываясь смотрит на нее.

Вздрогнув, она провела рукой по лбу и, отгоняя воспоминания о тяжелом липком взгляде Арбазана, спросила у Белдис:

— Скажи, милая моя, а не собираешься ли ты замуж?

Вопрос поразил девушку настолько, что она чуть не выронила зеркало, которое держала перед Королевой.

— Нет. Но почему вашему величеству было угодно об этом спросить? Или я не угодила вам и вы желаете отослать меня прочь?

Глубокое волнение в голосе Белдис тронуло Ар-Зимрафель. Да, пожалуй, девица искренне привязана к ней!

— Нет, дорогая, конечно нет. Ты не можешь не угодить мне — я люблю тебя и никогда не рассержусь на тебя. Да я не могу и подумать, чтобы ты совершила что-то, что не понравилось бы мне. Спросила же я об этом потому, что ты молода и я не могу заставить тебя вечно сидеть у моих ног — это было бы глупо и жестоко. Я не хочу уподобляться Анкалимэ. При дворе много рыцарей, и любой сочтет за честь взять в жены девицу из Дома Беора, нашу родственницу, пусть и дальнюю. Так что если кто-то тебе по нраву...

Еще не договорив, она увидела, что Белдис качает головой, и замолчала.

— Я благодарю ваше величество за милость ко мне, но я не хочу замуж. Видите ли, пока я не смогу стать женой того, кого полюблю, я не стану ничьей женой. Союз без любви мне отвратителен, хотя, быть может, здесь, в Арминалете, это и назовут глупым. Но это наверняка будет не ваше величество!

Внезапно Королева рассмеялась, и это был безрадостный смех — звуки вылетали из груди Зимрафели с натугой, будто кто-то колотил по пустой бочке или где-то выла раненная собака. Белдис со страхом подняла голову и замерла, увидев глаза Королевы. В них стояла не проходящая боль.

— Назову, милая моя, назову первой, и не смотри на меня так, будто я выжила из ума! Когда-то я думала так же, как и ты, и расторгла обручение с тем, кого не любила, но кого мне избрали, чтобы стать женой единственно любимого. Именем Единого я клялась, что не стану ничьей женой, кроме того, кому я поклялась и кому отдала всю себя, и настояла на своем, безумная! Я, которая могла бы быть его Королевой и вечной госпожой, которая могла бы приказывать, поставить любые условия, заставить его бороться за малейшую мою милость, маня его властью, как приманкой, сделать с ним что угодно, я пожелала стать его женой, а значит, его служанкой, и посмотри на меня сейчас! Есть ли во всей Арде создание более несчастное, чем Королева Ар-Зимрафель? Даже последняя поломойка может воззвать ко мне и просить защиты, а к кому взывать мне? К Единому, которого нет и от которого я сама же и отреклась? Или к Морготу, который отвернется от меня за мою глупость и слабость? Во мне нет сил даже оборвать то жалкое, что у вас зовется "славной жизнью великой и прекрасной Королевы Йозайана", и я продолжаю цепляться за последние крохи надежды, не понимая, что давно уже они зачерствели и рассыпались в прах! И это я, которая вышла замуж по великой любви! Воистину, иногда я жалею, что во мне не бьется такое же сердце, как в груди Княгини Хианрустара!

Белдис сжала руку Королевы.

— Именно потому, что в вас живут разные сердца, его величество и женился на вас, а не на ней, — неожиданно ясным и твердым голосом сказала она.

Ар-Зимрафель улыбнулась и покачала головой.

— Женился он на мне потому, что союз со мной принес ему королевскую власть — единственное желанное, что я могла ему дать. Он потребовал короны, а я, дура из дур, сама с радостью протянула ее ему, встав на колени и упиваясь счастьем! Он привык получать все, что хочет, и тогда он хотел короны — хотел всем сердцем, всем своим пламенем, как никогда не хотел женщины, как никогда не хотел меня... как теперь хочет дитя... которое я не могу ему дать...

Голос Королевы становился все тише и тише, а голова ее клонилась все ниже и ниже, словно она не в силах была вынести несомую из года в год тяжесть.

Внезапно двери с шумом распахнулись, и в комнаты Ар-Зимрафели вошел Король.

Обе женщины тут же вскочили со своих мест и склонились в приветствии, причем Королева присела ничуть ни меньше Белдис. Для особы ее ранга хватило бы и простого наклона головы с приложенными ко лбу пальцами — так приветствовали Короля его жена, Королева — Мать и его Наследник. Жена Наследника и второй сын Короля при этом еще и слегка приседали, а принцы и принцессы крови Элроса приседали на согнутых коленях. Для прочих рыцарей и дам был обязателен глубокий поклон — так, чтобы низко опущенная голова была примерно вровень с поясом властелина. Все это промелькнуло в голове у Белдис, а также и то, что, если строго следовать закону, то кланяться должен Ар-Фаразон, а не Ар-Зимрафель, потому что это он стал мужем Правящей Королевы. Девушка моргнула, прогоняя эту последнюю мысль — очень уж она была непочтительной — и вместе со своей госпожой уловив взмах руки Короля, поднялась, не поднимая, однако, головы. Смотреть прямо в лицо Королю считалось неприличным, и даже Гимилхад не вел себя так с Тар-Палантиром, и Белдис, опустив глаза и встав чуть поодаль Королевы, принялась рассматривать Ар-Фаразона из-под ресниц. Как всегда в такой миг, сердце ее сжалось от восхищения, и в этом, как ей думалось, ее поняли бы девять из десятка женщин, смотрящих на Короля — а десятая непременно была бы слепой.

Ар-Фаразона Золотого называли прекраснейшим из рода Элроса, прекраснейшим из когда-либо рожденных человеческих мужчин, да и из Эльфов мало кто мог потягаться с ним. Уже не молодой, Король находился в самом расцвете зрелости и эта зрелость только придавала ему красоты, как лишние лучи придают жар Солнцу в зените. Рядом с ним, как свечки рядом со светилом, блекли и сгорали все другие рыцари Арминалета, и со времени своей юности и до сего дня Ар-Фаразон не имел при дворе ни то что соперников, но хотя бы тех, кто попытался бы приблизиться к нему. Рыцарь и воин, учтивый и щедрый, смелый и сильный, мужественный и прямой, первый на охоте, в танце или в бою, Ар-Фаразон стал Солнцем двора и за это, а не только за свое огромное богатство, получил прозвище "Золотой". После раздраженного и непредсказуемого Ар-Гимилзора, безумного витающего мыслями где-то за Гранью Мира Тар-Палантира, мертвенно-добропорядочной Инзилбет и замкнутого, холодного и некрасивого Гимилхада Ар-Фаразон стал живительным дождем, пролившимся на головы рыцарей и дам, вдохнувшим новую жизнь в томящуюся по весельям и праздникам почву. Нового Короля любили все, кроме, быть может, немногих Верных, но и они не решались громко высказывать свое недовольство. Все пять лет его правления лета бывали долгими, зимы — мягкими, ветры — нежными, а Море — покорным, и люди, улыбаясь, говорили, что сама Судьба, как и всякая женщина, тоже влюблена в Ар-Фаразона. И правда, она дарила его столь же щедро, как одаривали его смертные дамы и девицы, и все, чего хотел, Король всегда получал. Кроме одного. Своего Наследника.

К Королю нельзя было обратиться первым, нельзя было сесть без его разрешения. Обычно Ар-Фаразон сам сразу же заговаривал с людьми, тепло приветствуя их, и тут же разрешал женщинам присесть. На этот раз он ни сделал ни того, ни другого.

— Оставьте нас, — коротко сказал он, полуобернувшись к Белдис, и девушка, бросив взгляд на Ар-Зимрафель и увидев ее кивок, с еще более низким поклоном выскользнула за двери. Она была девушкой из Свиты Королевы, но должна была подчиняться приказам Короля. Впрочем, у Королевы никогда и не было порывов сделать что-то, противное его приказам. Сейчас Белдис видела, что Королева напугана, но тем не менее она отослала ее. Но, с другого конца, как могла бы Белдис защитить Владычицу Йозайана и Темных Земель?

Тихонько выскользнув за дверь опочивальни Королевы, Белдис направилась к выходу в коридор Дворца. Не дойдя до двери несколько шагов, она услышала шум, смех и голоса — это придворные ожидали возвращения своего господина. Встречаться с ними и терпеть их ядовитые расспросы или презрительные взгляды было выше сил Белдис. Поэтому она со вздохом тихонько вернулась и села на резное деревянное кресло около самой двери спальни. Вскоре до нее донеслись слова.

— Знаете ли вы, сударыня, — Король говорил громко и резко, и это, как и то, что владыка не присел, а ходил туда-сюда по покою, заложив руки за спину, значило, что он очень разгневан, — что устроил на купаньях этот ублюдок Бреголас, сын Борона?

Королева молча вскинула на мужа свои большие серые глаза. Она знала, что ответа не требовалось.

— Когда все уже плавали и никто ни на кого не смотрел, к нему подплыл Хурин Хатолдир и спросил, не хочет ли он обручить своего маленького сына Фарамира с дочерью Хатолдира. И знаете, что ответил этот недоносок, подбоченившись и глядя, как владыка мира? Что он не может обручить сына с девочкой не королевской крови, поскольку в один прекрасный день тому суждено воссесть на трон Йозайана! Подумать только! Но пока Король здесь — Ар-Фаразон, и он еще умеет плавать под водой и таиться от чужих глаз так же хорошо, как и в те времена, когда был еще простым рыцарем Отважных и вместе с другими Отважными выполнял приказы Великого Капитана Гимилхада, сына Гимилзора! Когда я появился пред ними, Бреголас от страха едва не умер, и лучше бы ему так и сделать! Я велел ему немедленно ехать в свои земли и там лучше обдумывать судьбы своих детей, а больше всего думать о своей собственной, которая может очень быстро перемениться! Он тут же уехал, не надев даже рубахи, кланяясь и бормоча, как побитая собака!

— Приказы вашего величества всегда исполняются беспрекословно, — прошептала Королева. Она еще не понимала, к чему Ар-Фаразон рассказывает это, но смутно чувствовала какую-то угрозу.

Король резко обернулся, и Ар-Зимрафель пожалела, что заговорила и привлекла его внимание.

— А знаете, сударыня, почему он так заговорил, этот проклятый любитель маленьких девочек? Потому что он женат на Маирен, дочери Аксантура, сына Исилмэ, дочери Ар-Сакалтора и сестры Ар-Гимилзора, и если я умру, не оставив наследника, то Королевой станет Маирен или ее сын! А у меня, сударыня, до сих пор нет Наследника!

Пальцы Королевы сжали бархат платья.

— Да, сударыня, у меня до сих пор нет Наследника, и это придает смелости всем проходимцам и ублюдкам королевства, которым кажется, что трон под Волчьим Домом еще шатается и может пасть к любым ногам! Но не для того я, не для того мой отец столько сил положили, не для того выгнали этих живых мертвецов из Роменны, не для того лили кровь Эдайн в Умбаре и на Острове, чтобы преподнести все на золотом блюде Бреголасу, сыну не то Борона, не то Арбазана, моего старого друга! — эти слова Король произнес с дикой усмешкой, придавшей его красивому лицу странный вид, но нисколько его не портившей. — Не бывать этому, пока я жив!

— Ваше величество, я, как и вы...

— Вы? Что "вы", сударыня? Почему вы не можете родить мне дитя? Сына, на худой конец — дочь? Разве я требую многого? Всего лишь дитя! Этого жаждет любой муж, и любой скотник имеет в достатке, но не может получить лишь Король Ар-Фаразон!

— Ваше величество, я делаю все возможное для этого, и ваши лекари могут рассказать вам об этом, — голос Королевы был пока ровен, только руки, сжимавшие ткань, дрожали.

— Однако, видно, этого недостаточно! Какой изъян кроется в вас, сударыня, что вы не можете зачать? Причина в вас, ибо я-то точно знаю, что могу стать отцом! У меня куча незаконных детей, но нет Наследника! Почему из всех женщин Йозайана мне досталась в жены бесплодная? — теперь Король почти кричал, а, договорив, изо всей силы стукнул кулаком по стойке для книг. Дерево застонало, и тома с шелестом посыпались на пол.

Ар-Зимрафель выпрямилась и глянула прямо в глаза мужу.

— Потому что именно эта женщина принесла вам корону Йозайана, — твердо промолвила она. — И я не бесплодна. Не худо бы вам вспомнить, что моя мать, Нимфелос, зачала меня в первую же брачную ночь, а ее мать Берет за три года родила двоих детей, хотя умерла совсем молодой! Если Судьба пока не дает мне детей, то причина — не моя болезнь!

— Но почему же тогда вы не можете родить мне дитя? — Ар-Фаразон внезапно остановился и глянул в глаза жене, и этот взгляд унес, как талая вода сор, весь ее гнев и непокорность. К горлу подступил комок, и она сглотнула и прикрыла на миг глаза, чтобы не заплакать.

— Не знаю, Фаразон, любовь моя, не знаю, — прошептала она, подавшись вперед и всматриваясь в его вечно дорогое лицо, отмечая и жесткую складку губ и длинные, не испортившиеся с возрастом почти девичьи ресницы и похожие на серые грозовые облака глаза, и не совсем просохшие после купания упавшие на лоб пряди волос, подстриженных короче, чем он стриг в молодости... Все это она знала в нем наизусть, и образ его был отлит в ее памяти навечно, омыт слезами и осыпан поцелуями, отмечен черными язвами ревности и увенчан серебристыми колокольцами радости, но слит с нею самой так, что она сомневалась, существовала ли когда-нибудь она просто так, она без него. — Честью своей и родом своим клянусь, что ничего на свете не желаю я так, как подарить вам дитя. Если бы могла я отдать свою жизнь и умереть в родах, но дать вам Наследника, то я, не колеблясь ни мига, с радостью согласилась бы — и не из-за Короны и Йозайана, а только затем, чтобы угодить вам, чтобы увидеть вашу улыбку. Но кому предложить мне такую цену? Манвэ или Морготу? Если бы кто-то из них принял ее!