Максимовна и гуманоиды

Амулет, который им был так нужен, болтался на шее Балалайкиной и будоражил их внутренние чувства. Заветный предмет был почти рядом. Казалось, протяни руку, и можно лететь, исполнив свою миссию на этой бренной земле. Но видя, что земляне сделали со здоровенным кузнецом Прохором, они в эту минуту просто не решались даже приблизиться к девушке.

— Так, босота, всем дрыгаться до потери пульса! Сейчас Колька Шумахер пойло привезет. Никто не расходится, будем водку пить до самого Урала, — прорал скотник Сашка Зек.

— После слов, сказанных бывшим уголовником и хулиганом, народ загудел еще сильнее в предчувствии общенародной халявной пьянки.

Пришельцы, видя, что народ вновь радостно засуетился и заликовал, тоже, как и земляне, воспрянули духом. Они, возможно, посчитали, что случилось всеобщее счастье и благодать спустилась на эту бренную планету.

Но они еще даже не подозревали, какую судьбу в этот миг уготовили им жители Убогого. Наверное, вряд ли кто из гуманоидов даже не в кошмарном сне мог представить себе, что их погоня за амулетом "вечной молодости", обернется для них чуть ли не войной с враждебным колхозным разумом. Даже телепатические возможности их высшего инопланетного разума не могли вскрыть затуманенного алкоголем русского сознания.

— Что, мужички, чирикаете, сейчас в честь Нового года водку пить будем! Колян, ваш тазик на металлолом сдал! — сказал Зек, и похлопал гуманоида по плечу.

Тут Саша Зек во всех красках стал рассказывать в микрофон, как он и Шумахер обнаружили на огороде Канонихи блестящий предмет, напоминающий две сложенные вместе тарелки. Как цепляли его к трактору тросом и тащили по снегу сквозь завалившийся гнилой забор.

Гуманоиды в тот миг ничего не понимали и даже не подозревали, о чем ведет речь этот выпивший землянин. Они одобрительно кивали своими головами, как бы во всем соглашаясь с диким племенем землян. В эту секунду инопланетянам было даже невдомек, что их "тарелка", не смотря на крепчающий мороз, уже на пути к пункту приема металла.

* * *

Звук трактора и свет фар в окнах заставил Сеню Гутенморгена оторваться от торжественного тоста и поставить на стол доверху наполненный бокал с шампанским.

Сеня, особо не радуясь визитеру, встал из-за стола, и вышел в сени, чтобы самолично встретить незваного гостя.

— Во, видал! Примай, Сеня, железину! Такой еще у тебя, наверное, не было, — сказал Шумахер, хвастаясь найденной тарелкой.

— Ты, Колян, до утра не мог потерпеть? Новый год же! — сказал Гутенморген.

— Я уже за столом сидел и слушал приветствие нашего Президента, а, ты, мне гад, весь кайф испортил! Как я, на ночь глядя, этот тазик взвешивать буду, чтобы с тобой расчитаться?

— Ты, Сеня, мне бабки потом отдашь! А сейчас бери его, да спрячь в свой ангар! Не дай бог, кто-то его в район упрет, там он больше стоить будет!

— А что это за хрень такая? — спросил Сеня, откусывая моченое наливное яблочко.

— Это, Сеня, межгалактический дерижбабель, изготовленный из молочной ванны Худолеевского сыроваренного завода. Ты Кулибина из Худолеевки знаешь?

— Ну знаю, он в моем металлоломе частенько себе детали разные выискивает! — ответил Сеня Гутенморген, ощупывая блестящие бока огромной тарелки.

— Он это сделал! Решил нас убогих перед Новым годом развести, словно лохов. Переодел своих карапузов типа в "инопланетные" тряпки, а теперь претендует на первое место в конкурсе карнавального костюма! Сегодня наша новенькая завклубом конкурс этот проводит. А мы тут с Зеком решили их звездолет, на котором они в деревню приехали, пропить! Во, завтра Кулибин будет локти себе кусать, когда узнает, что его таз наши убоговские мужики пропили! — сказал Коля Шумахер и залился счастливым смехом.

— А, ну так бы и сказал! А я думаю, что это за хреновина такая? Я тебе сейчас для начала дам тысяч десять. А потом, когда разрежу его автогеном и перевешу, то еще получишь. Но это уже братец, только после нового года будет. Сейчас тебе на водку хватит, а на опохмел приходи числа третьего. Я раньше сам ну никак не оклемаюсь! — сказал Гутенморген.

— Заметано, братэла, — сказал Колян Шумахер и обнял крепко Сеню, как родного брата.

Сунув деньги во внутренний карман фуфайки, он впрыгнул в трактор и, нажав на газ, с пробуксовкой полетел обратно к Канонихе за ее "чудотворным бальзамом", который тек у нее и день и ночь.

Танька Канониха, несмотря на свой восьмой десяток, была баба очень крепкая. Каждый день без всякого страха перед участковым милиционером, гнала она свой знаменитый на всю округу наичистейший самогон. Ее младший сын, который работал когда-то на военном заводе, из стратегического ракетного сплава изготовил ей настоящий самогонный аппарат для дополнительного приработка к ее скудной пенсии. Что было внутри него, была настоящая военная тайна. По конверсии в период перестройки эти самогонные аппараты были названы миниспиртзаводами, хотя весь процесс перегона браги в спирт ничуть не отличался от древней деревенской технологии.

Канониха гнала, как на продажу, так и для себя и была не прочь выпить для "настрою". Какие снадобья и корешки она клала в напиток, никто из сельчан не знал, поэтому ее самогон всегда был исключительного качества.

Односельчане так полюбили ее первоклассный продукт, что прозвали дом Канонихи "оздоровительным центром". Как-то в один из дней, когда вся милиция района съехалась в Убогое для ареста уникального аппарата, они стали стеной супротив законной власти, грудью и вилами защищая производство "чудотворного бальзама". Милиция, видя, что народ не простит им закрытие местного "спиртзавода", так и не исполнив своего служебного долга, убралась восвояси. Напоследок, в знак примирения начальник милиции лично получил от Канонихи бутылку первоклассного напитка, который тогда и стал настоящей "трубкой мира" испитой с мужиками, окружившими хату.

Дабы не искушать свою судьбу и здоровье, в областном экспертном отделе начальник РОВД произвел полный анализ свежеизготовленного Канонихой продукта. Каково было удивление местной власти, когда данная экспертиза показала, что самогон производства Таньки Канонихи по качеству и содержанию полезных веществ, превышает знаменитый коньяк "Хенесси", и мог быть сравним только с животворящим бальзамом из самого Иерусалима.

С тех пор заключение областной экспертизы, словно державный сертификат качества, висело у Канонихи в рамочке под стеклом. Сам начальник местного РОВД контролировал производство оздоровительного всенародного снадобья, взяв на себя всю ответственность за продукт и его уникальное качество.

Почти каждую неделю он, после трудов праведных, проходил у старухи сеансы подобного "бальзамирования". Ему, как представителю районной власти, было необходимо в свои сорок пять лет держать тело и дух в полной гармонии с природой, как некогда это делали древние египетские фараоны, бальзамируя себя, как снаружи, так и изнутри.

Колян Шумахер влетел в хату Канонихи в тот момент, когда она, пристербывая из блюдца чай, смотрела сквозь очки новогодний концерт с участием Петросяна. В доме не было ни души, лишь самогонный аппарат за занавеской жалобно пищал парами и попукивал через медный змеевик, изрыгая на волю приятную на вкус жидкость.

— Привет, Канониха! С Новым годом тебя! — сказал Колян Шумахер, снимая с головы потертый заячий треух.

— Привет, соколик! — сказала она, не отвлекаясь от телевизора, — Ноги веником обмети, снегу притащил, мне досыть!

— Мне тут, "бальзаму" твого надо! Есть необходимость оросить мою израненную трудовым подвигом душу! Располагаю страстным желанием произвести сеанс "бальзамирования" для вечной, так сказать жизни. Мужики говорят, он молодость возвращает и дает такую силу, что мама не горюй! Во, я сегодня с девками гульну, что жмель на пасеке!

— В кажном деле, соколик, должна быть своя мера! Бальзам он тогда всесилен, когда ты знашь, сколь надо... А коли ты, Колян, будешь его кушать, словно райповскую бормотуху, то никакей пользы от него табе не будеть, а девки все разбегутся от тебя, как зайцы по полю!

— Давай мне, бабка, для затравки, бутылок десять. Только, ты, ты спать не ложись... Я еще приду... Я седни богат, словно той Ротвеллер! — сказал Колян Шумахер, хвастаясь удачей.

Бабка встала из-за стола и, взглянув в окно на свой огород, что-то прошипела под нос и прошла в чулан. Там, на полках в ожидании клиентов, стояли бутылочки с ее бальзамом.

Все в этом доме было поставлено на широкую ногу. Даже этикетки на бутылках имели ее портрет, как подтверждение высочайшего качества продукта. Не зря Канониха с пенсии собирала деньги, чтобы в районе у местного фотографа Зямы Наппельбаума изготовить тысячу этикеток. Зяма так старался, что брэнд на этикетку даже узаконил нотариусом и гордился произведением своего искусства не меньше, чем Кулибин своей самобеглой коляской, работающей на конском навозе, которого во всех деревнях было еще вволю.

Колян Шумахер стоял возле двери, переминаясь с ноги на ногу, словно кастрированный мерин при виде кобылы, которая мечтала о породистом жеребце.

— Не томи, старая, душу! Давай живее! Душа горить, а сердце плачеть! — запел он, предвкушая момент наступающей истины.

Канониха, позвякивая посудой, вышла из чулана, держа в руке корзину, наполненную бутылками.

На вот, соколик, держи! Только мне кажется, на моем огороде никаких тазов не было! Что им там делать!? Это ж огород, а не районная баня!?

— Сколько? — спросил Шумахер, достав пачку денег.

— Пять сотенных, — сказала Канониха, стукая своим заскорузлым пальцем по кнопкам затертого калькулятора, который всегда висел на ее шее.

— На, старая, держи. Спать только не ложись, еще приеду, — сказал Колян, отсчитывая бабке пять сотенных.

— Приезжай, соколик, приезжай. Я хоть и засплю, ты, стучи, родимый, в шибинку, я открою. Один черт, бессонница окаянная, меня мучает!

Огромный блестящий тазик, лежащий во дворе, никак не давал покоя Сене Гутенморгену. Не смотря на новогоднее застолье и дорогих гостей, он не выдержал и под видом "сходить до ветру", вышел во двор. Обойдя с фонариком вокруг таза, он осмотрел его гладкие и полированные бока. Где-то в голове он уже набрасывал ту сумму, которая должна была получиться от продажи алюминия. Трогая с любовью внеземной "агрегат", он совершенно незаметно и случайно коснулся странной пластинки, которая слегка отличалась по цвету от всего остального металла. Пластинка, почувствовав тепло руки Гутенморгена, мгновенно передала эту информацию в недра этого внеземного летательного аппарата. Верхняя крышка, скользнув набок, с шипением открылась, выпустив облачко белого пара. Сеня, от такой неожиданности, испугавшись, отбежал в сторону, выронив фонарь. Он впервые увидел такое, что кусок бездушного металла подчиняется воле человека.

— Что за хрень? — спросил сам себя Сеня и, держа в зубах фонарь, на четвереньках вновь подкрался к тазу.

Через минуту крышка вновь зашипела и закрылась. Сеня опять отскочил от греха подальше.

Страх и любопытство сошлись в его душе, словно два боксера на ринге. Страх бил любопытство нокаутирующими ударами, а любопытство уходило в глухую оборону. Как только страх немного стал сдавать свои позиции, любопытство переходило в атаку, теперь уже загоняя страх под канаты этого импровизированного ринга.

Сеня, переборов свой страх, вновь подошел к тазику. Увидев серую пластинку, он приложил к ней руку и крышка, пуская пар, снова открылась. Долго не раздумывая, Сеня хотел уже было взяться за борт, как вдруг в боку таза образовался люк, который сложившись, втянул Гутенморгена внутрь. Крышка с шипеньем закрылась. Страх обуял Сеню и его сердце забилось в бешеном ритме, поглощая огромные порции адреналина впрыснутого в кровь его надпочечниками. Внутри было темно...

— Э, э, эй! — проорал Гутенморген, — Ти есть тут, кто живой!? Люююди, где вы!?

То ли от звука, то ли от его присутствия, внутри "таза" загорелся странный зеленоватый, фосфорицирующий свет.

Три кресла стояли посреди просторной круглой кабины управления. Сеня уселся в кресло, развалившись, словно на диване в своей хате перед телевизором. Кресло странно зашевелилось, подстроившись под его тело. Из подлокотника показалась полочка с выступающим наполовину металлическим шаром, размером с апельсин. Ничего не подозревая, Гутенморген положил на него свою ладонь. В одно мгновение потолок над его головой исчез, превратившись в стеклянный купол, на котором желто-зеленым цветом замерцали странные линии и какие-то непонятные знаки и иероглифы.

— Ух ты! Вау! — только и вымолвил Сеня, увидев свой двор сквозь этот купол.

— Какой Кулибин молодец! Как добротно все сделал, словно настоящий инопланетный корабль! — сказал он сам себе.

Слегка надавив рукой на шар, Сеня почувствовал, как "дерижбабель", как назвал его Шумахер, плавно приподнялся над землей и слегка закачался, словно на водяном матраце. Гутенморген не был бы Гутенморгеном, если бы не испытал на своей шкуре все до конца.

Кличка Гутенморген приклеилась к нему лет десять назад.

В один из жарких майских дней, будучи еще молодым трактористом местного леспромхоза, работал он на трелевочном тракторе в лесу со своим напарником. По заданию директора леспромхоза пробивал Сеня по окрестным лесам противопожарные просеки, дабы сберечь легкие планеты от губительного пожара. Все шло хорошо, пока в один из рабочих дней трелевочник своим огромным плугом не зацепил деревянный накат старого немецкого блиндажа времен войны. Гонимый любопытством Сеня Морозов влез в тот блиндаж и обнаружил древний немецкий трофейный склад с обмундированием и вином. Переодевшись тогда в фашистскую униформу, он с напарником, забросив работу, стал одну за другой опустошать трофейные бутылки, наполняя свой организм выдержанным со времен войны вином.

Три дня гулял Сеня на лесной поляне, пока его жена Анька не заявила в милицию о пропаже мужа. На поиски бесследно исчезнувших селян бросились всем миром. На четвертые сутки, приехавший на место участковый с тремя милиционерами, обнаружил около сгинувшего трелевочника, двух пьяных "немцев", которые лежали пластом в груде пустых бутылок. Сквозь пьяный туман Сеня вдруг увидел лицо майора Бу-Бу, (так в народе звали местного участкового), приоткрыв свои опухшие от трехдневного пьянства глаза, он приветственно поднял свою руку, как в кино про немцев и пробубнил:

— Гутенморген, гер официр!!! Хайль Гильтер!!!

И туже в пьяном угаре свалился на траву, окончательно потеряв оставшееся в голове русское сознание. Так, с тех самых пор, Сеня Морозов в одночасье стал для сельчан Сеней Гутенморгеном, а жители Убогого настолько полюбили его новое прозвище, что уже через год собирались номинировать его на титул "национального героя России".

Утопив ладонь в панель серебристого шара, он почувствовал, как "тазик" приподнялся еще выше. Его сердце затрепетало в груди, словно это был приговоренный к смерти петух, попавший в руки вооруженного топором хозяина. Теперь с высоты птичьего полета удивленный Сеня созерцал все Убогое, восхищаясь возможностям внеземной техники. Слегка провернув шар, он почувствовал, как "тазик" послушно стал набирать скорость, перемещаясь по воле его руки. Освоив технику пилотирования, Сеня Гутенморген, словно Валерий Чкалов, начал выделывать в воздухе такие пируэты, что любой заслуженный летчик-испытатель в тот миг, поседел бы от страха, а находящийся в легком опьянении Сеня лишь радостно цокал языком, да крутил шар, то вправо, то влево, распевая себе под нос: