Люди ли зомби?

— Я сказала что-то смешное?

— Нет, просто приятное.

— Что именно?

— Не важно.

— Ты не разговорчив...— констатирует она. Это не женское кокетство, не попытка меня разговорить. Просто констатация факта.

— Есть у меня такое свойство. Пойдем.

— Пойдем.

Я не люблю мегаполисы. Не люблю, в частности, Новосибирск, в котором родился и вырос. Слишком много шума и гари, слишком мало воздуха и простора. Но ночью города преображаются. Ночной Новосибирск я люблю.

Здесь нет орд шагающих по тротуарам зомби, нет нескончаемого потока машин. Нет шума, и воздух сейчас гораздо чище, чем днем.

Осталась всего пара часов, и город вновь оживет. Вновь вынырнут из подъездов одетые в модную одежду зомби, вновь поползут по проспектам машины. Те, кто выедет пораньше — поедет, а все остальные — поползут.

Всего пара часов! И эти часы принадлежат мне!

Это мое любимое время для прогулок. Для неспешной ходьбы под желтоватым светом фонарей в центре города, или под тусклым светом звезд и луны на окраинах. Время, когда я могу позволить себе дышать полной грудью, когда хочется сорваться с места и побежать, обгоняя собственную тень.

Время, когда ее действительно можно обогнать!

— Город стреляет в ночь дробью огней, — вдруг начинает напевать Настя.

— Но ночь сильней. Ее власть велика... — заканчиваю за нее я.

— А у нас, кажется, город победил...

Вслед за ней я поднимаю голову, вглядываясь в небо. Неба нет. Вот так, запросто, нет и все. Есть сияющий купол городских огней, и чернота над ним. Ни луны, ни звезд... Ничего! Сияние города заглушает их серебристый свет. В центре Новосибирска кажется, что город не стреляет в ночь дробью огней, что он отгородился от нее защитным полем из какого-то фантастического романа.

— Нет, — отвечаю я. — У них боевая ничья.

— У тебя, оказывается, душа поэта и романтика.

— Когда-то была. До того, как я стал резать людей. В молодости даже стихи писал. Не обычные, правда. Японские. Хокку.

— В молодости? — Настя удивленно поднимает брови. — Сколько тебе? Ты ж самый молодой в команде.

— Когда убиваешь, взрослеешь быстро.

— Ты кого-нибудь убил?

— Ну да. Тебя сегодня.

— Это не считается. Я же жива. Ты убивал кого-нибудь на самом деле? Или... Или ты не хочешь отвечать?

— Отчего же, — пожимаю плечами я. — Страшной психологической травмы у меня за плечами нет. Все мои Превращения всегда проходили удачно. Тяжело раненые в моих сменах бывали, но мертвых — нет. И сам я никого не убивал.

— А... — мне это кажется, или в Настином голосе ощущается разочарование. — А я думала, ты поэтому такой неразговорчивый. Потому что однажды все же потерял контроль, и убил зомби позже, чем за пять минут до конца. Ты знаешь, что про тебя в наших кругах легенды ходят?

— Легенды? — я оживляюсь. Всегда интересно узнать, как ты выглядишь со стороны, и что о тебе думают. — Какие именно?

— Что однажды ты убил вот так, во время Превращения, лучшего друга, и с тех пор не можешь себя простить. Еще я слышала, что твоя жена...

— Договаривай уж, раз начала, — подбадриваю ее я, в принципе готовый услышать даже легенду о том, что жен у меня было семеро, и все подвешены на крюках в чулане.

— В общем, поговаривали, что она немая.

— С чего это вдруг? — смеюсь я.

— Просто ты молчаливый. От тебя за смену кроме "Айда, ребята", никто больше ничего и не слышит. Ну, или еще в бою ты кого-нибудь матом покроешь.

— Цирк, да и только.

— А какой ты дома? — спрашивает Настя после непродолжительного молчания.

— А с чего, вдруг, такой интерес?

— Просто... Просто мы с тобой уже больше месяца вместе работаем, часто на сменах пересекались, дрались вместе. А я о тебе практически ничего не знаю. Тебя уважают. Ты у нас — феномен, вечный забойщик.

Я отмахиваюсь.

— Какой я феномен... Просто редкий экземпляр. Какой-то сбой в Превращении, и оно всегда делает меня забойщиком. А дома я... Не знаю. Обычный. И жена у меня никакая не немая.

— Просто никто никогда не видел, чтобы ты с ней хотя бы по сотовому разговаривал. Другие — я частенько слышу, своим женам, подругам звонят. "Я первое Превращение отстоял. Цел, все нормально, не волнуйся за меня." А ты — никогда. Как будто она за тебя и не волнуется.

— А она и не волнуется. Серьезно. Знает, что со мной все в порядке будет, что ничего не случится.

На самом-то деле, волнуется, конечно. И первые мои смены — звонила мне после каждого Превращения. А потом... наверное, мы оба просто привыкли. Мне от ее звонков, от ее волнения, становилось только хуже. На работе я должен был забыть обо всем на свете. Сконцентрироваться только на том, чтобы не поддаться Превращению. И постоянные звонки не шли в этом деле на пользу.

Ко всему можно привыкнуть.

— А сейчас ты ей позвонил? Предупредил, что задержишься?

— Нет. Не хочу ее будить.

— Ты уверен, что она спит?

Если быть честным, честным перед самим собой, то не уверен. Мне она говорит, что спит. И каждый раз, приходя со смены домой, я нахожу ее в постели. Спящей. Или просто притворяющейся, чтобы не волновать меня. Потому что однажды я сказал ей, что мне труднее драться, зная, что она беспокоится за меня, что она не спит... И что однажды из-за этого я могу ошибиться, а ошибки в нашей работе стоят очень дорого. Лишь чуточку дешевле, чем у саперов.

Настя определенно умеет читать мысли. Или все мои мысли отражаются у меня на лице?

— Мужчины... Все вы такие. Позвони ей. Скажи, что скоро поедешь домой.

Я достаю сотовый из кармана. Женщины... Все вы такие. Ненавязчиво, а чаще всего и незаметно повелеваете этим миром, руководите всеми нашими поступками. Президент страны — это так, мелочь, он не решает ничего. Наиболее важные решения принимаются женой президента, и не важно, знают ли об этом и он и она...

Глупы мужчины, считающие себя хозяевами мира. Еще более глупы мужчины, понимающие, что мы живем под властью женщин, и пытающиеся что-то с этим сделать — не быть, как они это называют, "подкаблучниками".

Да, наше место не под каблуком, но и не во главе семьи. Наше место — у плеча женщины. Рядом с ней, чтобы она в любой момент могла опереться на нас, или чтобы в случае опасности мужчина мог выступить вперед.

Я знаю, что Настя права, и поэтому набираю сейчас Дашин номер.

— Солнышко, привет, — говорю я щелкнувшей трубке. — Звоню тебе сказать, что я отработал и скоро еду домой.

— Все в порядке? — взволнованно спрашивает трубка. — Почему ты звонишь?

— Просто я задержусь чуть-чуть, мы с ребятами решили пива выпить, прогуляться по ночному городу... Ты не возражаешь? — последнюю фразу я добавляю с некоторым опозданием. Я не подкаблучник, я — суровый забойщик, оказывается, уже ставший местной легендой. Просто Даше будет приятнее, если не я уйду пить пиво, а она отпустит меня пить пиво.

Настя укоризненно качает головой. Я пожимаю в ответ плечами. Не буду же я говорить жене, что решил проводить до дома девушку? Вроде бы и ничего особенного, но опять же, зачем волновать Дашу лишний раз?

— Нет, конечно, — говорит мне тем временем трубка. — Не возражаю.

— Ложись спать.

— Я спала... Ты меня разбудил.

Сонный зевок...

Врет. Но спасибо ей за эту ложь. Мне так проще и спокойнее.

— Я тебя люблю!

— Я и я тебя. Возвращайся скорее.

Мобильник возвращается в карман, где ему самое место.

— Вот теперь я вижу, какой ты дома. Какой ты на самом деле, — Настя улыбается. Не потому, что моя беседа с женой ее позабавила, а просто потому, что ей хочется улыбнуться.

— И какой же я?

— Самый обыкновенный.

Да. Это на работе я — феномен. Один на весь город, вечный забойщик, никогда не превращающийся в зомби. Может быть, поэтому я и остаюсь забойщиком до сих пор?

Не из-за денег. Не из-за пафосных речей мэра о том, что именно мы, рискуя собой, защищаем сотни жизней по всему городу, что мы — крепостная стена перед Превращением, не позволяющая ему ворваться в город. Просто мне нравится быть феноменом...

Мы ступаем в темноту двора. Здесь перестрелка города и ночного неба практически не заметна. Здесь — царство полумрака, владения теней, государство шорохов... Я никогда не понимал, как можно бояться темноты. Будучи ребенком, я не понимал других детей, и будучи взрослым — так и не научился их понимать. Ночь мне не враг... Темнота — это одеяло, которым можно укрыться. В которое можно завернуться, в котором можно раствориться.

— Почти пришли, — говорит Настя. — Вон мой подъезд...

— Когда у тебя следующая смена? — спрашиваю я.

— Послезавтра с утра. С шести часов выхожу...

— Жаль... Я — с шести вечера.

— Приятно было с тобой работать...

— Приятно? — переспрашиваю я, и Настя смущается. Действительно, что может быть приятного в том, что тебя всего истыкали ножом, и, перепеленав скотчем, бросили на пол...

— Ну... В смысле, что когда оказываешься на смене с тобой, точно знаешь что ничего плохого не случится.

— Ах да, я же феномен... — я демонстративно хлопаю себя по лбу.

— Ты просто серьезно относишься и к жизни, и к смерти.

Метко... Метко, ничего не скажешь.

Темнота постепенно отступает, где-то далеко, за домами, занимается рассвет. Город просыпается, в очередной раз сонно потягиваясь с утра. Ночь не принесла страхов, потому что забойщики как всегда стояли на страже.

Краем глаза я вижу, как открывается дверь подъезда... В льющемся из нее свете видны четыре выходящие наружу фигуры. Быть может, сказывается смена, но я почему-то напрягаюсь, словно ощущаю приближение Превращения. Словно эти выходящие четверо — зомби, а я, как всегда, остаюсь забойщиком.

— Опа! Наська! — говорит один из них...

Четверо парней. Крепкие, сбитые, немного поддатые. Лишь немного, но не до того состояния, когда начинаешь задирать всех встречных, кто хоть немного уступает тебе в ширине плеч.

— Дим, шел бы ты проспаться, а? — нехотя отвечает Настя.

— Я? Проспаться? Я даже не пьян.

Алкогольный духан говорил мне об обратном...

— Давай я провожу тебя до квартиры, — говорю я.

— Наська, а он тоже забойщик? Как и ты?

Настя молчит, но этим четверым ответ и не нужен. Шестым чувством я понимаю, что они не просто знали, кто я — что они ждали именно нас с Настей.

— Говорят, забойщики неплохо зарабатывают...

— Завидуешь? — небрежно бросаю я.

— Завидую, — легко соглашается он. — Но надо делиться. Христос, ведь, завещал ближнему помогать, не так ли?

— Завещал, — соглашаюсь я. — Но ты-то здесь причем? Ты мне вроде не ближний.

Глаза парня угрожающе сверкают. Бред какой-то! Эти четверо что, всерьез собираются нас ограбить? Нас, забойщиков? Это каким же дебилом нужно быть, чтобы додуматься до этого?

Да, мы не супермены. Нас можно ранить, можно убить... Не в том дело.

Дело в том, что только полный имбицил решит ограбить человека, который знает его, а значит, сможет опознать и навести полицию. А если этот человек еще и один из забойщиков, каждого из которых городские власти готовы носить на руках и сдувать с него пылинки...

Эти четверо не пьяны. Они лишь немного выпили, быть может, просто для храбрости. Или для того, чтобы мы подумали, что это лишь случайная стычка с уличной пьянью?

Как ограбить человека и сделать так, чтобы он не заявил на тебя? Очень просто. Нужно лишь сделать так, чтобы он НЕ СМОГ заявить. Например, убить его...

— Друг, я тебе объясню ситуацию, а ты внимательно выслушай, — вальяжно начинает тот, которого Настя назвала по имени. — Твоя Наська нам денег должна, и не отдает... Ты за нее расплатишься?

Было бы глупо спрашивать у Насти, правда это, или нет... Меня пытаются развести, словно ботаника, пойманного гопниками в темном переулке.

— Антон, иди, я сама со всем разберусь, — говорит мне Настя, и кажется впервые называет меня по имени, от чего по телу поносится волна тепла. Нет, определенно есть что-то в магии имени, есть...

— Чувак, ты что, в самом деле уйдешь? — с издевкой спрашивает меня поддатое быдло. — А вдруг мы твою Наську того? Разложим?

Она не моя девушка. Даже не мой друг... Я никогда не старался выглядеть героем, и если я уйду сейчас — Настя скорее всего и в самом деле разберется в этими гопниками сама. В крайнем случае она, я думаю, без проблем может вырубить парочку из них, объяснив оставшимся на ногах в чем именно они были не правы... Но принципы, мои чертовы принципы. Никто не смеет оскорблять девушку в моем присутствии. И если я сейчас не отвечу на это оскорбление — я сам себя перестану считать мужчиной.

Я давно не дрался. Работа Забойщиком не в счет — там я вступаю в бой не по своей воле. Клокочущая у меня в горле ярость — не моя, она принадлежит Превращению. Сам по себе, не подталкиваемый в спину неведомой силой, я не дрался лет так с 14-ти... Но как и во время Превращения тело все вспоминает само.

Быстрый шаг вперед, руки на уровне пояса, сжаты в кулак... Одновременно с началом движения ноги, начинает двигаться и правая рука, устремляясь к солнечному сплетению моего незваного собеседника. В последний момент он понимает, что я атакую и пытается уйти от удара, но сместиться успевает всего на пару сантиметров, поэтому удар лишь чуть-чуть уходит в сторону. Уходит в сторону, но все равно получается...

Парня сгибает пополам. Еще бы, сейчас он вряд ли способен дышать — ощущения не из приятных. Но падая, он успевает выдохнуть короткое "Убейте их!" и остальные трое отступают на шаг назад, готовясь к серьезной драке. У двоих в руках ножи — финка и бабочка. Третий пока что лишь держит руку во внутреннем кармане ветровки, но что-то у него там определенно есть.

Почему "убейте"? Оговорка от вполне ожидаемого в такой ситуации "бейте"? Или моя интуиция меня не подводит, и эта встреча у подъезда и в самом деле не случайна?

Я выхватываю свой нож, и краем глаза замечаю, что Настя делает то же самое. Что ж, драка, так драка... Наши ножи — не чета перышкам противника. Настоящие охотничьи ножи, широкие, длинные и остро отточенные.

И тут третий вытаскивает руку из-за пазухи... Руку, сжимающую пистолет!

У меня нет времени рассуждать, травматичка это, или огнестрельное оружие. Даже если это всего лишь травматик, им при наличии небольшого умения можно здорово покалечить, а при наличии еще и желания, так и вовсе убить.

Я никогда раньше не метал ножи. Никогда, будучи собой... Однажды во время Превращения я, уложив своего противника, увидел как один зомби сумел-таки поймать в капкан захвата своего забойщика, и менее чем через секунду вцепится зубами в горло. Я не рассуждал, я просто бросил нож, повинуясь дарованным Превращением инстинктом, и я попал точно в голову зомби, с пяти метров!

Сейчас меня и вооруженного пистолетом парня разделяло не больше двух... И снова я не рассуждал, снова за меня сработали мои рефлексы. И как и тогда, во время Превращения, я попал, вот только передо мной был не зомби, которого вошедшее точно в глаз лезвие ножа "убьет" лишь на пять минут. Передо мной был человек...