Лита

— Зря вы пришли сюда, — говорит Лита. — Я бы еще могла понять, если бы вы знали, кто мы и пришли нас убить. Но вы пришли сюда с оружием из простого любопытства. Просто чтобы узнать, кто мы... Так нельзя!

— Нас послали! — говорит боец и тут же осекается. Почему ему хочется оправдываться перед этой девочкой за свои действия? Кто она вообще такая?

Автоматы пятерых солдат смотрят на Директора, но никто не навел оружие на девочку или других детей. И боец, хоть и чувствуя нарастающую тревогу, хоть и ощущая неясную угрозу именно со стороны детей, со стороны этой девочки, не может заставить себя опустить оружие, чтобы ствол "Абакана" смотрел ей в лицо.

А еще в сознании спецназовца свербит противная и жуткая мысль, что задание провалено, и что ему уже не выбраться с этого объекта живым.

— Как тебя зовут, девочка? — спрашивает он, заставив себя посмотреть ей в глаза. Прелестное кареглазое создание смотрит ему прямо в глаза и улыбается. Ласково, искренне, от души... Так умеют улыбаться незнакомцам только те дети, которым родители еще не успели привить боязнь взрослых людей. Те дети, что еще не слышали слов: "Не бери конфетки у незнакомых" или "Никогда не ходи с незнакомым дядей в темную подворотню!"

— Лита! — отвечает она и внезапно изменяется. Вроде бы не дрогнул ни один мускул на лице девочки, а улыбки не стало. Она словно растворилась, сошла на нет... Взгляд карих глаз вдруг тоже стал неуловимо другим — не угрожающим, нет, но более цепким и глубоким. Смотрящим в душу!

— Но однажды меня назовут иначе! — добавляет она и ее рыжие кудри колышутся от налетевшего порыва ветра, ощутимого, сильного, невозможного в замкнутом пространстве.

— Благовестие! — заканчивает за девочку Директор и улыбается. — Как зовут остальных троих вспомните сами?

Спецназовца прошибает пот...

Лита медленно оборачивается вокруг своей оси, поочередно касаясь взглядом то одного, то другого бойца. На лице девочки нет и тени так знакомой всем озорной улыбки. Она серьезна и сосредоточена! Такой ее видели только в дни появления новых сотрудников Центра. Такой Лита встречала всех новичков, заглядывая им в души...

Завершив поворот на 360 градусов, девочка вдруг резко оборачивается к диверсанту, контролировавшему дверь и... улыбается ему!

Снова порыв ветра проносится по залу. Сильный порыв, едва не сбивший остальных детей с ног и заставивший взрослых покачнуться. На долю секунды Лита исчезла! Или окружающим лишь показалось, что исчезла? Может быть, они лишь думали, что увидели на ее месте прекрасную всадницу на могучем белом коне, кудрявые рыжие волосы которой прижимал к голове яркий венок из трав и роз? Померещился им и лук в ее руках и стрела, молниеносно пущенная точно в сердце тому бойцу, которому маленькая рыжая девочка мгновение назад послала улыбку?

Командир отряда моргает, прогоняя видение. Перед ним снова стоит девочка и улыбается, правда, улыбка ее уже не озорная, а грустная.

— Вас шестеро, — говорит она. — А я смогла коснуться только одного из вас. Неужели так будет и когда придет наш час? Неужели спасется всего шестая часть мира?

— Надеюсь, что хотя бы одна шестая! — подает голос Директор. — Очень надеюсь, Лита...

— Да что за чертовщина здесь происходит? — взрывается боец, делая шаг к Директору и сам того не осознавая, обходя Литу по широкой дуге. Но он не успевает сделать и шага, когда понимает: происходит невозможное!

Боец, "державший" вход в зал, направляется к нему. Спокойно, словно на прогулке, вышагивает по кафельному полу и улыбается девочке, словно родной дочери! И самое главное, он опустил автомат!

— Костя, — говорит он, обращаясь к командиру. — Положи оружие. И пойдем отсюда!

Командир моргнул. Подумал: а не ущипнуть ли себя, но потом решил, что все равно пребывает в уверенности, что не спит. Такое не может происходить даже во сне... Такое, черт возьми, вообще не может происходить ни в одной из параллельных Вселенных! Никакая сила в мире не может заставить спецназовца, только что с тяжелыми потерями штурмовавшего этот объект, гулять по нему вразвалочку и предлагать отправиться домой!

Командир прокручивает в голове все варианты, которыми можно было бы осадить забывшегося бойца, но не может подобрать ни одного. Словами тут уже не поможешь, парень явно не в себе! Что это? Гипноз? Газ? Какое-то излучение? Что так повредило ему мозги?

Командир знает ответ, ибо он видел летевшую в грудь этого бойца сияющую стрелу, но признаться себе в этом не может.

— Костя, — снова повторяет тот, — опусти автомат. Пойдем!

Операция провалена. Остальные четверо бойцов ошалело смотрят на них двоих. Про оборону периметра можно уже и не вспоминать! Останься в живых кто-то из защитников объекта, они бы взяли сейчас диверсантов "тепленькими".

— Положи оружие!

Командир принимает решение. Коротко размахнувшись он бьет бойца в подбородок, лишь в последний момент немного погасив силу удара, увидев что тот не просто не успевает, а не хочет реагировать. Голова парня дернулась вверх, ноги подломились и он оседает на кафельный пол. Гулко ударяется о пол автомат, выпавший из ослабевших рук.

— Ложитесь! — раздается в наступившей тишине звонкий мальчишеский голос, а в следующее мгновение воздух прорезают автоматные очереди!

Командир вскидывает автомат, поддавшись внезапно нахлынувшей ярости, желая добить очередью лишившегося разума бойца, но не успевает! Чья-то очередь бьет по ногам, дробя кости и вырывая куски плоти. Зал вокруг бассейна в одночасье превращается в ад, в котором танцуют, отскакивая от стен и пола, десятки пуль. Кто-то кричит, кто-то стонет, но все слова тонут в какофонии выстрелов, свиста и звона пуль.

Стрельба замирает так же внезапно, как и началась, и командир, все это время пытавшийся встать, не смотря на боль в прострелянных ногах, вдруг осознает, что желание убивать прошло. Еще секунду назад он хотел застрелить своего бойца, своего друга за срыв операции, а теперь же вновь вспоминает, что тот просто оказался подвержен какому-то воздействию.

И что же, теперь чья-то воля вела его самого, заставив стрелять по своим? А кто стрелял в него? Кто из четверых его ребят держал для него камень за пазухой?

Застонав от боли, он садится, дрожащими руками направив автомат на появившийся прямо перед ним морок: всадник в сверкающих доспехах, высокий и статный, сжимающий в своей руке двуручный фламберг, волнистое лезвие которого горит голубым огнем! Но куда страшнее всадника был его конь — громадный, могучий, способный копытом проломить голову не то, что человеку, но даже и льву.

И конь красен, словно кровь!

Морок исчез. Перед спецназовцем стоит румяный мальчик, словно бы только что пробежавший стометровку.

— Сережа, твоя очередь! — тяжело дыша, говорит он.

Боец больше не сомневался в своей нормальности. В его мозгу со щелчком встают на место все элементы головоломки. Охраняемый объект, четверо детей, всадники, Ватикан, РПЦ. Он вскидывает автомат, целясь мальчику в грудь, но выстрелить не успевает.

Сильная рука схватилась за ствол и рванула его вверх, выстрел уходит в потолок, заставив детей вздрогнуть.

Перед ним стоит Олег. Боец, которого он минуту назад отправил в нокаут... Его одежда пропиталась кровью — должно быть, словил шальную пулю, а может и не одну, но руки его все еще сильны.

— Костя, остановись! Ты не понимаешь, на кого поднял руку!

— Это ты не понимаешь! Их нужно убить! Всех!

— Ты не сможешь!

— Если ты отойдешь — смогу!

— Но я не отойду!

Пол вздрагивает, моргают уцелевшие после перестрелки лампы на потолке. Кажется, даже стены начинают ходить ходуном.

— Никита, этих я оставлю тебе! — говорит мальчик, волосы которого треплет тот же призрачный ветер, что несколько минут назад ерошил кудри Литы. — Там еще трое снаружи. В танке! Я достану их!

Со звоном и грохотом вылетают окна, расположенные под самым четырехметровым потолком зала! Снаружи свирепствует чудовищный ветер, вырывающий с корнем деревья! Могучий настолько, что он способен поднять в воздух даже сорокатонную махину танка! Всосать в воронку громадного смерча и унести прочь, чтобы швырнуть в самое глубокое ущелье! Швырнуть так, чтобы от трех человек, остававшихся в боевой машине, осталось только мокрое место.

— Все! — звонко выдыхает всадник в плаще и черном капюшоне, восседающий на черном коне и опускает руку, держащую весы.

— Не думал, что справлюсь! — заканчивает мальчик, оставшийся на месте исчезнувшего черного призрака. — Был бы сейчас день, было бы проще! Я бы солнцем их... Никита, давай ты!

Вперед шагает последний ребенок, и командир диверсантов закрывает глаза, не желая видеть всадника, в которого он обратится, чтобы закончить начатое другими тремя.

Рядом с ним тяжело оседает на пол истекающий кровью Олег. Еще живой, но уже не способный драться. Сейчас бы встать, вырвать из его рук автомат и стрелять, стрелять, пока не иссякнут патроны в рожке "Абакана", крошить этих страшных детей, косить их пулями, словно косой! Но сил уже нет... Страшно болят прострелянные ноги, а главное — он не может заставить себя открыть глаза.

Зал наполняется шаркающими шагами и хриплыми стонами, а затем к ним прибавляются еще и крики и шум борьбы. Кричат его ребята. Последние, оставшиеся в живых. Кричат, умирая, а он, приведший их на смерть, не может ничем им помочь.

И когда чьи-то зубы впиваются ему в шею, он кричит и сам! Дергается, хватает нападающего за голову и отточенным приемом делает бросок через плечо. Рефлексы сделали свое дело, он открывает глаза. Годами пестуемое для боя тело отогнало прочь сознание и распахнуло веки, чтобы видеть своего врага.

Увидев, кто тянется к его горлу, Константин замирает, парализованный диким, животным ужасом, уже не способный драться. На него смотрят абсолютно пустые, мертвые глаза одного из его ребят, а секундой позже мертвец скрюченными, но такими сильными пальцами, разрывает ему горло и прижимается губами к фонтану алой крови!

— Довольно! — говорит всадник на бледно-сером коне, и голос его катится по залу, словно гром. Мертвые тела, повинуясь воле своего владыки, падают на пол или на тела убитых ими жертв.

Только когда тишина становится полной и звенящей, Лита встает с пола, прижимая руку к раненному плечу и смотрит на мальчишек.

— У тебя кровь! — с горечью говорит Ярослав. — Прости!

— Ты не мог иначе, — улыбается Лита. И эта улыбка, казалось бы, такая неуместная в зале, полном мертвых тел, словно освещает окружающее пространство и выводит мальчишек из транса. — Вы все сделали только что, что могли!

Лита подходит к распростертому на полу Директору, присаживается рядом, касается ладонью его лица и тут же отдергивает руку.

— Он умер? — спрашивает Ярослав.

— Умер.

Она не винит Ярослава. В его власти — людская ненависть, и он сделал только то, что мог — заставил незваных гостей стрелять друг в друга. Отразить рикошетящие от стен пули не мог ни он, ни кто-то другой. Одна пуля вонзилась ей в плечо. Другая настигла Директора...

Вода в бассейне окрашена кровью... У дальнего его конца в воде плавает мертвый солдат. В зале холодно — прохладой веет из разбитых окон и кажется даже, что мертвые тела не отдают свое тепло окружающему воздуху, а наоборот, тянут его через себя в кафельный пол. Лита ежится и аккуратно, на цыпочках, ступает босыми ногами по холодному полу, направляясь к телу бойца, изначально выбранного ей.

Словно почувствовав ее приближение, спецназовец поднимает голову. Его лицо в крови, а глаза полны боли. Но Лита не видит на его лице печати смерти. Он ранен, тяжело ранен, но жить будет, если вовремя оказать помощь!

— Ярослав! — командует Лита. — Беги, приведи доктора!

Мальчик срывается с места и исчезает в коридоре. Остальные мнутся на месте, не решаясь ни уйти, ни подойти к Лите, но потом все же решаются и подходят к раненому.

Уже не грозные всадники, уже просто дети, впервые увидевшие смерть и боль.

— Как тебя зовут? — спрашивает боец.

— Лита!

— Красивое имя... — шепчет он. — Только не русское. Вы же русские?

— Мы родились в России. Но Директор всегда говорил, что все мы — граждане Мира!

— Мира, который вам суждено уничтожить...

Лита кивает, и в ее голову приходят слова той, другой Литы из космической сказки учителя астрономии!

— Мы — оружие Судного Дня.

Боец со стоном переворачивается на спину. На его губах — кровавая пена, одежда пропиталась кровью. Он тянет окровавленную руку к Лите, и девочка, поборов страх и отвращение, вкладывает в нее свою ладошку.

— Они — оружие! — кивает он на мальчишек. — А ты... Ты — Благовестие!

— Да, — грустно кивает Лита. — Всех нас будут проклинать и ненавидеть. И пытаться убить, как сегодня пытались это сделать вы.

— Я не позволю! — шепчет боец. — Я буду рядом с тобой. Всегда...

Его глаза закрываются, рука безвольно опадает, но Лите не нужно щупать его пульс, чтобы знать: он жив, просто потерял сознание.

В зал вбегает бледный и испуганный доктор, следом за ним — двое санитаров с носилками. Боец будет жить, Лита знает это точно.

Знает она и кое-что еще:

— Будьте с ним аккуратнее! — говорит она врачу. — Это — наш новый Директор.

И только когда носилки выносят, Литу все же оставляют силы, и она опускается на колени, захлебываясь слезами. Она оплакивает всех погибших. В равной мере — Директора и командира ворвавшихся к ним людей, мертвых диверсантов и убитых ими охранников Центра.

И трое мальчишек, встав на колени рядом, кто-то — обнимая Литу, а кто-то — гладя ее огненные волосы, тоже плачут, беззвучно и страшно. Они оплакивают мир, в котором мужчины убивают детей, а дети созданы для того, чтобы уничтожить этот мир. Они оплакивают свою судьбу, ранее казавшуюся им такой возвышенной и важной, а сейчас — жуткой и страшной. Но в свои шесть лет они уже видели и чувствовали достаточно, чтобы знать: от этой судьбы не уйти, предназначение нужно исполнить..

Мальчишки понимают, что хоть мир и падет от их рук, первой в мир на белом коне выедет Благовестие, и она, созданная чтобы разгонять тьму, первой столкнется с ней. С людской ненавистью и глупостью, с тьмой в человеческих душах.

И они клянутся. Клянутся молча, себе и Богу: быть рядом с ней и защищать ее всегда и везде. Как этот спецназовец, жизнь которого Лита изменила навсегда.

А Лита, тем временем, пытается заставить себя улыбнуться, потому что только улыбкой можно разогнать темноту и страх. И у нее получается! Теперь она умеет улыбаться совсем как Иисус в ее снах. Доброй, ласковой, но печальной улыбкой.

Улыбкой человека, которому предстоит своей рукой запустить маховик уничтожения целого мира!

1