Лита

Спасибо:

Ане Жукич и Майклу Стражински!

Отдельное спасибо:

Маленькому Зеленому Тормозу,

за то, что она всегда рядом!

Скачано с:

— www.кирилл-кудряшов.рф

—

— ЛИТА

Кирилл кудряшов

Ее зовут Лита. Ей шесть лет. В ней чуть больше метра роста, у нее узкие карие глаза, чуть вздернутый носик и вечно взлохмаченная копна рыжих волос. Когда ее ловит кто-нибудь из учителей, сажает к себе на колени и пытается расчесать, Лита вырывается, весело смеясь. Она вырывается больше для виду, да еще и потому, что, как и всякий ребенок, не может долго сидеть на месте.

На самом деле Лита любит, когда ее рыжие кудри пытаются расчесать. Она не любит только, когда это пытается сделать Вера Ивановна, сиделка, приходящая по вечерам уложить детей спать. Вечерних сиделок двое, Вера Ивановна и тетя Наташа. Вообще-то тетю Наташу зовут Наталья Тимофеевна, но она добрая и милая, в отличие от Веры Ивановны, и поэтому просит называть себя именно так: тетя Наташа. Когда морщинистые и жесткие руки Веры Ивановны касаются Литиных волос, они как будто нарочно пытаются вырвать их с корнем, поэтому девочка старается не попадаться ей на глаза.

Впрочем, Вера Ивановна тоже не любит расчесывать Литу. Она, как и все остальные сиделки и учителя, давно усвоила, что эта егоза снова взъерошит свои волосы уже через пять минут.

Когда в Центр приходят новые люди, их всегда встречает Лита. Она всегда первой узнает о том, что приходит новый учитель, врач или сиделка и всегда первой оказывается у парадного входа. И новый сотрудник Центра, входя в здание, сталкивается с маленькой рыжей девочкой, чьи прищуренные глаза смотрят будто бы прямо в душу. Встречая новых людей, Лита никогда не улыбается, отчего у взрослых пробегает мороз по коже. И у новичков, в глаза которым смотрит Лита, и у ветеранов Центра, которые давно знают и любят эту маленькую рыжую бестию. Просто когда Лита бежит по коридору, играя с другими детьми, она всегда смеется. Когда Лита сидит на занятиях — она всегда улыбается, каким бы скучным ни был урок. Не улыбается она только в те моменты, когда встречает новых людей у входа. И от этого всем, даже остальным трем воспитанникам Центра, становится не по себе...

Но еще не было случая, чтобы постояв секунд тридцать, всматриваясь в глаза человека, Лита в итоге все же не улыбнулась. А когда Лита улыбается — то же делают и все вокруг. Страх проходит, и новоприбывший, опустившись на корточки, чтобы быть на одном уровне с кареглазой девочкой, протягивает ей руку для рукопожатия.

— Ты, наверное, Лида? — говорят они обычно. — А я твой новый учитель.

— Лита! — поправляет его девочка. — Зовите меня, пожалуйста, так. Рада знакомству.

И Лита приседает в изящном реверансе, а с ее лица не сходит довольная и озорная улыбка.

Тогда и только тогда к новоприбывшему подходят и остальные дети и сотрудники Центра, а охранник, встречающий новичков в холле, убирает руку с кобуры.

Лита не любит ночь, потому что ночью она не может заснуть. Каждый вечер она исправно ложится в кровать и позволяет сиделке подоткнуть одеяло под бока и ноги. Каждый вечер она закрывает глаза, но все равно не может уснуть и в итоге открывает их, чтобы просто лежать и всматриваться в темноту.

Иногда Лита выбирается из постели и идет гулять по Центру. Все здание ночью спит — спят сиделки и учителя, спит Директор, спят все! Раньше иногда бодрствовал лишь священник, отец Тихон, преподающий детям Слово Божье. Раньше, до одного своего разговора с девочкой с рыжими волосами...

— Что вы видите, когда закрываете глаза, батюшка? — спросила Лита, когда они с отцом Тихоном стояли ночью у окна, глядя на звезды.

— Ничего, Лита. А почему ты спрашиваешь?

— А я вижу темноту. Когда выключают свет, в нашей комнате становится темно, но немного света все равно остается. Свет звезд, свет луны... Он просачивается в комнату, даже если задернуты шторы. А если я закрою глаза, я вижу темноту. В ней темно и пусто... Наверное, поэтому я могу заснуть только днем?

В отличие от остальных детей Лита любит тихий час. Днем, при свете солнца, она может заснуть... Она засыпает с открытыми глазами, и на ее лице, как всегда, сияет улыбка, чуть задумчивая, безмерно красивая. Ее глаза закрываются сами — заснув, Лита уже не видит темноты, она видит сны, о которых никому не расскажет. И, видя эти сны, девочка продолжает улыбаться.

— Но ведь ты не боишься темноты? — спросил ее тогда отец Тихон.

— Нет, батюшка, не боюсь. Вы же знаете, я вообще ничего не боюсь. Просто она мне не нравится, и я хочу ее разогнать. Я и разгоняю, открывая глаза!

Они немного помолчали, вглядываясь в темноту за окном.

— А почему не спится вам, батюшка?

— Я просто старый священник, Лита... Я боюсь уснуть и не проснуться. Во мне есть этот страх.

— Но ведь на уроках вы говорите нам, что после смерти мы попадаем на небеса, к престолу Господа! Неужели вы сами в это не верите?

— Ты очень умна для своих лет... Я верю в это, но в моей душе есть сомнения. Человеку свойственно сомневаться. Даже сейчас, глядя на тебя, я думаю: "А вдруг?" Вдруг мои грехи потянут меня вниз? Вдруг Престола нет вообще? Вдруг я ошибался всю свою жизнь?

— Отец Тихон... — улыбка не покидала лица Литы, она просто стала другой. Уже не озорной улыбкой шестилетней девочки, а доброй улыбкой ангела. — Не сомневайтесь.

С тех пор Лита гуляла по зданию Центра одна. Бессонница больше не мучила старого священника.

Впрочем, Лита покидает спальню не каждую ночь, иногда она просто лежит в своей кровати, не закрывая глаз и думает. Чаще всего Лита думает о четырех людях: о трех других воспитанниках Центра и об Иисусе. Он часто является ей во снах, сияющий, светлый, исполненный очей, сидящий на престоле из белого золота. Он никогда ничего не говорит Лите, он просто смотрит на нее и его губы чуть трогает улыбка. И улыбка у него — немного не такая, как у Литы. Она добрая, она ласковая, но не веселая, а немного печальная.

Поэтому Лита знает, улыбка — это самое главное. Улыбка делает тебя подобным Богу, о чем она неоднократно говорила остальным воспитанникам Центра: Ярославу, Сергею и Никите. Они слушают ее, кивают, соглашаются со всем, что говорит Лита, но в их поведении не меняется ничего. Их гораздо больше интересуют уроки рукопашного боя и фехтования, чем разговоры с учителем биологии о красоте цветов или многообразии видов морских черепах. Они любят шалить, любят играть друг с другом, но нет в них того радушия, что есть в Лите. Нет желания обнять весь мир... Со взрослыми мальчишки держатся уважительно, но настороженно. Нет, они любят своих учителей, они с удовольствием ходят на уроки, но...

Мальчишеское братство, вот что это такое! "Один за всех и все за одного!" Они — братья, а все остальные — это все остальные.

Единственным, кого это братство принимало почти как своего, была Лита... Но девчонка — она и есть девчонка. С ней можно играть, ее нужно защищать, ее нельзя не любить, но она — девчонка. И не важно, что фехтует она ничуть не хуже любого из них... Она — девчонка!

Если бы Лита вдруг загрустила — ребята наверняка мгновенно оказались бы рядом с ней, утешая, обнимая, гладя по ее огненным волосам. Но Лита не грустит, она просто не умеет этого делать, потому что она умеет улыбаться. Одна во всем мире умеет улыбаться почти также, как Иисус в ее снах.

Впрочем, Лита уже достаточно взрослая, чтобы понимать отличие своего предназначения от предназначения мальчишек. Чтобы понимать, насколько они другие... Понимают это и все сотрудники Центра. Они любят всех четырех своих воспитанников, но Литу любят как-то иначе: теплее, ярче, чище. Сейчас они еще дети, но все вокруг знают, кем они вырастут и насколько разными будут их пути, когда они выйдут в мир!

Вообще-то Литу назвали Лидой, но новое имя нравится ей больше. Она сама назвала себя Литой год назад.

Однажды вечером Сергей Владимирович, учитель астрономии, зашедший в детскую пожелать ребятам спокойной ночи, стал рассказывать им сказку. Не обычную сказку, которых так много знали сиделки, не про Кащея Бессмертного и Ивана Царевича, а про Космос, Вселенную, космические сражения и участвовавших в них людей. Про космическую станцию, построенную где-то в глубинах Вселенной, ставшей символом борьбы против двух могущественных древних рас, взаимные распри которых едва не уничтожили все разумные цивилизации. Про то, как эта станция, едва выиграв в одной войне, объявила другую — войну родной планете, править на которой стал жестокий тиран...

Это была не одна сказка, это была целая серия сказок. И Сергей Владимирович приходил к ребятам почти каждый вечер на протяжении нескольких недель, пока не рассказал им все. Мальчики заворожено внимали описанию баталий, в которых сходились тяжелые дредноуты, каждый из которых способен был разрушить целую планету, маленькая Лита же с замиранием сердца слушала о любви капитана мятежной станции к женщине из иной цивилизации. Каждый из них был одновременно и героем, и изгоем у себя на родине, да и их планеты всего несколько лет назад заключили мирный договор после жестокой, опустошительной для Земли войны.

Но больше всего Лите запомнилась одна из побочных сюжетных линий этого повествования. История девушки-телепата, настолько сильной, что ее регулярно просили помочь в многочисленных авантюрах сил добра. Но, благодаря ей, удавалось найти слабое место расы захватчиков, то разоблачить шпиона тирана-правителя, а то и вовсе вывести из строя могучий боевой корабль, ведь каким бы оружием он не был оснащен, управляли им все равно люди, прячущиеся за его казавшейся неуязвимой броней. Люди, в чью голову девушка могла без труда забраться.

Она помогала. Она рисковала собой. Она читала мысли людей, к которым никогда не захотела бы даже подойти близко. Но когда очередная война заканчивалась, про девушку забывали. Ей жали руку, ей говорили: "Спасибо, без тебя мы бы не справились!" и забывали! А вскоре ее начинали опасаться из-за ее силы...

И постепенно она стала другой. Жесткой. Мрачной. Решительной.

Ее перестали опасаться и стали откровенно бояться.

И однажды ее изгнали прочь. Те, с кем она сражалась бок о бок. Те, кого она защищала, рискуя жизнью. Потому что ее сила была столь велика, что простой смертный не мог ее даже вообразить.

Девушку звали Литой и у нее были багряные волосы.

Тогда-то Лита и стала Литой. И когда она впервые попросила Сергея Владимировича называть ее так, он погрустнел.

— Ты очень быстро взрослеешь, Лида, — сказал он тогда. — Тебе всего пять, а ты уже все понимаешь.

Сергей Владимирович был замечательным рассказчиком и то, что эту историю он придумал не сам, а увидел много лет назад по телевизору, никак не портило картины. Именно после его сказок мальчишки полюбили астрономию практически так же, как любили уроки фехтования, засыпая учителя вопросами о жизни на иных планетах и пытаясь соотнести эту информацию с тем, что они узнавали на уроках отца Тихона. Ведь в Библии нет ни слова о других мирах... Наверное, за это, за разбуженное воображение ребят, священник и недолюбливал учителя астрономии...

— Отец Тихон, — спросил однажды Ярослав, — скажите, День Гнева будет один на всю Вселенную, или он коснется только Земли?

Священник долго молчал, теребил бороду, думал... И, наконец, ответил.

— В те времена, когда писалась Библия, когда Иоанн Богослов писал "Откровения", люди не думали о других мирах. Не летал еще в космос Гагарин, не ступал на Луну Армстронг. Откровения, данные Господом Иоанну, были о Земле. Все, что написано в Библии — написано о Земле. О планете, на которой живем мы с вами.

Я не знаю, есть ли другие миры, населенные живыми существами, но я верю в то, что ЧЕЛОВЕК как вид, как дитя Адама и Евы, существует только на этой планете. Потому что в Библии сказано, что после грехопадения Адам и Ева были изгнаны на Землю, и дети их рождались на Земле.

— А что, если после неудачного опыта сотворения первых людей Господь повторил его? — не сдавался упрямый Ярослав. — Что, если он создал иной Эдем и иных существ, которые могли дышать, например, не воздухом, а метаном, чтобы змей-искуситель не смог добраться до них? Чтобы он задохнулся в этом райском саду?

Священник тихо проворчал что-то себе в бороду, поминая недобрым словом учителя астрономии, с подачи которого дети теперь знали и что такое метан, и что живые существа не обязательно будут кислорододышащими... Неделю назад Сергей спрашивал его о живых существах на основе кремния и о том, упомянуты ли они в Библии....

— Нечистый хитер и изворотлив. Если на секунду допустить, что, не удовлетворившись опытом создания человека, Господь сотворил кого-то еще, в НОВОМ Эдеме — змея не остановил бы ни метан, ни водород. И если, опять же, просто ДОПУСТИТЬ, что эти разумные живые существа были созданы — мы ничего не знаем о них, потому что Господь не пожелал нам этого сообщить. Может быть, у них были свои святые, писавшие свои книги, через которые они приносили в мир десять божьих заповедей. Может быть, эти существа также были изгнаны из своего Эдема, а может и нет...

Может быть, они были созданы в НАШЕМ Эдеме, в котором Господь сотворил наших праотца и праматерь, Адама и Еву. И может быть, они живут там и сейчас.

Мы не знаем. Господь дал нам заповеди, Господь указал нам путь. И это наш путь. О другом он нам не сказал. Если и есть в глубинах космоса планеты, населенные живыми существами, то это не люди. Может быть они совершеннее нас, а может быть, и нет. Но у них своя судьба, и их мир переживет свой День Гнева, если ему суждено это пережить. Я ответил на твой вопрос, Ярослав?

Мальчик кивнул и сел, переглянувшись с остальными.

В другой раз неожиданный вопрос, заставший священника врасплох, задала Лита:

— Отец Тихон, а вы боитесь приближения страшного суда?

— Боюсь, Лита... — без колебаний ответил тот.

— А почему? Ведь вы здесь, в Центре. С нами! Вы вступите в новое царство Божье достойно и с честью!

— Царствие божье на земле — это благо. Но чтобы создать его, нужно разрушить старый мир. А когда рушится мир — это страшно.

— Мир рухнул давно! — с недетской серьезностью сказала тогда Лита. — В день, когда распяли Иисуса. В День Гнева Бог лишь уберет обломки этого рухнувшего мира и воздвигнет на его месте новый!

Священник молчал долго, то ли подбирал слова, то ли искал что возразить, но не мог найти.

— Мне больше нечему учить тебя, Лита. Ты знаешь о Боге больше, чем я.

— Это потому, что я часто вижу его во сне... — улыбнулась девочка.

Каждый раз после разговора с Литой отцу Тихону становится немного грустно. Он Бога во сне не видит... Хотя верит в него всей душой. Трудно не верить, когда рядом с тобой — эти четверо детей.

Лита не думает о безопасности Центра. Ей просто не приходит в голову, что на них кто-то может напасть. Дети никогда не выходили за ограду центра, это тоже не приходило им в головы... Во дворе здания есть большой и комфортный летний бассейн, а еще один — внутри Центра, круглогодичный. Двор благоустроен и зелен, в нем есть и качели, и горки, и лестницы, и турники... Все, что только может потребоваться ребенку! А если им захочется большего... Стоит только сказать Директору. Для счастья четырех сорванцов ему не жалко ничего. Так зачем же выходить за ограду? Тем более что учителя в один голос говорят, что ходить туда не просто незачем, но и нельзя.

Но если бы Лита вышла за территорию Центра, за два его забора (а внешний миновать не так-то просто, высотой он более трех метров и по нему всегда пропущен ток) — она увидела бы много красивого и интересного. Четыре танка Т-90, стволы которых направлены на единственную дорогу, ведущую к Центру, четыре махины ЗРК С-400, способные отразить любую агрессию с воздуха... Десяток огневых точек по периметру, выглядывающие из окопов стволы пулеметов и маячащие в узких окнах гаражей подсобного хозяйства БТРы. Причем все это тщательно укрыто маскировочной сетью, способной обмануть не только бдительное око спутников, но даже и чувствительные радары самолетов, вздумай таковые пролетать над Центром.

Подсобное хозяйство Центра — это не только кухни и прачечная. Это несколько десятков солдат, десантников и спецназовцев, это экипажи бронемашин и бригады саперов, тщательно заминировавших подъездную дорогу.

Центр готов практически ко всему. К любому нападению, кроме, пожалуй, целенаправленного вторжения регулярных вооруженных сил какой-нибудь державы. Но даже вздумай прорываться к Центру целая танковая дивизия, прикрываемая с воздуха эскадрильей "Рапторов", она умылась бы кровью, прорываясь через рубежи обороны того, что для непосвященных было всего лишь закрытым санаторием для высокопоставленных чиновников.

Выгодное расположение в закрытой горной долине и грамотно продуманные оборонительные рубежи в сочетании с новейшим вооружением и огромным боекомплектом заставили бы любого врага крепко задуматься о необходимости вторжения.

Впрочем, Директор и не ждет полномасштабного вторжения. Не так уж много людей в мире знают о существовании Центра, и большинство и них умеют держать язык за зубами. А вот небольшие группы диверсантов отлавливать и отстреливать приходится часто, по 2-3 раза в год... Но до сих пор никто из разведчиков не миновал ограды Центра... И ни один не вернулся из этой долины живым, чтобы рассказать о том, на какую силу здесь наткнулся.

Охрана Центра знает свое дело...

Лита не знает о попытках проникнуть в Центр, как не знает она и о существовании вышколенной охраны. Лита не задумывается об этом. Вполне возможно, что даже выберись она за периметр ограды, она не заметила бы накрытые маскировочной сетью танки. И уж точно она не поняла бы назначения громадин С-400... Она куда больше любит смотреть на небо и горы... Особенно Лита любит встречать рассвет, потому что рассвет означает уход темноты. Закаты тоже красивы, но за ними приходит темнота, а темноту эта девочка не любит. Ее призвание — разгонять темноту.

Другое дело, если бы танки и зенитно-ракетные комплексы обнаружили мальчики! Вот тогда восторгу не было бы предела! Они исползали бы каждый квадратный сантиметр танковой брони, попробовали бы на зуб каждый ее выступ, ожесточенно спорили бы, пробьет ли снаряд из этой пушки вооон ту гору, и замучили бы экипаж танка просьбами провести этот эксперимент.

Мальчишки... В некотором роде их призвание — тоже разгонять тьму. Но не так, как Лита. Мальчишки — это всегда будущие мужчины. Это всегда будущие воители...

Но они тоже никогда не задумывались о том, что находится за оградой Центра, удовлетворившись объяснением Директора, что там — небезопасно даже для них. Когда они повзрослеют — они смогут выезжать в ближайшие города и деревни, купаться в громадном озере, раскинувшемся у подножья гор. А пока — они должны находиться в Центре.

Так надо...

Дети не знают и о двух десятках людей в серых камуфляжных костюмах, подбирающихся сейчас к Центру с двух сторон. Они ползут медленно, сливаясь с камнями и деревьями в темноте ночи. Они — профессионалы, за спиной каждого из них — десятки успешных операций и десятки мертвых тел. Но еще никогда они не выполняли задания столь странного, как выполняют сейчас. Проникнуть на хорошо охраняемый неизвестный объект и выяснить его предназначение. По возможности — тихо. При отсутствии такой возможности — сравнять объект с землей, после получения всех необходимых данных.

Не знает о приближающейся опасности и персонал Центра. Внутри главного здания уже давно спят все, кроме, разумеется, Литы. Сегодня одна из тех ночей, когда ей хочется гулять по коридорам, любуясь луной и движениями теней в ее свете.

Три темных силуэта отделяются от первой группы и устремляются к установленной в стороне от дороги огневой точке, смотрящей в сторону гор. Движения бойцов плавны и изящны. Они не ползут по земле, они словно бы скользят над ней, бесшумно приближаясь к брустверу окопа. Четко и слаженно они соскальзывают вниз... Короткий шорох, не успевший вырваться из груди крик... Тишина...

Практически синхронно с захватом первой огневой точки, захвачена и вторая, в ста метрах правее, ближе к дороге.

Примерно десять минут на передислокацию и четырнадцать человек замерли, распластавшись на земле на расстоянии одного стремительного рывка от дороги. От главной цели операции — танков. Уничтожив экипажи этих машин и захватив хотя бы одну из них, лазутчики могут рассчитывать на успешный захват объекта.

Осмотр оборонительных рубежей объекта был, конечно, поверхностным, но командиру группы кажется, что четыре Т-90 представляют главную силу объекта.

По стечению обстоятельств Лита как раз смотрит в окно, в сторону дороги, когда начинается короткий, стремительный и жестокий бой. Расстояние и толстые деревянные окна с пятикамерными стеклопакетами приглушают грохот пулеметов, поэтому Лита не вздрагивает, услышав эти звуки. Для нее бой превращается в мерцание огней у дороги... Она видит вспышки пламени на стволах пулеметов, видит разрывы гранат и, наконец, видит, как распускается огненный цветок на месте одного из танков, о существовании которого девочка даже не подозревала.

Она не видит, как падают люди... Не слышит их криков... Но она все понимает! Она, никогда не видевшая войны и смерти, понимает, что там, за стеной, за оградой, умирают люди. И некоторые из них умирают, защищая ее.

Лита не знает о том, что окно, возле которого она стоит — не бронированное, а значит, и что случайная пуля, выпущенная из КПВТ, которым оснащены огневые точки у дороги, может легко и непринужденно пробить это окно, даже не изменив траектории полета. Даже когда один из танков, утробно рыча, разворачивается в сторону Центра и играючи сминает ограду, Лита не думает о том, что одним залпом из пушки Т-90 ее может разметать в клочья...

Но даже знай Лита об угрожавшей ей опасности, она не отошла бы от окна. Не от крайней смелости, а скорее от неверия в то, что она может умереть. Ведь она — одна из четырех детей, воспитанников Центра...

Перепуганный Центр просыпается. Не было ни воя сирены — она взвыла бы только среагировав на пожар, в таком случае всех сотрудников и, конечно же, воспитанников, надлежало немедленно вывести во двор. Эвакуация в случае вторжения просто не была предусмотрена... Те, кто создавал Центр, понимали: бежать будет некуда. Если падет периметр — это конец.

Снаружи громыхнуло. От грохота танковой пушки, раздавшегося в каких-то 50-ти метрах, дрожат не только стекла, но и стены. Три БТРа, выползшие из своих ангаров, пытаются преградить путь бронированному гусеничному исполину... Но что могут их пулеметы, способные перерезать пополам армейский джип, против многослойной брони танка? Что такое 14,3 мм калибра КПВТ на бронетранспортере против 125 мм калибра танковой пушки?

БТРы лупят по гусеницам исполина, надеясь хотя бы лишить его подвижности, но не успевают. Неравный бой троих против одного заканчивается секунд за тридцать. Трижды гаркнуло танковое орудие, с легкостью пробивая броню БТРов, рассчитанную на защиту от пулеметного огня...

Оборона Центра прорвана... Ценой потери чуть более, чем половины своего отряда, диверсанты прорвались на объект, сумев захватить охрану врасплох и даже завладеть одним из танков. После этого исход боя был предрешен... Несколькими выстрелами Т-90 сравнял с землей огневые точки, а под прикрытием его огня остававшиеся в окопах шестеро диверсантов молниеносно забираются в два оставшихся бесхозными танка, экипаж которых был убит, не сумев добраться до своих машин.

Три танка против горстки выживших защитников Центра...

Директор, наблюдавший за боем из окна своего кабинета на втором этаже, тяжело вздохнул, перекрестился и направился к двери. Незваных гостей следовало встретить, а дальше — как повезет.

Подумав, он кладет на стол пистолет, который достал из сейфа, едва проснувшись от звуков выстрелов. Не ему тягаться с обученными спецназовцами... Если они захотят его смерти — он умрет, вне зависимости от того, будет в его руках оружие, или нет. К смерти он был готов с первого дня, когда ему предложили руководство Центром, и хотя он и надеялся, что умрет в тот день, когда его работа будет завершена, но в глубине души был уверен, что умрет однажды вот так: от руки разведчиков одной из держав, которых не может не заинтересовать таинственный укрепленный объект в горах Киргизии.

У самой двери он останавливается и возвращается обратно, к своему рабочему столу. Поднимает телефонную трубку, нажатием нескольких клавиш переводит телефон в режим селектора...

— Всему персоналу Центра оставаться в своих комнатах. Повторяю, всему персоналу Центра оставаться в своих комнатах! Кроме детей! Ребята, я жду вас возле бассейна.

Его голос не дрожит. Почти.

Положив трубку, он думает: а не позвонить ли "наверх", но решает этого не делать. Получать указания, готовиться к заранее проигранному бою... Какой смысл? Охрана мертва. Необходимые сигналы уже отправлены куда следует. "Наверху" все знают, но не успеют.

Нельзя просто так поднять истребители и накрыть группу диверсантов на территории сопредельного государства. Киргизия — не Франция, здесь не собьют самолеты сразу после нарушения границы, но международный скандал все равно будет громким.

А он все равно умрет, так или иначе...

Директор как был, в халате, спустился в детскую, которая, разумеется, уже пустовала. Мальчишки заворожено прилипли к окну, наблюдая, как махина Т-90 объезжает горящие БТРы и неспешно ползет ко входу в Центр, водя башней из стороны в сторону. Следом за первым танком на территорию вползают остальные два уцелевших.

Шедший последним танк, не останавливаясь, развернул башню назад и влепил снаряд во что-то, видимое только ему... Полыхнуло... Умер еще кто-то из охраны Центра.

— Пойдемте, мальчики... — говорит Директор, кладя руку на плечо Никите. — Я же сказал, собираемся у бассейна. Будем встречать гостей.

Мальчишки нехотя идут следом за ним, глядя в каждое окно, мимо которого они проходят. Им интересно. Для них война — это игра. Это что-то новое и захватывающее...

Они еще не знают, что такое смерть.

Но скоро узнают.

Послушная Лита уже сидит на краю бассейна, опустив босые ноги в воду. На ее лице — грусть. Она встречает вошедшего Директора словами:

— Они пришли, чтобы нас убить, да?

— Не знаю, — отвечает он, — скорее всего они просто ходят узнать, что такое Центр. Но когда узнают — вполне возможно, что попытаются. Поэтому вы должны опередить их.

Глаза детей вспыхивают, когда они понимают, о чем он. Оживляется даже Лита. До дня, когда придет пора исполнить Предназначение еще далеко, а сейчас ей выпадет возможность небольшой репетиции того, что предстоит сделать в будущем!

— Вы поняли меня, дети?

С грохотом вылетает парадная дверь. Директор улыбается... Он знает, что скоро умрет, но не боится. Он смотрит на детей.

Они вздрагивают от взрыва, но это испуг, а не страх. И он понимает: Центр останется. Он — умрет, а Центр — нет. И эти дети — тоже нет. Потому что они не могут умереть! Потому что ничто, никакая подготовка и оружие не могут противостоять Божьей воле.

— Вы справитесь, ребята?

Они кивают. Все четверо.

Лита поднимается на ноги и встает рядом с остальными тремя. Маленькая, хрупкая рыжая девочка. Такая взрослая в свои шесть лет... Она — ангел, но настанет время, когда ее будут проклинать словно беса.

Неожиданно сам для себя Директор падает на колени и распахивает объятья, и дети в едином порыве обнимают его. Все четверо... Но плачет только Лита. Только она умеет это делать!

— Встать! Руки за голову и не с места!

Шестеро бойцов в черной одежде влетают в помещение с бассейном. Одинаковые, высокие, крепкие, в одинаковых черных масках на головах. Но шесть лет, проведенные рядом с Литой не прошли даром, Директор кожей чувствует их неуверенность. Пока еще не страх, нет! Просто растерянность и неуверенность. Что они ожидали здесь найти? Завод по обогащению урана? Пыточную для врагов режима страны? Склад баллистических ракет или секретный командный центр?

Что угодно, но только не бассейн, одного усталого мужчину в халате и четверых шестилетних детей.

— Встать! Я сказал, встать! — рявкает один из бойцов, видимо командир отряда, подходя вплотную к Директору и тыча ему в грудь автоматом. Тот послушно встает, но не спешит закладывать руки за голову. Он кладет руки на плечи Литы, и это дает ему силы.

— Кто ты? — кричит боец. — Who are you?

— Я прекрасно говорю по-русски, — спокойно отвечает Директор. — Судя по всему, мы с вами, почтенный, родом из одной страны.

В глазах бойца замешательство. Остальные пятеро рассредоточиваются по залу и занимают оборону.

— Что это за место? Чье это место?

Лита улыбается, и Директор улыбается вместе с ней.

— Вы с боем вломились к нам, положили несколько десятков наших людей и сколько-то своих, и не знаете, зачем сделали это?

Во взгляде бойца читается приговор. Автомат взлетает вверх и останавливается на уровне глаз Директора.

— Я еще раз спрошу, что это за место, а потом просто пристрелю тебя на глазах у твоих детей. Отвечай!

— Это Центр! — покорно отвечает директор. — Мирный, но хорошо охраняемый объект. Наша цель — заботиться вот об этих четырех ребятишках и не более того. Мы — не военный объект.

Губы бойца складываются в кривой улыбке. Не военный, как же... Он положил одиннадцать человек, прорываясь сюда! Одиннадцать! Он, с его опытом и подготовкой! Это была не охрана, это были воины! Такие же, как он и его ребята... Только чуть менее удачливые, чуть более расслабленные от спокойной жизни.

— Кто санкционировал строительство объекта? Кому вы принадлежите? Кому подчиняетесь?

— Центр — детище Ватикана и Русской Православной Церкви.

В глазах бойца удивление и подозрение. Но его внутренний полиграф не чувствует лжи в словах Директора.

— Чем вы здесь занимаетесь? Откуда у РПЦ и Ватикана такие силы и вооружение?

— Еще раз говорю вам, мы — не военный объект. Задача Центра — воспитание и защита вот этих четырех детей.

— Кто эти дети?

— А об этом они расскажут вам сами. Не возражаете?

По залу пробегает легкий ветерок, чуть всколыхнувший волосы Литы, и этот ветерок не ускользает от чуткого взгляда бойца. Он едва заметно вздрагивает, чувствуя неясную пока тревогу.

Лита делает шаг вперед, прямо на него. Как будто собирается пройти через него! И бойцу, прошедшему через горнило шести горячих точек планеты, на миг становится страшно. В голове вдруг мелькает жуткая мысль, порожденная парадоксальностью всего происходящего! Ему вдруг кажется, что его не существует, что он — лишь призрак! И девочка если захочет — пройдет сквозь его фантом, висящий в воздухе. Ощущение так сильно, что он даже опускает взгляд вниз, на свои ноги, чтобы убедиться в том, что он стоит на земле... В том, что он не просвечивает насквозь! В том, что у него еще есть тело!

— Зря вы пришли сюда, — говорит Лита. — Я бы еще могла понять, если бы вы знали, кто мы и пришли нас убить. Но вы пришли сюда с оружием из простого любопытства. Просто чтобы узнать, кто мы... Так нельзя!

— Нас послали! — говорит боец и тут же осекается. Почему ему хочется оправдываться перед этой девочкой за свои действия? Кто она вообще такая?

Автоматы пятерых солдат смотрят на Директора, но никто не навел оружие на девочку или других детей. И боец, хоть и чувствуя нарастающую тревогу, хоть и ощущая неясную угрозу именно со стороны детей, со стороны этой девочки, не может заставить себя опустить оружие, чтобы ствол "Абакана" смотрел ей в лицо.

А еще в сознании спецназовца свербит противная и жуткая мысль, что задание провалено, и что ему уже не выбраться с этого объекта живым.

— Как тебя зовут, девочка? — спрашивает он, заставив себя посмотреть ей в глаза. Прелестное кареглазое создание смотрит ему прямо в глаза и улыбается. Ласково, искренне, от души... Так умеют улыбаться незнакомцам только те дети, которым родители еще не успели привить боязнь взрослых людей. Те дети, что еще не слышали слов: "Не бери конфетки у незнакомых" или "Никогда не ходи с незнакомым дядей в темную подворотню!"

— Лита! — отвечает она и внезапно изменяется. Вроде бы не дрогнул ни один мускул на лице девочки, а улыбки не стало. Она словно растворилась, сошла на нет... Взгляд карих глаз вдруг тоже стал неуловимо другим — не угрожающим, нет, но более цепким и глубоким. Смотрящим в душу!

— Но однажды меня назовут иначе! — добавляет она и ее рыжие кудри колышутся от налетевшего порыва ветра, ощутимого, сильного, невозможного в замкнутом пространстве.

— Благовестие! — заканчивает за девочку Директор и улыбается. — Как зовут остальных троих вспомните сами?

Спецназовца прошибает пот...

Лита медленно оборачивается вокруг своей оси, поочередно касаясь взглядом то одного, то другого бойца. На лице девочки нет и тени так знакомой всем озорной улыбки. Она серьезна и сосредоточена! Такой ее видели только в дни появления новых сотрудников Центра. Такой Лита встречала всех новичков, заглядывая им в души...

Завершив поворот на 360 градусов, девочка вдруг резко оборачивается к диверсанту, контролировавшему дверь и... улыбается ему!

Снова порыв ветра проносится по залу. Сильный порыв, едва не сбивший остальных детей с ног и заставивший взрослых покачнуться. На долю секунды Лита исчезла! Или окружающим лишь показалось, что исчезла? Может быть, они лишь думали, что увидели на ее месте прекрасную всадницу на могучем белом коне, кудрявые рыжие волосы которой прижимал к голове яркий венок из трав и роз? Померещился им и лук в ее руках и стрела, молниеносно пущенная точно в сердце тому бойцу, которому маленькая рыжая девочка мгновение назад послала улыбку?

Командир отряда моргает, прогоняя видение. Перед ним снова стоит девочка и улыбается, правда, улыбка ее уже не озорная, а грустная.

— Вас шестеро, — говорит она. — А я смогла коснуться только одного из вас. Неужели так будет и когда придет наш час? Неужели спасется всего шестая часть мира?

— Надеюсь, что хотя бы одна шестая! — подает голос Директор. — Очень надеюсь, Лита...

— Да что за чертовщина здесь происходит? — взрывается боец, делая шаг к Директору и сам того не осознавая, обходя Литу по широкой дуге. Но он не успевает сделать и шага, когда понимает: происходит невозможное!

Боец, "державший" вход в зал, направляется к нему. Спокойно, словно на прогулке, вышагивает по кафельному полу и улыбается девочке, словно родной дочери! И самое главное, он опустил автомат!

— Костя, — говорит он, обращаясь к командиру. — Положи оружие. И пойдем отсюда!

Командир моргнул. Подумал: а не ущипнуть ли себя, но потом решил, что все равно пребывает в уверенности, что не спит. Такое не может происходить даже во сне... Такое, черт возьми, вообще не может происходить ни в одной из параллельных Вселенных! Никакая сила в мире не может заставить спецназовца, только что с тяжелыми потерями штурмовавшего этот объект, гулять по нему вразвалочку и предлагать отправиться домой!

Командир прокручивает в голове все варианты, которыми можно было бы осадить забывшегося бойца, но не может подобрать ни одного. Словами тут уже не поможешь, парень явно не в себе! Что это? Гипноз? Газ? Какое-то излучение? Что так повредило ему мозги?

Командир знает ответ, ибо он видел летевшую в грудь этого бойца сияющую стрелу, но признаться себе в этом не может.

— Костя, — снова повторяет тот, — опусти автомат. Пойдем!

Операция провалена. Остальные четверо бойцов ошалело смотрят на них двоих. Про оборону периметра можно уже и не вспоминать! Останься в живых кто-то из защитников объекта, они бы взяли сейчас диверсантов "тепленькими".

— Положи оружие!

Командир принимает решение. Коротко размахнувшись он бьет бойца в подбородок, лишь в последний момент немного погасив силу удара, увидев что тот не просто не успевает, а не хочет реагировать. Голова парня дернулась вверх, ноги подломились и он оседает на кафельный пол. Гулко ударяется о пол автомат, выпавший из ослабевших рук.

— Ложитесь! — раздается в наступившей тишине звонкий мальчишеский голос, а в следующее мгновение воздух прорезают автоматные очереди!

Командир вскидывает автомат, поддавшись внезапно нахлынувшей ярости, желая добить очередью лишившегося разума бойца, но не успевает! Чья-то очередь бьет по ногам, дробя кости и вырывая куски плоти. Зал вокруг бассейна в одночасье превращается в ад, в котором танцуют, отскакивая от стен и пола, десятки пуль. Кто-то кричит, кто-то стонет, но все слова тонут в какофонии выстрелов, свиста и звона пуль.

Стрельба замирает так же внезапно, как и началась, и командир, все это время пытавшийся встать, не смотря на боль в прострелянных ногах, вдруг осознает, что желание убивать прошло. Еще секунду назад он хотел застрелить своего бойца, своего друга за срыв операции, а теперь же вновь вспоминает, что тот просто оказался подвержен какому-то воздействию.

И что же, теперь чья-то воля вела его самого, заставив стрелять по своим? А кто стрелял в него? Кто из четверых его ребят держал для него камень за пазухой?

Застонав от боли, он садится, дрожащими руками направив автомат на появившийся прямо перед ним морок: всадник в сверкающих доспехах, высокий и статный, сжимающий в своей руке двуручный фламберг, волнистое лезвие которого горит голубым огнем! Но куда страшнее всадника был его конь — громадный, могучий, способный копытом проломить голову не то, что человеку, но даже и льву.

И конь красен, словно кровь!

Морок исчез. Перед спецназовцем стоит румяный мальчик, словно бы только что пробежавший стометровку.

— Сережа, твоя очередь! — тяжело дыша, говорит он.

Боец больше не сомневался в своей нормальности. В его мозгу со щелчком встают на место все элементы головоломки. Охраняемый объект, четверо детей, всадники, Ватикан, РПЦ. Он вскидывает автомат, целясь мальчику в грудь, но выстрелить не успевает.

Сильная рука схватилась за ствол и рванула его вверх, выстрел уходит в потолок, заставив детей вздрогнуть.

Перед ним стоит Олег. Боец, которого он минуту назад отправил в нокаут... Его одежда пропиталась кровью — должно быть, словил шальную пулю, а может и не одну, но руки его все еще сильны.

— Костя, остановись! Ты не понимаешь, на кого поднял руку!

— Это ты не понимаешь! Их нужно убить! Всех!

— Ты не сможешь!

— Если ты отойдешь — смогу!

— Но я не отойду!

Пол вздрагивает, моргают уцелевшие после перестрелки лампы на потолке. Кажется, даже стены начинают ходить ходуном.

— Никита, этих я оставлю тебе! — говорит мальчик, волосы которого треплет тот же призрачный ветер, что несколько минут назад ерошил кудри Литы. — Там еще трое снаружи. В танке! Я достану их!

Со звоном и грохотом вылетают окна, расположенные под самым четырехметровым потолком зала! Снаружи свирепствует чудовищный ветер, вырывающий с корнем деревья! Могучий настолько, что он способен поднять в воздух даже сорокатонную махину танка! Всосать в воронку громадного смерча и унести прочь, чтобы швырнуть в самое глубокое ущелье! Швырнуть так, чтобы от трех человек, остававшихся в боевой машине, осталось только мокрое место.

— Все! — звонко выдыхает всадник в плаще и черном капюшоне, восседающий на черном коне и опускает руку, держащую весы.

— Не думал, что справлюсь! — заканчивает мальчик, оставшийся на месте исчезнувшего черного призрака. — Был бы сейчас день, было бы проще! Я бы солнцем их... Никита, давай ты!

Вперед шагает последний ребенок, и командир диверсантов закрывает глаза, не желая видеть всадника, в которого он обратится, чтобы закончить начатое другими тремя.

Рядом с ним тяжело оседает на пол истекающий кровью Олег. Еще живой, но уже не способный драться. Сейчас бы встать, вырвать из его рук автомат и стрелять, стрелять, пока не иссякнут патроны в рожке "Абакана", крошить этих страшных детей, косить их пулями, словно косой! Но сил уже нет... Страшно болят прострелянные ноги, а главное — он не может заставить себя открыть глаза.

Зал наполняется шаркающими шагами и хриплыми стонами, а затем к ним прибавляются еще и крики и шум борьбы. Кричат его ребята. Последние, оставшиеся в живых. Кричат, умирая, а он, приведший их на смерть, не может ничем им помочь.

И когда чьи-то зубы впиваются ему в шею, он кричит и сам! Дергается, хватает нападающего за голову и отточенным приемом делает бросок через плечо. Рефлексы сделали свое дело, он открывает глаза. Годами пестуемое для боя тело отогнало прочь сознание и распахнуло веки, чтобы видеть своего врага.

Увидев, кто тянется к его горлу, Константин замирает, парализованный диким, животным ужасом, уже не способный драться. На него смотрят абсолютно пустые, мертвые глаза одного из его ребят, а секундой позже мертвец скрюченными, но такими сильными пальцами, разрывает ему горло и прижимается губами к фонтану алой крови!

— Довольно! — говорит всадник на бледно-сером коне, и голос его катится по залу, словно гром. Мертвые тела, повинуясь воле своего владыки, падают на пол или на тела убитых ими жертв.

Только когда тишина становится полной и звенящей, Лита встает с пола, прижимая руку к раненному плечу и смотрит на мальчишек.

— У тебя кровь! — с горечью говорит Ярослав. — Прости!

— Ты не мог иначе, — улыбается Лита. И эта улыбка, казалось бы, такая неуместная в зале, полном мертвых тел, словно освещает окружающее пространство и выводит мальчишек из транса. — Вы все сделали только что, что могли!

Лита подходит к распростертому на полу Директору, присаживается рядом, касается ладонью его лица и тут же отдергивает руку.

— Он умер? — спрашивает Ярослав.

— Умер.

Она не винит Ярослава. В его власти — людская ненависть, и он сделал только то, что мог — заставил незваных гостей стрелять друг в друга. Отразить рикошетящие от стен пули не мог ни он, ни кто-то другой. Одна пуля вонзилась ей в плечо. Другая настигла Директора...

Вода в бассейне окрашена кровью... У дальнего его конца в воде плавает мертвый солдат. В зале холодно — прохладой веет из разбитых окон и кажется даже, что мертвые тела не отдают свое тепло окружающему воздуху, а наоборот, тянут его через себя в кафельный пол. Лита ежится и аккуратно, на цыпочках, ступает босыми ногами по холодному полу, направляясь к телу бойца, изначально выбранного ей.

Словно почувствовав ее приближение, спецназовец поднимает голову. Его лицо в крови, а глаза полны боли. Но Лита не видит на его лице печати смерти. Он ранен, тяжело ранен, но жить будет, если вовремя оказать помощь!

— Ярослав! — командует Лита. — Беги, приведи доктора!

Мальчик срывается с места и исчезает в коридоре. Остальные мнутся на месте, не решаясь ни уйти, ни подойти к Лите, но потом все же решаются и подходят к раненому.

Уже не грозные всадники, уже просто дети, впервые увидевшие смерть и боль.

— Как тебя зовут? — спрашивает боец.

— Лита!

— Красивое имя... — шепчет он. — Только не русское. Вы же русские?

— Мы родились в России. Но Директор всегда говорил, что все мы — граждане Мира!

— Мира, который вам суждено уничтожить...

Лита кивает, и в ее голову приходят слова той, другой Литы из космической сказки учителя астрономии!

— Мы — оружие Судного Дня.

Боец со стоном переворачивается на спину. На его губах — кровавая пена, одежда пропиталась кровью. Он тянет окровавленную руку к Лите, и девочка, поборов страх и отвращение, вкладывает в нее свою ладошку.

— Они — оружие! — кивает он на мальчишек. — А ты... Ты — Благовестие!

— Да, — грустно кивает Лита. — Всех нас будут проклинать и ненавидеть. И пытаться убить, как сегодня пытались это сделать вы.

— Я не позволю! — шепчет боец. — Я буду рядом с тобой. Всегда...

Его глаза закрываются, рука безвольно опадает, но Лите не нужно щупать его пульс, чтобы знать: он жив, просто потерял сознание.

В зал вбегает бледный и испуганный доктор, следом за ним — двое санитаров с носилками. Боец будет жить, Лита знает это точно.

Знает она и кое-что еще:

— Будьте с ним аккуратнее! — говорит она врачу. — Это — наш новый Директор.

И только когда носилки выносят, Литу все же оставляют силы, и она опускается на колени, захлебываясь слезами. Она оплакивает всех погибших. В равной мере — Директора и командира ворвавшихся к ним людей, мертвых диверсантов и убитых ими охранников Центра.

И трое мальчишек, встав на колени рядом, кто-то — обнимая Литу, а кто-то — гладя ее огненные волосы, тоже плачут, беззвучно и страшно. Они оплакивают мир, в котором мужчины убивают детей, а дети созданы для того, чтобы уничтожить этот мир. Они оплакивают свою судьбу, ранее казавшуюся им такой возвышенной и важной, а сейчас — жуткой и страшной. Но в свои шесть лет они уже видели и чувствовали достаточно, чтобы знать: от этой судьбы не уйти, предназначение нужно исполнить..

Мальчишки понимают, что хоть мир и падет от их рук, первой в мир на белом коне выедет Благовестие, и она, созданная чтобы разгонять тьму, первой столкнется с ней. С людской ненавистью и глупостью, с тьмой в человеческих душах.

И они клянутся. Клянутся молча, себе и Богу: быть рядом с ней и защищать ее всегда и везде. Как этот спецназовец, жизнь которого Лита изменила навсегда.

А Лита, тем временем, пытается заставить себя улыбнуться, потому что только улыбкой можно разогнать темноту и страх. И у нее получается! Теперь она умеет улыбаться совсем как Иисус в ее снах. Доброй, ласковой, но печальной улыбкой.

Улыбкой человека, которому предстоит своей рукой запустить маховик уничтожения целого мира!

1