Королева флэшмоба

Я частенько принимал участие в ее мобах. В конце концов, ее сайт делал ни кто иной, как я. Сайт, ставший ее памятником... Раньше он был просто сайтом флэшмоба, а потом стал сайтом его Королевы! Но я всегда был лишь участником, и никогда — организатором. Мне не хватало смелости быть таким же, как она. Поэтому я всегда жил в тени сестры, но никогда не переживал по этому поводу. Жить в тени мессии, жить, просто даря ей свою любовь, и получая взамен в десятки раз больше — разве это плохо? Нет, это мечта.

Для родителей я всегда был "Чуточку более нормальным, чем Оля". В институт я ходил не только ради того, чтобы завести новые знакомства, но и ради того чтобы учиться. Пусть я не был отличником, но меня, по крайней мере, не собирались выгонять на каждой сессии. Я терпеливо выслушивал упреки родителей, и даже честно пытался исправиться... Оля же слушала их в пол уха, кивала, но когда родители требовали от нее взяться за ум, бросить свое катание автостопом по городам, и придумывание глупых розыгрышей прохожих (именно так они называли флэшмоб), она смотрела на них своими добрыми, любящими глазами, и просто молчала, надеясь что они прочтут в ее взгляде то, что она хотела им сказать.

"Папа, мама, я так люблю вас! Научитесь и вы хоть чуточку любить меня. Любить такой, какая я есть!"

Но они, в отличие от Оли, не умели читать мыслей. Не умели угадывать их по взгляду. Я же умел. Самую чуточку, самую малость, но умел... И мне всегда становилось больно, когда в ее глазах я видел любовь, а в глазах отца или матери — лишь презрение. Презрение к ребенку, не оправдавшему их надежд.

Когда ее не стало я, наверное, с месяц не мог заставить себя заговорить с родителями. Я винил их в ее смерти... Винил в том, что они не любили по настоящему свою дочь, любившую весь мир! А потом простил... Вспомнил Олю — ее глаза, ее улыбку, и то, как она прощала всем, все и всегда, любые обиды и огорчения. Вспомнил, и простил, как простила она. Ведь моя ненависть к родителям была еще одним камнем, удерживавшим ее душу на земле, а я хотел позволить ей летать.

И мой сегодняшний поход был не только для меня. Не только для того, чтобы доказать самому себе, что я могу. Могу как и она сделать что-то без оглядки на окружающих. Могу поставить палатку во дворе какого-нибудь дома, а когда ко мне заглянет дворник с вопросом: "Какого хрена ты тут делаешь?" — пригласить его внутрь, в тепло, и угостить сигареткой.

Мой поход предназначался и ей. Как надгробие на ее могиле. Как мой сайт, ставший ее сайтом. Поход в ее честь! И когда ко мне в палатку заглянет дворник, когда я скажу ему: "Да брось ты ругаться! Садись, давай покурим?" — я расскажу ему о своей сестре. О том, каким человеком она была, и как, и почему она умерла.

Потому что есть люди, родившиеся слишком поздно. Те, кому необходимо было родиться во времена мушкетеров, или вести беседы о жизни с Сократом. А есть те, кто родился слишком рано!

Оля должна была родиться в эпоху описанного Ефремовым в "Туманности Андромеды" коммунизма. Когда людей принимают такими, какие они есть. Когда в мире изжиты опасности и болезни. Когда нет больше злобы и зависти... Она была бы достойной парой Дару Ветру...

Все это, пусть и сжато, и немного сумбурно, я объяснил Никите.

— В общем, я посвящаю этот мой личный флэшмоб Оле. Я, ведь, верю, что она где-то рядом — так пусть она посмотрит на меня, и улыбнется. Ей станет веселее!

Он понял. Как-то сразу, без дальнейших объяснений и расспросов, понял. Согласно кивнул. Потом, подумав, все же сказал:

— Только обещай мне, что не наделаешь глупостей... Как она!

— Обещаю. Я уже говорил тебе, я недостаточно смел, чтобы умереть.

Вот только Оля не делала глупостей. Часто можно услышать, что тот или иной человек умер потому, что пришло его время. Потому, что Бог позвал его к себе. И Бог является к нему в облике грузовика, проскочившего на красный свет, в облике непотушенной сигареты, от которой начинается пожар, охватывающий всю квартиру. А Оля в какой-то момент просто поняла, что она сделала в этом мире все, что могла. Что ей пора идти дальше, в другой мир... Или, быть может, перейти в другое состояние в этом мире, во что мне верится больше. Ведь она была мессией, а значит, должна была умереть за наши грехи, чтобы стать потом бестелесным духом. Ангелом хранителей тех, кого она любила...

Я не знаю, в какой момент она решила, что пора уходить. Она не говорила со мной на эту тему, и насколько я знаю, она не говорила о своих намерениях вообще никому. Но наверняка она готовилась долго, как минимум месяц. Сколько должно было уйти времени на то, чтобы только разослать всем своим друзьям электронные письма с отложенной доставкой? Письма, которые пришли к самым близким ей людям ровно в ту минуту, когда она умерла, и письма, которые продолжают бродить по сети, время от времени приходя то одному, то другому, то третьему...

И ведь все письма были разными! Как минимум двадцать человек — это только те, кого я знаю лично, получили от нее разные письма, адресованные конкретно им. Письма с извинениями за то, что она уходит, за то, что заставила кого-то плакать, за то, что так многого не успела сделать. В них не повторилась ни одна строчка!

Сколько нужно на это времени? Месяц? Два? Три? Каково это, жить последние три месяца своей жизни, зная точную дату своей смерти. Точную дату и время! И при этом не быть больным раком или СПИДом, когда болезнь постепенно убивает тебя. А быть просто человеком, решившим умереть именно 7-го января в 16-00.

Я не могу себе этого представить.

И ведь ни я, ни кто-то другой не заметили в ней перемены. Оля жила, готовясь к смерти, а мы все продолжали жить как обычно. Хотела ли она, чтобы ее остановили? Вряд ли... Она не любила, когда вмешивались в ее жизнь, и наверняка не захотела, чтобы кто-то вмешивался в ее смерть.

Одна знакомая как-то сказала мне, что теперь точно знает, как отличить настоящего самоубийцу от того, кто просто хочет привлечь к себе внимание. Когда ты во время ссоры с родителями или с любимым, кричишь, что сейчас выпрыгнешь в окно, и прежде чем распахнуть окно аккуратно снимаешь с него цветы — ты не прыгнешь. Ты не хочешь прыгать! Ты хочешь, чтобы тебя уговаривали, умоляли... Ведь ты знаешь, что тебе потом слезать с этого окна, и собирать с пола землю, осколки горшков, которые ты смел с подоконника, распахнув окно.

Так что если ваш ребенок открывает окно рывком, и на пол валится все, что стояло на подоконнике — бегите! Бегите к нему, преодолевая разделяющее вас расстояние за мгновение, иначе можете опоздать. Ибо он в самом деле сбирается прыгать!

Но Оля не прыгала из окна, не глотала таблеток, предварительно делая из них салат на столе. Она не хотела, чтобы ее остановили. Она вообще не хотела, чтобы кто-то знал о том, что она собирается умереть! До поры — до времени, разумеется. А когда время пришло, она сделала все чтобы превратить свой уход из жизни в самый лучший флэшмоб своей жизни.

Она была мастером шуток, и всегда говорила, что для того, чтобы хорошо кого-нибудь разыграть достаточно придерживаться одного простого правила. Шутка должна следовать алгоритму "От плохого к хорошему". Что я имею в виду? Вот вам пример, банальный и приевшийся: Плохое — "У тебя вся спина белая!", а потом следует переход к хорошему — "Шучу! Нормальная у тебя спина". Обратный пример шутки, то есть шутки неудачной, глупой и совершенно не смешной: хорошее — даешь другу конфету. Он разворачивает ее и обнаруживает переход к плохому — вместо конфеты в фантик завернут круглый камушек. "От хорошего к плохому" — это не шутка. Это издевательство.

Далее шли нюансы. Например такой: шутка не может развиваться по алгоритму "От очень плохого к хорошему", так как после стадии "очень плохое" человек не способен воспринимать юмор, не способен улыбнуться.

По большому счету флэшмоб — тоже шутка, алгоритм которой все тот же. Плохое — случайные прохожие видят, как определенная группа людей совершает некие действия синхронно, в едином порыве. Что в этом плохого? Это страшно! Несколько человек, одинаково мыслящие, и делающие одно и то же действие по определению являются силой, а сила всегда пугает. Представьте, вы идете ночью по темному переулку. Навстречу вам семь Амбалов, синхронно достающих из кармана ножи. Испугаетесь? Разумеется. Так что в флэшмобе, как и в любой шутке, главное — придерживаться того самого алгоритма, чтобы не переборщить. Оля отступила от этого правила всего один раз, когда умирала. Этот флэшмоб, который согласно общественному мнению постоянных обитателей нашего с ней сайта, был самым лучшим, самым запоминающимся и, конечно же, самым важным в ее жизни. Вот только развивался он по алгоритму "От самого страшного, что вы можете увидеть к самому плохому, что может произойти!"

7 января в 15-50 она стояла под ногами памятнику Ленину, который согласно общественному мнению являлся центром, сердцем нашего города. Перед ней раскинулся Ленинский проспект, как всегда заполненный машинами. Одна из немногих улиц города, которая была настолько широка, что на ней никогда не возникало пробок, но сверху, с высоты птичьего полета она была похожа на муравьиную тропу. Нескончаемый поток машин в обоих направлениях. Машин, водителям и пассажирам которых не было дела до девушки в легком пальтишке, стоявшей под ногами вождя революции.

Из пакета она достала плакат формата А3, и спокойно и невозмутимо приклеила его на ногу Ильича.

Откуда я знаю все это в таких подробностях? Просто на противоположной стороне Ленинского проспекта стоял один Олин знакомый с видеокамерой, которая при восьмикратном увеличении давала четкую картинку ее действий. Эта запись потом и облетела большинство каналов страны, и теперь всегда находится в открытом доступе в сети. Я не помню имени парня, сделавшего ее. Но хорошо знаю, что он отказался взять деньги за эту запись, и так и остался единственным обладателем авторских прав на нее, передавая ее всем, кто хотел увидеть последние минуты жизни Оли, за что я, да и все, кто знал Олю, безмерно его уважаем.

Он оказался там не случайно, а по ее просьбе. Это была часть продуманного ею сценария, исполненного без сучка — без задоринки. За неделю до смерти она позвонила ему и попросила придти именно туда, и именно в это время, чтобы снять самый лучший флэшмоб в ее жизни. Мог ли он отказать ей? Разумеется нет.

"Я делаю это, чтобы обратить ваше внимание!" — гласил плакат.

"Мы делаем это, чтобы..." — было ее коронной фразой. Девизом ее акций, всей ее жизни. До нее флэшмоб был бессмысленным — простым развлечением. С ее подачи он обрел смысл — стал формой борьбы с чем-либо. Огурцы в метро — борьбой с пьянством. Демонстративное сожжение пачек сигарет — борьбой с курением. Курение в центральном парке, взявшись за руки — борьбой с неприятием курящих теми, кто не склонен к этой пагубной привычке.

Ее последний флэшмоб был призван привлечь внимание. Чье — она не уточнила, и так было понятно, что внимание всех и вся. А вот к чему — стало ясно уже потом. Через пол часа после того, как ее не стало.

Оля приклеила плакат, и постояла около минуты, копируя позу возвышавшегося над ней Ильича. Вот только он указывал путь к коммунизму, а Оля указывала на свой плакат. Парень, снимавший ее, потом рассказывал, что в этот момент начал сомневаться, а не в этом ли и заключался ее гениальный и лучший флэшмоб? А если так, то что в этом гениального? Но, к сожалению, он ошибся. Это было только начало.

Оля достала из пакета полуторалитровую бутылку из-под минеральной воды, и стала поливаться себя из нее. Оператор улыбнулся — это уже начинало быть интересным. В тот момент он решил, что Оля поливает себя водой, что при стоявшей температуре в минус десять градусов было не смертельно, но действительно привлекало внимание.

Закончив с одной бутылкой, она достала вторую, и вылила ее содержимое на себя. При этом она улыбалась, явно наслаждаясь удивлением, которое она читала на лицах проезжавших мимо водителей. Разумеется, никто не остановился...

Но пока это все лишь напоминало флэшмоб. Флэшмоб — это не только неожиданность, кажущаяся бессмысленной и нелогичной. Это неожиданность в исполнении нескольких человек! Пока же единственной актрисой этого театра была сама Оля.

Все изменилось в мгновение ока. Спектакль стал фильмом ужасов, потому что она достала из кармана зажигалку, и чиркнула ей.

Те, кто видел запись ее смерти расходятся во мнении, что же Оля прошептала перед тем, как ее охватило пламя, мгновенно перекинувшееся на щедро политое бензином пальто. Сколько, оказывается, у нас знатоков чтения по губам! И сколько может быть версий одного и того же движения губ.

"Прощайте!"

"Я ненавижу этот мир!"

"Вы видите меня?"

Вариантов как минимум десяток. Я же, никогда толком не умевший читать по губам, считаю что она сказала "Я вас всех люблю!" Те, кто знал Олю, согласны со мной.

А ее так и оставшийся для меня безымянным знакомый — именно знакомый, а не друг, ибо Оля не могла позволить своим друзьям присутствовать при ее смерти, продолжал снимать. А что ему еще было делать? Бежать через весь Ленинский проспект, рискуя попасть под машину? Он бы все равно не успел, да и вряд ли сумел бы сбить пламя. Когда человек выливает на себя три литра бензина, спасти его можно только единым залпом из десятка огнетушителей, да и то лишь в первые секунды.

Она стояла и горела. Не каталась по земле, не металась, и, кажется, даже не кричала. Просто стояла, объятая пламенем. А потом, за мгновение до того как упасть, подняла пылающую руку и помахала ему, своему оператору, заснявшему последние минуты ее жизни.

Большинство считает что перед тем, как поджечь себя. Оля просто-напросто выпила столько обезболивающих, что все равно умерла бы от отравления ими спустя час-другой. Нашлось даже несколько свидетелей — работников аптек, запомнивших небесно красивую девушку, покупавшую у них чуть ли не коробку парацетамола.

Помните знаменитую историю о Советском Субботнике, на котором Ленин вместе с рабочими нес бревно? Один мой приятель, историк, занимавшийся как раз биографией Ленина, нашел упоминание об этом случае в мемуарах или воспоминаниях нескольких человек, несших то бревно вместе с Ильичом. И знаете, сколько их было? Двадцать человек! Ленин был двадцать первым! Можете себе представить двадцать человек, несущих одно бревно? Если да, то, наверное сможете представить себе и Олю, покупавшую по коробке парацетамола в ПЯТИ аптеках!

Сам я, как и Никита, как и еще несколько ее близких друзей, верят в то, что она не пила никаких обезболивающих. Что она просто не испытывала боли, потому как огонь не мог навредить ей. Разве может быть пламя властно над ангелом?

А знаете, что самое ужасное в той записи? На что было страшнее всего смотреть? Не на то, как горела мое сестра, не на то, как упало на снег ее мертвое тело... На то, как мимо нее, горящей, умирающей, проносились автомобили!

Да, кто-то все же остановился. Кто-то накрыл горящее, но уже мертвое тело своей курткой, и стал закидывать Олю снегом. Но их было всего трое. У остальных не хватило смелости остановиться и помочь ей! Машины даже ускоряли ход, чтобы побыстрее оставить позади себя живой факел, от вида которого сердце пускалось в бешеный галоп.