Башни, сети и мозаики

О! Ещё в номере имелось настоящее окно.

— С видом на логово Франкейна, как заказывала, — буркнул Зерто, останавливаясь.

Эй прошла чуть дальше и опустилась в кресло. Закреплённый у неё на спине мечище этому манёвру не помешал: к немалому изумлению единственного зрителя, массивная железяка сама собой изогнулась, точно пластилиновая. Причём ни капли магии в этом действии не ощущалось.

Или магия опять-таки была, но слишком тонкая для его чувств?

"Я начинаю уставать от этих мутных чудес..."

— Насчёт чтения, — сказала высшая будто бы в продолжение прерванного разговора. — Я строго следую определённым этическим нормам, поэтому сильно ограничиваю свою эмпатию по отношению к тебе, а к полноценной телепатии вовсе не прибегаю. Так было, так есть и, скорее всего, будет. В конце концов, даже малая доля секунды в полноценном пси-контакте со мной стоила бы тебе перестройки личности. Печально, но факт. Вот только есть ещё такие штуки, как анализ мимики, мелкой моторики, аурное сканирование, наконец. Помноженные на опыт и возведённые в степень аналитическими заклятьями, они позволяют очень многое просто... видеть. И это удаётся мне тем успешнее, чем ближе тот, за кем я наблюдаю, к людям. Обычным хомо.

— К чему эта речь? — спросил Зерто угрюмо.

— Не хочу, чтобы ты питал иллюзии в отношении меня. Я сейчас выгляжу как человек, но моя внешность лишь дань моей личной традиции. Привычка.

— А как ты выглядишь на самом деле?

— Так, как захочу. Пару раз, когда возникала нужда, я даже мужские обличья принимала.

— То есть твой текущий облик...

— Да. Примерно такой я родилась и выросла. Так выглядела до того, как стать высшей.

Зерто помолчал.

— Не пойму, чего ты добиваешься. Скажи уже прямо!

Как была, вместе с креслом, Эй развернулась к нему лицом. Кресло при этом быстро и мелко переступало коротенькими ножками... ещё одна очевидно абсурдная картина.

— Помогая тебе, я добиваюсь своих целей, — сообщила она. — Тебе нужна месть. Мне нужен от Директората карт-бланш на перемещения через Великий И Вечный со свитой любых размеров. И я своего добьюсь, как бы ты ко мне ни относился. Это понятно?

— Намекаешь, что в балласте вроде меня не нуждаешься?

— Ты, к сожалению, не высший маг, но вроде бы существо разумное. И профессионал. Так разберись в себе и реши, как меня воспринимать. Выбери сознательно, с открытыми глазами. Я на тебя влиять не собираюсь... да мне это и не нужно, по большому счёту. Озвучивать своё решение не обязательно. А, ещё одно. Я — некромант, поэтому направленные в мой адрес негативные эмоции придают мне сил. Не особо много, к тому же я не какой-то там задрипанный демон, чтобы питаться исключительно за счёт такой разновидности вампиризма. Но подобные подарки от окружающих мне — моей тёмной половине — приятны. Вот теперь, пожалуй, всё.

Ножки кресла снова пришли в движение, и Эй словно отвернулась.

"Экая деликатность, ети её прикладом!"

Зерто тоже отвернулся. Не испытывая особых иллюзий, так как прекрасно помнил про аурное сканирование и "ограниченную" эмпатию. Жест требовался ему самому.

Ему. Не ей. Ей, по крайней мере на словах, — сиренево, что он думает, делает и говорит. Раз довёл до места, спасибо, но и всё на этом. Дальше она справится сама. Даже если ему вздумается вдруг мешать с громкими воплями "я сам! Сам! Франкейн мой!"... ну да, конечно. Сам. Да если он, Зерто, сам вздумает штурмовать недобашню, хоть в одиночку, хоть с группой нанятых на все накопления самоубийц — Франкейну вряд ли даже сообщат о таком мелком инциденте. Внешняя охрана вполне справится с прижучиванием назойливой мошкары.

Даже если Эй будет достаточно любезна, чтобы доставить "соратника" пред вампирские очи, тот просто прижучит мошку лично. Не замарав манжет. Если Эй не подавит предварительно его сопротивление и не выдаст мстителю тушку Франкейна в магической упаковке.

"Нет, ну почему ей так повезло?!"

...ему всегда тяжело давалось смирение с чужим превосходством. Не самый умный, не самый хитрый, не отличающийся особым магическим талантом и по части везения сильно отставший, к тому же медленно умирающий чуть ли не с детства... так и не наладивший нормальных отношений с приёмными родителями... упорство. Да. Зубокрошительное упорство, переходящее в упёртость и фанатизм, — именно оно стало его козырем. Он привык идти к одной тщательно выбранной цели, концентрируясь на ней полностью.

Это вышло почти нечаянно, но стало больше, чем образом жизни. Шаг за шагом, понемногу, привычка к концентрации усилий выковала его таким, каким он стал.

Сначала — перестать медленно умирать. Потом — овладеть своей магией, хотя бы основами. Выдержать армейский пятилетний контракт. Потом — уволиться, выжить во время не самых спокойных миссий, работая на перспективу и репутацию. Пройти жёсткий до жестокости конкурс, перейти из элиты наёмников своего Модуса в члены межмировой Гильдии... и снова оказаться в самом низу, но — уже имея в активе способность к скольжению через Тень Реальности.

А потом оказалось, что пробиться в Гильдии наверх только своими силами, без высокого покровительства либо колоссального (у Зерто, увы, отсутствующего) везения, невозможно. Даже по-настоящему сильным и магически одарённым одиночкам ничего, кроме заработка, здесь не светило: Гильдия кипела от клановых и отрядных интриг, любое серьёзное повышение статуса требовало поистине самоубийственного риска. И это — при том, что даже просто удерживаться на достигнутом уровне стоило литров пота с кровью. Градус конкуренции сплошь и рядом доходил до смертельного, а Зерто ценил жизнь куда больше, чем миражи успеха. Ни подписывать контракт с одним из отрядов на правах испытуемого, а фактически — "мяса" для штрафных рот, ни присягать клану с обязательной установкой закладок на верность, ни идти другими подобными путями он не собирался. Копить же на квалификационный экзамен, чтобы подтвердить права младшего офицера, предстояло лет десять... причём нашлись "добрые" люди, объяснившие, что успешная сдача этого экзамена с первого раза для наёмника-одиночки, не имеющего поддержки со стороны отряда, — событие поистине экстраординарное.

Зерто поднял статистику, изучил результаты экзаменов по гильдейским стандартам и быстро уверился: ему не соврали. Заодно стало понятно, почему большинство знаменитых независимых капитанов, действительно пробившихся с самого низа, — либо вампиры, либо эльфы, либо киборги, либо ген-моды... короче, разумные существа с природным либо приобретённым долгожительством.

Тупик.

Но всерьёз отчаяться он не успел: очень кстати нарисовался душка Франкейн, свернувший Сахешети и оставивший Зерто без родины.

Казалось бы, что ему до этой самой родины, скорее ненавистной, чем любимой? До отчима и мачехи, которым приютский детёныш требовался для создания положительного реноме, до старых, по большей части не особо добрых знакомых, до неласковых учителей и откровенно поганенького, гниловатого климата?

Новая цель. И упорство. Вложение всего себя без остатка — привычное, необходимое.

Зерто тряхнул головой. С подозрением покосился на спинку кресла Эй, из-за которой торчала только рукоять меча да брюнетистая макушка высшей.

"Проклятые рефлексии! О чём я вообще думаю?"

— Пойду в душ, — сообщил он. И отправился в гигиеническую секцию номера.

Но даже там его настигли размышления о жизни и своём месте в ней. Неизбежные, как утренние страдания после пьянки.

...конечно, куча народа нашла бы повод позавидовать ему. Ещё довольно молодой и почти (теперь-то, с С-наноботами) здоровый. Не глупец. Не урод. Неплохо зарабатывающий: в среде профессиональных наёмников таких, как он, спецов поддержки — знатоков подрывного дела, магических преград и печатей — уважали и берегли, расплачиваясь когда по удвоенному, а когда так вообще по утроенному тарифу. Если брать не офицеров, а простых специалистов, больше заботились только о магах-целителях, прекогнистах, малефиках и психократах — но эти-то уже элита, с ними рядовому чародею, не самому сильному и к тому же не слишком искусному по причине молодости, равняться бессмысленно. Да и вообще: наёмник — это вам не пекарь, не оператор киб-систем и не офисный пескарик. Ореол романтики, тудыть через кубыть...

Вот только Зерто относил себя скорее к завидующим, чем к тем, кому завидуют. Имел, как ему талдычил один армейский психолог, "склонность к преуменьшению своих и преувеличению чужих достоинств". Да... он признавал за собой эту черту, въевшуюся в душу так же глубоко и крепко, как упёртость — но не хотел ничего менять. В конце концов, зависть тоже полезна. А что? Не самый плохой стимул, подкрепляющий стремление карабкаться вверх, добиваться своего, держаться в тонусе. Тот же самый психолог соглашался со своим временным пациентом, толкая за чашкой кофесинта лекции о пользе соревновательности...

Но как же порой грызло душу созерцание чужих побед! Какой тоской окатывало при встрече с ровесниками, счастливо женившимися по взаимному чувству! Или с людьми богатыми, везучими, умными, более одарёнными по части магии...

Порой Зерто хватало отметить в ближнем какой-нибудь мелкий талант, — например, лёгкость в общении, ловкость по части охмурения девушек, приятную внешность, умение играть на каком-нибудь музыкальном инструменте и так далее, — для того, чтобы надолго утратить покой. Затосковать, озлобиться. И Эй подходила в качестве объекта зависти, как никто другой. "Почему не я? Почему именно она? Ну почему? Несправедливо!" — начинал ныть внутри тонкий детский голосок при любом взгляде в сторону высшей.

Соревновательность — это хорошо. Но когда цель столь безнадёжно далека...

Вернувшись в жилую часть номера, Зерто тихо сел в углу. Периодически поглядывая в сторону Эй, стащил перчатки без пальцев, которые носил обычно, активировал узкие браслеты плёночных перчаток, достал кусок пластита. Самого обычного, без алхимической предобработки, мало чем отличающегося по консистенции от банального пластилина. И принялся вертеть в руках эту взрывчатую колбаску, попутно то вылепляя странные фигуры, то снова сминая вылепленное в один бесформенный ком. Это внешне бессмысленное занятие, улучшающее мелкую моторику, давно вошло у него в привычку... правда, на заданиях он себе такого не позволял.

А ещё игры с пластитом успокаивали и благоприятствовали раздумьям.

...Вроде бы радоваться надо. Месть Франкейну, эта недосягаемая цель, внезапно оказалась совсем рядом. Можно сказать, повезло — в кои-то веки. Но вечно голодный грызун внутри успешно заглушал радость, отравляя мысли и очерняя эмоции.

Гордецу, привыкшему добиваться своего самому, помощь со стороны — как оплеуха.

"Так что, отказаться? Проигнорировать протянутую руку?

Можно. Но глупо донельзя. Ведь Эй высказалась недвусмысленно: "проблему Франкейна" она решит вне зависимости от желаний либо нежеланий своего временного спутника. Она также явно привыкла добиваться своего. Она — не отступит!

Но сможет ли она сделать то, что задумала? Всё же противник у неё не из лёгких...

Зависит не от меня. Даже если Эй себя переоценивает, или недооценивает почти-Балорри, или сразу и то, и то, — сделать с этим лично мне ничего не удастся. Всё, что я могу — в точности последовать совету высшей и, покопавшись в себе, примириться с ситуацией".

По уму оно так. Вот только никак не получается сделать по уму. Раздражение так и прёт, даже покорно сминающийся под пальцами пластит почти не помогает. Мысленно махнув рукой на обстоятельства и на возможную реакцию высшей, Зерто убрал взрывчатку на место, деактивировал плёночные перчатки, натянул привычные митенки и как был, прямо в камуфляже и полной готовности к чему угодно, растянулся на кровати.

Кровавый закатный свет, не имеющий источника. Да и неба тут как будто нет. И солнца. Но льющемуся со всех сторон свету это нисколько не мешает. Рыжие, багровые, алые отблески лежат на камнях, очерняют острые сколы грубых, тяжких глыб...

Красят желтоватую белизну костей.

Их здесь неисчислимое множество: черепа и позвонки, рёбра и тазовые кости, плечевые и бедренные, лучевые с локтевыми, россыпи похожих на фасоль фаланг... попадаются ненормально крупные и явно не принадлежащие гуманоидам. Вот этот здоровенный вытянутый череп, рогатый и клыкастый — не драконий ли? А вот это чьи кости, какой неведомой твари?

Видение сменяется. Посреди костяного поля, залитого умирающим светом, воздвигается нечто вроде трона. Или он был тут всегда, а глаза просто приспособились достаточно, чтобы увидеть, наконец, истину? Но до чего же страшна она! Бурлящая тьма, наводящая ещё больше ужаса, чем освещение и высохшие останки бренного бытия, — вот из чего сделан трон. В этой тьме мелькают, порой приближаясь к поверхности, гротескно маленькие людские и не очень фигурки с распахнутыми в беззвучном вопле ртами. Глазницы фигурок залеплены всё той же мертвящей тьмой, и мука их уплотняет хватку стихии.

Смена видения. То, что казалось троном — всего лишь плащ великанского скелета. Недвижим, стоит он в центре багрово-костяного пространства, подобный альфе и омеге. Между приоткрытых челюстей его дымится эссенция мрака, в левой глазнице полыхает мёртвая зелень, в правой — ядовитый багрянец, из дыры во лбу (или то ещё одна глазница?) течёт не имеющая цвета суть смерти, быстро истаивающей дымкой заливающая округу.

Руки скелета покоятся на рукояти меча, что подстать его размерам. Гарда — сплетение костяных дуг, лезвие — чистый мрак, остриё тонет в камне, как в мягкой земле.

И вот — сквозь багрянец, мимо костей, начинающих беспокойно шевелиться после её прохода, шагает знакомая черноволосая фигура. И пока шагает она, пробуждая в костях неестественное подобие жизни, пропорции реальности со скрипом великим меняются. Скользят, совмещаясь иначе. На середине лестницы масштабов происходит встреча. Черноволосая, заметно подросшая, касается рукой заметно уменьшившегося разноглазого скелета. Медлит... слегка. И целует нагой череп, без колебаний пригубляя эссенцию мрака — взасос.

Вихрь, подобный удару! Волна магии — как тысячетонное цунами!

Конец поцелуя.

На прежнем, ничуть не изменившемся мече покоятся руки бессмертного — чем-то похожего на человека, но всё же имеющего больше эльфийских черт. Лик его мраморно-холоден, холоднее даже, чем у нагого черепа. Лоб отягощён короной повелителя мёртвых, веки сомкнуты, но сквозь них всё равно пробиваются — слева зелень, справа багрянец.

Черноволосая же отворачивается от него, и прямо в душу проникает Взгляд. Слепой, тёмный, холодный и одновременно обжигающий Взгляд из пустых глазниц черепа, кости которого подсвечены алым закатным пламенем...

Зерто проснулся, чувствуя, как его мышцы трясёт мелкая неостановимая дрожь.

"Проклятье!"

Рука сама собой поползла к тому из нагрудных карманов, где хранился запас пилюль, быстро устраняющих омерзительный, как всякая слабость, тремор. Но до кармана рука не добралась: на полпути её остановила другая, принадлежащая Эй.