Сделано в Оркланде!

И еще один, даже интереснее первого: а кто, собственно, я такой?

"Все "я" да "я". А я — это...?"

Звучит глупо, но я не знаю. Вернее, не помню. А еще вернее...

Откуда-то во мне жила стойкая уверенность, что я, как бы, не совсем человек.

С великим трудом достал из-под воды руку, провел по гудящей голове, обнаружил, что череп мой ныне гладко выбрит, а еще нащупал здоровенную шишку.

Открытие не доставило мне радости: шишка прострелила разрядом боли, а я поприветствовал ее ревом, плавно переходящим в завывания. И тут же заткнулся — ибо эхо. Гулкое, страшное, оно на миг заглушило даже звуки кузницы в моей многострадальной голове.

"Здоров рычать, однако. Вот это глотка у меня! А раньше я выть настолько страшно, что самому впору обгадиться, не умел", — пришла откуда-то из глубины сознания мысль.

Хм, раньше? Это когда?

Я продолжил тактильный осмотр, уже молча. Провел рукой по лицу. Нащупал несколько великоватые клыки во рту.

"Вампир! А это, значит, будет моя усыпальница! Хорошего мало, но могло быть и хуже"...

Версия показалась сначала правдоподобной: холодная кожа, зубища — все при мне.

Ощущение "нечеловечности", опять же.

Вот только я твердо знал (интересно, откуда?) что вампиры, и высшие, и низшие — собственно говоря, ни что иное, как неуместно резвые и деятельные мертвецы. И будучи таковыми, болевых ощущений, как правило, лишены напрочь.

А у меня болело все.

Значит не вампир, не лич, не прочая высшая нежить.

"Упырь! Или вурдалак? Или прочие разновидности подобных им тварей, коим несть числа?"

Тоже бывшие люди, зачастую, вполне себе все еще живые и теплые (если на ранних стадиях обращения), и тоже не то.

Тех снедает вечный голод, на краткое время утолить его можно лишь плотью, желательно, людской (лучше свежей, но и любой степени залежалости тоже сойдет). Хотя, и от, скажем, свининки, тоже не откажутся.

Я прислушался к ощущениям: плоти себе подобных, как и свининки, не хотелось. Хотелось не жрать, а, скорее, наоборот. Но для "наоборот" следовало если не встать или сесть, то, хотя бы, перевернуться со спины на бок, на что сил в себе я пока не находил.

"Оборотник?"

Нет, на оборотниках все заживает если не моментально, то очень и очень быстро. Шишка же на голове рассасываться не спешила, как и порезы на пузе.

Перебрав еще немало версий своего происхождения (почему-то в первую голову, вспоминалась разнообразная нечисть всяческих родов и видов), и многие из них откинув, в силу их неправдоподобия, я предпочел это занятие, все же, отложить в пользу сиюминутных потребностей. А именно: привести себя в порядок, определиться с местонахождением (хотя бы в общих чертах), прикинуть имеющиеся ресурсы, могущие поспособствовать выживанию и... Далее по обстоятельствам.

Итак...

Хребет вроде цел, ребра, хоть и ноют, но тоже в относительном порядке. Руки-ноги? На месте, пошевелить могу. Болят, да.

Это хорошо: раз болят — значит, они есть. Но лучше бы, чтобы не болели.

С развилкой тоже все в порядке. Может я ныне и нечисть, но все же мужик. Нет — МУЖИК!

"Я и раньше не жаловался, но теперь"...

Брюхо: не предусмотренных природой отверстий не обнаружилось (пара неглубоких порезов не в счет).

Голова: как ни странно, гудит. На ней присутствуют оба глаза (которые даже вроде способны что-то различить в окружающей меня темноте), нос, рот (экий я, однако, зубастый), ушиб в пол-лица, еще обнаружился ожог, немного саднящий. Да уж, по всему видать, что голова не самое мое слабое место.

Вроде, все. Выводы?

Я жив и человекообразен, практически цел, хотя и изрядно побит. А еще у меня сотрясение: что-то изрядно взболтало содержимое моей черепушки.

Где я?

Я в воде. Холодной воде — тело порядком окоченело, надо бы вылезти, вот только с силами соберусь. Вода в пещере, или помещении. Большом, судя, хотя бы, по эху. Ни стены, ни потолок мне были не видны.

Как я сюда попал?

Что-то, вроде припоминаю...

Я смог чуть приподняться на локтях, и, отталкиваясь ногами от дна, начал потихоньку выползать из воды.

"Нора, узкая темная кишка, кажущаяся бесконечной. Меня страшно мутит, но я упрямо ползу вперед, с трудом протискиваясь в тоннеле, и делаю это уже довольно долго. Насколько долго — а демоны знают, я счет времени потерял давно. Ничего не видно впереди, лишь непроглядная тьма, и густая, вязкая тишина, которую нарушает лишь мое хриплое дыхание, да колокольный звон в моей же голове. Зачем ползти все дальше, я не понимаю и сам — тоннель явно уходит вниз и вглубь, а преследователей нет. Да и вряд ли у кого-то из людишек (людей?) хватило бы дури в голове лезть за мной в нору, тем более, так глубоко, у них и без того дел хватает. Хотя бы убитых своих товарищей прибрать, и раненых обиходить.

Но вот лезу. Дальше и дальше, вернее, глубже и глубже. Сверху на меня сыплется песок и земля, но на это плевать — завалит и завалит. Хуже не будет.

Тем не менее, нора, прорытая неведомой животиной, ни осыпаться, ни сужаться не собирается. Более того, если по сторонам, как и сверху, руками я ощущаю землю, то снизу, там, где у тоннеля "пол", уже как бы даже и не сплошной камень. По крайней мере, на ощупь он холодный и твердый, и довольно ровный. Я бы даже предположил, что это обработанная плита, да только неоткуда ей здесь взяться, под таким-то слоем земли.

Ну вот, накаркал: нора сужается.

Воткнув нож, отчетливо скрежетнувший обо что-то, в стенку, я рывком подтягиваюсь вперед: вот когда впору позавидовать дохлым и тощим людишкам! Меня-то худым не назовешь, статями я в отца удался. Впрочем, дохлый людишка так бы наверху и остался, разделанный, как баран перед пиром, а я пока что жив. Хотя, видимо, ненадолго.

Это будет плохая смерть, смерть раба и труса, зато людишки не получат удовольствия, надев мою башку на пику, после того, как запытают в городе.

Как говаривал старый Грых: "Не можешь убить врага, так хоть в рожу ему плюнь, авось прыщами пойдет".

(Кстати, а Грых у нас он кто? Так... Грубая, словно вытесанная из камня рожа, покрытая шрамами, щеки, поросшие сивой бородой, широкий приплюснутый нос, маленькие, глубоко посаженные глазки, один из которых прикрыт повязкой... Что-то знакомое... Точно! Орк!)

И справа тоже камень! Нож в него втыкаться не пожелал, зато левой рукой я не нащупал впереди пол. То ли глубокая яма, то ли нора изгибается так резко вниз — дна, потянувшись поближе, я так и не нащупал. Брошенный вниз камешек канул туда беззвучно, хотя, может, я просто не услышал звука из-за звона, грозившего расколоть мою несчастную голову. Зато от камешка, брошенного вперед, шорох я услышал, причем совсем-совсем близко.

Вниз почему-то не хотелось, я дополз до края ямы, и, свесившись примерно до середины груди, попытался нащупать противоположный край. И острием ножа нащупал-таки! Вот только пол подо мной подозрительно захрустел. Я из последних сил рванулся вперед, силясь попрочнее зацепиться за противоположный край, и почти успел: кусок плиты на краю ямы, на которой я лежал, с шипением и шорохом осыпающихся камней пополз вниз.

Вместе со мной.

Прыгать лежа меня не учили ни Грых, ни Эрвиг (тоже орк?), ни отец, однако, будь тут больше места, то у меня бы получилось закинуть свое тело дальше в проход. Но кишка — она и есть кишка: я лишь стукнулся головой об "потолок", отчаянно скребя руками по полу, провалился в трещину полностью и повис на пальцах одной руки, бестолково размахивая второй, с зажатым в ней ножом. Спустя мгновение, мне удалось опереться ногами на покосившуюся плиту сзади и...

С ножом в одной руке и куском камня в другой я полетел вниз.

Полет продлился, однако, недолго: мгновение, может, пара. Я во что-то попал ногами, зацепился сапогом, меня чуть развернуло, и я с размаху уселся в облако трухи, ветоши, пыли и какого-то праха, больно ушибившись о свой же меч в ножнах.

Под задницей, а может, в ней самой, что-то отчетливо хрустнуло, и мне стало нехорошо еще и там.

Я не успел ни понять, что там такого могло сломаться, ни порадоваться, что все еще жив, ни даже отползти в сторону (обломок плиты, с которого я скатился, за мной последовать не спешил, хотя и намерение такое явно имел), как с треском подо мной разверзлась бездна. Еще несколько мгновений полета окончились в толще воды".

Дальше не помню: ни как выныривал, ни как искал берег. Да и судя по шишке — не миновала меня чаша сия, и по балде я все же получил тем, что обрушилось следом за мной.

А зачем я вообще пополз в эту нору? Я рудознатец? Искатель древностей? Или охотник на нечисть (что, кстати, объясняет мои о ней познания)? Или просто долб**б в поисках приключений?

Ммм, вот, вроде припоминаю: была драка, ночь, вспышки и грохот, я в кого-то метко стреляю из лука и даже попадаю, потом умело шинкую огромным тесаком, далее ловко укатываюсь в кусты после удара по морде, потом мы с орком Грыхом идем за добавкой, но не доходим. Вот орк странно прощается, а я иду прятаться в нору.

Странно как-то все это.

Но, хватит валяться. Раз уж жив, все еще или опять — неважно, то надо что-то делать. Оглядеться, что ли, осмотреться.

Опираясь руками на пол пещеры, я с трудом перетек в сидячее положение и тут же опрокинулся обратно — правую ягодицу пронзила острая боль. Коротко взвыв, я перекатился на бок (откуда и силы-то взялись), ощупал свой филей и обнаружил глубоко засевший в нем осколок чего-то. Болючий рывок — и вот она, заноза, передо мной!

Вот и первый повод для радости: царапина на заднице — это ерунда. А если бы чуть в сторону... Не хотелось бы начинать новую жизнь с потери анальной девственности.

Подношу добытый артефакт поближе к глазам — темно тут, даже я, уж на что глазаст, плохо вижу: это явно не металл и не дерево, легкий и гладкий, почти невесомый материал. На кусок скорлупы очень похоже, кстати. Я что — яйцекладущий?

О боги и демоны...

Хм, вроде нет, решил я по зрелому размышлению.

Это видимо оно так хрустело, когда я рухнул в труху и раздавил этот предмет седалищем.

Вглядевшись до рези в глазах, замечаю едва заметный золотистый узор, почти растворившийся к настоящему времени. Что-то отдаленно знакомое, очень, очень знакомое, безумно важное и... Родное?

Сейчас, сейчас, думай, голова, потом болеть будешь!

Это не яйцо! Это... Это...

"Филактерия"! — осенило меня. Это ж филактерия, драть меня конем, как же я сразу не догадался! Жалко, что все догадки на том и исчерпывались. И предназначение этой вещи, получается...

Разрозненные куски воспоминаний, вроде бы, свои, но словно бы одновременно и чужие, затопили разум. Я плохо понимал, что происходит, башка трещала так, как будто собиралась вот-вот взорваться, но я продолжал смотреть картины прошлого. Своего-чужого прошлого.

"Тогда, познав мудрость и запретные для меня тогдашнего тайны, я сделал ее сам. Это был шедевр, хоть я и не мог ни повторить его, ни хотя бы теоретически обосновать даже возможность подобного. И уж тем более я не стал рассказывать об особенностях моего творения ни учителю, ни мастерам. Филактерия, в ней темница духов, в ней, в свою очередь, мощный маяк души, настроенный на меня, и еще кое-что из того, чего знать и уметь мне не полагалось.

Не сосуд с куском своей души, пригодным лишь для поднятия лича, а уникальный артефакт!

Второй шанс.

Вторая жизнь".

Зачем мне понадобилось создавать такую штуку я вспомнить так и не смог, но откуда-то появилось понимание, что сам процесс был сопряжен с огромным риском. Необходимые ритуалы проводились мной почему-то в ужасной спешке, я многое мог упустить (да и, скорее всего, так и вышло), но, судя по тому, что именно я сейчас именно тут, а не где-либо еще, то все получилось неплохо. А еще, стоит отметить, что этого самого "учителя" тогдашний — я определенно не любил и даже боялся. Почему оно так — в памяти не отложилось, но ощущение тяжелой, подсердечной ненависти к бородатому благообразному старцу с выцветшими добрыми, чуть усталыми глазами мне передалось в полной мере. Страх передался тоже, и это было странно, потому что новый-я точно знал, что на свете нет ничего, чего бы стоило так страшиться, а уж тем более таких чувств не мог вызвать престарелый человечишка. Думаю, ему бы хватило одного доброго пинка в его дряхлое пузо, чтобы отправиться на тот свет. Да! Не тягаться ему со мной, ни на ножах, ни на длинных клинках, ни на копьях, ни на кулаках!

"Странно, однако. Не припоминаю за собой такой воинственности раньше"...

Кстати, и это тело, значит, и есть тот самый второй шанс?

Прощальное напутствие старого орка обрело неожиданно глубокий смысл.

Я потер пострадавшую ягодицу. Пожалуй, не буду никому из мастеров (кто бы это ни были) рассказывать об обстоятельствах воскрешения. И друзьям не буду, если они у меня были, женам не буду и вообще, все было совсем не так!

Глава 2.

Валяться на холодных камнях надоело, и я с болезненным рыком воздвигся сначала на карачки, а потом и на ноги. Изрядно взболтанные мозги таким эволюциям оказались не рады, и меня едва не вывернуло от вернувшегося головокружения. Однако титаническим усилием мне удалось призвать бунтующие кишки к порядку, и вчерашний ужин остался при мне, что не могло не радовать — ничего из того, что могло бы быть найдено (или сорвано, а хоть бы и поймано) и при том пригодно в пищу, поблизости не наблюдалось. Человеки, конечно, говорят, дескать, что орк и камень сожрет, но людишки всегда врут.

"Людишки?" - какое-то неправильное определение мне приходит на ум. Неприятное, я бы сказал. Даже оскорбительное. Думаю, если бы какая-нибудь лысая зубастая скотина меня назвала "людишкой", то быстро бы о том пожалела, сгнивая заживо от умелого проклятия, на которые я был большой мастак.