Прода

— Если только некрупного... К тому же, это всего лишь копия русского "Орла".

Ничуть не смутившись осведомленности офицера, продавец сместился на пару шагов и повел руками так, будто раскрывал невидимые двери. Ну, или презентовал в меру своего разумения новый товар:

— В нашем заведении представлены и иные новейшие системы с автоматической перезарядкой. Например, вот эти отличные австрийские пистолеты "Вальтер": восемь патронов в магазине и девятый в патроннике, легкий спуск, два предохранителя полностью исключают любую возможность самопроизвольного выстрела, быстрая перезарядка — а также, при желании...

Вытянув с витрины модель "Вальтер-Артиллерист", второй рукой продавец не глядя достал из-под прилавка деревянную лакированную кобуру, и парой движений соединил их в одно целое.

— Пистолет превращается в легкий карабин! Причем у этой модели магазины повышенной емкости, и прицел размечен на целых двести метров!..

Приняв оружейный конструктор "Собери сам", оберст приложился, поводил стволом вправо-влево, щелкнул затвором — и изобразил на лице сомнение пополам с легкой задумчивостью.

— Что-то еще?

Осторожно приняв, разобрав и уложив обратно в бархатное ложе вороненого "Артиллериста", Пауль утвердительно кивнул и достал очередную лакированную коробку.

— Новинка от самого Манлихера! Новейший самозарядный пистолет, начал производиться всего два месяца назад... Пачечное заряжание, шестнадцать восьмимиллиметровых патронов, легкий и плавный спуск...

Слушая вдохновленную оду новому творению известного оружейника, жандарм сначала благосклонно кивал, затем пожелал лично ознакомиться с вороненым красавчиком, у которого, по заверениям продавца, был лишь один незначительный недостаток. Ну весил он чуть менее полутора килограммов, ну и что? Зато и отдача невелика, а уж как хорошо он сидит в руке!

— Беру. К нему пару пачек патронов, хорошую кобуру... Ну и вообще.

Подозвав подчиненного, тут же зашуршавшего плотной упаковочной бумагой, патриот австрийского оружия предупредительно-угодливым жестом указал господину офицеру на следующие две витрины:

— Русские парабеллумы. Например...

Отвернувшись буквально на пяток секунд, обратно Эдер повернулся с немного тяжеловесной и ужасно брутальной на вид "машинкой", вид которой заставлял сердце любого военного биться немножечко сильнее:

— Пистолет-карабин "Кнут" под стандартный девятимиллиметровый "парабеллумовский" патрон — отличный выбор для любого предусмотрительного путешественника! Так же имеются модели под калибр семь-шестьдесят два, и семь-шестьдесят пять?

Слушая сдержанные похвалы русскому оружию, жандарм лишь кивнул, однако интереса не проявил: при всех своих несомненных достоинствах, "ПК Кнут" обладал сразу двумя очень вескими недостатками. Во-первых, не был разрешен к ношению с мундиром; во-вторых, отличался совершенно негуманной ценой. Впрочем, этим отличались почти все новые пистолеты, так что для своих нижних чинов офицер приобрел пару недорогих револьверов Раст-Гессера под устаревший одиннадцатимиллиметровый патрон на дымном порохе. Дешево, привычно-практично и основательно проверено временем — чего, в принципе, и следовало ожидать от жандармского офицера. Про полагающееся к оружию кобуры и принадлежности многоопытный продавец не стал даже и заикаться: уже то, что оберстлейтенант раскошелился для нижних чинов на хоть какое-то оружие, уже проходило на грани... Ну, не анекдота конечно, но веселого рассказа, вполне достойного прозвучать в пивной после первой кружки темного лагера. Пока Эдер упаковывал револьверы и одинокую пачку патронов в плотную оберточную бумагу, колокольчик на входе вновь подал голос: вот только это был не очередной покупатель, а грузный (под стать своему начальству, ага) фельдфебель с пухлым светло-коричневым портфелем в руках, который прямо с порога вытянулся в стойке и рявкнул:

— Осмелюсь доложить: конвой прибыл!

Небрежно указав затянутой в перчатку рукой на свои приобретения, офицер вернул на лицо свои окуляры, отработанным жестом проверил на неуставные складки шинель и не прощаясь покинул заведение "Наследников Йохана Шпрингера". Следом за ним, прижимая к себе портфель и два бумажных свертка, убыл и его бравый подчиненный: сквозь витрину Пауль проследил за тем, как они уселись в светло-серый фаэтон и отъехали — а за ними пристроился экипаж характерного вида, и два конных жандарма. Глухая, траурно-черная, и с толстыми прутьями на маленьких окошечках — карета напоминала своим видом небольшую передвижную тюрьму. И по странному совпадению, именно в таких повозках перевозили-конвоировали опасных заключенных в Двуединой монархии. Так что не удивительно, что законопослушный австриец Пауль Эдер сначала машинально перекрестился, потом переглянулся с помощником, после чего постарался выкинуть офицера-покупателя из головы...

— Вы задержались. Возникли сложности?

Грузный и слегка красномордый фельдфебель, стрельнув глазами по сторонам и в спину кучера, ответил так же тихо, и тоже — на чистейшем русском языке:

— Слишком наблюдательный гауптман.

Кивнув, фальшивый (вернее, почти идентичный натуральному) жандармский офицер чуть пересел, разорвал желтовато-серую плотную бумагу и начал снаряжать купленные "Раст-Гессеры" патронами — пока не менее "идентичный" фельдфебель бдительно поглядывал по сторонам, загораживая своей грузной тушей и портфелем происходящее на соседнем диванчике. Меж тем, скрипучий экипаж на первом же перекрестке свернул к центру города, неумолимо приближаясь к улице Альзерштрассе и стоящему на ней мрачному угловатому зданию старейшей венской тюрьмы. Редко какое заведение подобного рода могло похвастаться красивыми фасадами и прочими архитектурными излишествами: не выделялся этим и "Йозефштадт" — хотя при некотором оптимизме, блекло-розовый цвет его наружных стен можно было назвать веселеньким и даже жизнерадостным. Вблизи оказалось, что краска на стенах попросту выцвела от времени, да и сами они требовали кое-где ремонта: но вот ворота во внутренний дворик были крепкие, и на них денег явно не пожалели — по массивности они напоминали крепостные, и могли запросто пережить таран каким-нибудь экипажем, или подрыв адской машинки. Не самой большой, конечно: впрочем, таких крайностей и не понадобилось. Стоило карете подъехать к воротной арке, как в массивной конструкции тут же открылась не менее основательная калитка, выпустившая наружу охранника. Недолгие переговоры, дополненные шелестом убедительно подделанных бумаг, и черная карета медленно заехала сквозь раскрывшиеся перед ней врата на мощеный камнем тюремный дворик; фаэтону такого гостеприимства не полагалось, так что недовольный жизнью и службой жандармский офицер был вынужден утрудить свои ноги. За ним в верной тенью следовал мордатый фельдфебель, мимоходом рыкнувший подчиненным:

— От кареты не отходить, в разговоры не вступать!

Недолгое общение грозного пузана с охраной закончилось выделением господину оберстлейтенанту проводника до кабинета начальника тюрьмы, куда лощеный брюнет и отправился — с интересом разглядывая местами обшарпанные стены длинных коридоров, окрашенных выцветшим от времени и легкой сырости суриком; расположенные через равные промежутки железные двери тюремных камер — оборудованные помимо замка еще и массивным засовом, ограничителем ширины открывания (на тот случай, если заключенные захотят всем скопом выломиться из камеры), прямоугольным лючком-"кормушкой" и смотровым глазком. Так же к каждой двери была прикреплена планшетка со списком "постояльцев", дабы расхаживающие по коридорам надзиратели не утруждались лишний раз, запоминая фамилии и статьи своих подопечных. И конечно решетки — как в коридорах между постами вооруженной револьверами охраны, так и между этажами. Можно сказать, что "Йозефштадт" являла собой образцовое заведение австрийской системы исправления наказаний... Недолгая экскурсия завершилась в канцелярии тюрьмы: указав на явного делопроизводителя, сидевшего за столом-конторкой в окружении нескольких стопок документов и прошений, сопровождающий почти образцово отдал честь и поспешил обратно. Не успел канцелярист открыть рот для закономерного вопроса, как перед ним возник толстый конверт предельно казенного вида с печатью Эвиденцбюро — вид которой заставил самоходную чернильницу моментально подскочить, разгладить складки на форме и чуточку заискивающе попросить:

— Одну минуту, герр оберст!

Гибко вывернувшись из-за своей конторки, канцелярист бодрой трусцой скрылся за дверью, украшенной табличкой:

"Начальник тюрьмы Юлиус Адрасси"

Откуда вернулся через полминуты, с лихвой перекрыв заявленный срок:

— Прошу вас, герр оберст!..

Делопроизводитель не мог слышать темы разговора между внезапным посетителем и своим начальником, но причина появления конвойной команды во главе с целым оберстлейтенантом сомнений не вызывала: наверняка военной разведке понадобился кто-то из постояльцев столичной тюрьмы. Поэтому работник достал из ящика стола набор бланков на все случаи жизни, внутренне поморщился от бесцеремонности плюхнувшегося на стул наглого фельдфебеля, пузо которого слегка выпирало и даже переваливалось через форменный ремень, и... Да! Услышал приглушенный дверью звон колокольчика, которым герр Адрасси призывал его к себе. Судя по бледноватому и даже отчасти взъерошенному виду начальника тюрьмы, бумаги пришли с самого верха: озвучив фамилии двух арестантов, он предельно сухо распорядился немедленно подготовить и подать на подпись приказ о их передаче прибывшей конвойной команде. Затем чиновник покосился на лощеного жандармского офицера, резко набрал воздуха в грудь, явно собираясь что-то сделать или сказать... Но стоило оберсту едва заметно покачать головой, как герр Юлиус тихо сдулся и медленно положил руки на стол:

— Оскар... Поторопитесь с приказом.

Когда канцелярист вновь зашел с готовым документом, начальник тюрьмы был по-прежнему бледноват, но в остальном выглядел как обычно — разве что ощущалось некое напряжение между ним и жандармским офицером. Завизировав приказ, господин Адрасси процедил указание о его немедленном исполнении, и голосом, полным яда, осведомился у командира конвойной команды:

— Надеюсь, на этом все? Вы же понимаете, что вам это...

Продолжения явно-неприятного разговора делопроизводитель не услышал, торопясь запустить невидимые шестеренки тюремных механизмов: по возвращении в канцелярию там обнаружился и оберстлейтенант, пытающийся воспользоваться висящим на стене телефонным аппаратом. Увы, но ни энергичное вращение ручки, ни потряхивание слухового рожка, ни даже пара возгласов:

— Аллёу?!?

С явным французским прононсом так и не помогли ему добиться взаимности от сложного электромеханического устройства. С силой брякнув рожком о рычажок, жандарм излил недовольство на тюремного канцеляриста:

— Черт знает что! В вашей богадельне никто не желает нормально работать: директор сбежал по каким-то якобы важным делам, телефон сломан, а вы вообще!..

Под тяжелым взглядом очкастого оберста никогда не служивший в армии канцелярист непроизвольно встал по стойке смирно.

— Когда мне выдадут арестантов? Мне тут что, до вечера торчать!? Не тюрьма, а какое-то rassemblement d'ânes !!!

Сравнение с одним из стада ослов, служащих в "Йозефштадте", было обидным, однако возражать лощеному брюнету, в котором за километр можно было разглядеть аристократическое происхождение, мелкий чиновник попросту не рискнул — так же, как проглотил и требование сопровождать господина оберстлейтенанта, дабы всемерно ускорить процедуру передачи парочки подозрительных типов, в которых Эвиденцбюро заподозрило то ли фальшивомонетчиков, то ли кадровых офицеров одной из сопредельных держав.

— Прошу за мной...

Первым во внутренний дворик доставили здорового арестанта: верней сказать, способного передвигаться самостоятельно. Дерзкий взгляд, слегка перекошенная фигура, ссадины на раскрашенном разноцветными синяками отечном лице, и ручные кандалы — неоспоримо свидетельствовали о явной склонности к побегу и оказанию сопротивления. Так что никто не удивился, когда жандармы навесили на конвоируемого дополнительный обвес на руки-ноги и шею, после чего запихнули присмиревшего преступника в карету, где дополнительно пристегнули цепочкой к жесткому сидению. Едва закончили с первым, притащили второго, причем его услышали еще до того, как увидели: крепко побитый арестант благодарил фактически несущих его на руках надзирателей отборной бранью, причем исключительно на французском. Впрочем, вдохнув свежего воздуха и заметив поджидающих его возле черной кареты конвойных жандармов, подстреленный фальшивомонетчик резко замолчал, вытаращившись на подходящего к нему фельдфебеля:

— Или ты заткнешься, или тебе запихают кляп. Ты понял, свинья?

Сморгнув и оценив поднесенный к едва зажившему носу крепкий кулак, матерщинник осторожно кивнул, после чего на него навесили кандальное железо и помогли залезть в карету. Один из конных жандармов подвел своего мерина оберстлейтенанту, который, немного сдвинув вбок кобуру с пистолетом, на диво легко взмахнул в седло; фельдфебель пошел в воротную караулку, где уже готовились выпускать конвой... Все было нормально, пока где-то в глубине "Йозефштадта" не подала свой противный голос тревожная сирена:

У-у-у-у-о-о-о-о!!!

Пока четверка охранников хваталась за поясные кобуры и ждала команд от дежурного старшего надзирателя, а тюремный делопроизводитель растерянно вертел головой — фальшивый оберст одним плавным движением достал из шинели револьвер. Серия странных глухих щелчков, заваливающиеся тела, и вот на ногах остался только обмерший от ужаса канцелярист, до которого словно сквозь вату донеслись деловитые команды оберста на французском языке. Вздрогнув от гулкого выстрела из карабина, которыми были вооружены охранники ворот, Оскар увидел заваливающегося наземь пухлого фельдфебеля — а затем и сам непроизвольно пал на колени от частых близких выстрелов: фальшивые жандармы слаженно разделились, и пока одни стреляли куда-то вглубь приемного помещения тюрьмы, другие изрешетили попаданиями выбежавших из караулки надзирателей. Наверное, это оцепенение его и спасло: налетчики попросту не видели в нем какой-то угрозы, торопясь как можно скорее покинуть внутренний дворик. То ли убитого, то ли серьезно раненого фельдфебеля затащили в карету, причем одним из носильщиков был уже свободный от кандалов арестант с оружием в руке; в коридоре, ведущем в приемник тюрьмы, жарко полыхнуло огнем от брошенной туда бутылки керосина — а дверь не только закрыли, но и подперли телами охранников. Погибших караульных так же небрежно оттянули в стороны, чтобы те не мешали открывать массивные воротные створки: самозванный оберстлейтенант успокаивающе поглаживал нервно похрапывающего мерина, ...

Дерзость неизвестных преступников имела все шансы увенчаться полным успехом, но вмешался Его величество Случай: недалеко от тюрьмы на Альзерштрассе стояли казармы Альсера, где располагались два штаба пехотных полков и квартировали шесть батальонов общей армии — так что когда массивные створки медленно распахнулись, выпуская конвойную карету и двух конных жандармов, снаружи вместо пары-тройки мимопроходящих горожан обнаружилась целая рота солдат, топающих в казармы с загородного стрельбища. Оно бы и ладно, но к усталым и слегка подмерзшим нижним чинам прилагался десяток унтеров и насторожившийся молоденький лейтенант, сходу поднявший руку в останавливающем жесте.