4. Into Each Life Some Rain Must Fall

— Хм... — Феликсу в голову пришла иная мысль. А не свихнулся ли щенок от страха? Это было бы неприятно. Ему еще надо поговорить с матерью сегодня, чтобы она могла удостовериться в том, что он жив. Потом-то пусть хоть Наполеона из себя корчит или в кому впадает — жить мальцу останется недолго. — Эй, мелкий!

Мальчик при звуке мужского голоса подобрался, сидя на полу, съежился в комочек, но промолчал.

— Слышь меня?! Отвечай!

— Слы... шу, — испуганно пролепетал тоненьким голосом ребенок.

— Есть хочешь?

— Хочу.

— Ладно, щас покормим.

Действительно, пусть поест.

— Босс, а что будем делать с тем водилой? — спросил Бобби, имея в виду доходягу по имени Скиннер, добывшего им машину, на которой ребенка увезли практически из-под носа матери.

— Мартин знает, где его можно найти. Получим деньги — уберем придурка.

— А сам Мартин?

— Может, и его.

В подсобке что-то слегка грохотнуло, а потом радио вдруг взвыло на всю громкость:

— "А сейчас по просьбам слушателей прозвучит легендарная джазовая композиция "В каждой жизни должен выпасть дождь" в исполнении Эллы Фицджеральд и Билла Келли".

Следом пустые гулкие помещения склада заполнила музыка. Мужской голос напевал старый текст:

Into each life some rain must fall

But too much is falling in mine.

Into each heart some tears must fall,

But some day the sun will shine.

— Джимми, твою мать! — рассвирепел Феликс, не терпевший джазовой музыки. — Ты что делаешь?!

Небрежно затворенная дверь с проглоченным музыкой легким скрипом распахнулась. Кто-то встал в проходе, загораживая широкой фигурой свет. Феликс не успел отдать себе в том отчета, но, увидев чужака, почувствовал легкий укол страха. Столь неслышно тот шагнул в их поле зрения, столь внезапно он появился. И столь странно неподвижным он был сейчас. Возможно, роль устрашающего эффекта сыграла царившая в помещении полутьма, разгоняемая только луной сквозь окошки далеко наверху, и одинокой желтой лампочкой, светившей без абажура прямо над макушкой Бобби. Эта самая лампочка нервически мигнула, стоило незнакомцу возникнуть из ниоткуда.

Укол оказался бодрящим. Феликс без лишних слов полез за пазуху, выхватывая пистолет. В тот же миг неизвестная фигура рванулась из прохода в их с Бобби сторону. Сам Бобби уже вскакивал со стула, нашаривая на боку кобуру. Съежившийся у стены мальчик, ничего не понимавший и почти не слышавший происходящего из-за громкой музыки, разобрал только громкие матюги похитителей.

Пистолет в руке Феликса уже разворачивался дулом в сторону несущегося на него черного пятна. Он даже успел выстрелить. Один раз. Что было потом, мужчина не понял. Просто огромное черное пятно оказалось рядом, рука, державшая оружие, попала в стальные клещи. Незнакомец обхватил локоть Феликса и рванул вверх. Силой он обладал недюжинной, поскольку кость сломалась мгновенно, заставляя жертву выронить оружие и завопить. Но крик прервался, когда железные пальцы сдавили горло, вминая внутрь кадык.

Мальчик, услышавший крик, еще плотнее подобрался, поджав ноги, и зажал руками уши. Не зря. Сквозь плотно прижатые к голове ладошки доносился лишь прекрасный голом Эллы Фицджеральд. Ребенок не слышал нездорового хруста и сменивших крик стонов. Второй выстрел, правда, прорвался. А вот звук столкнувшихся тел — нет.

Бобби, широко развевая рот в немом крике, пытался выбраться из-под трупа Феликса, пятнавшего его одежду кровью из разодранного горла. Выставив перед собой руку с пистолетом, преступник пытался взять на дрожавшую мушку широкую фигуру, стоявшую сверху.

Лампа, осветившая страшного чужака, выхватила из темноты черный пиджак, широкое круглое плечо и щеку, упиравшуюся в бородку. Краешек рта за этой бородкой был приподнят в хищной усмешке. Уняв, наконец, дрожь, Бобби нажал на спусковой крючок.

И понял, что попал в ад.

Бобби знал, что пуля калибра 9 миллиметров не может не убить почти в упор. Поэтому в тот миг, когда его выстрел достиг цели, преступник уже готов был успокоиться. Стальной цилиндрик полутонным ударом врезался в грудь толстяка. Тот подался назад, запрокидываясь на спину. Полы обагренного кровью пиджака дрогнули. Но вдруг, уже готовый быть отброшенным прочь, застреленный застыл на полусогнутых коленях. Выбросив вперед обе руки, он попытался вернуться в прямое положение. И пока он разгибался, Бобби почувствовал, как седеет.

Что происходит?! Почему он не упал?!

То ли от страха, то ли о неожиданности палец на спуске свела судорога, и Бобби выстрелил снова. Пуля попала толстяку в живот, разорвав дорогую белую рубашку. Но тот лишь чуть согнулся, подаваясь вперед. Правая рука дважды убитого метнулась к Бобби, и до смерти перепуганный бандит почувствовал, как пистолет вырывают из ослабевшей ладони.

Да что же это?! Что же это такое, а?! Бобби за свою недолгую жизнь и карьеру в преступном мире усвоил одно правило, усвоил железно: когда в тебя стреляют, ты умираешь! А этот... Мало того, что голыми руками убил Феликса, так еще и не умирает от выстрелов! Бронежилета на нем нет, кровь течет! Но он стоит!

Страшный толстяк взялся за пистолет, разворачивая стволом в сторону противника. Тот лишь глядел вытаращенными глазами и кривил широко разинутый рот.

— Мама... Мамочка... — выдавил, наконец, из себя Бобби. — Ты кто?!

Ответом ему была лишь еще одна усмешка. Дыра, оставленная в рубашке толстяка выстрелом, начала медленно затягиваться, соединяя свои края дюжиной тонких белых ниточек. Кровь из раны впитывалась в ткань, делая ее столь же белоснежной, как раньше.

— Мамочка... — окончательно теряя рассудок, Бобби захныкал как ребенок.

Мальчик с завязанными глазами вздрогнул, услышав, как сквозь звуки трубы и голос певицы гремит очередной выстрел. А следом кто-то оказался рядом, положив широкую ладонь на испуганно поникшее плечико.

— Алекс... — зазвучал у самого уха незнакомый мужской голос, перекрывая музыку. — Ты как?

— Вы... вы кто, дядя? — еле слышно пикнул ребенок.

— Я тебя спасти пришел. Тебе больно не делали?

— Не... Нет.

— Ну и хорошо. Сейчас я тебя отсюда заберу.

— А где эти?

— Не бойся. Я их побил, и они не будут мешать.

— Вы их застрелили?

— Нет, ты что! Это они в меня стреляли.

— А почему не застрелили?

— А меня пули не берут. Ладно, сейчас я тебя отстегну.

Незнакомец убрал руку с его плеча и шагнул куда-то в сторону. Через несколько секунд он вернулся, звякнув ключами о кольцо наручников.

— Ну вот, — освободив тонкое запястье ребенка от специально подобранных пут маленького размера, сдавивших даже детскую ручку, таинственный дяденька удержал Алекса от снятия повязки. — Погоди пока.

— Зачем? — не понял мальчик, которому еще во время плена не терпелось снять с глаз противную тряпку. Тогда ему строго-настрого запретили похитители, а сейчас — спаситель. Непонятно.

— Чтоб глаза не заболели, — рука незнакомца посильнее натянула на глаза ребенка повязку. Затем мужчина подхватил Алекса на руки. Ребенок почувствовал, каким большим и теплым был спаситель. Как огромный плюшевый медведь. И тут вырвалось наружу все то, что до сих пор сдерживал в себе храбрый четырехлетний мальчуган. Шмыгнув носом, он уткнулся в широкую грудь незнакомца и заревел.

А Элла Фицджеральд все пела.

— Сегодняшней ночью, несколько часов назад, неожиданно разрешилось дело о похищении сына известной певицы Кэтрин Винтерс, — вещал диктор программы новостей. — В условленный час преступники, ранее связавшиеся с миссис Винтерс и потребовавшие многомиллионный выкуп, не вышли на связь, а спустя всего десять минут неустановленным лицом был оставлен у входа в гостиницу, где остановилась певица, сам похищенный мальчик. Четырехлетний Александр полностью здоров, но находится в состоянии шока. На вопросы полиции о том, что случилось, он не дает никаких ответов. Адвокаты Винтерс и врачи уже запретили беспокоить ребенка, поэтому следствию придется ждать еще какое-то время, прежде чем обстоятельства освобождения маленького заложника станут известны...

На экране мелькали кадры телевизионной съемки: счастливо плачущая мать с перепуганным ребенком в объятиях забегает внутрь здания, прячась от объективов. Но не столь просты были телевизионщики — те немногие кадры, что удалось отснять, вышли на славу. Улыбающееся сквозь слезы лицо, размазанная косметика, поплывшие тени вокруг ореховых глаз певицы — красочно, ничего не скажешь. Душа радовалась за воссоединившуюся семью.

Но не у Прайса, сидевшего на диване в гостиной собственного дома и глядевшего в экран с озлобленной гримасой. Нет, не у Прайса. Его неожиданные вести заставили громко заскрипеть зубами. Вся затея пошла псу под хвост.

Феликс не отвечал по наладоннику уже час. Тут оставалось два варианта: либо он кинул руководителя, либо его кто-то расшлепал. Но кто мог расшлепать матерого бандюгу всего через сутки после похищения?! Никто даже не мог знать! Значит, он заключил свою сделку с этой бабой!

— Феликс, скотина... — в очередной раз глянув на надпись "Нет ответа" на дисплее наладонника, ругнулся Прайс. — Отвечай!

— Он не может, — раздался за спиной голос. На сиденье дивана мягко шлепнулось что-то бесформенное. Рефлекторно переведя взгляд в сторону упавшего предмета, Прайс почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Рядом с ним лежал выдранный из тела кадык. — А вот вы можете.

Сильные руки ухватили Прайса за плечи, утаскивая за спинку дивана. Шлепаясь на цветастый ковер на полу, он увидел объемистый живот, нависший сверху.

— Ответьте мне, мистер Прайс... Неужели пенсии главы нью-йоркской полиции вам было мало? Так мало, что надо было связаться с бандитами и украсть ребенка у матери? Впрочем, это был риторический вопрос.

— Ты кто такой?! — Прайс попробовал подняться, но нога в черном ботинке уперлась в грудь, выдавливая воздух и пригвоздив обратно к ковру.

— Вы не думали, что Феликс решит не делиться с отцом вашего совместного похищения? Впрочем, это неважно. Феликсу деньги теперь вообще не нужны. Не видать ему нового начала в Калифорнии. А вот вам еще кое-что предстоит.

— Кто ты такой? — уже тихо спросил Прайс. Страх медленным потоком холодного воздуха вползал в него. — Коп? Наемник? Тебе платит эта суч...

Ботинок поднялся вверх от его груди и с размаху въехал каблуком в рот.

— Вы, мистер Прайс, можете считать меня ангелом возмездия.

Из-за живота показалось лицо наклонившегося толстяка. Зачем-то посреди ночи он нацепил черные очки.

— Вот только я не ангел. Я наоборот.

— Чего?..

Лежавший на полу не успел осмыслить последние слова незнакомца. Тот вновь поднял ногу и с размаху опустил черный кожаный ботинок на шею пожилого Ричарда Прайса, отставного начальника над всей полицией Нью-Йорка.

Сквозь магазинную витрину телевизор показывал здание ее гостиницы. Алекса уже наверняка обхаживала стая докторов. Но саму Кэт никто из них от ребенка отогнать бы не смог. К счастью, никто из газетчиков и телевизионщиков не проник внутрь, так что оставалось лишь болтаться снаружи и трепать в камеру языком.

Вряд ли, конечно, мальчик расскажет что-то полезное. Адреса склада он не знал, случившегося не видел. Отревевшись на руках у Сэма, детеныш и вовсе заснул. Видимо, не спал за прошедшие сутки ни минуты. Ничего, теперь выспится, как следует. И мать тоже успокоится.

Посредник сообщил, что все штатно. Наблюдение за семьей Винтерс восстановлено. Было бы гораздо легче, если бы они не ограничивались только наблюдением. Сэм так и сказал. Но ничего не попишешь. Зато бесплатно.

По крайней мере, они помогли ему нанять третьих лиц для помощи с расследованием. Ребята в масках оказались крайне полезны на первом этапе. Вот что значит — работать без поддержки. Частники...

Убрав наладонник во внутренний карман пиджака, Сэм шагнул из-под козырька магазинной витрины обратно в дождливую и холодную ночь. Соскучившийся по воде костюм радостно обнял тело.

Все они были мертвы. Мелкий преступник Скиннер с дружками. Рэкетир Мартин. Беглые мафиози Феликса. Даже придумавший стрясти денег с богатенькой гастролирующей певицы пенсионер Прайс, задействовавший свои старые связи и гонимый жаждой обогащения.

Поднявшие руку на благополучие Кэтрин Винтерс поплатились жизнями. Он сделал свое дело. Как уж мог. Ни она, ни ее сын не узнают, что же случилось. И это к лучшему.

Охотнику на чудовищ давно советовали опасаться, как бы самому не стать чудовищем. В его случае с предупреждениями было поздно. Но это ничего не меняло.

Он продолжит служить своей цели. Как может.

Raison d'etre. "Причина быть". Таким красивым сочетанием называют французы то, что заставляет людей продолжать свое существование в мире. Та самая цель, ради которой следует проживать жизнь. Та самая цель, ради которой нужно разучиться чувствовать боль и начать воздвигать свои стены.

То единственное, ради чего боль все же стоит чувствовать, даже забыв, что это такое. То единственное, ради чего стоит смотреть в бездну, не боясь того, что однажды она посмотрит на тебя.