9. Time Baby

Да, самое пугающее и вместе с тем так завораживающее Анну качество было таким. Он ненавидел людей. Не просто кого-то из людей, не отдельные социальные слои или группы. Он ненавидел род людской целиком. Конечно, Октавиан никогда не говорил об этой ненависти напрямую, но женское сердце трудно обмануть, когда дело касается распознавания чувств. Да и не заметить было трудно. Октавиан терпеть не мог больших сборищ, почти физическое отвращение испытывал, встречаясь со случайными людьми. Его едва не тошнило от программ по телевизору. Он не выносил смотреть на детей, стариков, молодых женщин и мужчин... Казалось, нет ничего, относящегося к людям, что могло бы показаться приятным для Вендиго. Как ни гнала Анна эту мысль, но, скорее всего, в силу столь мощной мизантропии Октавиан привечал сумасшедшего убийцу, сидевшего тогда с ним в клубе. Фрэнки, кровожадное животное, не знающее в жизни иной радости, кроме экстаза кровавой бойни, платил ласковому хозяину поистине собачьей преданностью. И готов был терзать любого, на кого укажет Октавиан, желающий получить удовольствие ли извлечь прибыль.

Кроме этой прорывающейся наружу ненависти, постоянного высмеивания всего и вся, Анна ничего не знала о любимом. Нет, она, конечно, знала, за что его так ненавидели наиболее влиятельные трикстеры, поголовно смотревшие снизу вверх на ее мать. Знала, почему он сам был "не совсем трикстером". Знала, откуда у Октавиана огромные деньги и связи. Но эти знания не относились к нему самому. Это были знания о кошельке и теле. А вот душа его оставалась загадкой. Анна же хотела любить как раз душу. Ей не было дела до денег и влияния, в отличие от девяноста процентов женщин ее возраста. Девушка всего лишь хотела, чтобы тот, кого она полюбила, был с ней весь, целиком. А Октавиан не был. Он всегда оставался закрытым. Всегда ласковый, заботливый в часы пребывания рядом, он мгновенно отгораживался невидимым заслоном. И уходил. Всегда уходил.

Так неужели она любила его, как любят ускользающую радость? Зная, что она недостижима, люди лишь сильнее тянутся следом, стараются ухватить Жар-птицу за хвост и согреться. Был ли Октавиан для Анны таким призрачным пламенем? Пламенем, затмевавшим огонь ее волос, которые он так любил.

Но главный вопрос, мучавший ее, был, конечно, таков: любил ли Октавиан Анну в ответ?

Мелодично заиграл дверной звонок. Испуганно всплеснув руками, Анна поспешно развернула полотенце и заметалась по спальне. Все проворонила! Одеваться придирчиво не было времени, и девушка поспешно накинула взятый с полки пеньюар. В конце концов, соблазнительно. Должно понравиться.

Вырвавшись в гостиную, она поспешно пересекла комнату и вышла в коридор прихожей. За дверью уже стоял он. Анна чувствовала присутствие любимого. Всегда чувствовала. Она с непростительной торопливостью защелкала замком.

Он и впрямь стоял на лестничной площадке, спиной к соседним дверям. Как всегда, стройный, статный, сильный. Как всегда, играла в синих глазах язвительная смешинка. Длиннополый черный плащ делал его похожим на призрака оперы. Почему-то Анне в голову всегда приходило именно это романтическое сравнение. Только, в отличие от Призрака, Октавиан не был изуродован и не страдал от одержимости любовью к красивой женщине. Красивая женщина сама была влюблена в него почти до одержимости.

— Здравствуй, — сказал он.

— Здравствуй, ответила она.

Октавиан шагнул вперед, переступая порог. Отступившая Анна смотрела, как он плотно затворяет за собой дверь, запирая на все замки. Такой пунктик за любимым мужчиной тоже водился — стремление надежно закрываться. Сняв плащ, сверкнувший кровавым подбоем, он обернулся.

— Как же я люблю твой вкус в одежде.

И усмехнулся лукаво. Ему понравилось.

— У меня вообще вкус хороший, — она не осталась в долгу, щуря зеленые кошачьи глаза. — Ты же ведь мне по вкусу.

— Ну, я-то вообще весь вкусный, — он картинно развел руками. — Что уж тут поделать. К слову о вкусном... Я жутко хочу есть!

— Следуйте за мной, сержант, — смешно вытянувшись и выдвинув вперед челюсть, Анна уподобилась неведомому ей солдафону. — Сейчас я тебя накормлю.

— Веди меня, о властительница пищеводов!

И, ловко подскочив к разворачивающейся, чтобы идти, девушке, Октавиан с привычной нескромностью обнял ее за талию. И нельзя сказать, что Анне было неприятно.

— Что это ты так проголодался на ночь глядя? — спросила она, прижимаясь к любимому мужчине.

— Да так, — ответил он, подталкивая ее вперед. — Совершил небольшой моцион для укрепления здоровья и нагула аппетита. Слопал шоколадку, но не помогло — голодный как зверь.

— Пошли, зверь, — она зашагала босыми ногами по ковру. — А то еще меня следом за шоколадкой слопаешь.

— Всенепременно. Попозже.

Открывая двери на кухню, она вспомнила о недавних размышлениях. Любил ли Октавиан ее в ответ? Ответа на этот вопрос девушка не знала. Но знала, что он нежен, щедр и не даст в обиду. Ни "CDM", ни матери — никому. А еще он ни с кем никогда не был так близок, как с ней.

Какая, к чертовой матери, разница, кем и чем он был? И так ли уж страшны потемки его души? А даже если и страшны... Пусть лишь однажды пустит ее туда. Позволит прикоснуться к тому, что спрятано за невидимым барьером. И все наладится. Непременно наладится.

Сажая Октавиана за стол и выставляя перед ним старательно приготовленную еду, Анна с особой остротой чувствовала, что ближе и роднее того, кого весь мир счел бы чудовищем, у нее никого нет. И никогда не будет.