Эй, Арнольд!

Арнольд усмехнулся. Да, задал Женька ему задачку. Действительно, а если это у него не от недотраха, а само по себе, что тогда?

4.

В клуб Женька отправился пафосным до неприличия, во всем белом, даже ботинки откуда-то из закромов родины белый отрыл, так еще и в стильных очках, правда, уже черных, прикольно смотрящихся вместе с черной широкой фенечкой из переливающегося бисера на запястье и тонкими, едва заметными полосками на приталенной рубашке с коротким рукавом, одетой под удлиненный пиджак, у которого он подтянул к локтям рукава, обнажая запястья. А Арнольд долго не парился и отправился налегке. Черные, прямые брюки, такие же черные ботинки и плотно облегающая торс черная футболка. В таком наряде он был похож на какого-нибудь охранника и клубного вышибалу. Но его это мало волновало, потому что девчонки на такой вид велись, да и, кажется, Женька тоже. Потому что стоило ему выйти в нему из свой комнаты, по совместительству являющейся залом или гостиной, как называл её Женька, тот замер чуть ли не с приоткрытым ртом. Арнольд самодовольно усмехнулся, шагнул к нему и двумя пальцами вернул отвисшую челюсть друга на места. Тот моргнул, отшатнулся, отвел глаза и мучительно покраснел.

— Извини, — покаялся Женька, смущенно.

— Неужели я, правда, так сильно тебе нравлюсь? — полюбопытствовал Арнольд, с каким-то непонятным спортивным интересом.

— Не знаю, — пробормотал Женька сипло, — Может, пойдем уже?

— Да, уже идем, — согласился Арнольд, но не шелохнулся, чтобы освободить Женьке дорогу к вешалкам, на которых весели их куртки.

— Может быть, ты меня все же пропустишь? — ощутимо нервничая, и все еще не поднимая глаз, вопросил Женька.

— Может, и отпущу, — отозвался тот, и, обхватив его подбородок пальцами, заставил посмотреть себе в глаза.

Женька запаниковал. Внутренности скрутило жгутом, к горлу подкатила тошнота, а в ногах неведомо откуда появилась просто дикая слабость. Захотелось закинуть руки на широкие плечи парня, пристально вглядывающегося ему в лицо и просто обвиснуть на нем, как тряпка, как девчонка, как последний... Не важно. Женька нервно сглотнул и попытался отступить. Арнольд шагнул за ним. В голове у мальчишки пронеслась глупейшая до неприличия мысль — "Неужели, это и есть любовь? Нет, не хочу!" — взвыло подсознание, и он зажмурился.

— Пожалуйста, отойди, — попросил он, слыша в собственном голосе слезы.

Арнольд, растерявшись, сморгнул, прогоняя наваждение, и послушно отошел к входной двери. Женька выдохнул с облегчением, громко и искренне. Арнольд услышал, прислонился спиной к двери, сжимая в руке сдернутую с крючка куртку, и внимательно посмотрел на него.

— Как давно это у тебя? — тихо спроси он, и Женька, накидывающий на плечи свою собственную куртку, вздрогнул всем телом. Но молча застегнул молнию на груди и лишь потом ответил.

— Месяца полтора, — тихо ответствовал он, — С того раза, когда мы по приколу поцеловались. До сих пор помню вкус мартини на твоих губах, бред, правда?

— Что?! — Арнольд не воскликнул, взвыл, и столько неприкрытого изумления было в его голосе, что Женька непроизвольно отшатнулся.

— Ты чего? — растерянно моргнул он.

— Когда. Мы. С Тобой. Целовались? — чеканя слава и сжимая кулаки, вопросил Арнольд обвиняющее, все еще не веря в искренность его слов.

Женька моргнул.

— Ну, как же, эта твоя... как её? Кисонька, кажется, ну, блондинка та, крашенная, с подружкой рыженькой, все хихикали, что, дескать, такие мальчики и вместе живут, ой неспроста, а ты заржал тогда и сказал, что девочек явно на горячее потянула. А они тоже заржали и давай целоваться, дескать, вот смотрите как надо, а вам слабо? А потом на нас смотрели, ну ты меня и поцеловал, — последние слова Женька пробормотал едва слышно, глядя в пол, и смущенно переминаясь с ноги на ногу.

— Я... — Арнольд просто не знал, что сказать. Женька не стал бы врать, он был в этом убежден, значит, все так и было, но раз так, значит, это он во всем виноват. Только он. Не поцелуй он его тогда, может, у мальчишки и не сорвало бы крышу на чем-то непонятном. Так, стоп. А он сам тогда о чем думал, когда у каких-то левых баб на поводу шел? Ну, вот хоть убейте, он не помнил такого в своей биографии, ну никак не помнил. — Я не помню, — ероша волосы на макушке всей растопыренной пятерней, пробормотал он.

Женька на это лишь тяжко вздохнул.

— Да, я уже понял, что не помнишь.

— Давно?

— Что давно? — не понял мальчишка и поднял на него свои щенячьи глаза.

— Давно ты понял, что я не помню никаких поцелуев?

— Да, на следующий день, когда девчонок тех провожали. Тебя эта блондинка подколола, а ты так отреагировал, что стало понятно, что не помнишь уже. Ну, я и решил, что так даже лучше, — со вздохом признался Женька, выключил свет в прихожей и протопал мимо него к двери.

Арнольд, очнувшись, придержал его за локоть.

— Пообещай мне.

— А?

— Если ничего не поможет, ты мне скажешь об этом сразу и честно.

Женька замер и закусил губу. Арнольд продолжал его удерживать и стоять слишком близко.

— Жень?

— Хорошо. — Едва слышно откликнулся тот и высвободил локоть из его пальцев.

Арнольд отпустил и вышел в коридор подъезда вслед за ним. Обоим очень хотелось надеяться, что все обойдется. Не обошлось.

Женька понял, что ничего не получилось уже после первого страстного поцелуя с девчонкой, которая подсела к нему в баре. Её губы были мягкими, послушно приоткрывались навстречу, отвечала барышня пылко, и почти сразу полезла накладными ноготочками в вырез рубашки. Женька нервно сглотнул, обнаружив эти обманчиво прекрасные украшения, кроме страха за свое здоровье, ничего в нем не вызывающие, и притворился, что все просто прекрасно, все так и надо, что все хорошо. Арнольд тоже себе какую-то барышню подцепил, и отправились они домой уже все вместе. Ночь была полна стонов, криков, и саднящей боли от царапин, оставленных девицей, по-видимому, мнящей себя страстной натурой, но больше всего Женьки запомнился её финальный крик, от которого заложило уши и стало неожиданно так тошно и мерзко за себя, что после того, как все закончилось, он только и смог, что отвернуться лицом к стене и провалиться в беспокойный сон. Когда он проснулся на утро, не сразу вспомнив, что нынче суббота и идти в универ не надо, он обнаружил, что барышни в его постели уже нет. На плохо гнущихся ногах он потащил свою бренную тушку в ванную, заглянув предварительно на кухню, где хозяйничал свеженький, как огурчик, Арнольд, насвистывая себе под нос какую-то невнятную песенку, девушек в квартире, похоже, уже не было.

Почувствовав его взгляд, Дон обернулся.

— Ба! — воскликнул он, нарочито легкомысленным тоном, — Кого я вижу? Ну, что, спящая красавица, как спалось?

— Отвратительно, — честно признался Женька, которому вдруг стало безумно жалко себя самого, и вместо объяснений, в ответ на вопросительный взгляд друга, стянул через голову футболку, которую успел на себя натянуть, выходя из спальни, и продемонстрировал разукрашенную ногтями спину. Хорошо, что он сам пока этого не видел, лишь чувствовал. Внешне оно выглядело еще ужаснее.

— Сука! — неожиданно зло рыкнул Арнольд.

Женька испугался не на шутку и резко развернулся к нему лицом, прижимая к груди стащенную через голову футболку. В светлых глазах Дона горело бешенство.

— Дон, ты чего? — проблеял Женька, на что его друг грязно выругался и строго потребовал.

— Марш в душ, а я тебя потом смажу, это же надо, стерва какая, а?

Женька с облегчением выдохнул, вот, оказывается, что его так разозлило, а то он уже начал боятся, что это он про него в начале.

— Да, ладно тебя, — поспешил он разрядить обстановку, — Шрамы, к слову, украшают мужчину.

— Видал я такие украшения в гробу и белых тапочках, — все так же зло откликнулся Арнольд. — Ну, в чем дело? Я, кажется, сказал тебе в душ идти?

— Да иду я, иду, — пробурчал Женька и поплелся в ванну.

И сдались Дому его царапины. Не смертельно же это, чего он завелся-то?

Выбравшись из ванной и тщательно вытершись, он все же рискнул взглянуть на свою многострадальную спину. И чуть банально не грохнулся в обморок, когда увидел, какие именно украшения оставила ему случайная знакомая.

— Вот, черт! — ругнулся он, натянул домашние штаны, и вышел из ванной без футболки. Зачем она ему, если все равно нужно хотя бы йодом смазать все то месиво, в которое девица превратила его спину.

Дон ждал его у себя, сидя на разобранном двухместном диване, он вертел в руках несколько ватных палочек и пузырек с йодом. Женька вздохнул и подошел к нему. Арнольд отвлекся и посмотрел на него.

— Извини, — неожиданно произнес он.

Женька растерялся, — За что?

— Ну, если бы я не потащил тебя вчера в клуб, этого не произошло бы. — Повинился Дон, на самом деле чувствуя себя виноватым.

— Да, ладно тебе, — натянуто улыбнулся Женька, стоя под теплыми струями, он уже все для тебя решил, и бодро добавил, — Все хорошо, что хорошо кончается.

— Хочешь сказать, что помогло? И теперь ты на меня уже так не реагируешь, как до этого? — спросил Арнольд обманчиво мягко.

— Ага, — поспешил подтвердить Женька. Ну, и пусть, что соврал, иногда маленькая ложь во благо все же лучше, чем неприкрытая правда, горчащая на языке отчаянием.

— Хорошо, — Дон легко улыбнулся и похлопал по дивану позади себя, посторонившись. — Ложись, болезный, буду тебя лечить.

— Угу, — фыркнул Женька, у которого на душе неожиданно полегчало, он даже улыбнулся и забрался на диван, растянувшись на животе, и обняв подушку.

Арнольд за его спиной, зная, что мальчишка уже не видит, посерьезнел и, молча, отвернув крышку пузырька, обмакнул беленькую ватную головку в коричнево-желтый раствор.

Женька шипел и извивался под его невесомыми прикосновениями, а потом занервничал, когда Арнольд, смазав все царапины, неожиданно склонился над ним и начал дуть, тем самым облегчая неприятные ощущения. Женька осознавал, что друг просто пытается ему помочь, просто успокоить разгоряченную кожу, но от его близости становилось еще хуже. Он уже ни о чем и думать не мог, как о губах, которые сейчас были так близко к нему, так пугающе близко.

— Ну, ладно, — попытался повернуться он, — Спасибо, ты настоящий пятачок.

— Лежи, — голос Арнольда прозвучал в приказном тоне, и он с силой прижал его плечи обратно к подушке.

— Да, ладно тебе, Дон, мне уже не больно, — попытался отшутиться Женька, все еще не понимая, — Честно. Давай я встану, а?

— Лежи, — повторил тот, и его ладони словно нарочно скользнули с плеч к бокам на талию, Женька замер.

— Арнольд?

Но тот не ответил, склонился к его затылку, и жарко выдохнув, прижался губами там, где волосы на шее переходили в почти невидимый пушок.

— Не надо! — всхлипнул мальчишка, и впился пальцами в подушку.

— Тсс, — прошептал Арнольд, почти не слышно, все еще задевая губами его кожу. — Я осторожно, обещаю.

— Нет!

— Да.

— Не делай этого! — вскричал Женька отчаянно, и снова попытался вывернуться. Хотелось лишь одного, сбежать в свою комнату и запереться там, но Дон снова вжал его плечи в подушку, и просто не зная, как еще его вразумить, Женька жалобно выдохнул, — За что?

— За то, что соврал, — отозвался Дон, — целуя его за ухом, — За то, что думал, что я идиот и не замечу, — продолжил он, скользя губами по плечу, — За то, что обманывать друга самое последнее дело.

— Пожалуйста, — в Женькином голосе послышалась обреченность, он обмяк на кровати и больше не пытался вырваться, ему снова стало тошно и противно за себя, и больше уже ничего не хотелось. Пусть делает, что хочет. Только пусть все это поскорей закончится, пусть он перестанет чувствовать это. Ну, пожалуйста, пусть.

Арнольд вздохнул, отстранился и перевернул его на спину. Женька плакал, молча и страшно, глядя прямо на него широко распахнутыми глазами, а слезы предательски скользили по вискам. Дон с силой зажмурился, подхватил его под плечи и притянул к себе, обнимая. Зарылся лицом в волосы и удовлетворенно отметил, что мальчишка сначала робко, а потом сильно и крепко обнял его в ответ. Всхлипнул и, кажется, немного начал успокаиваться.

— Ты глупый, Женька, ну разве я смогу бросить такого друга как ты в беде?

— Я больше не хочу никаких девчонок. Таких, не хочу, — в отчаяние зашептал Женька ему в шею, — Пожалуйста. Не надо.

— Но меня-то ты все еще хочешь?

Женька замер, подумал, сдался и кивнул. Арнольд потрепал его по волосам и прошептал на ухо.

— Вот и хорошо.

— Что хорошего-то? — поднял голову тот, заглядывая ему в глаза.

— Теперь хотя бы ясно, в каком направлении нам с тобой двигаться, — подбадривающее улыбнулся ему Арнольд, — Не дрейф, заяц, прорвемся!

Женька вздохнул и все еще сомневаясь, склонил голову ему на плечо.

— Знаешь, я, кажется, знаю, почему у меня только с тобой так. — Пробормотал он грустным голосом.

— М? — невнятно откликнулся Арнольд, у которого в душе тоже как-то странно екало от таких вот обжимашек с другом. Похоже, этот его щенячий взгляд и отчаянная заячья смелость сделали свое дело.

— Ты такой хороший, Дон.

— Ошибаешься, заяц. Я злой и страшный серый волк, втершийся в доверие к наивному зайке.

— Хорошо, что хоть к зайке, а не к поросеночку.

— Ну, извини, но поросеночек из тебя никакой. Костлявый, поджарый, и вообще подержаться не за что. — И расхохотался, увидев, как Женька надулся, как мышь на крупу. — Заяц, я тут, похоже, с тобой и сам скоро с ума сойду, — объявил Дон, на что Женька лишь коротко фыркнул.

— Ага, как же, сойдет он. И вообще, ты меня отпускать сегодня собираешься?

— Возможно, — неопределенно отозвался тот.

— До-он?

— Ладно, заяц, так и быть, ввиду остывающего завтрака, — объявил Дон и потянул его на кухню завтракать.

А Женька все не мог прийти в себя от утренних откровений. И что же теперь с ними будет, а?

5.

Позавтракать спокойно им не позволил неожиданный звонок в дверь. Парни переглянулись, и Женька стремглав понесся открывать. На пороге стояла мама. С кучей пакетов и счастливой улыбкой, однозначно вселяющей подозрение.

— Мальчики, а я к вам! — объявила она преувеличенно бодро, и Женьке пришлось посторониться, чтобы пропустить родительницу в квартиру.

А потом началось. Сначала, она проинспектировала кухню. Осталась неудовлетворенной осмотром, но промолчала, хотя, по мнению Женьки, у них с Арнольдом где, где, а на кухне уж точно было чисто, не считая той посуды, которую они только что за завтраком использовали. Затем отправилась смотреть на их с Доном комнаты, причем, даже в зал, в котором обитал Арнольд, заглянула с таким хозяйским видом, что Женьке стало стыдно перед другом, и он пообещал себе, что, как только мамаша свинтит отсюда, непременно извиниться перед ним за нее. Дон же воспринял визит вежливости стоически. Сдержанно улыбался и послушно кивал на все замечания и косые взгляды. Но все же, по праву старшего, полюбопытствовал.