Человек, которому всегда везло.(Последнее обновление 50к.)

-Ладно не заливай брат, знаю я тебя. "Девки, разврат!" -пошутил Самойлович. Причем последнюю фразу он произнес подражая скрипучему голосу старой карги, консъержки. Когда они с Фигнером пришли две недели назад снимать угол, то она на вопрос "Кто в домике живет?", что-то подобное им и выдала, желая видимо предостеречь от неизбежного "разврата".

Сборы у них как всегда недолги, все имущество уже и так заранее уложенно в вещевой мешок, но перед уходом Фигнер задержался у кровати, еще раз критически посмотрел на сашкину случайную "пассию" покачал головой, и сунул ей под подушку несколько смятых купюр.

-Девке на обзаведение. Как иначе, тут кругом ровно Мамай войной прошел, все добро, весь скарб разнесен в хлам. -пояснил он свои действия, и одновременно в шутку приструнил Сашку, -Ну и нравы у Вас там в ХХ веке! Изнасиловал молодец невинную девицу и не рубля ей не оставил? У нас так принято — поял и хоть полтину в подол, да будь добр выложи! Как хоть звать ее? Имя спросил или опять забыл?

Александр взохнул, не стал возражать или оправдываться, познакомится они как раз с девушкой и не успели, так уж вышло все быстро, просто и по-дурацки, как всегда с женщинами по жизни у него получается. Скупостью он не страдал никогда, и если бы Фигнер просунул руку по подушку чуть дальше, то наткнулся на оставленную его напарником внушительную заначку. Лишние деньги "на обзаведение" начинающей танцовщице явно не помешают, раз уж спонсоры у нее — прямо скажем, не особо щедрые, а по части балета до уровня Майи Плисецкой девке пока далеко.

Уйти они успели вовремя и незамеченными, к счастью внимание к себе не привлекли, только-только народ глаза протер, выполз на улицу и стали подтягиватся зеваки. Какой-то "очевидец" собрал людей возле того места на улице, где так удачно для Сашки, "раскинул мозгами" комиссар из полиции нравов. Врал рассказчик искренне и самозабвенно, во всю ивановскую, расписывая в красках ужасы ночного происшествия. Толпа ротозеев около него в основном и стояла, развесив уши слушала — еще бы такие события. На двух пролетариев самого распростого вида, быстро и "по стеночке" выскользнувших из злополучного дома никто из собравштихся и не взглянул.

-Все, хватит таскатся по закоулкам и помойкам, пора приобщатся к столичной жизни! -с утра огорошил своего спутника неожиданным предложением Фигнер, и увидев недоумение на лице у Сашки незамедлил пояснить, -В Оперу сегодня сходим, место для покушения подходящее, надо там присмотрется и узнать что к чему.

Для посещения столь известных очагов культуры срочно потребовалось сменить имидж, клошаров туда и на порог не пустят, и поэтому пришлось прибегнуть к услугам старьевщиков, благо лавочку одного из них Самойлович заприметил неподалеку от их нового временного пристанища.

-Сиди пока тут смирно, никуда не выходи и что бы никаких девок! -приказал он своему напарнику и исчез примерно на полчаса, вернулся обратно с двумя внушительными узлами.

Примерили обновки, на долю Александра досталась блуза, относительно новая и чистая, пошитая из хорошего полотна. В принципе он и ранее во Франции носил нечто подобное, но была все-таки ощутимая разница. Теперь он из "оборванца" стал "блузником", уже другая категория, крохотное продвижение вверх по социальной лестнице. Впрочем, с точки зрения "господ" не очень значительный прогресс, "блузники и прочая рвань" — так примерно тогда и писали в газетах, вполне официально. Фигнер облачился в потертый сюртук, вместо картуза на голову одел побитый молью цилиндр, тросточка в руки — ни дать, ни взять студент "на мели". И таких в Париже хватало, нередко провинциалы, прибывшие учится, быстро спускали родительские денежки на женщин, вино и прочие столичные удовольствия.

-Теперь и не грех хоть в Тюирльи к Самому податся! Пожалуй пустят, разве только с черного входа. -и тут же он спохватился, вспомнив видимо где и в чьей "шкуре" пребывает, -Давай снимай все, в подворотне переоденемся, а не то еще привратница решит, что мы кого-нибудь обчистили.

Пожалуй, стоит сказать пару слов о парижских театрах, раз уж занесла нелегкая туда наших героев. Театры издавна делились на королевские ли в эпоху Наполеона — императорские, получающие финансовую поддержку от казны и частные. "Казенных" театров было пять: три музыкальных в том числе и Опера, Итальянский театр, Комическая опера и два драматических — 'Одеон' и Французский театр. Последний был известен в России как 'Комеди Франсез'. Частных театров и просто развлекательных заведений в столице Франции было гораздо больше. Из всех этих многочисленных заведений для Александра и его напарника интерес представляла только Опера расположенная на улице Лё Пёлетье́, где эпизодически появлялся Бонапарт, на которого они уже который месяц безуспешно охотились. По случаю зимних праздников доступ в этот "очаг исскуства" был открыт для всех, проводились так называемые "рожденственские балы". Поэтому появилась хорошая возможность провести разведку и ознакомится с обстановкой прямо на месте предполагаемой акции.

Несмотря на голод в стране, Наполеон в зиму 1811-1812-х давал особенно многочисленные балы, придворные спектакли и великолепные праздники в том числе и для "черни", что он считал обязательным для поддержания престижа высшей власти. Император прекрасно понимал, что если реального благополучия в стране нет, то следует создать хотя бы видимость. Пусть уж лучше французы развлекаются и веселятся на балах, чем думают о политике. Листовки роялистов полиция Парижа в ту пору срывала со стен чуть ли не каждый день, а ведь вроде бы оппозиция давно переместилась в светские салоны. В любом случае положение самозванного императора оставалось по прежнему шатким, одна серьезная неудача на войне и в Париж ему можно уже и не возвращатся.

Фигнер в этот раз поторопился, они вышли черезчур рано, и что бы убить время пришлось немного пройтись по городу, заодно и посмотрели на кое-какие достопримечательности. На площади Бастилии гости из России полюбовались на остатки знаменитой крепости, со штурма которой и началась Великая Французская революция, а затем и на слоника, того самого, в котором прятался Гаврош у Виктора Гюго. "Произведение монументального искусства", групо сляпаное из досок и гипса на вид еще совсем новое, возвели ведь недавно, в прошлом году и местные бомжи еще не успели утилизировать "слона" под свои нужды. Наполеон, следуя своим проектам по перепланировке Парижа, решил в 1808-ом году воздвигнуть на площади гигантский фонтан в виде слона — l'éléphant de la Bastille, увековечив свои победы в Египте. Слон должен был быть сделан из бронзовых пушек, захваченных у испанцев — из Египта по вполне понятной причине ничего существенного вывезти "непобедимому" полководцу не удалось, и иметь минимум 24-е метра в высоту. Лестница наверх должна была быть устроена в одной из слоновьих ног. Архитектор Жан-Антуан Алавуан взялся за работу, но в результате в 1811-ом году на готовый постамент был поставлен только гипсовый макет в натуральную величин. Одним словом, какая победа — таков и памятник или если по русски: "По Сеньке и шапка".

На Гревской площади друзья увидели, как местная Фемида расправляется со своими жертвами. Успели они как раз к самому "шапочному разбору", все улицы от Palais de Justice — Дворца правосудия до Place de Greve — Гревской площади и мост усыпаны были народом, пришедшим посмотреть на казнь. Как показалось тогда Сашке в толпе преобладали в основном женщины, было так же много детей в том числе и совсем маленьких. Разве, что у самого эшафота стояли почти сплошь одни мужики, слабый пол туда пробится не смог. Несмотря на усилия конных жандармов, поддерживавших порядок вокруг гильотины, народ волновался и двигался взад-вперед, и едва ли можно было устоять на месте от беспрерывного напора с то от эшафота, то с противоположной стороны. Наконец началось, толпа встревоженно "загудела", глаза всех собравшихся обратились к возвышавшемуся над мостовой на добрых 3-и метра деревянному помосту. Привезли из тюрьмы осужденного на черной фуре, запряженной парой лошадей, конвой шел пешком рядом — шестеро солдат и сержант с саблей наголо. Никаких там особых церемоний, как-то все буднично... Минута и суснули его в гильотину, другая прошла — и нож "чик", отрезанная голова скатилась в специально подставленный красный ящик. Затем туда же исполнители положили и тело казненного, все закончилось. Палачи работали сноровисто и быстро, как на конвейере, раз-раз и все, их там целая команда собралась — три человека. Один старший, он распоряжался и контролировал, как объяснили потом Сашке, "мастер" — у них эта профессия передается по наследству и два помощника, этих набирают из "раскаявшихся" преступников.

Между тем Фигнер купил за одно су у одного из сновавших в толпе разносчиков листок, чтобы узнать, кого и за какие грехи покарали. Всенародно объявлять, как в России через глашатая здесь было не принято. Капитализм во всей красе, даже на таком мероприятии кто-то делает маленький бизнес продавая "сентенции", заодно и мелкая уличная торговля процветает — собравшиеся во множестве зрители обязательно что-нибудь да купят в лавочках и у лотошников пока дожидаются "представления".

-Хм, жену свою сей достойный муж, литератор к слову, выходит отравил... -вслух зачитал он первые строчки, и шепнул на ухо напарнику, -Да ты не пугайся заранее, нас с тобой, коли не повезет, расстреляют без такой помпы.

-Да мне плевать. -ответил ему Александр, и чтобы хоть как-то снять охватившее его напряжение спросил, -А почему люди не расходятся? Еще кому-то "секим башка" сегодня будут делать?

-Тут пишут что более экзекуций не будет. Хоть нет соврал... "гражданская казнь" еще у них в сей программе. -Фигнер снова уткнулся в листок.

-Кнутом или розгами пороть что-ли очередных преступников намереваются? -удивился Сашка, такого он от "просвещенной Европы" не ожидал, а других вариантов исходя из своего российского опыта он представить не мог.

-Погоди немного, сейчас увидишь. -таков был ответ.

В античном театре за трагедией обычно следовала комедия, так и в жизни частенько происходит. Если в момент гильотинирования первого осужденного собравшиеся на площади молчали, то теперь слышен смех, крики и различные непристойные шутки-прибаутки. Оно и понятно, постоять часик-другой у позорного столба, это вам не собственной головы лишится, такое "испытание" можно пережить без особого волнения. Вслед за писателем-отравителем "казнили" еще трех человек, двух девиц и какого-то "разбитного" парня, эти правонарушители отделались легким испугом. Если молодые женщины, после приведения приговора в исполнение, хоть покраснели и сделали вид, что осознали и раскаиваются, то их "собрат" ни малейших угрызений совести не испытывал, паясничал и кривлялся, точно клоун в цирке и весело переругиваясь с людьми из толпы. Подмостки с позорными столбами ничем не были отгорожены от зрителей, однако глазевшие на преступников парижане соблюдали идеальный порядок, для поддержания которого хватало пяти конных жандармов, эшафот же с гильотиной кроме жандармов охраняли еще и национальные гвардейцы, оградив помост "забором штыков". Никто в "негодяев" ничего не швырял, не было никаких дохлых кошек и гнилых яблок, как у Марка Твена. Такое впечатление, что собравшиеся на Гревской площади им даже сочувствовали, или по крайней мере жалели "провинившихся" — возможно следствие своего рода "разрядики" после предидущей жестокой сцены.

-Обер-офицер, его разжаловали в рядовые за проступок. За что девок привлекли к ответствености в сей бумаге не указано. -уточнил для Сашки Финер.

И в самом деле чего собенно горевать? Один черт направят провинившегося прямиком обратно в "ряды" великой Армии, куда его еще денут, не на галеры же сошлют за пьянку и промотание на этой почве казенного имущества? А там он или снова выслужит себе чин или голову сложит, но ведь то же самое ждет и почти всех остальных участников так называемых "наполеоновских войн".

Посмотрев вместе с остальными парижанами на жертв местной юстиции Фигнер и Сашка не спеша двинулись дальше, "дискотека" в Опере начнется после обеда и времени у них еще вагон и маленькая тележка. Новое же обличье выгодно отличалось от старого в том плане, что "блузник" в отличие от "клошара" уже мог не вызывая ничьих косых взглядов заглянуть в кофейню и там посидеть с газетой за чашкой ячменного напитка — суррогатного кофе, или просто перекусить. В те годы подписка на различные периодические печатные издания была доступнна только обладателям тугого кошелька, простые смертные обычно прибегали к услугам разного рода публичных библиотек и читален. Владельцы различных уличных забегаловок для привлечения клиентов всегда выкладывали на столы подшивки, обычно один голимый ура-патриотический "официоз" и нередко недельной давности. Впрочем, остальную, так называемую "свободную" прессу Наполеон сразу же после захвата власти прибил почти полностью, закрыв более 60-ти из 80-ти издававшихя в начале века французских газет и бог знает сколько журналов. Ибо нефиг — пишут там всякие вольнодумцы чего-то сомнительное и за всеми цензура уследить не успевает.

-А ну посмотри-ка товарищ сюда, папа Жозеф не дремлет оказывается! Словили на днях очередных покусителей-злоумышленников. -напарник протянул Александру подшивку относительно свежего "Монитора".

Однако оказалось, что у того по части французского "грамотность" хромает на все четыре ноги, вывески читать уже может, а вот до газет и книг еще далеко. Пришлось Самойловичу прочитать, а затем и объяснить кое-что своими словами. Хоть официальное сообщение и содержало массу всяческого пустословия и похвальбы, но тем не менее кое-какую полезную информацию о деятельности "конкурентов" оттуда почерпнуть все же удалось. Молодежь северной Германии с негодованием переносила то ярмо, какое надел Наполеон на их родину, страдала от унижений, какие терпела их страна, и в тайных собраниях изыскивала способы освобождения своей родины. В конце 1809-го года, один из них — Фридрих Штапс чуть было не убил Наполеона на параде в Шенбрунне, когда тот был окружен своей гвардией. Смелость признания его, презрение, какое он питал к смерти, его заявление, что, если его простят он обязательно повторит покушение,— все это было так необычно, что выходку сочли за прискорбный единичный факт, как следствие увлечений нездорового ума. Но эта "болезнь" могла быть заразительной и для других патриотов своего отечества. Двое молодых людей из лучших семей Саксонии отправились в начале 1812-го года из Лейпцига с твердо предпринятой целью исполнить в Париже то, что не удалось в Штапсу Шенбрунне. Один из них раскаялся, а точне заложил сообщника и вернулся. Другой, де Ласала, в Страсбурге сошелся с каким-то военным комиссаром, который довез его до Парижа, где его и "приняли" агенты Фуше. Могли бы и не спешить, поскольку второй несостоявшийся "террорист" к тому времени почувствовал "угрызения совести" и сразу же донес министру иностранных дел при короле саксонском де Шнефу о задуманном ими плане. Де Шнеф срочно отправил в Париж курьера с секретным донесением для Фуше, а ведь мог бы и не спешить... Доверенное лицо и заместитель министра полиции — герцог Бассано получил депешу в полночь, сообщил своему "шефу" и сразу же отдал приказ задержать заблаговременно взятого ранее под наблюдение подозрительного иностранца. Той же ночью наряд полиции нашел саксонца в отеле и арестовал его. При нем нашли пистолеты и кинжал... Злоумышленника объявили ненормальным и заключили в тюрьму Венсенн, скорее всего его. Как и предшественника, вскоре расстреляют — пока крайней мере автор газетной статьи на это "верноподанно надеялся".