Конец войны

— Цель?

— Я хочу найти своёго прадеда.

— Для чего.

— Для чего, для чего. Он завтра пропадёт без вести, скорее всего, погибнет. Я хочу помочь ему. Спасти.

— Это невозможно. Это вмешательство неопределённого уровня.

— Опять вмешательство, какого-то там уровня. О чём ты?

— Понятно: пользователь с нулевой степенью. Ты из какого года, Павел?

— Самый популярный вопрос в последнее время. Ну из 2010-го. А что?

— Ничего.

— В смысле ничего?

— Ничего не знаю об этом годе.

— Как это, ты же банк данных!?

— В меня заложена только базовая информация и максимальный пакет, относящийся к данному временному периоду.

— Понятно. Узкий специалист. Так что там насчёт вмешательств?

— Понятие вмешательств определено теорией хронополей. Но прежде чем говорить о вмешательствах, следует сказать о базовом понятии структуры мира, — менторским тоном школьного учителя начал свою лекцию Хроник. — Мир, в котором ты живёшь, многомерен. Он состоит из бесконечного числа реальностей, смещённых одна от другой как в пространстве, так и во времени. Представь себе огромный слоёный пирог, состоящий из множества тонких слоёв. Слои тянутся во времени: одни дольше, другие меньше, переплетаются друг с другом, образуя новые, более плотные и жизнестойкие слои. Те, в свою очередь, вновь расслаиваются на более тонкие, краткосрочные. И процесс этот бесконечен. Ну или он будет длиться до тех пор, пока жив хотя бы один из творцов.

— И кто же эти творцы?

— Да вы — люди. Каждый раз, когда человек делает тот или иной выбор, он творит целый веер новых реальностей. Чем сильнее личность, чем важнее решение для судеб других людей и мира в целом, тем живучей окажутся возникшие реальности.

— А почему возникает несколько реальностей?

— Потому что выбор подразумевает альтернативу решений. Школьник, выходя из дома, делает выбор, идти в школу или прогулять уроки и сходить в зоопарк. В этот момент возникает две реальности. В одной он идёт в школу и прилежно сидит на уроках, в другой — весело проводит время, разглядывая обезьян и слонов. Конечно, этих реальностей надолго не хватит, и они вскорости сольются с основной реальностью. А бывает, что путей решения не два, а три, четыре и более. Тогда и реальностей возникает множество. Но это мелкие, незначительные реальности. А если творцом выступает некая крупная политическая фигура, и от её выбора стоит вопрос: будет, например, война между двумя крупными державами или не будет. От его выбора, в конечном итоге, зависят жизни миллионов людей. Реальности, возникшие в результате его выбора, будут весьма долговечны и имеют все шансы превратиться в самостоятельные слои. Так возникают параллельные реальности. Они могут бесконечно слоиться внутри себя, но никогда не сольются с себе подобными. Понятно?

— В общих чертах.

— Ну тогда можно переходить и к вмешательствам. Сразу после того как появилась возможность перемещений во времени, были сформулированы теория хронополей и кодекс хроноагента. В которых и раскрывается понятие вмешательства. Вмешательство — это какое-либо действие хроноагента, находящегося вне своего времени, приводящее к изменениям локальной временной реальности. Кодекс различает десять уровней вмешательства. Самое легкое — имеет уровень десять. Оно вызывается самим фактом присутствия хроноагента в чужом времени. Наличие чужеродного объекта вызывает некое возмущение хоронополей, которое, однако, практически не влияет на ход развития реальности. Если хроноагент не ограничивается наблюдением, а пытается своими действиями внести некие незначительные изменения в ход данной временной реальности, не приводящие, тем не менее, к возникновению нового временного слоя, эти вмешательства имеют уровень от девяти до шести. Девятый и восьмой уровень допустимы, но нежелательны, на седьмой и шестой нужны: обязательный план, расчёт аналитиков и разрешение. Если в результате деятельности хроноагента меняется политический лидер страны или её политическая система, что-то несвоевременно изобретается или не изобретается вовремя, происходят другие важные в масштабе мира события — это вмешательство от пятого до первого уровня. Такие вмешательства запрещены, да и бессмысленны.

— Не понял!?

— Перемещения во времени возможны только в пределах своей реальности. Создав другую реальность, ты никогда не узнаешь результат, потому что вернешься в ту реальность, из которой прибыл, а все изменения пройдут где-то сбоку.

— Но ведь я могу внести изменения и задержаться во вновь образовавшейся реальности, чтобы посмотреть результат на месте.

— Можешь. Но глобальные изменения требуют длительного времени, которого у хроноагента нет. Дело в том, что ты, попав в прошлое, являешься чужим для этого времени. Ты — вирус, проникший в организм. Организм, борясь за своё здоровье, должен тебя уничтожить, и время убьёт тебя, если ты не уберёшься отсюда достаточно быстро.

— И сколько у меня времени?

— Сутки, максимум двое. Или недели полторы с прививкой. Зависит от особенностей организма.

— Какая ещё прививка?

— Прививка от времени. Её все хроноагенты получают. У тебя, судя по всему, её нет.

— Нет.

— Тогда тебе нужно спешить, и я повторно задаю тебе вопрос: что ты хочешь?

— Ну я теперь и не знаю.

— Врёшь. Ты забываешь, что у нас мнемонический контакт и все твои мысли у меня как на ладони. Пойми, твоё желание спасти прадеда — это вмешательство неопределённого уровня.

— Что значит неопределённого?

— А то и значит, что я не в состоянии просчитать последствия твоего вмешательства, а поэтому и разрешение на него дать тебе не могу.

— А что же делать?

— Возвращаться.

— Я не могу. Я должен его хотя бы увидеть, — обречённо вздохнул я, если, конечно, можно вздыхать мысленно. Во всяком случае, я, кажется, искренне решил, что лучше синица в руках, чем журавль в небе. По крайней мере, Хроник мне поверил, потому что в голове прозвучало:

— Хорошо, я помогу тебе. Но имей в виду, в твоём распоряжении сутки, не более, а если вдруг почувствуешь себя плохо, то и того меньше. Держи меня всегда при себе, и если что, жми на кнопку "возврат".

— Ладно, договорились, что теперь?

— Сначала тебе нужно сделать документы. Перехожу в режим "Документы". Подними меня на уровень лица.

Я подчинился.

— Можешь убрать с лица эту идиотскую ухмылку?

Я кое-как справился с собой.

— Готово.

Я посмотрел на экран и увидел там своё фото.

— Однако рожа у меня попорчена изрядно. Наверное, когда в пещеру провалился, тогда и поцарапался.

— Это хорошо, можно будет разыграть лёгкую контузию, когда попадёшь в войска. Легче избегать неудобных вопросов.

— Но, с другой стороны, такое фото вряд ли годится для документов.

— Это поправимо. Включаю режим временной адаптации.

На экране высветилась надпись: 1941г. Фотография подёрнулась рябью, разбилась на пиксели, потом границы пикселей размылись, и моим глазам предстала чёрно-белая фотография человека с моим лицом, но родившегося году эдак в восемнадцатом, и сфотографировавшимся в сорок первом. Ни следа от царапин на лице, а вместо камуфляжа военная форма, с лейтенантскими петлицами.

— Да-а-а, фотошоп отдыхает.

— Перехожу в режим синтеза.

Несколько секунд спустя в боковом ребре планшета открылась створка, и оттуда выползло удостоверение с моей фотографией. Это была точная копия того самого удостоверения, что я держал в руках ещё несколько часов назад в далёком 2010 году, за исключением фото. Вслед за удостоверением выползло ещё несколько документов: журналистское удостоверение, командировочное предписание, продовольственный аттестат, профсоюзный билет и расчётный лист. Все документы в хорошем состоянии, но не новые. Было видно, что ими пользовались некоторое время, предъявляли, ставили отметки в продаттестате, причём в разное время и разными людьми. В профсоюзном билете также стояли регулярные отметки о взносах, и хотя подпись стояла везде одна и та же, но чернила использовались каждый раз разные. Я не большой специалист в документоведении, но подлинность этих бумаг у меня лично, не смотря на то, что я был свидетелем их создания, сомнений не вызывала.

— Я взял за основу документы Звягинцева. Только фотографии поменял. У него хорошая, надёжная легенда, которую тщательно готовили лучшие специалисты хроноцентра. Так что, Павел, привыкай к новому имени.

Я открыл командировочное предписание: "Звягинцев Глеб Егорович, лейтенант, военный корреспондент газеты "Боевое знамя", действительно направляется в расположение 771-го ОАИБ. Время прибытие в расположение части 1-е сентября 1942 года, основание: приказ по округу Љ 056, приложение: Аттестат Љ 1537". Подпись главного редактора газеты и печать.

771 ОАИБ — это семьсот семьдесят первый отдельный армейский инженерный батальон — часть, где служил прадед.

— А что, настоящий Звягинцев тоже ехал в этот батальон?

— Нет, эту часть легенды я позволил себе поправить. Во-первых, это цель твоего путешествия, во-вторых, у тебя не так много времени, да и у них, чтобы проверить, тоже.

— Цель моей командировки?

— 27 августа войска Волховского фронта прорвали немецкую оборону и устремились навстречу Ленинградскому фронту под командованием генерала Говорова. Войска генерала Мерецкова успешно форсировали реку Чёрная в районе Гонтовая липка и сумели закрепиться. Эту часть истории ты не хуже меня знаешь.

— Да уж, только ты эту Чёрную речку видел? Первоклассник переплюнет. А ты говоришь: "инженерный батальон! Героически форсировал!" Чего тут форсировать-то?

— Это она в твоём времени ручей — ручьем. А здесь, в сорок втором, вполне приличная река. Плюс заболоченный берег, да и переправа под снарядами и пулями кое-что да значит. Тут тебе любой ручей шириной с Волгу покажется.

— Ну, может ты и прав, — не стал я спорить с компьютером, а тот в свою очередь продолжил:

— Ты едешь в инженерный батальон, обеспечивавший переправу, чтобы написать статью о боевых буднях сапёров, о высоком боевом духе бойцов и так далее и тому подобное. Справишься?

— Думаю, да. На такой легенде можно не то что сутки, месяц продержаться.

— Забудь про месяц, у тебя только сутки, если не меньше. С прадедом встретишься и домой.

— Ладно, я понял.

— Тогда переодевайся.

Форма мне подошла практически идеально, хотя у военной одежды есть одно замечательное свойство: она совершенно не критична к точному соблюдению размера. Плюс-минус пол-лаптя всегда можно спрятать, как в лишней складке за ремнём, так и в сапогах. Что касается самих сапог, то тут мне повезло. Размер ноги со Звягинцевым у нас оказался одинаков. Не без внутреннего содрогания пришлось их стянуть с покойника, но я как-то на удивление легко справился с задачей и с самим собой. С портянками проблем не возникло, намотал более-менее уже со второго раза. Руки вспомнили. Зря что ли два года долг Родине отдавал. Армия, чтобы там сейчас про неё не говорили, единственный институт, способный за столь короткий строк сделать из пацана — вчерашнего школьника настоящего мужчину, привив ему не только ответственность и способность принимать серьезные решения, но и кучу полезных бытовых навыков, не говоря уже о навыке владения оружием. Не дай бог, конечно, чтобы навык этот когда-нибудь в жизни пригодился, но как факт, все-таки душу греет и некую уверенность вселяет.

— Ну-ка покажись? — прозвучало в голове.

— В смысле?

— Помести меня перед собой, так чтобы я мог тебя увидеть целиком.

Я установил хронолифт на камень и сделал шаг назад. Постоял немного, не зная, что ещё делать, потом повернулся вокруг оси и развёл в сторону руки.

— Ну как?

— Годится. Только форма слишком чистая. Ты ведь под бомбёжку попал, должен был, как минимум, испачкаться.

Я потёрся спиной о стену пещерки, собрал в ладони немного земли и тщательно испачкал ею гимнастёрку и галифе.

— И фуражку надо бы найти, — проговорил удовлетворённый проделанным Хроник.

— Где-то там возле машины должна быть. Сейчас выйду, поищу.

— Кстати о машине. Как ты в неё попал?

— Понятно, как: руку поднял, проголосовал за развитие советского автотранспорта и попал.

— А вот и не угадал. Просто так в машину, тем более военную, тем более в прифронтовой полосе, ты попасть не мог. Попутчиков брать запрещено. Если так скажешь, мигом в особый отдел попадёшь.

— Тогда скажу, что в Путиловской комендатуре подсадили.

— Годится. Только посмотри его документы, если не сгорели. Не факт, что он ехал именно из Путилова.

— Тогда я пошёл.

— Подожди! Последнее. Спрячь меня в планшет, я включу режим маскировки.

Экран подёрнулся рябью и мгновенье спустя я держал в руках не компьютер — чудо будущих технологий, а старую семейную фотографию в деревянной слегка потёртой рамке. На фото молодая женщина, сидящая на стуле, а за спиной и немного сбоку мужчина в шинели и будёновке.

— Это "твои родители" — Звягинцевы Егор Петрович и Анна Андреевна. Они погибли в первые дни войны. Хранишь в рамке как память. Это фото — всё, что осталось от вашей московской квартиры после бомбёжки. До обыска дело, я думаю, не дойдёт, но если что, то весьма правдоподобно. Я всегда с тобой на связи буду, помогу если что. Старайся меньше говорить, больше слушать, привыкай к современным манерам и правилам. Вспомни армейскую службу. С тех пор мало что изменилось. Ну, если что, ссылайся на головную боль и лёгкую контузию. Но не переусердствуй, а то отправят в госпиталь и с прадедом повидаться не успеешь. И ещё, вернуться обратно ты в принципе можешь из любой точки, но оптимальный вариант — это возврат отсюда. Придёшь, заберёшь всё своё, а эти вещи оставишь здесь и прыгнешь в свое время. Ни к чему плодить хронопарадоксы, разбрасывая в прошлом вещи из другого времени. Но самое главное запомни правило: хроноагент — это артист, хамелеон, он самая серая мышь среди серых мышей. Он есть, и его нет, он сливается с окружающим его социумом так, что сам начинает верить в свою к нему принадлежность. На это способны не многие, этому годами учат. У тебя такой подготовки нет, поэтому будь крайне осторожен.

Я аккуратно раздвинул ветви, прикрывающие вход в пещерку, и прислушался. Вокруг стояла невообразимая тишина. Даже не верилось, что где-то тут неподалёку в километре друг от друга притаились две армии, русская и немецкая, готовые по приказу рвануться в атаку, чтобы сшибиться друг с другом лоб в лоб, чтобы порадовать "костлявую" новыми подданными. Ибо ей плевать, на каком языке говорили они при жизни. Ей безразлично, кто из них прав, кто виноват. И только она способна примирить эти две враждующие силы. Потому что не язык любви, а лишь язык смерти одинаково понятен всему живому на этой планете.

* * *

Как ни жаль было времени, но не похоронить водилу я не мог. Одежда на нём сгорела полностью, документы практически тоже. А вот медальон солдатский не пострадал. "Дубровский Владимир Григорьевич, ефрейтор, призван на службу Харьковским военкоматом в июле 1941г." С первых дней войны, почитай, за баранкой.