Роман о человеке по имени Мстислав

-Что надо?— еле слышно спрашивает тот, оглядываясь по сторонам, подозревая в каждом углу скопище супостатов

— Дверь заперта, а оттуда слышно подхрапывание. Похоже, что механ заснул и закрылся. Нужно чтобы ты сказал по-турански, что его срочно вызывает капитан, а иначе его, такого раздолбая, выкинут за борт или что-то в этом духе. Ну как, сможешь?

— Думаю, смогу. Да,— несколько поколебавшись, сказал врач

— Давай

Я постучал, пару раз сначала слабо, но никакой реакции не последовало, затем постучал сильнее. За дверью что-то увесистое упало, разбилось, храп оборвался, врач залепетал какую-то тарабарщину на туранском. Спустя мгновение, послышалась возня и дверь начала отворятся. Тут же скандинав ухватил дверь на себя, второй влетел сходу и завалил своей немалой массой какого-то тщедушного мужичка в феске и с жиденькими усиками. Он завалился, словно сбитая палкой кегля, а норманн насел на него сверху. Я времени терять не стал и следом, вскинув наизготовку револьвер, влетел в помещение. Учитывая простреленное бедро 'влетел' очень уж громко сказано. Быстро хромая, насколько позволяло ранение, перемещаясь из стороны в сторону, оббежал небольшую комнату, в которой посередине расположилась малая судовая машина, оплетенная трубами охлаждающей системы поверх латунных баков. Чуть далее находился редуктор, какие-то ящики да запас топлива в бочках и немного угля в крохотной комнате, что притаилась немного в стороне. Тут же повсюду непонятные рычаги, циферблаты разношерстного производства и пр. Слева от входа небольшой топчан, столик с лампой, небольшим кувшинчиком, на поверку оказавшимся вином — а вот чего он закрывался от всех у себя в машинном — и какой-то маслянисто блестящей деталью на расстеленной тряпице. Никого больше не обнаружив, успокоился и опустил револьвер. Подошел обратно к норманнам, уже ловко спеленавшим механика:

— Ну как он? Ты его хоть часом не зашиб?

— Да я чего, не хотел я так,— понурив голову начал оправдываться, словно ребенок, здоровяк.

— Ладно, дышит вроде. Привяжите его балке и кляп в рот засуньте, чтоб не горланил.

Один из братьев поднял, словно пушинку, механика и быстро привязал того к балке, поддерживающей потолок, засунул в рот кляп. Я удовлетворительно кивнул и указал, чтоб следовали за мной. Идем дальше, выходим из машинного отделения, и стаю очевидцем чуть ли не народного ополчения во всей красе. Все побитые, все в синяках.. у кого, что в руках..и цепи, и плотницкие топоры..и багры в руках... но у всех я вижу и по ножу за поясом.

— Сейчас аккуратно и очень-очень тихо поднимемся наверх. С одной стороны должен быть корабельный арсенал, а с другой — каюта экипажа, а ещё выше — каюта капитана и рубка. Нам главное сейчас проникнуть в арсенал и разжиться оружием. Но не столь нужно оружие, как необходимость обезвредить часового у арсенала и часового на палубе. Есть идеи?

— Есть, а чо?,— говорит Иван,— Вон пускай Димитар наденет вещи механика, благо он по комплекции схож с ним. И внешне смахивает,— на эти слова Димитар засопел, ну да как же, балранца назвали почти что бербером..

— И что?— не понял я затеи

— Да вот что, пускай изобразит пьяного механика и начнет подниматься по лестнице еще и что-то бормотать по-турански будет. Кто его разберет, он жжешь пьян в стельку? Пускай поднимется по лестнице с кувшином в руке, а потом, недобравшись до верха, рухнет. А часовой должен будет проверить, жив ли он и что вообще с ним. Ведь это в его смену происшествие, да и механ синяк тот еще походу...

— А ты голова, боцман.— искренне похвалил его и повернулся к Димитару,— Ты как, осилишь?

— Можно попробовать,— раздухарился внешне малодушный, на первый взгляд, Димитар,— Но как разобраться с часовым? Ну, чтобы без шума?

— Я могу,— сказал Олаф,— Топоры у нас каждый метать должен уметь...ну, и мы не исключение.

— Вот и хорошо тогда,— одобрил я, как-то сам того не ожидая управление в свои руки прибрал, улыбнулся этим мыслям, и отдал команду,— Приступаем

Димитара нарядили в туранские широкие штаны и рубаху навыпуск, подпоясанную широким ремнем, доставшимся с находившегося в бессознании моториста, а на голову водрузили феску, надвинув на самые глаза, в руки же вручили кувшин с вином. Я даже сказал выпить немного Димитару, а то у него колени аж ходуном заходили от волнения. Но немного отхлебав, он успокоился и даже вошел в небольшой азарт. Щеки раскраснелись, усы подкрутились. Он начал бормотать какую-то тарабарщину на туранском, поднимаясь по лестнице и ужасно виляя из стороны в сторону, то и дело, запинаясь за ступеньки.

А пропадает лицедейский талант-то во враче, как пить дать, мог актеришкой заделаться. Так и быть синяк-моторист лезет за добавкой, ну или за порцией новых ощущений.

Сперва Димитар исчез из поля зрения, поднявшись по лестнице, спустя же минуту, раздалась речь. Видно часовой что-то спрашивал, как ему казалось, у механика. А лжемехан что-то несвязное и нечленораздельное отвечал. Ещё шаг и Димитар упал, зацепившись за ступеньку. Часовой, причитая и ругаясь, судя по шагам, стал приближаться к упавшему. В щели лестницы видно, как подошедший пират бурчит что-то, а потом слегка пинает лжемеханика, но врач, как и положено пьяному в дюпель человеку, практически не реагирует, лишь возмущенно бормочет. Тогда часовой начинает наклоняться к пьяному чтобы поднять и тут в игру вступает норманн. Быстро проскочив лестничный пролёт, через несколько ступенек сразу. Топорик резким движением покидает вытянутую руку и с глухим стуком вонзается в голову ничего не успевшему понять часовому. Тело заваливается вперед из положения полунаклонившись как и был, а норманн бежит ему на встречу, аккуратно и тихо шлепая босыми пятками по ступеням. Подхватывает под руки обмякшее, безжизненное тело и плавно опускает на пол.

Следом быстро поднимаемся Ингвар и я, а также оба крепыша матроса. С убитого мы имеем ещё один ятаган, они все тут прям мясники недоделанные с тесаками такими или это от комплексов каких? А самое главное, что есть у часового, это рычажная винтовка и ещё один револьвер. Живо разоружив его, делим оружие между собой. Олаф берет винтовку, его брат-револьвер, матрос взял ятаган, а второй так и стоит с топором. Теперь черед кают экипажа. Посылаю за остальными матроса и, вскоре, передо мною стоят все способные держать в руках оружие.

— Слушайте меня, что делаем дальше. Необходимо тихо зайти в каюты и вырезать всех до одного турана, пока они спят или иначе неминуемо возникнут неприятности...

— Так сзади нас есть корабельный арсенал,— перебил меня непутевый матрос, прозванный боцманом давече 'дебилом', да что за человек такой,— почему бы не перестрелять их — да и всех проблем.

— А ты как сам стреляешь, а? Сможешь с первого выстрела врага положить гарантировано? А их еще, в лучшем случае, столько же, да все они привычные к душегубству. А сможешь ли ты при этом своих не задеть? Да и ещё много всяких сможешь есть. А нам нужно все сделать тихо, а сделать тихо в нашей ситуации можно лишь холодным оружием. Так что так и действовать лучше всего. У кого есть лучше предложения, тогда вперед прошу,— произнес я небольшую тираду, а то взялись герои бога душа мать, только и умеют, что языками трепать. Никто ничего не ответил, а матрос, посмурнев лишь закивал,— То-то же. Тогда делаем так. Ингвар, Олаф, кто из вас лучший стрелок?

— Ингвар, я больше с топорами,— ответил Олаф

— Тогда отдай винтовку ему, а сам возьми револьвер. Ингвар, поднимись аккуратно к палубе и держи на прицеле палубу и каюту капитана. Благо, второй часовой на палубе, судя по запаху дурман-травы, не должен ничего заметить. Если шум поднимем или ещё что, тогда вали часового и паси каюту капитана. А мы все остальные пробираемся в каюты и вырезаем всех спящих туранов. Их по прикидкам там есть сейчас человек двенадцать-, все спят, как оказалось на поверку, — убедились незадолго до этого, едва приоткрыв дверь. Теперь пора начинать. Мысленно сплюнув через плечо, сказал, — Начинаем.

Ингвар поднялся дальше по лестнице, его брат шел чуть правее от меня и оба мы держали на прицеле дверь. Подошли, я стал справа, норманн начал медленно-медленно отпирать дверь. В этот момент я молился, чтобы лишь дверные петли оказались смазанными и не издали душераздирающий скрип. Но обошлось, двери податливо отворились на щедро смазанных петлях — видно капитан следил за состоянием корабля и на нас сразу же навалились запахи...нет, не так...ЗАПАХИ! Немытые тела, гуталин, портянки, бражка, перегар, дорогие духи, табак, пажитник, дешевое мыло, дешевая же гуттаперча... А среди этих дурманящих ароматов наперебой друг другу храпят пираты в подвешенных между балок гамаках. Слабый язычок пламени пляшет в масляной лампе, подвешенной на держатель у центральной балки в этом небольшом помещении, давая от нас длинные тени. Они, зловещими ночными тварями, неукротимо надвигаются к своим, не о чем не подозревающим жертвам.

Тихо, по-кошачьи ступая, стараюсь не шуметь, но нога дает о себе знать и подволакивается то и дело. Шаркая по полу, зря я стараюсь идти тихо — храп начисто перебивает все звуки и, судя по концентрации алкоголя и запаха дурмана, ребята эти надолго в отрубе, вот пускай и умрут в своих наркотических снах. Захожу к одному из корсаров сбоку и приглядываюсь. С густой черной щетиной в гамаке посапывая, спит среднего роста коренастый горбоносый мужик тридцати с малым лет. В руке у меня нож и я смотрю на всех людей застывших восковыми изваяниями над своими жертвами. Они ожидают команды и я киваю.

Сам левой рукой затыкаю рот моей цели и с усилием ножом перехватываю шею. Упершийся в горло нож на миг замирает, немного наваливаюсь и одним рывком довершаю задуманное, раздаётся мерзкий влажный хруст разрываемой гортани. Следом за мной разом раздались скрип досок, звук распарываемой плоти и запах испражнений. Умирающий туран просыпается, непонимающе и ошалело глядит на меня с ужасом в глазах, пытается ухватить себя за шею, но я навалился на него всей своей массой. Умирающий булькает, захлебываясь собственной кровью. Она пузыриться у него на губах, слабеющие фонтанчики ее черной в таком свете выбиваются мне на лицо, на грудь. Тело ещё пару раз дергается, раздаётся последнее бульканье и корсар затихает. Вздувшийся кровяной пузырь на его губах лопается.

Но что-то идет не так: шум, возня, вскрик и как апофеоз-выстрел...Помещение наполняет суета, запах сгоревшего пороха перебивает вонь дурмана и пота. Булькающий звук, несколько криков и возня прекращается. А где-то сверху, пару миллисекунд спустя, раздается одиночный выстрел. Доноситься его приглушенный отголосок — норманн снял часового. Сначала не могу сообразить, что же только что произошло, но окинув взором помещение, вижу сгрудившихся матросов у одного из гамаков. Подхожу ближе, народ расступается — на полу лежит молодой еще совсем паренек, свернувшийся в позе эмбриона. Вокруг непонятно суетятся матросы...

— А ну разойтись,— присев рядом с раненым осматриваю его. Молодой, лет двадцати с небольшим, загорелый до черноты, парень — один из моряков с "рыбки". Сцепив зубы, стонет, пытается закрыть руками рану на животе чуть выше пупа. В этот момент рядом приседает Димитар.

— Сейчас парень, все нормально будет, вот и врач подошел. Сейчас залатаем тебя, будешь как новенький,— пытаюсь я привлечь внимание парня и тем самым отвлечь на себя,— стараюсь так чтобы голос звучал уверено и кое-как выдавить ободряющую улыбку, отчего чувствую себя донельзя паршиво.

— Я-я...не чувствую..ног..ммм..— одной рукой он хватает мою и сжимает до немоты, его пробивает мелкая дрожь.

Тем временем, Димитар срывает с себя рубаху, в несколько движений разрывает.

— Держи, прижми к ране, нужно остановить кровь,— дает мне обрывок, преобразовавшийся в одночасье врач,— у него ранение в живот, выходного отверстия нет, ожог пороховыми газами в районе раны..

Врач продолжает что-то говорить, дает указание другим, а я смотрю в умирающие глаза парня, в том, что он умрет, я не сомневаюсь. Ранение в живот уж больное гадостное и ноги отказали — наверняка из-за повреждения позвоночника...Парня по прежнему пробивает мелкая дрожь, на мертвенно бледном лице гримаса ужаса и боли, на лбу выступили горошины пота, а из краешка губ стекает струйка крови...

— Я..я..нехочу..не хочу..умирать..ма..ма...— парень всхлипывает последний раз, вздрагивает, черты лица разглаживаются, а глаза стекленеют, смотрят куда-то сквозь потолок в усеянное яркими звездами майское небо...Рука, сжимающая мою, вздергивается в последний раз и расслабляется. Закрываю веки окровавленной ладонью, пачкая белое как мел и такое уже беспечное лицо.

— Он, умер...Пацан ведь еще...— Димитар, как-то вмиг осунувшись, входит в ступор.

— Так успокойся. Слышишь?— щелкаю я пальцами возле его лица и пару раз хлопаю его по щекам, взгляд становится осмысленным, продолжаю,— он умер и ты ничего не смог бы с этим поделать. А теперь возьми себя в руки, нам сегодня ещё нужна будет твоя помощь. Давай-давай, ну же.

Немного подбодрившись этой нехитрой речью, врач встает и вновь готов действовать. Все-таки он привычен к смертям, да и врачевал не впечатлительных дамочек в свое время. А я подхожу к Ивану-боцману и спрашиваю:

— Как так получилось?

— Это..Сашка..пацан..шею перехватил турану, а он — гнида такая спал с револьвером под рукой. И проснулся когда тот ему по горлу полоснул и выстрелил неглядя в упор..И все..нет паренька, — на последнем слове Иван шмыгнул носом, а мне только и осталось что кивнуть. А что еще оставалось-то? Самому же пришла в голову мысль, что я-то сам руки турану своему не проверил, перед вскрытием горла.

Выйдя из каюты, увидел, что у лестницы, ведущей на палубу, выстроились все. Все кое-как вооружились взятым с убитых пиратов оружием. Поднялся на палубу, где уже были оба братья-северяне. Ингвар держит на прицеле каюту капитана, а брат страхует его. Подхожу к Олафу:

— Что тут?

— Капитан заперся и вопит чего-то,— с неистребимым акцентом ответил тот,— на корабле больше никого.

— Ладно, тогда сейчас выкуривать будем его

— Эй, Димитар, живо сюда!— кричу я. Прибегает врач,— я буду сейчас говорить, а ты переводи, уяснил?

— Капитан, выходи лучше по-хорошему и я обещаю тебе, слово чести, что отпущу тебя живьем. Но если не захочешь, я тебе не завидую, тогда мы тебя выкурим дымом, а потом будем пытать пока ты не умрешь, а пытать мы от всей души будем уж будь уверен..-я кричу все это, а мне вторит Димитар, крича все в переводе.

— Повторять не буду, у тебя есть минута на решение, а дальше мы тебя убивать будем.

Практически сразу же послышался ответный выкрик турана-шкипера причем на довольно неплохом общем*:

— Ээ..обищаете жизнь сохранить?

— Да. Клянусь памятью предков, что ни я, никто иной тебя на корабле не тронет. Отворяй дверь.

— Харешо..,— говорит шкипер и дверь отворяется. За ней стоит с поднятым выше головы оружием капитан "Звезды востока". Его одним движением подсекает Олаф и капитан валится, словно куль с вещами, а норманн, запрыгнув сверху заламывает ему руки. Его брат, подобрав оружие, говорит лишь: