Роман о человеке по имени Мстислав

Ночь с 08 на 09 пятого месяца 659 года от Великого Воссоединения. Плаванье

Металлический тяжелый запах крови вперемешку со сгоревшим порохом, заполонил все окружающее пространство. Въелся в каждую пору, в каждую клеточку организма. Во рту появилось такое ощущение, будто бы закинул под язык горстку медных монет...Блин, бойня, как же пройти не замаравшись?! Кровь, одна лишь кровь, темно-бордовой, даже коричневой лужей — в неверном свете масляной лампы — растеклась по полу. Словно пьяный маляр разлил банку краски и не спешит убрать свою оплошность. Она разлита повсюду, хотя нет — вот, например, вкрапления мозгов и осколков костей.

Как же мерзко ступать голыми ступнями в эту чертову жижу! Брр.. Аж зябко становится, а рвотный спазм едва удается подавить. Хорошо хоть в штанах, успел кое-как натянуть. Так бы и плясал в портках навстречу врагам. Вот же нелепо, наверное, в портках покинуть эту юдоль скорби. Блин — все от нервов, мысли несвязные и бредовые все как одна. Ладно, черт с ними, с мыслями этими. Собраться и вперед шаг за шагом... Ох, ты ж

* * *

*, как бы не вырвать...А черт с ним, вот почти уже выбрался.

Всегда думал, что плохой сон — плохо, но, как оказалось, очень даже хорошо. По крайней мере хорошо для меня, а для двух, лежащих подля моих ног, бородатых утырков — не очень хорошо. Вон они, в каком восторге в мгновение ока полкаюты мне перекрасили. Лежат в нелепых позах, словно марионеткам нити обрубили.

Так, лихорадочно ступая по изгаженному полу, подобрался к двери, а за ней: недлинный коридор с такими же небольшими каютками пассажиров этого чудесного, до этой ночи, судна. Прислонившись к дверному косяку, мельком выглянул в коридор — никого, лишь из первой каюты, что у самой лестницы, доносится какая-то возня и стоны. Дверь в шкиперскую каюту выбита, оттуда никаких звуков.

— Кылыч, хэй, узюнзюре?*

В коридоре, выскочив из первой комнаты, выглянул ещё один бородач. От неожиданности я дернулся и одновременно выстрелил. Бородач как-то сдавленно всхрюкнул и съехал по дверному косяку вниз, оставляя бурый развод. Я, кляня всех и вся, подскочил к нему и выстрелил в голову. Верхушку черепа смазало, расплескивая буро-серо-белую кашу по полу. На этот раз рвотного спазма не возникло, и я даже отметил надорванный воротник рубашки и царапины на шее убитого. На это ушло доли секунды, еще несколько мгновений ушло, чтобы оказаться в каюте. Полусогнутые руки, обшаривают пространство каюты, водя револьверным стволом из стороны в сторону. Но неприятеля нет, вместо этого на полу лежит, мелко подёргиваясь и суча ногами, хозяин судна собственной персоной: молодой, дерзкий и излишне несдержанный для торговца, крепкий парень двадцати с лишним лет.

Он каким-то чудом выбил у своего папаши судно, дабы доказать ему, что он — самостоятелен. Ну-ну, и что ты доказал, дурень? Что можешь спокойно сэкономить на охране, наняв всего-то пару-тройку отставных вояк, которые уже и службу-то позабыли? А теперь вон лежишь в луже собственной крови с пулей в животе и, обхватив себя руками, мелко сучишь ногами по полу. Хрипишь перебитым горлом — наверняка схватив удар в кадык, который его и раздробил.

Или это все стучащая у меня в висках кровь, глушит все звуки? Но нет, горло и впрямь перебитое. Парню осталось несколько минут жизни — не больше, а точнее — пару минут страданий, ибо мучительная и поганая эта смерть...Он смотрит ошалевшими глазами полными мольбы, но с каждой секундой в них все меньше осмысленности и все больше страха. Удивительно просто, как ещё от болевого шока не умер-то. Глаза сверлят меня, будто я квинтэссенция его желаний жить.

— Извини парень, но я тебе не могу ничем помочь, кроме одного,— рукоять револьвера резко опускается к виску. Раздается хруст проламываемых костей, тело вздрагивает и тут же затихает, рука отпрянула от живота и глухо стукнула по красному полу. Взгляд, мигом ставших стеклянными глаз, уперся куда-то в потолок — жизнь покинула еще одного молодого, неуспевшего пожить парня, хоть наглого, но не такого уж и злодея. Все что возможно я уже итак сделал. Рука проводит по вспотевшему, перепачканному кровью лицу, оставляя разводы. Веки закрылись, последняя доля уважения.

Нужно поторапливаться. Подскочив к столу, дернул за ручку, но ничего не произошло! Заперто! Стол дубовый, черт! Такой враз не выломаешь без фомки, на совесть плотник постарался.

— Так, а где же у нас ключ? — тихо я спрашиваю, но труп купца безучастно валяется на полу и не спешит с ответом.

В карманах ничего, кроме золотого с серебром портсигара и зажигалки.

— Эврика!

Наш бородатый друг наверняка тебя и обчищал, пока я его не отвлек. К нему надо было сразу, итак, не пойми зачем, столько времени даром потерял. В коридор к телу, а затем деру. Кое-как за ногу затянул труп пирата в каюту. В кармане, как и думал, был ключ, перепачканный кровью. Сунув его уже к себе в карман, двинул на выход. Сейчас до конца коридора и через лестницу вниз к трюмам — наверху слышится спорадическая стрельба и соваться туда — не лучший выход, а вот через грузовые люки выбраться можно и попытаться. Пробежал до конца коридора и стоило завернуть, как что-то полоснуло по голове. В глазах тут же вспыхнули искры и сразу поблекли, увлекая за собой яркость красок. Что происходит непонятно, просто заваливаюсь влево. Резкая острая боль пронзает все вокруг, ее вспышка затуманивает взор. Падаю на левый бок, как можно быстрее разворачиваю ствол к угрозе и делаю несколько выстрелов, надеясь, на удачу. Слышится короткий всхлип-вскрик. С металлическим звоном что-то дребезжит об доски, затем грузный звук оседающего тела. Кровь залила глаза и не видно ни зги. Такое ощущение что тошнота не только горло подперла, но и словно в голову проникла, здоровски так мутит. Кое-как перевернулся через сторону, мутить стало меньше, но вот по-прежнему не видно ни черта. Руками попытался очистить глаза, а стоило открыть веки, как в дальнем конце коридора увидел вскидывающего карабин пирата.

— Пи...— договорить я не успел — в бедро словно лягнула лошадь, голову откинуло назад и перед тем стукнуться затылком мысленно я успел повторить оборванную фразу.

* * *

*Кылыч, хэй, узюнзюре? — Кылыч, ты долго ещё?

* * *

* * *

**

Какие-то лихорадочные обрывки воспоминаний проносились сумбуром в голове, кружились ледяным вихрем, промораживая до состояния льда, а то словно жаркий степной ветер, иссушали одним стремительным порывом... Несвязные, едва различные мысли, одна замещая другую, занимали все пространство вокруг. И только пытался ухватиться за одну, как она упархивала, словно в насмешку...

И этот чертов смех в абсолютной темноте, мерзкий, противный и... а потом я начал проваливаться в прорубь и захлебываться..

-Аааа...

— Чиво..багирмак..ээ..кричишь?— смех не мог скрыть ужасного акцента

Только сейчас я открыл глаза, а точнее — глаз потому, что второй не захотел открываться. Я тут же правой рукой начал щупать свое лицо и удостоверившись, что на месте левого глаза налилась огромная гематома, слегка успокоился. А мерзкий смех раздался с новой силой. Подслеповато щурясь целым глазом, сумел разглядеть его источник и ужасного акцента заодно: здоровенного детину с густой черной, как смоль бородой в рубахе навыпуск, подпоясанного ремнем, набитым по окружности патронами с револьвером в кобуре. Сам детина, щерился улыбкой, обнажая редкие, давно нечищеные зубы любителя пожевать табак, в руках у него было пустое ведро. Этот урод вылил на меня ведро воды ради своей забавы...или, скорее, ведро помоев — судя по запаху... урод.. Поставив ведро поодаль от себя, он умостился на небольшой бочонок, стоящий под толстой деревянной балкой на вбитом кованом крючке которой, в такт покачивающемуся на волнах судну, раскачивалась масляная лампа.

Затем разглядел прутья решетки передо мной: столь же грубо выкованные, как и крючок под лампу, но столь же прочно и основательно. Повернул голову вправо, увидел, что в клетке я не один и в ней ещё, помимо меня, находятся двое пленников. Седой мужичек, худой с благообразным лицом учителя в надорванных местами штанах и рубахе свободного кроя под стать штанам же. Его голубые, или черт знает какие, в такой темени, глаза внимательно изучали меня, а живое, испещренное морщинами, лицо явно хотело что-то сообщить. Второй же пленник напротив был молод, чуть выше среднего роста, лет шестнадцати, жилистый паренёк с черными длинными волосами, собранными в хвост на затылке. Он же, в отличие от седого, был угрюм и никакого интереса ко мне не проявил, лишь безучастно смотрел в одну точку прямо перед собой. Несколько дальше была ещё одна клетка и там, кажется, был кто-то, но тут зрение поплыло, и я вновь провалился в беспамятство...

В себя вновь пришел от того что кто-то теребил меня за рукав и что-то говорил. Слова отдавались ужасной пульсирующей болью в голове.

— Ммм...проклятье,— боль реально дикая, никогда еще так хреново не было

Кто-то потеребил за рукав, и скрепя зубами все же заставил себя открыть глаз, это был давешний седоволосый мужичок. Значит, не очередной кошмар причудился. Вот черт!

— Больно парень?— заговорил человек. Вроде бы верно все произнося, без акцента и ошибок, но как-то неправильно, чувствуется, что язык ему не родной.

— Нет, щекотно, а сам-то как думаешь дядя? Конечно же, больно...

— У тебя явно сильное сотрясение, череп поврежден, нога прострелена и множество ушибов..и..

— Ты, что врач что ли?— грубо перебил его, какая к черту вежливость сейчас-то?

— Вообще-то да. Меня Димитар Тодров зовут, а это,— он рукой указал себе за спину,— мой племянник Богомил

— Мстис, — представился в свою очередь и я

— Тебе кушать надо. А то ослаб сильно,— с этими словами он пододвинул ко мне мятую миску, в которой на поверку оказалась рыбная баланда и кусок черствого хлеба.

— Ты пока много не ешь, вредно тебе, а то ещё заворот кишок произойдет невзначай. Я тебе перевязки свежие сделал и противостолбнячною сыворотку вколол по приказу капитана, еще раньше. Так что скоро ты должен почувствовать себя лучше.

— Спасибо.

На бочонке под балкой по-прежнему находился охранник, откинув голову, он громко храпел, зажав в руке небольшие меха, литра на полтора. Ясно все...бдит доблестно служака, напился и сон десятый видит.

Оглядел себя и лишь поморщился, было от чего. На правом бедре свежая повязка из грубой и относительно чистой ткани с немного выступившей из-под раны кровью. Гудящая голова, отзывается болью на каждое прикосновение, да так, что аж круги перед глазами плывут. Слегка отойдя, уже более аккуратно и гораздо медленнее прикоснулся к порезу, стало больно, но вполне терпимо, хоть картина повреждений вырисовалась в голове. Через всю правую сторону вдоль виска и почти до затылка шла прямая глубокая борозда, оставшаяся от удара ятаганом срезавшего кусочек уха сверху. Черт..черт..черт... Левая бровь рассечена, но даже со стяжками швов, как и борозда на левой стороне головы собственно, а глаз под ней заплыл серьёзной гематомой и по-прежнему был скрыт. И судя потому, как тяжело дышать, сломано пару ребер. Но главное, что я все же жив.

А почему собственно еще жив? Кто эти нападавшие? Наверняка они пираты, а пиратам свой товар портить нет резона. Да, теперь я товар! Злость вскипела вулканом внутри, аж костяшки сжатых кулаков затрещали. Стоило немалых усилий успокоится, а когда успокоился немного, пришла усталость вместе с апатией и мыслями, что все, в этот раз уже точно отбегался или, скорее, доплавался. Ох, неспроста я нелюблю затяжные плавания. Одна мысль цеплялась за другую, оборачиваясь и становясь все более угнетающими. Кровь нещадно пульсировала в висках и отдаваясь пульсациями в гематомах и зашитом шраме. Еще и озноб прошиб, а вместе с ним ручьем попер пот.

Димитар что-то сказал, но я его не расслышал, сердце нещадно и неровно нагнетало все больше и больше крови. В голове боль уже била гонгом, а зрение превратилось в размытую картинку. Но прикосновение чего-то мокрого и прохладного ко лбу немного уняло удары гонга, веки прикрылись и картинка, пусть и смазанная, вовсе пропала.

Проснулся или, скорее, пришел в себя уже ночью. Не знаю, какое время суток было, но все спали. Даже Димитар с ведром воды и куском мокрой тряпки в руке посапывал, привалившись к прутьям клетки. Спасибо ему. Если бы не его забота я бы уже скопытился видать...Вновь мной начала завладевать хандра.

'Так нафиг такие мысли, нафиг апатию, мне жить надо, у меня дела важные' — беззвучно прикрикнул на себя сам, разжигая ярость к себе же и кто-то трусливый и некчемный с мыслями о безысходности отступил немного назад. Значит теперь я — товар, хотя и изрядно подпорченный...тогда для чего я нужен им в некондиции? Неужели отомстить? А почему бы и нет? Я вон сколько их положил вчера. Или когда это все произошло? Надо бы узнать. Как вариант для этого и решили сохранить на время жизнь, для того чтобы в назидание другим изощренно казнить. Они это умеют... Сброд зверья, их зверствами даже детишек пугают...хотя уж слишком они много помощи мне оказали, даже сыворотку вон кольнули, а она денег нормальных стоит, ох не к добру это чую я, не к добру. Ага, жди добра от пиратов. Я аж хмыкнул пару раз, на что сломанные ребра приказали заткнуться.

Повернув голову влево, увидел напротив такую же клетку, в которой сидело сразу четыре человека. А чуть поодаль была ещё одна с пятью или шестью.

— Нас всего здесь девятнадцать человек. А ты полежи лучше, не вставай, успеешь еще наглядеться. Крепко тебе перепало,— Димитар, так и сидел, опираясь на клетку, лишь теперь его глаза смотрели на меня из полуприкрытых век.

Но я все же попытался привстать и тут же рухнул, даже не привстав толком, в голову опять вонзились сотни игл, а в левом бедре вспыхнула пульсирующая боль

— Лежи, кому сказал! У тебя в черепе, как минимум трещина, сотрясение, бровь рассечена и бедро прострелено, плюс по мелочи еще полно. Лежи! Тебе сил надо набираться и выздоравливать. Это я тебе как врач говорю.

-Давно я здесь?

— Да уже как четвертый день.

— Вон оно как,— скорее для себя, чем для кого-то сказал я, пытаясь упорядочить сумбурно пляшущие мысли.

— Ночью, сразу после захвата 'Рыбки', нас всех раскидали по клеткам. Всего было двадцать один человек, но двое из матросов отдали богу души ещё вчера,— продолжил между делом врач, — тебя кое-как перевязали и бросили с нами. Думали, что и тебя кинут к акулам как тех двоих, ан нет. Вон пришел в себя, капитан даже тебе дал медикаментов, сыворотка, антибиотики все больше, бин..

— Где мы?

— Что? — не понял, сбитый с мысли врач

— Ну, где мы сейчас находимся известно? На каком судне?

— А, ты об этом,— кивнул он,— Берберские пираты, судно 'Звезда востока'. Ты, как и мы, в плену и скорее всего мы пополним невольничьи рынки, если в посольство не передадут письмо о возможности выкупа...

— Досадно и весьма забавно,— усмехнулся и поморщился от боли. Ни первый вариант, ни второй меня никак не устраивали. Во втором и вовсе меня быстро вздернут, а так хоть бежать с плантаций можно попробовать.

— А ты ненормальный, — ответил Димитар, на попытку сесть,— Лежи, тебе двигаться нельзя

А я с ним не стал спорить и обратно прилег, вскоре и не заметил, как погрузился в сон.

* * *

**

Так минуло несколько дней, три или четыре. Точнее трудно сказать, находясь в трюме без иллюминаторов, где из источников света только тусклая, постоянно мерцающая лампа. То я проваливался в забытье, то приходил в себя и счет дням сбивался. Димитар мне рассказал, как их с племянником угораздило попасть в плен. Оказывается, они плыли на той же злополучной 'Золотой рыбке' что и я, только были в каюте дальше по коридору. Проснулись только тогда, когда услышали выстрелы, которые их и разбудили. Значит, пираты действовали слаженно и четко, наверняка своего человека на судно заранее подсадили и рассчитали все заранее и лишь мое преждевременное пробуждение, внесло неприятные коррективы в их четко построенный план.

Оригинальностью история Димитара и его племянника не отличалась. Парня Димитар взял к себе, когда его родители скончались от болотной лихорадки. Мать Богомила приходилась Димитару сестрой и попросту оставить паренька на волю судьбе он не мог — к сестре души не чаял. Вот уже как десять лет обучает его в меру своих знаний, а паренек и не против. Сейчас же они направлялись в порт Пловиса, откуда намеривались отправиться в Скопис, где в местной больнице у Димитара была должность главного хирурга. По какой-то там программе обмена специалистами он поработал несколько лет главным хирургом в госпитале на прифронтовой полосе, леча постоянно прибывающих раненных в схватках с кочевниками. Потом с почетом был отправлен в Хардон, а вот теперь возвращался на родину, да вот не судьба видать... Наверное, это что-то значило, потому что он все это время рассказывал с плохо скрываемой гордостью о своей работе. И судя потому, как он меня заштопал — гордился он вполне заслужено.

На вопрос почему меня оставили в живых, а не убили, да ещё и подлатали, оказав вполне сносную медицинскую помощь. Он лишь пожал плечами и сказал, что я вроде бы чем-то заинтересовал капитана вот и все, да и дружки убитых рассчитаться явно не против будут. Капитан распорядился выходить меня и строго настрого наказал местному надсмотрщику по имени Акдал, чтобы и волосок с головы не свалился и приволочь меня к капитану, когда я более-менее отойду. На что тот сквозь зубной скрежет вынужден был согласиться и даже особо не пинал меня. Оказалось, что я убил его товарища, кинувшегося на меня с ятаганом в коридоре. Из местных реалий следовало, что берберы вкрай обнаглели и что они так далеко от своих земель ещё не заходили. Сейчас же, как выяснилось, из коротких реплик Акдала, мы направлялись в Орду* где нас ожидала невольничья колодка на шею и руки с дальнейшей продажей новым владельцам. Точнее эта участь ждала всех, кроме меня, для меня затевалось нечто особенное, что должно мне понравится по словам тюремщика...

* * *

**

Огляделся, убедился, что все спят, да и немудрено — ночь над миром сгустилась. Отчего бы еще все разом задрыхли? Вон, иногда дополняя храпом громкое посапывание, дрыхнет верзила-надсмотрщик, да и в камерах на первый взгляд все спят. Вот только бедолага из камеры напротив, постанывает в бреду — ему лекарства не достались.

Нужно что-то делать. Так, а чтобы что-то делать, что у меня есть-то? На мне легкая полотняная рубашка, парусиновые брюки, слегка надорванные и в крови вся левая штанина, но это ничего, бывало и хуже...да, бывало и усмехнулся своим старым воспоминаниям.

Ага, а вот крест граждане иноверцы не захотели брать, ну оно и немудрено...вот если бы он из золота или серебра был или на худой конец из меди тогда да, а так крест у меня из нержавейки да на кожаном потертом шнурке. Кому такой нужен-то? Да вот только крест у меня не совсем лишь символ веры, до веры мне-то плевать: внутри запрятан крохотный стилет с лезвием в пару сантиметров, да отделение на пару таблеток с весьма интересными свойствами. Сноровисто открутив крышку — нижнюю часть креста, проверил лезвие и поспешно закрутил обратно. Еще после моего пробуждения от бреда в голове понемногу начал вырисовываться чистой воды авантюрный план, а к этой ночи он обрел свою завершающую форму, но теперь же все зависело от других исполнителей плана, которые пока о своем участии в нем даже и не подозревают.

Немного переместившись, насколько позволяли кандалы, к балранцу пнул его здоровой ногой, затем еще и еще, только когда уже вложил немного силы в пинок, тот проснулся и перепугано заозирался по сторонам, а когда разглядел меня и успокоился, я шепотом сказал:

-Слушай Димитар, пригодится твоя помощь.

-Да, что? Тебе хуже? Что-то болит?

-Да нет, я не о том.— и, понизив голос, продолжил.— ты хочешь выбраться из плена?

Старый врач лишь хмыкнул и горько усмехнулся. Попытался перевернутся на другую сторону, но я его удержал за руку.

-Послушай, я серьёзно и я не брежу.— уставился я в его глаза, пока он не отвел взгляд,— Тебе нужно будет лишь подыграть мне не более

-Ты смеёшься?! Ты вон всего шестые, нет, седьмые сутки как в себя пришел, а уже со штыками на баррикады...

-Да выслушай ты наконец,— немного повысил я голос и оглянулся на все так же мирно посапывающего охранника.-Ты хочешь выбраться или нет? Подумай о племяннике и о себе, что вас ждет дальше? Плантации со всех сторон окруженные непроходимыми песками или ядовитые пустоши с их древними руинами? Долго ты протянешь, а долго ли Богомил?

Это и стало последней каплей, судя по всему, для не очень решительного врача и он лишь обречено кивнул.

-Хорошо. Слушай сюда,— усмехнулся я и показал распятье, зажатое в руке.

* * *

**

-Он умер, умер! Помогите. Акдал, Акдал! — надрывался врач, изо всех сил тряся прутья худыми руками.

Ещё секунду назад мирно спящий надсмотрщик подорвался, меха выпали из рук. Рука шарит по кобуре. Голова завертелась, ища источник шума. Затем узрев его, торопливо подскочил к клетке, чуть было не отбил дубинкой пальцы врача, схватившие прутья. Тот лишь в крайний момент отпрянул.

-Эээ..багирмак? Чаво кричишь?!

-Этот умер, видишь,— сквозь практически полностью зажмуренные глаза я наблюдал за мельтешащимся Димитаром.

-Эээ..шайтан!— засуетился охранник, зашумел связкой ключей. Но нужный все никак не мог отыскать. Связка нервно крутилась и в итоге выпала из рук. На что охранник разразился гневной и явно неприличной тирадой на своем каркающем наречии.

Но вот испробовав ещё несколько вариантов, он таки подобрал правильный ключ. Отворил дверь, да так что она отлетела и с грохотом врезалась в решетчатую стену клетки. До этого не обращавшие особого внимания заключенные подошли к стенам своих решеток, разглядывая происходящее получше. Акдал подлетел ко мне, на ходу откинув врача в сторону рукой как тряпичную куклу. Врач, впечатавшись в стену, на мгновение замер, а затем сполз по ней. Извини мужик, я ж не знал, что он тебя припечатает. Тюремщик же упав на колени подле меня, начал неумело прощупывать пульс, при этом в полголоса слышны ни на миг не прекращающиеся ругательства.

Открыв веки, вижу изумление в глазах османа, оглядывающего до этого момента бездыханное тело, но я уже занес правую руку с распятием, а левой — обхватил толстую вспотевшую шею. Осман пытается отклониться вбок, но поздно — крошечный стилет, с мерзким хрустом пробивает висок, артерию и упирается в череп. Глаза застывают, расширившись от ужаса, в них еще некоторое время плещутся его отголоски и удивление, плотно перемешанные со страхом, но потом безжизненная пустота заполняет их, на лице теперь уже навсегда застыла маска недоумения. Зрачки расширяются и замирают. Тело еще несколько раз вздрагивает и валится на меня всей своей, более чем в центнер, массой. Дыхание тут же схватывает, а боль застилает глаза. Поломанные ребра вспыхивают огнем. Сверху из пробитого виска, продолжает, уже едва сочась сквозь пальцы, бежать теплая противная и густая жидкость. Но вот ноги ещё пару раз скребут по полу и последние конвульсии обездвиживают тело пирата...Почти перестает литься кровь, лишь ленивый ручеек продолжает стекать.

С помощью врача, кое-как удалось выбраться с под огромной туши, я вновь обрел способность дышать. Вдох полной грудью аж до гипервентиляции и небольшого помутнения в голове. На доли секунды, затмевает все. Но пелена быстро рассеивается, я прихожу в себя и, кое-как поднявшись на колени, начинаю обшаривать труп. А ошалелый Димитар стоит со связкой ключей и недоуменно хлопает глазами.

-Чего стоишь, а?! А ну живо кандалы скидывай с племяша и другие клетки отворяй,-прикрикнул я на него. Судя по всему это подействовало, тот, суетливо перебирая ключами, начал размыкать кандалы на оторопевшем от увиденного Богомиле.

А я вновь вернулся к приватизации честно добытого добра убиенного пирата. Так что тут у нас? Револьвер в кобуре из рыжей кожи. Откидываю клапан и достаю обычный туранский 'Заркав-25'*. Револьвер новый, но давно не чищен, как раз под стать своему хозяину. На поясе ещё пара проволочных скорозарядников и штук пятнадцать патронов россыпью в небольшом кармашке. Слева висит внушительных размеров ятаган и чуть в стороне — тяжелая, но короткая, сантиметров в сорок дубинка оббитая кожей. Вот и все, что оказалось у трупа...Не густо. Хотя чего ещё было ожидать от пирата-раздолбая, которого из-за постоянных проступков поставили лишь следить за пленными, а он и с этим не справился. Но мы от этого же оказались в плюсе...Хотя рановато так рассуждать...поживем-увидим, если доживем. С этими обнадеживающими мыслями я живо стянул ремень с трупа и, кое-как подстроив на поясе, встал на ноги, то и дело, хватаясь за прутья решетки.

* * *

*'Заркав-25' — шестизарядный револьвер туранского производства, вполне добротное и качественное оружие со стволом 170мм и калибром 9х25мм

* * *

За реквизицией небогатого скарба не заметил, как Димитар поотворял все клетки с пленными и поразмыкал кандалы. Всего оказалось пятнадцать человек способных стоять на ногах, еще четверо были тяжелораненными, находились в беспамятстве, а один и вовсе в бреду постанывал. Окинул всех быстрым взглядом, сказал:

— Граждане заключенные. Думаю, все понимают что произошло?

— Бунт на корабле?— кто-то сказал из толпы

Другой голос тут же добавил: — Ну и дебил

— Попытка освобождения. Теперь у нас у всех есть свобода выбора. Или мы окончательно обретем свободу предварительно лишив её берберов, либо мы умрем, но умрем, как и подобает — в борьбе, а не сгнив, спустя пару лет никчемного существования, рабами где-нибудь на плантациях. — от переизбытка адреналина меня пробило на дрожь и словоблудие.

— И что нам делать?— опять раздался тот же голос из толпы, что столь нелицеприятно охарактеризовал моряка, секунду назад. Присмотрелся к говорившему, в этот раз немного вышедшему вперед из общей массы. Лет под сорок, лысая голова, ярко рыжая боцманская бородка, кряжистый, чуть сутуловатый, но видно, что очень сильный человек. Кажется, он и был боцманом на 'Золотой рыбке'.

— Биться. Вы согласны? Других вариантов я не вижу.

Люди зашумели, переговариваясь между собой словно рой пчел, и опять этот же мужичок прикрикнул на остальных:

— Да тише вы, сучьи дети!— шум затих, а он продолжил,— Ясный мы согласны. Но как же? Ведь берберов под три десятка должно быть где-то. Как драться? Мы все же в большинстве своем матросы, а не воины

— Как тебя зовут?

— Иван — боцман 'золотой рыбки'...бывший боцман,— понурившись, ответил он

— Иван, Димитар,— я указал перстом на врача,— когда его водили к шкиперу, сказал что берберцы далеко не все остались на своем судне. Почти половина их отбыла вместе с награбленным в Самсун на барке 'Золотая рыбка', а мы идем на их шхуне в порт Орду — наибольший невольничий рынок в регионе. Надеюсь не надо объяснять зачем?

— Нет,— опять за всех ответил понурый боцман

-Тогда, кто умеет нормально обращаться с оружием, подойдите. Из толпы сразу отделилось двое парней схожих как две капли воды — близнецы. Их я запомнил ещё по первому дню плаванья на барке. Они входили в пятерку охраны нанятой покойным купцом. Оба крепкие, высокие и молчаливые из северян. Длинные соломенные волосы сзади заплетены в косицы, а аккуратные бороды, чем-то напоминавшие эспаньолки, начали запускаться. Светлые серые глаза внимательные и подвижные, у одного смачный фингал под глазом и разбитая губа. Лица же спокойные и невозмутимые.

— Я-Ингвар, это-Олаф.— представился норман с фингалом почти чисто, но все же с сильным 'гавкающим' акцентом,— готовы бороться

— Хорошо. Тогда вот вам,— я отдал одному дубинку, а другому ятаган,— думаю, пользоваться вы умеете

Норманны лишь переглянулись и хищно улыбнулись

-Умеем

Разбитые губы, изображающие улыбку, выглядят очень специфично, меня аж внутренне передернуло. Братья не просто так утверждали, что умеют обращаться с оружием.

За ними подошли остальные. Сначала робко, а потом увереннее. Люди хватали цепи, кандалы, все, чем можно было нанести увечья. Вскоре вновь выстроились, но уже вполне уверенной в себе толпой. Было видно, как люди прибодрились и внутренне подобрались. Если есть тот, кто принимает за тебя решения, то жить становиться проще. И нет мук выбора, кроме как для принимающего решения. Но в такие моменты и вовсе нельзя допускать вольнодумства.

— Слушайте план. Мы находимся в самом носу шхуны, далее идет грузовой отсек, а за ним уже моторное отделение, поверху идут каюты экипажа, а выше рубка и каюта капитана. Мы проходим сейчас в грузовое отделение ищем крюки, топоры... в общем, все то, что сойдет за оружие. Далее мы с Ингваром и Олафом проходим к машинному отделению и проверяем его. Ты и ты,— я поочередно указал на двоих парней крепкого телосложения из матросов, стоявших с цепями кандалов в руках,— идете с нами. Когда будем проходить лестницу вы занимаете позиции с обоих сторон и стережете тылы. Всем свои задачи ясны?

Никто не возразил, лишь закивали, ну и хорошо. Видать моя выходка подняла авторитет в глазах пленников и пока его оспаривать никто не собирался, а значит, есть шансы провернуть все как следует.

-Вот и замечательно. Тогда приступаем господа

Честно признаться я опасался, что какой-то непутевый корсар может находится в грузовом трюме, опившись вина или ещё как незнамо забредший, но пронесло, и трюм встретил нас безжизненными тюками со всевозможным грузом, продовольствием, какими-то бочонками, ящиками, различными инструментами и прочим хорошо принайтовленным и закрепленным. Люди рассыпались по помещению в поисках всего, что может послужить оружием, а мы с норманнами и двумя крепкими матросами пошли дальше.

Освещения как такового практически не было, лишь где-то в глубине, у самой лестницы, покачивался на крючьях масляный фонарь. По мере приближения к освещенному участку пришлось практически подкрадываться. Но подойти к лестнице труда не составило и никто тревогу не поднял.

Матросы встали по обе стороны чуть позади. Ингвар с Олафом подходят к двери, ведущей в машинное отделение, а я их в это время страхую с револьвером. Машина не работает — значит под парусами идем. А там может быть механик или ещё кто, по-любому проверить следует. Один из скандинавов пробует открыть дверь, но она оказывается запертой, по губам северянина можно прочитать непонятные ругательства и он, смотря на меня, пожимает плечами. Подхожу к одному из матросов с наказом найти Димитара и скорее привести его ко мне. Через минуту подходит Димитар, вооруженный каким-то плотницким топориком. Это столь контрастно сочетается с его внешностью, что у меня на лице появляется улыбка.

-Что надо?— еле слышно спрашивает тот, оглядываясь по сторонам, подозревая в каждом углу скопище супостатов

— Дверь заперта, а оттуда слышно подхрапывание. Похоже, что механ заснул и закрылся. Нужно чтобы ты сказал по-турански, что его срочно вызывает капитан, а иначе его, такого раздолбая, выкинут за борт или что-то в этом духе. Ну как, сможешь?

— Думаю, смогу. Да,— несколько поколебавшись, сказал врач

— Давай

Я постучал, пару раз сначала слабо, но никакой реакции не последовало, затем постучал сильнее. За дверью что-то увесистое упало, разбилось, храп оборвался, врач залепетал какую-то тарабарщину на туранском. Спустя мгновение, послышалась возня и дверь начала отворятся. Тут же скандинав ухватил дверь на себя, второй влетел сходу и завалил своей немалой массой какого-то тщедушного мужичка в феске и с жиденькими усиками. Он завалился, словно сбитая палкой кегля, а норманн насел на него сверху. Я времени терять не стал и следом, вскинув наизготовку револьвер, влетел в помещение. Учитывая простреленное бедро 'влетел' очень уж громко сказано. Быстро хромая, насколько позволяло ранение, перемещаясь из стороны в сторону, оббежал небольшую комнату, в которой посередине расположилась малая судовая машина, оплетенная трубами охлаждающей системы поверх латунных баков. Чуть далее находился редуктор, какие-то ящики да запас топлива в бочках и немного угля в крохотной комнате, что притаилась немного в стороне. Тут же повсюду непонятные рычаги, циферблаты разношерстного производства и пр. Слева от входа небольшой топчан, столик с лампой, небольшим кувшинчиком, на поверку оказавшимся вином — а вот чего он закрывался от всех у себя в машинном — и какой-то маслянисто блестящей деталью на расстеленной тряпице. Никого больше не обнаружив, успокоился и опустил револьвер. Подошел обратно к норманнам, уже ловко спеленавшим механика:

— Ну как он? Ты его хоть часом не зашиб?

— Да я чего, не хотел я так,— понурив голову начал оправдываться, словно ребенок, здоровяк.

— Ладно, дышит вроде. Привяжите его балке и кляп в рот засуньте, чтоб не горланил.

Один из братьев поднял, словно пушинку, механика и быстро привязал того к балке, поддерживающей потолок, засунул в рот кляп. Я удовлетворительно кивнул и указал, чтоб следовали за мной. Идем дальше, выходим из машинного отделения, и стаю очевидцем чуть ли не народного ополчения во всей красе. Все побитые, все в синяках.. у кого, что в руках..и цепи, и плотницкие топоры..и багры в руках... но у всех я вижу и по ножу за поясом.

— Сейчас аккуратно и очень-очень тихо поднимемся наверх. С одной стороны должен быть корабельный арсенал, а с другой — каюта экипажа, а ещё выше — каюта капитана и рубка. Нам главное сейчас проникнуть в арсенал и разжиться оружием. Но не столь нужно оружие, как необходимость обезвредить часового у арсенала и часового на палубе. Есть идеи?

— Есть, а чо?,— говорит Иван,— Вон пускай Димитар наденет вещи механика, благо он по комплекции схож с ним. И внешне смахивает,— на эти слова Димитар засопел, ну да как же, балранца назвали почти что бербером..

— И что?— не понял я затеи

— Да вот что, пускай изобразит пьяного механика и начнет подниматься по лестнице еще и что-то бормотать по-турански будет. Кто его разберет, он жжешь пьян в стельку? Пускай поднимется по лестнице с кувшином в руке, а потом, недобравшись до верха, рухнет. А часовой должен будет проверить, жив ли он и что вообще с ним. Ведь это в его смену происшествие, да и механ синяк тот еще походу...

— А ты голова, боцман.— искренне похвалил его и повернулся к Димитару,— Ты как, осилишь?

— Можно попробовать,— раздухарился внешне малодушный, на первый взгляд, Димитар,— Но как разобраться с часовым? Ну, чтобы без шума?

— Я могу,— сказал Олаф,— Топоры у нас каждый метать должен уметь...ну, и мы не исключение.

— Вот и хорошо тогда,— одобрил я, как-то сам того не ожидая управление в свои руки прибрал, улыбнулся этим мыслям, и отдал команду,— Приступаем

Димитара нарядили в туранские широкие штаны и рубаху навыпуск, подпоясанную широким ремнем, доставшимся с находившегося в бессознании моториста, а на голову водрузили феску, надвинув на самые глаза, в руки же вручили кувшин с вином. Я даже сказал выпить немного Димитару, а то у него колени аж ходуном заходили от волнения. Но немного отхлебав, он успокоился и даже вошел в небольшой азарт. Щеки раскраснелись, усы подкрутились. Он начал бормотать какую-то тарабарщину на туранском, поднимаясь по лестнице и ужасно виляя из стороны в сторону, то и дело, запинаясь за ступеньки.

А пропадает лицедейский талант-то во враче, как пить дать, мог актеришкой заделаться. Так и быть синяк-моторист лезет за добавкой, ну или за порцией новых ощущений.

Сперва Димитар исчез из поля зрения, поднявшись по лестнице, спустя же минуту, раздалась речь. Видно часовой что-то спрашивал, как ему казалось, у механика. А лжемехан что-то несвязное и нечленораздельное отвечал. Ещё шаг и Димитар упал, зацепившись за ступеньку. Часовой, причитая и ругаясь, судя по шагам, стал приближаться к упавшему. В щели лестницы видно, как подошедший пират бурчит что-то, а потом слегка пинает лжемеханика, но врач, как и положено пьяному в дюпель человеку, практически не реагирует, лишь возмущенно бормочет. Тогда часовой начинает наклоняться к пьяному чтобы поднять и тут в игру вступает норманн. Быстро проскочив лестничный пролёт, через несколько ступенек сразу. Топорик резким движением покидает вытянутую руку и с глухим стуком вонзается в голову ничего не успевшему понять часовому. Тело заваливается вперед из положения полунаклонившись как и был, а норманн бежит ему на встречу, аккуратно и тихо шлепая босыми пятками по ступеням. Подхватывает под руки обмякшее, безжизненное тело и плавно опускает на пол.

Следом быстро поднимаемся Ингвар и я, а также оба крепыша матроса. С убитого мы имеем ещё один ятаган, они все тут прям мясники недоделанные с тесаками такими или это от комплексов каких? А самое главное, что есть у часового, это рычажная винтовка и ещё один револьвер. Живо разоружив его, делим оружие между собой. Олаф берет винтовку, его брат-револьвер, матрос взял ятаган, а второй так и стоит с топором. Теперь черед кают экипажа. Посылаю за остальными матроса и, вскоре, передо мною стоят все способные держать в руках оружие.

— Слушайте меня, что делаем дальше. Необходимо тихо зайти в каюты и вырезать всех до одного турана, пока они спят или иначе неминуемо возникнут неприятности...

— Так сзади нас есть корабельный арсенал,— перебил меня непутевый матрос, прозванный боцманом давече 'дебилом', да что за человек такой,— почему бы не перестрелять их — да и всех проблем.

— А ты как сам стреляешь, а? Сможешь с первого выстрела врага положить гарантировано? А их еще, в лучшем случае, столько же, да все они привычные к душегубству. А сможешь ли ты при этом своих не задеть? Да и ещё много всяких сможешь есть. А нам нужно все сделать тихо, а сделать тихо в нашей ситуации можно лишь холодным оружием. Так что так и действовать лучше всего. У кого есть лучше предложения, тогда вперед прошу,— произнес я небольшую тираду, а то взялись герои бога душа мать, только и умеют, что языками трепать. Никто ничего не ответил, а матрос, посмурнев лишь закивал,— То-то же. Тогда делаем так. Ингвар, Олаф, кто из вас лучший стрелок?

— Ингвар, я больше с топорами,— ответил Олаф

— Тогда отдай винтовку ему, а сам возьми револьвер. Ингвар, поднимись аккуратно к палубе и держи на прицеле палубу и каюту капитана. Благо, второй часовой на палубе, судя по запаху дурман-травы, не должен ничего заметить. Если шум поднимем или ещё что, тогда вали часового и паси каюту капитана. А мы все остальные пробираемся в каюты и вырезаем всех спящих туранов. Их по прикидкам там есть сейчас человек двенадцать-, все спят, как оказалось на поверку, — убедились незадолго до этого, едва приоткрыв дверь. Теперь пора начинать. Мысленно сплюнув через плечо, сказал, — Начинаем.

Ингвар поднялся дальше по лестнице, его брат шел чуть правее от меня и оба мы держали на прицеле дверь. Подошли, я стал справа, норманн начал медленно-медленно отпирать дверь. В этот момент я молился, чтобы лишь дверные петли оказались смазанными и не издали душераздирающий скрип. Но обошлось, двери податливо отворились на щедро смазанных петлях — видно капитан следил за состоянием корабля и на нас сразу же навалились запахи...нет, не так...ЗАПАХИ! Немытые тела, гуталин, портянки, бражка, перегар, дорогие духи, табак, пажитник, дешевое мыло, дешевая же гуттаперча... А среди этих дурманящих ароматов наперебой друг другу храпят пираты в подвешенных между балок гамаках. Слабый язычок пламени пляшет в масляной лампе, подвешенной на держатель у центральной балки в этом небольшом помещении, давая от нас длинные тени. Они, зловещими ночными тварями, неукротимо надвигаются к своим, не о чем не подозревающим жертвам.

Тихо, по-кошачьи ступая, стараюсь не шуметь, но нога дает о себе знать и подволакивается то и дело. Шаркая по полу, зря я стараюсь идти тихо — храп начисто перебивает все звуки и, судя по концентрации алкоголя и запаха дурмана, ребята эти надолго в отрубе, вот пускай и умрут в своих наркотических снах. Захожу к одному из корсаров сбоку и приглядываюсь. С густой черной щетиной в гамаке посапывая, спит среднего роста коренастый горбоносый мужик тридцати с малым лет. В руке у меня нож и я смотрю на всех людей застывших восковыми изваяниями над своими жертвами. Они ожидают команды и я киваю.

Сам левой рукой затыкаю рот моей цели и с усилием ножом перехватываю шею. Упершийся в горло нож на миг замирает, немного наваливаюсь и одним рывком довершаю задуманное, раздаётся мерзкий влажный хруст разрываемой гортани. Следом за мной разом раздались скрип досок, звук распарываемой плоти и запах испражнений. Умирающий туран просыпается, непонимающе и ошалело глядит на меня с ужасом в глазах, пытается ухватить себя за шею, но я навалился на него всей своей массой. Умирающий булькает, захлебываясь собственной кровью. Она пузыриться у него на губах, слабеющие фонтанчики ее черной в таком свете выбиваются мне на лицо, на грудь. Тело ещё пару раз дергается, раздаётся последнее бульканье и корсар затихает. Вздувшийся кровяной пузырь на его губах лопается.

Но что-то идет не так: шум, возня, вскрик и как апофеоз-выстрел...Помещение наполняет суета, запах сгоревшего пороха перебивает вонь дурмана и пота. Булькающий звук, несколько криков и возня прекращается. А где-то сверху, пару миллисекунд спустя, раздается одиночный выстрел. Доноситься его приглушенный отголосок — норманн снял часового. Сначала не могу сообразить, что же только что произошло, но окинув взором помещение, вижу сгрудившихся матросов у одного из гамаков. Подхожу ближе, народ расступается — на полу лежит молодой еще совсем паренек, свернувшийся в позе эмбриона. Вокруг непонятно суетятся матросы...

— А ну разойтись,— присев рядом с раненым осматриваю его. Молодой, лет двадцати с небольшим, загорелый до черноты, парень — один из моряков с "рыбки". Сцепив зубы, стонет, пытается закрыть руками рану на животе чуть выше пупа. В этот момент рядом приседает Димитар.

— Сейчас парень, все нормально будет, вот и врач подошел. Сейчас залатаем тебя, будешь как новенький,— пытаюсь я привлечь внимание парня и тем самым отвлечь на себя,— стараюсь так чтобы голос звучал уверено и кое-как выдавить ободряющую улыбку, отчего чувствую себя донельзя паршиво.

— Я-я...не чувствую..ног..ммм..— одной рукой он хватает мою и сжимает до немоты, его пробивает мелкая дрожь.

Тем временем, Димитар срывает с себя рубаху, в несколько движений разрывает.

— Держи, прижми к ране, нужно остановить кровь,— дает мне обрывок, преобразовавшийся в одночасье врач,— у него ранение в живот, выходного отверстия нет, ожог пороховыми газами в районе раны..

Врач продолжает что-то говорить, дает указание другим, а я смотрю в умирающие глаза парня, в том, что он умрет, я не сомневаюсь. Ранение в живот уж больное гадостное и ноги отказали — наверняка из-за повреждения позвоночника...Парня по прежнему пробивает мелкая дрожь, на мертвенно бледном лице гримаса ужаса и боли, на лбу выступили горошины пота, а из краешка губ стекает струйка крови...

— Я..я..нехочу..не хочу..умирать..ма..ма...— парень всхлипывает последний раз, вздрагивает, черты лица разглаживаются, а глаза стекленеют, смотрят куда-то сквозь потолок в усеянное яркими звездами майское небо...Рука, сжимающая мою, вздергивается в последний раз и расслабляется. Закрываю веки окровавленной ладонью, пачкая белое как мел и такое уже беспечное лицо.

— Он, умер...Пацан ведь еще...— Димитар, как-то вмиг осунувшись, входит в ступор.

— Так успокойся. Слышишь?— щелкаю я пальцами возле его лица и пару раз хлопаю его по щекам, взгляд становится осмысленным, продолжаю,— он умер и ты ничего не смог бы с этим поделать. А теперь возьми себя в руки, нам сегодня ещё нужна будет твоя помощь. Давай-давай, ну же.

Немного подбодрившись этой нехитрой речью, врач встает и вновь готов действовать. Все-таки он привычен к смертям, да и врачевал не впечатлительных дамочек в свое время. А я подхожу к Ивану-боцману и спрашиваю:

— Как так получилось?

— Это..Сашка..пацан..шею перехватил турану, а он — гнида такая спал с револьвером под рукой. И проснулся когда тот ему по горлу полоснул и выстрелил неглядя в упор..И все..нет паренька, — на последнем слове Иван шмыгнул носом, а мне только и осталось что кивнуть. А что еще оставалось-то? Самому же пришла в голову мысль, что я-то сам руки турану своему не проверил, перед вскрытием горла.

Выйдя из каюты, увидел, что у лестницы, ведущей на палубу, выстроились все. Все кое-как вооружились взятым с убитых пиратов оружием. Поднялся на палубу, где уже были оба братья-северяне. Ингвар держит на прицеле каюту капитана, а брат страхует его. Подхожу к Олафу:

— Что тут?

— Капитан заперся и вопит чего-то,— с неистребимым акцентом ответил тот,— на корабле больше никого.

— Ладно, тогда сейчас выкуривать будем его

— Эй, Димитар, живо сюда!— кричу я. Прибегает врач,— я буду сейчас говорить, а ты переводи, уяснил?

— Капитан, выходи лучше по-хорошему и я обещаю тебе, слово чести, что отпущу тебя живьем. Но если не захочешь, я тебе не завидую, тогда мы тебя выкурим дымом, а потом будем пытать пока ты не умрешь, а пытать мы от всей души будем уж будь уверен..-я кричу все это, а мне вторит Димитар, крича все в переводе.

— Повторять не буду, у тебя есть минута на решение, а дальше мы тебя убивать будем.

Практически сразу же послышался ответный выкрик турана-шкипера причем на довольно неплохом общем*:

— Ээ..обищаете жизнь сохранить?

— Да. Клянусь памятью предков, что ни я, никто иной тебя на корабле не тронет. Отворяй дверь.

— Харешо..,— говорит шкипер и дверь отворяется. За ней стоит с поднятым выше головы оружием капитан "Звезды востока". Его одним движением подсекает Олаф и капитан валится, словно куль с вещами, а норманн, запрыгнув сверху заламывает ему руки. Его брат, подобрав оружие, говорит лишь:

-Порядок.

— В камеру его, пускай почувствует всю прелесть пребывания за решеткой. И механика в камеры отведите, и кляпы обоим в рот, чтобы не переговаривались между собой.

Братья одним движением поставили связанного капитана на ноги и, взяв под руки, живо поволокли в камеры.

— Тут..это..— нерешительно начал Димитар,— надо бы капитана, командир... и ты вроде как вытащил нас всех...

— Ну, это, мил человек, нужно всех спрашивать. Давай так, собери всех на палубе и сейчас разберёмся в обязанностях.

-Ага,— быстро попятился от меня он. И тут я понял его нерешительность, стоило мне оглядеть себя... Да уж, упырь краснощекий или как там у древнего поэта? Впрочем, неважно. На раненой ноге вся перевязь кровью пропиталась, а волосы на голове взялись комком от запекшейся крови из пробитого виска надсмотрщика и рубаха вся в крови. Или это кровь того, что в гамаке остался? Да и взгляд мой сейчас, наверное, к общению не особо располагает на окровавленной же роже, да с расширившимися зрачками. Еще и сушит просто капец... Ну и черт с ним, не танцы выплясывать среди высшего света стольного града Тавра.

Осматривая себя, не заметил, как начали подтягиваться на палубу люди и скоро собрались все дееспособные, а раненным оказана первая необходимая помощь, о чём проинформировал меня врач.

Я окинул всех взглядом, все уставшие, изнеможенные, но в тоже время чрезвычайно довольные. Адреналин у всех бурлит в крови, но это лишь пока, а дальше всех накроет отходняк... Повисло тягучее затишье, того и гляди молния вспыхнет в наэлектризованном воздухе, да искры посыпятся. Гнетущую тишину разбавляли лишь негромкие удары волн о борт корабля, да тихое поскрипывание такелажа. Окинув всех, взглядом я решил больше не выжидать и взять слово:

— Мужики, я считаю, что в сложившейся ситуации необходимо решить, кому встать у руля командования. К тому же, у нас нет капитана..

— Так ты и иди,— выкрикнул из толпы суховатый и жилистый матрос лет тридцати пяти.

— Нет-нет, я — человек сухопутный и в ваших морских делах ни носом, ни рылом. В свою очередь капитаном предлагаю назначить Ивана-боцмана.— толпа оживленно загудела,— Иван, иди сюда.— боцман быстро подошел и, как-то стушевавшись, молча встал рядом.

— Кто за то, чтобы капитаном стал Иван?— громко сказал я, все внимательно глядели на нас с боцманом, — Поднимите руки, кто 'за'.

Гомон прекратился. Сначала поднялась, как-то робко и неуверенно, одна рука, принадлежащая пожилому, лет пятидесяти пяти матросу с глубокими морщинами на загорелом до цвета бронзы лице. Далее, с оглядкой на него, начали поднимать руки и остальные, и через минуту все были 'за'.

— Ну, вот и хорошо. Тогда отныне полноправным шкипером шхуны 'Звезда востока' становится уважаемый боцман по имени Иван.— произнес торжественно я, наверное от начавшегося отходняка меня пробило на разговорчивость и красноречие.

— Я..это.. спасибо други,— не знал как реагировать, раскрасневшийся Иван, встал по струнке будто бы на плацу, а в глазах чуть не слезы. Толпа же радостными выкриками поддержала его.

— Ну, тогда принимай командование судном, капитан,— хлопнул я его по плечу, он от этого пришел в себя из мира растерянности и неопределенности:

— А ты как?

— А я то? Что я? Я был всего-то пассажиром и не более

— Но как же? Благодаря тебе ж спаслись мы все?

— Ну и что? Судну нужен настоящий капитан, а я по всему исходя не морской человек. Я лучше организую проверку боеготовности экипажа так сказать и все в том же духе, но это позже. А сейчас извините, я спать я все же ранен.— произнес я и рухнул на пятую точку прямо на палубу, закружилась голова. Ко мне тут же подскочил Димитар, осмотрел меня, раны, но я его убедил, что все в порядке. Но он все же проследил за мной пока я не завалился спать. А вступивший в должность шкипера шхуны боцман посыпал на своих подчиненных распоряжениями. Люди засуетились, что-то начали перетаскивать, сразу же определилась вахта и т.п. В общем, началась более-менее обычная суета корабельной жизни...

16 число пятого месяца 659 года от Великого Воссоединения. Подальше от туранских берегов

Волны тихо плескались о борт 'Звезды востока', лениво покачивалось судно. Легкий ветерок приятно шевелил уже начавшие отрастать волосы, холодил своей свежестью лицо, настраивая мысли на конструктивный лад. Способствовала этому и ещё не начавшаяся утренняя суета обыденной корабельной жизни. Слегка тоскливо среди безмятежных морских звуков поскрипывала оснастка, а на горизонте, где-то далеко на востоке из-за бескрайней глади моря зарождалась утренняя зоря — как и миллионы лет назад в свою власть вступал рассвет. Сощурившись, взглянув на стремительно восходящее Солнце, на глаза опустил темные очки — оставшееся напоминание от давно полученного ранения. Тогда, помниться, провалялся около двух месяцев с повязкой, когда же пришло время снимать её, пришлось долго приспосабливаться, к кажущемуся невыносимо ярким свету, да так и не приспособился до конца, а может что и надуманное это. Как-то довелось пообщаться с одним ученным человеком.

Часы собачьей вахты я намеренно взял себе, не лишь из-за своей неприязни яркого света, а скорее — из-за необходимости обдумать непросто сложившееся положение дел. Абордаж пиратами 'Золотой рыбки' и последующий плен пустили в тартарарам все планы, а убийство купца Артема Жерзина, окончательно сломало их. Отчего-то захотелось курить, хоть я и никогда не был подвержен этой дурной привычке.

Достав из внутреннего кармана куртки часы, взглянул: '4:36'. Что-то я призадумался сидя на вахте. Пора идти спать, в любом случае, лучше думать на свежую, отдохнувшую голову.

С тех пор, как мы взяли власть на шхуне в свои руки, прошло уже три дня. Я первые двое суток отходил от пережитого, да еще и стимулирующие таблетки вытянули все мои запасы сил, так что я почти не появлялся на палубе. Мы удалялись все дальше от туранских берегов, направляясь уже по направлению к Балранскому царству. Флаг берберских пиратов с саблями под черепом и полумесяцем над ним спустили, а вместо него теперь на ветру развевался торговый флаг Княжеств Тавра и Севренского*. Через два дня мы должны были причалить уже в порту Пловиса и определить дальнейшую судьбу судна и экипажа, а я намеревался продолжить свое путешествие.

Сейчас же, чуть прихрамывая на раненную ногу, пошел в каюту экипажа. Она была большим помещением, где на растянутых между балок гамаках спали матросы. Кровь отмыли, всячески прибрались, так что ничто о побоище уже не напоминало. Поднял своего сменщика, а сам направился спать в капитанскую каюту. Которую, отказался занять наш новоиспеченный капитан и сказал, что он пока в боцманской каюте поспит лучше, которая пустовала из-за того, что я того самого боцмана еще и пристрелил той памятной ночью нашего пленения. Я же, поскольку их всех вытащил из плена, теперь должен по праву занять капитанскую каюту... Интересно, он думал, что я откажусь от такого предложения и сделал из-за вежливости его? А фиг вам, товарищ, не отказался я и уже третью ночь провожу в небольшой, но отдельной от всего экипажа каюте довольно богато обустроенной. Предыдущий владелец любил дорогие игрушки, но тут к слову сказать, что со вкусом у него явные проблемы...Тут и довольно крупная и массивная кровать темного дерева с резной спинкой, а рядом с ней изысканная италийская ваза на светлой и маленькой тумбочке, на стене персидский роскошный ковер..даам .. по отдельности все это выглядит замечательно, но вот в таком вот преподношении...весьма сомнительно оно, короче говоря, особенно в море. Как только это все до сих пор выжило, в особенности, ваза?

Как оказалось, сохранению своей жизни я обязан опять же предыдущему владельцу каюты. Он ещё оказался падок на оружие и его очень заинтересовал мой револьвер, каких он раньше не видывал и моя винтовка, да и рассчитаться за смерти своих требовалось понагляднее. Еще его очень интересовал, что делал у меня в кармане ключ от письменного стола и сейфа в каюте купца.

Туранский капитан действительно оказался любителем оружия — в специально отведенном для этого шкафу оказался маленький арсенал. Там были и римские, и италийские винтовки, и пистолеты, и балранское оружие, и туранское..в общем, всего по чуть-чуть. Но передового оружия у него практически не имелось, кроме одного старого свисовского SK-2* да нашелся старый же пистолет Вильезар*. Вот собственно и все из новых систем, остальное было представлено переломными ружьями, да парочка даже игольчатых нашлась винтовок.

Когда я впервые вошел в капитанскую каюту, то свой револьвер и винтовку обнаружил лежащими на небольшом столике, на расстеленном куске ткани — видать изучал их туран как раз, перед тем, как мы его судно захватили. В каюте обнаружил ещё почти все свои вещи. Хорошо, что все так сложилось, а то ждал бы меня допрос с пристрастием, а тураны, в особенности же берберийцы умеют вести допросы, уж не сомневайтесь...Ладно, что-то я отвлекся вновь, быстро раздевшись, завалился на кровать и провалился в сон, все потом, потом...

* * *

Основательно отоспавшись после вахты, споро умылся, сделал перевязку на бедре, убедившись, что рана затягивается. То ли повезло, то ли еще что, но, сколько себя помню, все заживает как на собаке. Посмотрел в зеркало. Даа, видок не самый лучший. Тут уж простым заживлением не отделаешься. Гематомы на разбитом лице уже почти сошли, оставались лишь ссадины и синяки, рассеченная бровь, тщательно зашитая Димитаром, уже практически не беспокоила и, скоро можно будет снимать швы. Через практически всю правую часть головы, от виска до затылка, идет достаточно глубокий порез, который заживал и отчаянно чесался, а уху нехватало верхней части. Повезло еще, что череп мне лишь слегка ятаганом вскрыли — по сути, трещина и без инфекции. Чуть-чуть глубже пройди лезвие и не любовался бы своей физиономией сейчас, а кормил бы рыб или слюну пускал. Человеческий мозг — тайна сия великая есть. Был у меня один знакомец, который умудрился головой пулю словить, и даже выжил, но правда пускание слюней вряд ли можно назвать жизнью.

Открыл бельевой шкаф все того же капитана, одежда была почти что на меня, вот такая ирония судьбы. Было ваше — стало наше. Разве что в талии широковато, но пояс решает все. Взял парусиновые штаны с множеством карманов для всякой полезной мелочи, нацепил кобуру на пояс, а в наплечную — маленький револьверчик из коллекции шкипа. На плечи накинул брезентовую куртку — сегодня что-то море беспокойное и ветер поднялся, видать быть шторму.

Быстро отобедал нехитрой стряпней из какой-то белой рыбы и картошки, что готовил молодой кок по имени Ирон. Сегодня мне предстояло вновь допрашивать бывшего капитана 'Звезды востока'. Нарекли его когда-то родители Мустафой, что стало известно из предыдущей нашей 'беседы'. Промышлял он разбоем на собственном судне, доставшемся от отца, уже четырнадцатый год, а до этого с двенадцати лет ходил в море с отцом же, пока тот при очередном нападении на иберийский барк 'Луис I' не словил пулю и не умер от свинцового отравления. Тогда он взял на себя управление кораблем, став капитаном уже в семнадцать и переняв от отца каперскую лицензию. Ходил он по морю, грабил в основном торговые суда греков и балранцев иногда воевал с клефтами. И вот видать судьба отвернулась от него...Капитан, за обещание отпустить его живым, охотно делился с нами информацией. Когда приходило время допросов, шкипа или пленного Ахмета-механика выводили в трюм под присмотром одного из братьев скандинавов.

Поведал нам капитан многое о том, куда он ходил последние годы и как вел разбои и ещё много чего интересного, что явно заинтересует балранские власти...все похождения бесшабашных туранских каперов были описаны в судовом журнале, который прилежно вел капитан. Правда, записан он был на странном туранском письме*, но Мустафа неплохо говорил на общем языке и находившийся со мной на допросах племянник Димитара Богомил делал записи в переводе. Мало ли пригодятся...да и за них может быть что-то получим при передаче их правильным людям. Мустафа все рассказывал и, видя, что его не убивают немного расслабился и вел себя спокойнее, видать не сильно ему дороги были его подопечные...шкурная натура, о себе лишь печется и на людей, бывших с ним в походах, наплевать. Пират, бандит, разбойник как пить дать, хоть и с каперской лицензией султана Каган Улу I. И вот уже за несколько дней расспросов переведено было многое, но далеко не все из записей судовой книги.

* * *

Ахмет помогал своему коллеге с "золотой рыбки". Рассказывал, что да как, какие где механизмы и т.п. Натуры он был тихой и внешне совсем безобидный и тщедушный, мог сойти за какого-нибудь сельского учителя, никогда и не скажешь, что пират. Замкнутый, по жизни забитый, к тому же он был персом и не очень ладил с остальными. На судно он же попал по закладной, которую выкупил шкипер и взял по сути к себе в рабство квалифицированного механика...

Ветер все усиливался, бил в паруса, резкими порывами заставляя их трепетать. Новоизбранный капитан отдавал команды как заправской шкипер, находящийся у штурвала уже продолжительное время. Быстро спускались паруса, матросы лазали по мачтам, словно мартышки, быстро повинуясь распоряжениям их сурового капитана, а он вещал, легко перекрывая потуги ветра:

— Да мать вашу! Сукины дети, хто ж так такелаж крепит?! Жабы вы беременные, бесы подводные. Что вы делаете?! А ты куда полез?..— свирепствовал над подчиненными он, хотя делал это скорее для проформы, чем для острастки матросов, которые и так на диво живо справлялись со всем.

— О-о-о, Мстис. Пошли поговорим, дело есть к тебе,— громко обратился он, заметив меня, и подозвал управлять процессом пожилого, но кряжистого матроса назначенного боцманом,— Пошли в рубку, там поговорим.

— Пошли, поговорим коль так,— сказал я, направляясь в судовую надстройку, что на несколько метров нависала над палубой эдакой прямоугольной громадой.

С внешней стороны надстройка была оббита стальными листами, расположенными под угломи, дабы снаряды при обстреле рикошетили. Внутри же она скрывала небольшую рубку, которая была выдраенная и пахла свежестью недавней уборки. Все латунные детали были отполированы до зеркального блеска, как и, венчавший все это великолепие, выдраенный же штурвал темно-красного дерева с медными и латунными деталями...ну, прямо преобразование гадкого утенка..не скажу, что в прекрасного лебедя, но стало намного лучше прежнего, уж точно.

— Ого, вы даёте!— я от удивления чуть было не раскрыл рот, разглядывая преобразившуюся рубку

— А ты думал,— капитану польстила моя растерянная физиономия, искренне любовавшаяся дивным порядком и чистотой,— Но не за тем, так сказать. Тут вон какое дело. В трюмах грузу-то много, что с 'рыбки' еще, а что еще и раньше тут было больше, мы до сих пор не определились, что будем делать с ним. Там и парусины добротной около полутора десятков рулонов и вина хорошего много в бочонках, порох и ружья для дикарей, инструменты и прочее...Все это немалых денег стоит. Я вот до сих пор не пойму, чего они решили разделиться. Да ещё в разные порта идти, если можно было двумя кораблями такую богатую добычу сбыть.

— Но тут-то таки все ясно, мне вчера капитан как раз поведал об этом. Они официально относятся к каперам великого и могучего — плюс прочие восхваления — султану Каган Улу первому. И как честные поданные обязаны отстегивать ему долю с каждой добычи. Вот и решили они схитрить: ваше судно как добычу привести в их порт, а свой корабль, якобы стоящий на ремонте у берегов, направить на невольничий рынок в Орду, где и хотели сбыть всех нас работорговцам и большую часть груза.— озвучил я откровения туранского шкипа.

— Хм..ага, не очень-то у них это вышло,— хмыкнул Иван и продолжил,— А что с капитаном делать будем? Неужели и взаправду отпустим?

— Ну, а что тут такого? Я ж сказал, что на свободу отпущу и слово дал, а я от своих слов не отступаю. Да вот только, что нам мешает высадить его на какую-нибудь скалу в море недалеко от цивилизованных земель*, а потом отправить туда сторожевика прибрежного за ним? Свою часть уговора мы выполним — мы ж не указывались, куда и где отпустим его,— улыбнувшись, проговорил я и меня подержал усмешкой Иван.

Дальше обсуждали, где и как будем сбывать товары, как будем делить и какова доля каждого за груз, как быть с кораблем. Ведь по международному соглашению о морских делах судно принадлежало нам, ибо Туран нам хоть и не является вроде как враждебным государством, но вот берберийские пираты вроде как не относятся, по крайней мере, официально, к Турану и врагами признаются всеми цивилизованными странами. А в соглашении на этот счет ясно указывается:

'..в случае захвата враждебного судна оно переходит в собственность захватившего его либо частного лица, либо государства, от имени которого было захвачено таковое. В случае захвата вражеского судна частными лицами должно иметь место расследование: при каких условиях и где было захвачено судно, не запрещен ли его груз и вооружение и пр.'

Сошлись на том, что судно остается за моряками, которые ещё формально были моряками барка 'Золотая рыбка', а доля с груза, не относящаяся к прежнему судну, и доля со стоимости захваченного судна идет мне, как спасителю так сказать. Боцман почувствовав, что на судно я не претендую, несказанно обрадовался и, расчувствовавшись, долго и крепко жал мне руку. Теперь в его лице я окончательно приобрел преданного союзника. Так же долю предложили отказавшимся остаться на судне братьям-норманнам и балранскому врачу с племянником. Иван сноровисто разлил по рюмкам, материализовавшимся неведомым образом на столике, коньяк из запасов предыдущего шкипа и мы, чокнувшись, разом выпили. Хотя я ни разу не сторонник алкоголя, тем более крепкого, но тут так принято. По пищеводу сразу же прошла приятная волна тепла и, уходя дальше, распространилась по всему телу. Невзгоды погоды отступили, настроение улучшилось, а мы с Иваном выпили ещё по одной и каждый разошлись по своим делам. Ему предстояло руководить судном во время ожидающего шторма, ещё и подготовить его соответствующим образом к оному. Мне же следовало осмотреть корабельную артиллерию, наличествующую в виде двух однозарядных пушек калибром 35 миллиметров и одной крепостной картечницы иберийского производства*. Которые в случае необходимости устанавливались на специальные крепления для них, выполненные на палубе шхуны.

Зайдя в арсенал, сходу почувствовал характерный запах оружейного масла. Направился к нескольким крупным ящикам с навесными замками. Отомкнув один из них, поднял крышку, откинул промасленную тряпицу с металлической матовой тушки пушки. Пощелкал рычагом клинового затвора, убедился, что все работает без каких-либо замечаний. Проверил канал ствола и, удовлетворившись увиденным с сочным металлическим звуком загнал затвор обратно. Также обследовал другие ящики с пушкой и картечницей. С последней пришлось несколько повозится — я не знал конструкции. Не сказать, чтобы редкость это страшная, но и частым выбором для вооружения кораблей их трудно назвать. Пока попервах разобрался с этим грозным орудием, умаялся, но все же разобрался.

Качка усиливалась, теперь даже я, сидевший в недрах корабля, это ощутимо различал, не говоря уж о матросах на палубе. Закончив с артиллерией, замкнул ящики и, подстраиваясь под все усиливающуюся качку, побрел к себе в каюту. Оружие у личного состава проверил ещё вчера, а пушки только что вычищены, до ужина ещё долго и можно пойти вздремнуть у себя в каюте. Никак я все не привыкну к этому постоянному волнению, но сейчас уже хотя бы не мутит, да алкоголь в небольших количествах действительно помогает с этим бороться. Воспользовавшись вспомненным советом Ивана про то, что лучше немного принять на грудь, если не очень переносишь плаванье. Выпил немного коньяку из фляжки, выуженной из внутреннего кармана куртки. Немного и вправду полегчало, и, чтобы не упустить этого мимолетного облегчения, завалился на кровать. Сапоги из акульей кожи полетели под стул, а на спинку кинул куртку и наплечную кобуру, а револьвер положил на прикроватную тумбочку. И забылся сном, который вновь повторился.

* * *

*SK-2 — Свисский рычажный штурмовой карабин образца 625 года под винтовочный патрон калибра 8х52, имеющий сменный магазин на 15 патронов. Впервые был принят на вооружение свисским имперским флотом

* Вильезар — иберийский пистолет королевского арсенала, довольно распространённое, надежное и недорогое оружие, работающее за счет мускульной силы стрелка

* Туранская письменность — упрощенная производная от арабской вязи и комбинации латинского алфавита, выглядит очень необычно

* Общий язык — язык сформированный из перековерканного до неузнаваемости английского языка

* Иберийская оружейная промышленность в этом мире очень развита, но представляет, в основном, сочетания германо-швейцарской и италийских школ

* Специальные крепления для пушек выполненные на палубе шхуны — дело в том, что судна не являющиеся откровенно пиратскими избегают постоянно ходить с установленными орудиями во избежание проблем при встрече с другими суднами, а то могут и понять неправильно...

* * *

* * *

* * *

*

Я лежу под телом, истекшим кровью из множества ран, обильно усеивающих его. Телом человека, который и после смерти не бросил меня защищать...телом, что недвижимой громадой нависло надо мной. Я ничего не вижу и не могу дышать под это тяжестью. Мое собственное тело не слушается и лишь застыло в оцепенении от ужаса что произошел. До спазма хочется кричать, но нет сил даже сделать вдох... А по комнате торопливо ходят люди. Их смазанные силуэты шарят по всем углам, простукивают пол и стены, выворачивают содержимое шкафов, столов...со стола на пол летят бумаги, перья, туш упав пачкает все чернилами, растекаясь иссиня-черной кляксой по окровавленному полу...А чужаки все ходят и ходят...

— Хозяин, зря вы пошли... Мы бы и без вас справились, а вас не дай-то боги засекут..

— Не мороси, Крук. Я должен был сам убедиться в его смерти и всех его ублюдков.

— Но, хозяин Рир..

— Сколько раз я говорил, чтобы на деле меня по имени не называли?!

— Простите..я подумал они же уже..все равно им

— Ладно, проконтролируй всех,— властный голос бросил напослелок и его шаги удалились.

Второй подозвал ещё кого-то коротким выкриком. Послышались спешные шаги и последовавшие удары ножей с влажным глухим звуком следовали за ними. Внезапно раздался выстрел, кто-то упал, а за этим же последовал второй выстрел и громкое бульканье, меж тем вскоре прервавшееся.

— Демоны забери сукиного сына..— закричал голос, принадлежащий Круку,— ногу задел тварь дворецкий..

— Сваливаем! Все уже отправились в бездну кормить чертей. Подпаливаем это кубло.

Вскоре особняк наполнился едким дымом, огонь пожирал мебель, поднимался по перилам лестницы, жадно окутывая их своими жаркими объятиями. Поднимаясь все выше к кабинету теперь мертвого хозяина дома, попутно испепеляя картины и портреты предков, висящие вдоль стен. А сознание все не терялось, кровь пульсировала в висках все сильнее, казалось, что голова от напряжения лопнет, а застывший в горле немой крик разорвет его. Никакие молитвы уже не могли помочь, когда раздались громкие шаги и кашель человека наполнявшего свои легкие удушливым дымом. Шаги, приглушенные стенами, приближались и вскоре, кто-то вбежал в комнату. Человек сноровисто откинул тело хозяина особняка и выудил из-под него едва дышащего мальчика одиннадцати лет от роду. Он подхватил его на руки и поспешил из дому, в котором уже начали рушиться старые перекрытия фамильного особняка. Дальше сознание померкло...

* * *

*

Весь в холодном поту, рывком подскочил на кровати и ухватил лежащий под рукой револьвер, а другой нательный крестик...Нет, это всего лишь сон, всего лишь сон...Бешено колотящееся сердце стало успокаиваться и его замедляющееся биение отдавалось в голове с каждым ударом. Залпом выпил стакан воды из графина на столике. Море уже успокоилось, наступил штиль и абсолютная тишина, если считать за такую лишь естественный шумовой фон моря с его плавно перекатывающимися волнами, да поскрипывающий такелаж. Быстро надев брюки и рубаху, вышел на палубу. Сразу же приятной прохладой обдало лицо, сбив начисто остатки сна, оставив лишь какое-то нехорошее подсасывающее ощущение под ложечкой.

— Что, не спится? — окликнул, стоявший вахту матрос

— Да. Не спится

На душе было удивительно мерзко, а от моря веяло умиротворенностью, излишней даже, как по мне:

— А тут спокойно.

— Да, как море перестало штормить, так сразу штиль на смену ему явился. Теперь лишь мутная вода напоминает о нем...

Постояв ещё молча рядом с вахтенным, обменявшись парой ничего не значащих фраз, поглядел на необычайно яркое, уже почти по-летнему, звездное небо с огрызком бледно-желтого месяца на нем, да редкими росчерками падающих звезд. Прошелся по палубе. И вроде бы, все, кажется спокойным и умиротворенно сонным, но все же гнетущее ощущение где-то глубоко внутри не покидало, что самому себе объяснял ночным кошмаром из прошлого. Зашел за рубку, оперся на фальшборт и посмотрел на остающийся водный след за шхуной, проследил за ним взглядом, отметив, как по мере удаления туши судна, он плавно теряет прямые очертания и расплывается широкими кругами по спокойной глади моря. Это немое созерцание успокаивало, и я уже почти позабыл свою тревогу, как, переведя взгляд на горизонт, увидел еле заметную на фоне ночного моря, черную точку. Моргнув пару раз — точка не исчезала, какое-то время я пытался сообразить что это такое, а когда понял — волосы на голове зашевелились.

— Тревога, тревога!— закричал я и, тут же, с секундной задержкой, заколотила корабельная рында*

— Что произошло-то? — ко мне подбежал всполошенный вахтенный

— На горизонте точку видишь? Корабль вроде

— Нет, ничего не вижу, демоны темные. Чего кричишь попусту только?

— А ты напряги зрение свое куриное-то, — разгневался я

— Дьявол морской... — лицо его выпрямилось,— Вижу! Идут без огней

— Кто идет без огней? Почему подняли всех?! Почему не на месте вахтенный?— все быстрой скороговоркой проговорил-спросил, помятый и взъерошенный ото сна Иван-боцман тире капитан.

— Капитан, там судно идет без огней,— указал рукой в направлении точки матрос,— его Мстис заметил.

— Судно говоришь? — капитан достал из тубуса на боку цилиндр подзорной трубы с просветленной оптикой, одним движением расправил и направил в сторону преследователей, а через мгновение продолжил,— Ох ты ж курва мать,

* * *

*. Приближаются, да без огней идут. Через несколько часов нагонят. Кто ж это?

— Неважно кто, пираты, клефты или ещё кто, но они явно не с добрыми намерениями.

— Да, ты прав,— согласился он со мной и разразился командами,— Эй, Глеб?!

— Да, слушаю,— тут же откликнулся голос позади

— Заводи машину, да побыстрее давай! Давай-давай! Все остальные живо паруса поднимайте! Полный ход...

— Вы двое со мной,— указал я на братьев-норманнов Олафа и Ингвара, вышедших с матросами на палубу. На что те лишь молча кивнули и бросились вслед за мной к арсеналу. А я, на ходу выбирая из выуженной связки ключи от арсенала, подойдя к двери, отомкнул замок и кинулся к орудийным ящикам. Металлические петли щелкнули, податливо распахнулись и на свет явилась картечница, которую я, поднапрягшись, рывком выудил и потащил на палубу.

— Вы двое хватайте пушку, сначала одну, а потом вернетесь за другой и айда за мной.

Вскоре на крепления были установлены орудия. Крепостная картечница вместе с пулезащитным щитом, ее кожух жадно поглощал заливаемую воду, слева и справа матросы, вместе с норманнами, заканчивали устанавливать пушки, матерно ругаясь и сквернословя на все лады. Я к себе затребовал заряжающего и Богомил теперь под моим чутким руководством забивал в брезентовые ленты патроны, а я налаживал прицел, готовясь при первой же возможности открыть огонь по преследователям.

Заработала судовая машина, выбрасывая из дымоотводов по бокам судна клубки дыма — сигнал для врагов, которые незамедлительно открыли огонь. Но с недолетом метров в триста оба снаряда один за одним с громким хлюпаньем взорвались под водой — видать кто-то слишком понадеялся на свою огневую мощь. Судя по всему, у атакующих было всего две пушки небольшого калибра и сейчас они вряд ли попадут. Расстояние все же было слишком большим, ещё и не воспользуешься ночью особо пристрелочными снарядами, что играет нам на руку. Но орудия орудиями, с ними потягаться еще можно, но лишь до той поры, пока мы не войдем в зону действия стрелкового оружия. А вот когда мы войдем.. даже думать не хочется об этом, они создадут просто такую плотность огня, что мы и головы не высунем из-за укрытий, подплывут и возьмут на абордаж. Вот тогда нам и придет конец или вновь повториться история с пленением, что равнозначно.

Меж тем снаряды хлюпали все ближе и ближе, неумолимо приближая момент попадания. Хорошо, что, по-видимому, у них нет картечниц, а то бы мигом они нас на ноль помножили. Хотя, как знать, еще слишком велико расстояние даже для пушек, не говоря уж о картечницах и крепостных ружьях. Но по мере сближения, а их судно было удивительно быстроходным даже для каперской шхуны, мое убеждение об отсутствии картечниц лишь окрепло. Едва-едва прояснившееся небо позволило разглядеть палубу с двумя орудиями на носу. Сближение шло полным ходом.

Я подкрутил вертикальную рукоять, так чтобы вести навесной огонь — расстояние было предельным даже для крепостной картечницы. Выхода особого не оставалось, так что нервно улыбнувшись, потянул на себе рукоятку заряжения, зацепы захватили патрон из ленты и затвор встал на заднее шептало, готовясь лишь от движения рукояти отправить свой смертоносный привет неприятелю.

— Приготовились, по моей команде,— покрепче вжался плечами в наплечники, другие же пооткрывали рты, а заряжающие закрыли уши,— Огонь!

Первый же патрон был трассирующим и отправил маленькое рукотворное Солнце в свою цель, указывая направление стрельбы пушкарям. Трассер прошел по крутой траектории и прошел заметно выше, не задев корабль неприятеля, но сделав поправку, следующую очередь направил точно в цель и вновь устремился вперед трассер. Каждый пятый патрон в ленте был трассирующим. По нам один раз попали, задев первую мачту и несколько матросов корчились, словив собой осколки щепы, возле них суетился Димитар, оказывая помощь. Ещё один вражеский снаряд попал в борт, и началась течь, которую судорожно на первый взгляд, но весьма толково и слаженно на самом деле принялись устранять матросы.

Нам повезло, одна моя очередь достигла цели, наверняка снеся одну из пушек — в темноте возникла целая россыпь искр от попадания в щит или металлический борт трассирующей пули. Видать это произвело на нападающих эффект и они стали резко отклонятся, забирая вбок. Послышались радостные крики, матросы искренне радовались окончанию скоротечного боя, но видать старуха судьба та ещё проказница... враги отклоняясь, выпустили ещё пару снарядов и один из них попал как раз в ликующих за пушкой матросов справа. Угодил прямо в защитный щиток, вырвал с мясом его и пушку из крепления. Ее ствол хлыстом раскидал в стороны матросов, как ушибленные кегли от броска биты задорного мальчишки. Веселье тут же прекратилось, гудящая голова, не сразу начала соображать, а лишь машинально фиксировала отдельные кадры: вот кругом мельтешат люди, что-то кричит Богомил-заряжающий, размахивая рукой и показывая куда-то в сторону, и как только я посмотрел в том направлении, начал возвращаться слух и замедленные плывущие движения стали ускоряться. Сразу же послышались полные боли и страданий крики, перешибленные тела двух матросов мелко подрагивали в смертной агонии, ещё один держался за раздробленную руку без трех пальцев и мелкие ранки на его лице и шее сильно кровили. Олаф, который был за главного у них, обхватил контуженую голову руками и раскачивался взад-вперед, смотрел на кровь расплывающеюся из раны на левой ноге. Я наконец расслышал, что кричал мне паникующий Богомил:

— Они разворачиваются, что делать?!

— Успокойся и давай следующую ленту,— перекричал его я каким-то хриплым и совершенно не своим голосом

Враги оказывается, воспользовавшись удачным попаданиям, наверное, воспрянули духом и предприняли ещё одну атаку, но я во время встал за картечницу и отправил всю ленту в них.. пятьдесят смертей разом отправились к ним, каждый выстрел отчетливо вдавливал наплечники мне в плечи, но я постарался пригвоздить себя к месту. Мне с гулким раскидистым буханьем вторила уцелевшая пушка, в какой-то момент и пушка и моя очередь видать что-то повредили — на вражеской палубе начался пожар, разом охватив командную надстройку, они начали стремительно отставать, вскоре скрывшись совсем из виду, лишь дымный столб, указывал на их существование.

Сегодня рассвет встречал нас израненных, смертельно уставших с четырьмя мертвыми на руках и пятью серьёзно раненными, но всё ещё живых.

19 число пятого месяца 659 года от Великого Воссоединения. Пловис

Древний город встречал гостеприимно. Еще на подходе нас перехватил патрульный катер и сопровождал в бухту, опоясанную с двух сторон, словно схваченную двумя огромными клешнями краба. Каждая из 'клешней' была сплошь утыкана скальными склонами, поросшими тут и там кустарниками, вкраплениями толстых узловатых крон маслин и даже пальмами. На скалах, едва торчащих из воды, гордо восседала пара огромных пеликанов, лениво провожавших нас надменными взглядами, до пестрого буйства рыб, в хрустально чистой воде им, казалось, нет никакого дела. А вот наш экипаж, особенно норманны, вообще не особо привычные к местной флоре и фауне, чуть ли не с открытыми ртами взирали на мельтешащее внизу царство, наполовину перевесившись через борта. Я и сам то и дело выпадал из реальности, завидев огромного ската-манту или тигровую мурену. Но, по мере следования за сторожевым катером, одна из клешней мыса постепенно уменьшалась в высоту, и вскоре вовсе затерялась, открыв в вид на раскинувшуюся бухту, пестрящую разнообразием судов: мелкие рыбацкие лодчонки, огромные рыбацкие же баркасы, приватирское судно испанцев с ярко-алым крестом на белом парусе, парочка арабских судов и множество иных, куда менее приметных были разбросаны у пары дюжин причалов. Затем сторожевой катер отстал, дал на берег команду с помощью солнечных зеркал и отбыл патрулировать воды, а, спустя минуту, от берега к нам отправилась шлюпка. Через пятнадцать минут, разгоряченные от гребли береговые охранники взобрались на борт, а следом забрался и задохликоватого вида мужичек с тонкими тараканьими усиками и сальными глазками.

И, как только была улажена первая бюрократическая тягомотина, туран-механик сдан властям, рассказаны координаты высаженного с трехдневным запасом еды и воды на крохотную скалу с чахлой растительностью Мустафы, а довольно увесистый мешочек перекочевал из рук нашего капитана в карманы берегового лейтенанта — нам разрешили выход в город. Выписали соответствующие пропуска — маленькие картонные бумажки с гербом балранского царства и печатью города в виде вставшего на задние лапы льва в короне, покрытые каким-то прозрачным лаком. Меня и Ивана, как уже полноправного капитана, а также Димитара 'попросили' явится завтра к десяти в управление безопасности для 'дружеской разъяснительной беседы' по поводу наших злоключений и заодно для регистрации судна. Мы в свою очередь согласно покивали и клятвенно заверились быть вовремя. На что балранец в чине лейтенанта лишь кивнул, вежливо улыбнулся и покинул судно, а за ним в больницу отправились трое из пяти серьёзно раненных в стычке с неизвестным, предположительно клефтским, судном. Всех троих отвезла карета скорой помощи, оставшиеся же не протянули и пары часов.

Я, было, намеревался по-тихому ускользнуть в город, да только, заметя это Иван, заявил:

— Подожди покуда, я сейчас дела улажу и вместе в город наведаемся.

— Ну, ладно.

— Ага, я сейчас распоряжусь по поводу всего тут,— при этом он как-то неопределенно махнул рукой, но я его понял,— А то эти охламоны понатворят тут делов и упьются все первым делом лишь сойдя на берег. Я-то их знаю...— при последних словах шкип так взглотнул слюну, что я и сам понял — он их повадки точно знает.

Шкип ещё что-то говорил и говорил, раздавая при этом поручения тому самому пожилому и кряжистому матросу, ставшего боцманом, тот изредка кивал в знак согласия. Через минут десять Иван освободился.

— Ну, что готов выбраться в славный город Пловис?—

Иван подошел, когда я только заставил себя отделаться от ощущения качки в ногах, едва стоило сойти на пирс.

— Да, наверное. Не бывал никогда ещё здесь,— я, немного приноровившись к тому, что земля не раскачивается у меня под ногами, а линия горизонта статична.

— Ты не смотри на неказистость, это ж порт всего-то. А город этот красив и приятен, это здесь в порту дешевые кабаки для матросни и веселые дома с распутными девами. А там впереди,— указал он явно за пропускные ворота порта,— Все аккуратно, тихо, приятные люди, красивые девушки с миловидными лицами, да много чего ещё и не рассказать всего...

Иван, как оказалось, ходок по прекрасному полу тот ещё был по молодости, да и сейчас не утратил огня в глазах, да полымя в сердце. Он вещал какой это прекрасный городок, как и когда, зачем они сюда ходили. О товарах, о приключениях и о похождениях своих не преминул поведать, обо всем на свете в общем. Видать, от пережитого в последнее время, захотелось человеку выговорится, вот и нашел свободные уши. Но я его слушал в пол-уха и лишь изредка поддакивал и кивал, он либо делал вид, что не замечает этого, либо и вправду не замечал. Тем более что я подозревал, что серьезно воспринимать его рассказ можно едва ли на половину. Сам же все больше смотрел на открывшийся мне увлекательный мир этого города...

Как только закончились разбитые грунтовки портовых улиц, присыпанные гравием. То тут, то там прижимались кучками дешевые кабаки, а у пары незажженных по утреннему времени красных фонарей переминалась парочка корявых труженниц амурного фронта, откровенно зевающих и откровенно же страшных, что смертный грех. Так вот, как только закончились грунтовки портовых переулков и улиц, а стража у городских ворот увидела предъявленные пропуска и, недовольно скривившийся старший урядник махнул, мол 'фиг с ними', мы ступили на улицы города.

Древние, покрытые брусчаткой улочки, простирались во все стороны. То шли под прямыми углами, а то уходили куда-то извилистой змеей. Выложенные камнем заборы окружающие, дома с каменными первыми этажами и сбитыми из деревянных досок вторыми под островерхими крышами. Укрытые некогда красной черепицей, потускневшей от времени до светло-коричневой, через одну были украшены витиеватыми флюгерами. Вдоль улиц везде тут и там были кованные фонари, наверняка придающие вечернему Пловису непередаваемую атмосферу неторопливости и вековых традиций местного населения, добро улыбающегося нам. Откуда-то тянулся неимоверный запах свежей выпечки, да такой влекущий и дурманящий, что мы и позабыли о съеденном на корабле завтраке и через пару минут уже сидели, ожидая заказа в небольшой кофейне. На первом этаже располагалось само заведение, а хозяин наверняка жил тут же на втором. Вообще для Пловиса, как и для всего балранского края, очень характерна, насколько я успел заметить, двух— и трехэтажная застройка.

Принесли по здоровенному куску торта гараш*, который чуть ли не воспевал Иван... и скажу я вам было за что воспевать. Торт был настолько нежен, а миндальный вкус настолько удачно подчеркивался сливочно-кокосовым кремом с ванилью, что мы немедля заказали ещё порцию под чудесно сваренный кофе с корицей. Вскоре отъевшиеся и потяжелевшие, но довольные словно коты, обожравшиеся сметаны и отоспавшиеся на солнце да еще в разгар марта, выползли на улицу. Сразу захотелось покоя и сна, но трезво рассудив, мы, стряхнув лень, пошли дальше и, вскоре, улочка вывела нас на большую центральную площадь. Её центр венчал фонтан и статуя царя Бориса VII, восседавшего на троне в доспехах рыцарей Темных времен. Строго за ним в отдалении стояло монументальное пятиэтажное каменное здание с колонами и резными огромными дверьми — городская администрация. Справа от него управление безопасности с серыми стенами, выполненное в несколько угрюмом на фоне окружающих строений стиле, но тут вроде как даже название и функции обязывают.

Обо всем этом вещал, не переставая, насытившийся шкипер. Площадь носила имя Бориса VII, как нетрудно догадаться по его статуе, возвышавшейся над площадью эдаким монолитом на большом постаменте. Она действительно впечатляла своими размерами уж никак не меньше метров тридцати в высоту из черного мрамора и с позолотой. На постаменте на нескольких языках была выполнена надпись:

'Царь Борис VII, основатель и великий князь царства Балранского'

Побродив ещё некоторое время по площади, мы вышли по улице святых братьев Юргия и Сера к городскому рынку, который как оказалось на деле, отстоял не так уж далеко от порта. А я и не заметил как круг намотали.. надо бы внимательнее быть, а то расслабился, зазевался будто в вояже нахожусь... Конечно, может это всего лишь паранойя, но как говаривал мой учитель: ' Если что чувствуешь или замечаешь неладное, то всегда уделяй этому внимание. Нельзя пускать дела на самотек, как и нельзя пренебрегать безопасностью. Быть может лучше лишний раз оглядеться, чем беззаботно словить в почку клинок. Запомни, внимательные живут дольше и не кормят червей в земле раньше своего срока..'. От воспоминаний я зябко передернул плечами и оглянулся. Нет, никто не следует за мной.

Рынок раскинулся во всю ширь площади размером значительно больше площади царя Бориса седьмого на которой мы недавно были. Раскинулся во всем своем великолепии... Огромный лабиринт небольших улочек накрытых общей крышей. Здесь было все, что только душе угодно: пряности, драгоценности, персидские ковры, стоившие как состояние, вездесущие кофейни и ресторанчики, были небольшие мастерские, продающие товар тут же и множество всякой всячины иного рода. Как мне успел сообщить, стоило закрыть рот от произведенного на меня впечатления, улыбающийся во все двадцать пять-двадцать семь, Иван. Рынок был своего рода отдельным городком в городе, он был крытым и делился на сектора по продаваемым товарам, в центре под куполообразной крышей располагалась небольшая площадь с фонтаном, вокруг которой были великое множество кондитерских, ресторанов, кофеен и пр. Мы со шкипом договорились встретиться через два часа у Фонтана, как здесь именовали центр рынка. Дальше он удалился к какому-то торговцу по имени Тодор, договориться о сбыте товара. Он, было, предложил и мне с ним, но я сослался на то, что мне хотелось бы походить и поглазеть на местные дива. Он лишь пожал плечами, мол как знаешь, сказал чтобы опасался карманников и направился по делам.

Слава создателю, здесь, для посетителей рынка, продавали за пару медяков карту, отпечатанную на листе плотной бумаги...видать затерявшиеся здесь — обычное дело. А что затеряться можно я в этом убедился многократно и лишь карта выводила меня обратно, заставляя начинать свой путь заново. Повсюду бегали мальчишки-зазывалы, наперебой тараторя и зазывая посетить именно их лавку, но вскоре, там же среди них поймал за руку, хотевшего срезать кошель воришку лет пятнадцати и напутствовав того крепким словом, подкрепленного смачным пендалем, отпустил засранца. Весь галдеж прекратился, как только вышел на улицу Арсеналъ. Как и следовало из названия, здесь торговали всевозможным оружием, доспехами и прочим. По обеим сторонам улицы тянулись многие оружейные лавки. Я, почувствовав себя словно в раю, имел я страсть к разного рода механизмам, особенно, к смертоубийственным их разновидностям. Начал курсировать от одной двери к другой, но почти всюду я оказывался разочарован. Едва ли не все лавки оказались торговавшими весьма обычными образцами, бывшими в обиходе на всем черноморском и средиземноморском побережье, либо наоборот оказывались торговавшими древним антикварным оружием и снаряжением или откровенным старьем. Но вскоре я нашел то, что искал, может быть стоило ещё поискать-побродить, но мне приглянулся средних размеров магазин. В торговом зале на крючьях вбитых в стену покрытых резиной и тканью покоились разные образцы огнестрельного и холодного оружия, а самые ценные из них находились под стеклом торговой стойки из моренного дуба. К слову, вся мебель была выдержанна в норманском стиле столь нетипичным для данного региона, да и продавец оказался норманном. Высокий, средних лет, огненно-рыжий с аккуратно подстриженной бородой в нескольких местах взятой в косицы золотыми колечками. Все это время он сохранял молчание, а светло-серые глаза внимательно изучали кто ж это к нему пришел, и вроде как, убедившись в моей заинтересованности товаром, произнес с характерным акцентом, чеканя твердые согласные и немного протягивая гласные:

— Мир вам. Я-Бьёрн и я-хозяин данного магазина. Что-то интересует или подсказать что?

— И вам мир. Я— Мстис,— ответил я, вернув вежливость,— интересуют патроны к револьверу. Калибр 11мм германский новый, есть у вас? Ещё интересует, можете ли сделать скорозарядники и пули под заказ? Я видел у вас надпись на входе касательно ремонтной мастерской.

— Патроны есть, а на счет скорозарядников необходимо оружие поглядеть, а дальше видно будет

— Вот этот,— я извлек из кобуры револьвер и глаза невозмутимого скандинава поползли вверх:

— Что это? Кто сделал?

— Револьвер,— улыбнулся я

— Даа, вижу я,— несколько грубовато ответил торговец отчего его акцент лишь усилился, -я не о том. Что за револьвер такой, никогда не видел раньше. Римский? В Моравии делают что ли?

-Нет, не он, но похож, не спорю. Это оружие сделано на заказ.

-Понятно, а можно на внутренности взглянуть?— с детской непосредственностью попросил этот внешне непоколебимый человек-глыба

— Конечно, ведь вам надо скорозарядники будет подгонять под него,— я быстро откинул барабан влево, от чего его глаза еще больше округлились

— Разрешите, посмотрю?— беря в руки револьвер, проговорил он и прочитал нанесенную на щечки рукояти надпись,— 'вира-кровь'.

Викинг хмыкнул, но ничего не сказал и через минут пять тщательного изучения вынес вердикт:

— Очень хороший револьвер, ствол с нижним расположением, сталь ещё древняя, специальная, а мастер-кудесник, такую машинку сделал. Еще и покрытие металла какое-то необычное. Признаться я лишь пару раз видел откидной в сторону барабан, а чтобы ствол был верх тормашками — вообще раз, да и то, то были коллекционные образцы. Повезло вам с мастером.

— Да, знаю,— револьвер плюхнулся в кобуру

— Гкхм...Когда все вам потребуется?— унял завистливый взгляд и перешел на конструктивный лад продавец.

Договорились, что сегодня же мастер — какой-то очень хороший и авторитетный германец, начнет делать и огласит конечную стоимость уже завтра. Также обсудили будущую продажу, доставшегося мне оружия от бывшего шкипа туранской шхуны. Я внеся золотой туранский пиастр в залог и два за патроны, ушел с двумя коробками патронов по пятьдесят штук в каждой.

Далее ничего особенного не произошло и я ждал в оговоренном месте Ивана, попивая вкуснейший кофе на открытой площадке ресторанчика в центре рынка. Вскоре шкип явился, и я постучал по циферблату карманных часов ногтем:

— Опаздываешь

— Ага, зато договорился на счет грузов. Теперь можем приступать к дележу.

Потом долго обсуждали кому какую долю и за что. Иван, хоть и хотел, явно опасался открыто спорить со мной, наверное, чувствуя себя мне несколько обязанным, но настоял на кое-чем. Предоставил исписанный его корявым почерком листок со списком товаров и цен на него:

товар шт цена, за шт, тавров

дикарские винтовки 52 27

мед в пудовых бочонках 22 25

коньяк горский в пудовых бочонках 5 90

вино горское в ящиках(20бутылок) 11 160

кожи в погонных метрах 250 5

Ещё была пушнина, часть моего товара с прежней шхуны, шкуры, чай, инструменты и пр. чтобы не переутомлять вас, скажу, что вместе с оценочной стоимостью шхуны в шестнадцать тысяч полновесных тавров* общая сумма вышла порядка двадцати семи тысяч серебром. Мы рассудили, что мне отойдет восемь тысяч, братьям-норманнам пойдет две с лишком на каждого, доктору с племянником — три с половиной на обоих, а остальное делят, как хотят, меж собою капитан и его экипаж. Иван на это посопел в свою густую бороду, но принял как данность и мы скрепили наш уговор я — айраном, Иван — кайсиевой* под шашлык, который здесь по странному величали шишче.

Уже вечером вся команда была собрана на судне. Капитан всем донес о сумме им полагающейся. Матросы оживленно загудели, одобрив это дело. Покамест, каждому было выдана часть золотом, взятая из сейфа капитанской каюты и они дружно сошли отмечать это дело. Уставшие, столько повидавшие за последнее время, люди требовали разрядки. Все все понимали, но боцман заявил каждому, чтобы берега не путали и на этом инструктаж был завершен. А я с, некстати, разболевшейся головой завалился спать.

* * *

*Гараш — чудесный балранский шоколадно-ореховый торт, который даже мне по нраву (хотя не любитель тортов)

*Кайсиева ракия — крепкий алкогольный напиток, производимый из абрикос, напоминает бренди и очень распространён на Балканах

*Тавр — просторечное название валюты таврской валюты

* * *

*

С утра пораньше отправился вместе с Иваном и Димитаром в местную управу безопасности. Хоть нам и сказали, что желательно явится к 10, но трезво рассудив, решили пойти как раз к открытию местных учреждений, которые к слову открывались в 9:00 по местному времени.

Народ уже давно проснулся и мельтешил каждый по своим делам, ну и неудивительно ведь вчера было воскресенье, а сейчас пришла пора начаться трудовым будням. Изредка проскакивали извозчики. Одного такого мы жестом позвали и, вскоре, запряженная коняга тянула нашу каретку за вполне сносные пятьдесят копеек. Через пятнадцать минут прибыли к зданию безопасности и рассчитавшись с возницей, прошествовали к входу. На входе дежурили два солдата, вооруженные короткими карабинами, обличенные в форму рядовых гвардии, далее за окном аквариума дежурки сидел унтер-офицер если переводить на привычные звания, то перед нами был унтер где-то в чине взводного. В целом же служивые производили серьёзное впечатление. Не шелохнувшись, унтер спросил по какому поводу мы явились, а услышав требуемое, солдаты тщательно обыскали нас, изъяли оружие, взамен выписав квитки красного цвета, прислали за нами юркого ефрейтора, не представившегося, но показавшего чтобы следовали за ним. Мы, переглянувшись, лишь пожали плечами, и пошли за чуть ли не срывавшимся на бег ефрейтором. Прошлись по небольшому коридорчику, отделанному темным гранитом, поднялись по застланной ковровым покрытием лестнице и, вскоре сидели в просторной и светлой приемной. Миловидная молодая секретарша предложила всем кофе, Иван с Димитаром отказались и почему-то засмущались, я же был не прочь выпить хорошего и вкусного напитка, а другого в таком чудном месте иначе и быть не может. Секретарша недовольно скривила мину, но через две минуты я уже попивал благоухающий своим ароматом на всю приемную напиток. Но стоило лишь сделать пару глотков, как нас вызвал к себе хозяин кабинета. Скривился, но кофе отставил в сторону, пора и честь знать.

За помпезным резным столом со множеством узоров на таком же помпезном кресле восседал усатый хозяин кабинета аж с петлицами цельного майора, как здесь величали аналог коллежского асессора. Он поприветствовал всех наигранно дружелюбно и предложил присаживаться, испить кофе, а я в свою очередь не преминул согласиться из чистого желания погонять надменную секретаршу, которая, к слову, слишком молода и излишне привлекательна для работы с бумагами в таком серьезном месте... ну да не важно.

— Добрыя..аа..день, господа, присаживайтесь,— несколько замявшись, вспоминая произношение, начал майор на вполне хорошем общем даже с явным таврскими нотками, указал жестом на стулья перед столом,— премного рад за ваше спасение и соболезную вашим утратам. Много нынче развелось пиратов, совсем обнаглели эти ироды берберские. Постоянно, понимаешь, эти набеги делают...Ну, да ладно, не буду томить вас. Просто попрошу рассказать что, где и как произошло, ничего особенного. Итак?

— Ваше превосходительство, простите, но мы же кажется вашему помощнику, как я понимаю, лейтенанту изложили все ещё вчера по прибытии в красках,— перебил я ненатурально сокрушавшегося в сочувствиях майора,— или что-то не так? Какие-то неприятности?

— Бог с вами, эээ..господин Мстис Орлан?— спросил и, дождавшись кивка, продолжил, разглядывая меня и недовольно цокнул, зацепившись взглядом за затемненные очки, сложенные в нагрудном кармане пиджака,— какая у вас необычная фамилия. Из поречных торговцев*, как я понимаю, будете?

— Да, из первых еще поречных переселенцев будем. Торговец второй гильдии, ваше превосходительство.

— А что так далеко заплыли? Товара насколько мне сообщили вы никакого не везли на 'Золотой рыбке'?

— Как далеко? Не так и далеко. Да и было у меня с собой несколько тюков аптекарского сырья. Ведь торговцу необходимо двигаться для нормальной жизни, а я как раз вознамеривался посетить исконную родину так сказать, к родичам заехать, да и как раз хотел по поводу акульих кож договориться на поставку взамен сырья для аптекарей.

— А ну ясно тогда,— закончил майор, но время от времени поглядывая на меня.— А вы господа...

— Я Димитар Тодоров, старший хирург главной больницы города Скопис, ваше превосходительство,— Димитар из солидарности к нам с Иваном говорил не на балранском

— А я нахожусь с недавнего времени на должности капитана на судне 'звезда востока', ваше превосходительство, Иван Ржев.

— Ну, ладненько тогда. Давече телеграфировали из Тавра господин Рир Жерзин, весьма достопочтейнейший человек, он объявил вознаграждение о любых сведеньях о губителях его сына. Мы в курсе, что вы высадили капитана туранских приватиров неподалеку от нашей береговой линии и сегодня же наши сторожевики намереваются доставить его для справедливой казни на берег. По прибытии его мы сразу выдадим вам ваше честно причитающееся вознаграждение. К сожалению, пока не улажены все неурядицы по поводу оформления судна и пока идет расследование вам надлежит не покидать город. Так же налагается запрет на торговлю имуществом, которое находилось на 'Золотой рыбке'. Это всего лишь формальности господа и скоро они будут разрешены, уверяю вас...Да, господин Орлан?

— Ваше превосходительство, а касательно моего товара что?

— Он промаркирован надлежащим образом?

— Естественно и полная опись есть его, у меня даже есть декларация при погрузке в трюм 'Золотой рыбки'. Правда там не все осталось...

— Ваш товар — ваш, при предъявлении описи получите его назад

— Благодарю

— Остальное же имущество не принадлежащие прежнему владельцу 'Золотой рыбки', согласно международному праву переходит в вашу собственность, господа.

Елейно вещал чиновник хоть и с петлицами майора, но как-то нехорошо он то и дело поглядывал на меня. Ну да ладно вроде как на берегу и пока нам ничего не грозит, можно расслабится, а то скоро меня моя паранойя совсем с ума сведет. Ещё раз описав наши злоключения по неведомо какому кругу мы отбыли восвояси. Димитар был несколько уныл ибо думал, что отправится в Скопис сегодня же на вечернем поезде немедля, как только закончится наше посещение здания на центральной площади. Я меж тем оповестил, что съезжаю с судна, а каюта теперь в полном распоряжении капитана, на что тот поломавшись, мол можешь ещё сколько хочешь оставаться и все такое, но все же несколько просветлел хоть и тщетно пытался это скрывать.

Вечером я уже с двумя здоровенными баулами вещей внаглую конфискованных из шкиперской каюты, ехал на рессорной повозке к гостинице 'Северная звезда'. Содержал её давешний торговец оружием, который, когда я ему сдавал трофейное оружие, сообщил, что ежели нужно остановиться где, так он всегда будет рад такому выгодному клиенту и даже сделает скидку, а двери его гостиницы всегда открыты для утомившихся путников. Ударили по рукам и договорились, что я устроюсь у него на постой, а он будет рад поговорить с владельцем такого интересного оружия. Никак намеревался все тайны выведать оружейный маньяк.

Хмыкнув своим рассуждениям, я выбрался с коляски, возница помог донести до дверей баулы и получил, непомерно обрадовавшись, полтину. Оглянулся по сторонам. Улицы уже нежно укутывал своими темными объятиями вечер, на небе, все темнеющем, проступали звезды, а надкусанным яблоком месяц все ещё робко поднимался на небосвод. Эта часть города была полной противоположностью вечно суетящейся припортовой полосе с неопрятными шлюхами и пьяным вдрабадан морячьем.

Здесь, вдоль набережной, взявшись за руки, мерно прохаживались хорошо одетые благообразные пары, у ног некоторых из них постарше семенили детишки, ходили группками тихонько хихикавшие барышни, а тех провожали застенчивыми взглядами воздыхатели-юноши, неспешно поцокивая по брусчатке катили кареты. Зажглись газовые фонари, отбрасывая от гуляющих людей робкие тени. Эх, хорошая спокойная жизнь, может, когда-нибудь и я поселюсь в каком-нибудь таком городишке, чтобы вот также неспешно прохаживаться по улочкам древнего города, не оглядываясь в поиске недоброжелателей... Швейцар, рослый валашец в каком-то маленьком головном уборе сноровисто подхватил сумки и понес их вовнутрь. Я прошествовал за ним и оказался в просторном холе гостиницы. Из убранства здесь были несколько кожаных диванов и кресел из темной кожи, массивные журнальные столики со свежей прессой. Общий стиль был выдержан в том же скандинавском стиле: большие светлые комнаты, светло-бежевые стены с висящими на них картинами, изображающими сцены битв и охоты, прочной, но не лишенной изящества мебелью, основательными деревянными балками перекрытий под потолком. Добротно так, ничего лишнего, вызывает уважение.

Из-за стойки меня поприветствовал управленец и, спросив не тот ли я господин, что носит имя Мстис, а услышав утвердительный ответ, выдал ключи и пожелал приятного времяпровождения. На мой же вопрос об оплате он что-то затараторил о распоряжении хозяина. Швейцар, по совместительству и носильщик, поднял тяжелые сумки и понес на третий этаж. Когда уже поднялись, а он, запыхавшись, получил гривенник и умчался прочь я вошел в номер. Номер был с высокими потолками и был полностью выдержан в том же строгом северном стиле. Даже пол небольшой гостиной устилали шкуры животных, а основательная светлого дерева кровать была двухместной, хотя номер считался одноместным, что как бы намекало. Окна гостиной застланные шторами, как выяснилось, выходили прямо на набережную, открывая чудесный вид на бухту и вытянувшийся вдоль нее освещенный россыпью газовых фонарей город.

Вскоре после долгого лежания в ванной и борьбы с блаженной истомой, которая неумолимо тянула в царство морфея, я через силу переборол себя. Быстро сделал свежую перевязку на бедре, радуясь, что врач-балранец оказался все же отменным специалистом и рана практически затянулась. С сожалением посмотрел на зарастающее короткой щетиной лицо (эх, как-то не-то оно бородатым быть, чешится все, но придется потерпеть, надо менять внешность) с рассеченной бровью, но уже спухшей, приподнял порядком отросшие за время плавания волосы, открывая шрам, идущий через висок и лишившееся куска ухо. Ну и видок, надо бы шляпу купить поприличнее, пока волосы отрастут нормально. А то люди шугаются, не купец, а право разбойник какой-то с большой дороги, пока волосы не отрастут точно буду в шляпе кругом ходить. И всенепременно костюм надо бы. Как же, где видано, чтобы приличный господин в обществе и без костюма?

Спустился быстро вниз, прихрамывая, подошел к стойке управленца и был извещен, что хозяин, то бишь норманн Бьёрн изволят ожидать нашу достопочтенную фигуру в помещении ресторана, куда можно попасть, проследовав в вон ту дверь и простернутая длань указала на основательную, как и все здесь, дверь. Зашел в просторное помещение, уставленное тут и там небольшими столиками, чуть в стороне были отгороженные невысокими стойками несколько таких же, а для желающих провести приватную беседу имелось несколько небольших комнатушек. Из одной из таких как раз доносились приглушенные звуки веселья и музыки. По залу лилась какая-то спокойная мелодия из граммофона, а запахи, доносящиеся из кухни, заставляли предательски заурчать желудок, недвусмысленно указав, что в нем уже давно как пусто и требуется вроде как заполнить это место. Но не успел я взглотнуть образовавшуюся слюну, как подоспел официант и пролепетал, что хозяин ожидает меня в одной из приватных комнатушек и просит проследовать к нему. Скривившись от боли в ноге, поднялся и пошел за официантом, заметил какого-то тучного почтенного господина в годах с соломенными шикарными усищами и неумело запрятанной под зачесом назад лысиной, ещё чуть далее сидела компания бородачей и о чем-то довольно громко рассуждала ,как пить дать с северного княжества, Таврской империи люди будут, даже акцент характерный с О вместо А и протяжными гласными, да и судя по количеству выпиваемого.

Половой, лавируя меж столиков, провел меня к дверям одной из приватных комнат. Открыл ее и попросил проходить, после чего удалился, не забыв закрыть за собой дверь. Посреди крохотной комнатушки стоял массивный дубовый стол за которым сидел на мягком уголке Бьёрн, потягивая из огромной кружки темное пиво. Он отсалютовал мне пивом в знак приветствия и указал на место рядом. Не то чтобы говорили, а, скорее, просто болтали не о чем пока не принесли горячее и море различных закусок в удивительном переплетении как северной, так и балранской кухонь. Сразу стало не до пустого трепа и налегнув на еду оторвались лишь минут через полчаса, как выяснилось не только ваш покорный слуга большой охотник потрапезничать.

— Ты это прости, но как это вот,— он провел у себя перед ухом. — Еще раз прости, если что

— Да ничего, мне ваша северная мораль близка, так что ты меня этим не обидел, Бьерн

Он улыбнулся. Потянул пива, утер пену с усов рукавом.

— Да я сразу приметил,— отсалютовал мне бокалом,— Служил?

— Нет, скорее в найме был

— Я ж говорю, что из нашего брата. Сам восемь лет отходил, а потом сюда вот попал и как-то осел.

— Не жарковато?

— В точку,— он выставил палец,— Да, братец, ну уже пообвыкся, только сгораю я от местного солнышка-то, все румяный хожу, а местные летом все как смоль.

— Это да. Сам попервах страдал, но уже привык

— А что еще остается?

Засмеялись и пригубил, каждый своего.

— Может по пиву?

— Неа, нельзя мне

— Язвенник?

— Буйный

— А-а, ну, правильно. — он прищелкнул,— А у меня есть безалкогольное? Будешь?

— Да? А чего б инет? Давай.

Люблю я пиво, но грех есть, буйствую я под алкоголем, приходится держать себя в руках. А так, безалкогольное — выход. Особенно — темное

— Уважил-уважил

— А то

Цокнулись, выпили.

— Слышишь, Мстис. Ты из поречных русинов будешь?

— Есть такое, угу. А что?

— Да далековато тебя закинуло

— Кто бы говорил

— Уел-уел.

Пауза, каждый пьем себе пиво, кружки в руках крутим.

— Я вот чего хотел поговорить,— не стал долго ходить вокруг да около скандинав,— ты человек здесь новый и необычный, даже более, прямо тебе скажу, что не похож ты на торговца. Но учитывая, что в найме был, то понятно. Сам такой, а то я уже репу стал чесать. Я не самый последний человек в городе и кое-что уже знаю о вашем злоключении.

— И?

— Дело оно конечно не мое, но готов бы подсобить вам здесь. Как понимаю, ты ж не задержишься на трофейном судне?

— Правильно понимаешь. Только вот, не знаю что и сказать, честно. Шкип уже вроде как договорился обо всем.

— А об оружии?

— Хм, знаешь, вроде нет. Только там опечатанного хватает, не для гражданского пользования.

— Вот об этом, да

— Да? Интересно. А с безопасниками что?

— Ничего, сам понимаешь, что люд здесь ушлый достаточно и проблем нету, на себя беру. Тебе ж не охота гроши за все получить, а то и вовсе — 'большое человеческое спасибо'?

— По рукам.

Сделку закрепили рукопожатием и повторным бокалом пива.

— Эх, хороший у тебя револьвер.

— Ага. Мастер Вирен Кнаб

— То-то гляжу, что-то знакомое. Только жалко старика, представился лет пятнадцать назад

— Жаль.. хороший был мастер.

— Пусть боги заботятся о нем, во чтобы он не верил.

Дальше разговор был несерьёзный, о том, зачем плыл сюда, как добирался, что в мире делается, обсудили неспокойное положение дел между Тураном и Союзной империи. Бьёрн сетовал на отсутствие стоящего товара и о том, как ему надоело в этом 'чертовом жарком месте' как он изволил выразится о своем прибывании в Балрании. Так уже далеко за полночь отправился в номер.

* * *

*

Проснулся от лучей солнца, взошедшего и бьющего через незашторенные окна. Поспешно нацепил свои неизменные окуляры с затемненными стеклами. Что-то было не так. Кое-какое время я просто сидел на кровати пытаясь собраться с мыслями. Точно! Шторы-то я вчера закрывал ещё перед тем как на ужин пойти... На дверях кусочек нитки был на том самом месте, когда вернулся в номер. И что это значит? А то, что кто-то, кто-то довольно ловкий пока я вчера ужинал, пробрался через балкон в номер и забыл плотно зашторить окна. Так, а кошель на месте, все в нем также, все триста пятдесят два золотых на месте. Паспорт, патент на оружие и его носку в пределах города тоже.. но рылись точно в вещах, вон и краешек слегка загнутой странички разогнутый, видать подумалось форточнику вечернему, что согнул листая, взял да и расправил. Откуда ж ему знать о моих причудах? Не откуда...вот почему меня на ужин сам хозяин звал и строго-настрого обязал в его гостинице остановится. Ох, неспроста это все, ох, неспроста. Но ничего, пока кинутся искать предыдущего владельца паспорта, а его уж и нет как на свете. Нет, вы не подумайте, я его и пальцем не тронул, а даже денег дал спившемуся торговишке за 'утерянный' паспорт и похороны апосля смерти от пьянства организовал. Взамен же обзавелся документом утверждающему, что выдан он никому иному как гражданину Теренской губернии, жителю Тавра Умстису Даниловичу Орлану года рождения бывшего 623 от Великого Воссоединения, но мной исправленному на 636. Чтобы не было причиной разузнать о моей персоне подробности, праздное любопытство, обезопасить себя во время сделки или еще что. Но мне такое не нравится. Нехватало чтобы еще всплыло, что Умстис Данилович уехал со своего места жительства уже весьма давно и соседи знать не знают где хозяин небольшого с заколоченными окнами особняка. Значит не более трех дней у меня есть, чтобы выбраться из гостеприимного города Пловиса, а нужно исходить, что и того меньше. Пока отсижусь где-нибудь за городом, а далее найду новые документики и поплыву дальше.

Прогулялся неспешно по улочкам обычным иноземцем-зевакой, попавшим в диковинку заморскую. Зашел в кофейню, минут тридцать спустя, отзавтракавший и с приподнятым настроением вышел на улицу, но почти сразу же глубоко вздохнул пару раз и резко выдохнул, вспомнил, что вчера кто-то шустрил по моим вещам и надо быть настороже и не поддаваться расслабленности, вызванной хорошим завтраком, милыми официантками, да прекрасным морским воздухом. И правильно, вскоре обнаружился смуглый паренек, якобы меж делом шляющийся и разглядывающий витрины многочисленных лавок рыночной площади. Заскочил в ещё одну кафешку и выскочил под недоумевающими взглядами поваров, пройдя через черный вход на задворье, сплошь забитое полупустыми мусорными баками, распугав парочку помойных котяр. Перескочил через высокий забор и оказался на соседней улочке, тоже рыночной, проделав такой трюк ещё пару раз и убедившись, что неведомый преследователь исчез, пошел к коновязи торговцев вьючными животными, лошадьми и прочей скотиной. Там немного побродив, вышел к одному весьма бандитского вида горцу, видать по ошибке записанному в лавочники. Он с интересом оглядел меня, но интерес его был рода разбойничьего, размышлявшего стоит ли меня обобрать сейчас или же немного поморочив голову завести в темный угол и...но я сперва почесал подбородок обратной стороной ладони, а затем как бы разминая оттекшие запястья, дал разглядеть тому едва заметные точечки шрамов, на удивление с одинаковым интервалом опоясывающих большой палец. Тогда же интерес его сменился на деловой и важный. Он кивнул, признавая во мне если не своего, то коллегу по цеху, а взглядом словно говоря: 'ну, ты ж понимаешь'. И я его понимал, иначе не носил бы на себе метки, за которую иной раз в иных местах и вздернуть могут на горбатой невесте.

Договорился о покупке за восемьдесят пять рублей неплохой конячки вместе со всей сбруей. У него была неподалеку лавка, торговавшая всяким снаряжением для путешествующих людей. Где раздобыл добротный плащ-пыльник, высокие сапоги, галифе для езды верхом, бурдюк для воды, флягу и пр. за что оставил ещё пятнадцать с половиной рублей. Договорился, что конячка будет дожидаться до сегодняшнего вечера за что был внесен залог в червонец. Горец оказался доволен сделкой, подарил даже подробную карту дорог и обещался все сделать в лучшем виде.

Настала очередь и лавки Бьёрна, где как оказалось сегодня хозяина нет, вместо него его сменщик, который мне вручил идеально изготовленный заказ и который продал же пачку револьверных патронов, два хороших ножа и две пачки вручную снаряженных им патронов калибра 8 мм римский к моему карабину.

Распрощавшись с Аульвом, так звали торговца, вышел и прямиком отправился в гостиничный ресторан, где любила бывать приличная публика из торгового люду. Зашел, подождал пока глаза после яркого света улицы, привыкнут к темноте помещения. Заприметил давешних торговцев, которые окали на букве А, прибывших откуда-то с севера империи. Сел за соседний столик, заказал для разнообразия чаю, а сам стал прислушиваться к разговору. Вскоре я знал расценки на пушнину, янтарь и ещё не пойми что (не расслышал из-за акцента).

— Разрешите, уважаемые, к вам присоединиться, а то давненько со своими людьми не общался?

— Присоживойся, коли так. Я — Павел, а это стало быть Федосий,— указал толстой, поросшей рыжим волосом рукой бородач с живыми хитрыми глазами сначала на себя, а потом и на второго бородача.

— Мстис Орлан.— коротко отрекомендовался я, заказал у полового всем темного пива и чего-нибудь к нему.

Торгаши оживились и вскоре поведали, что прибыли с Вирьевской губернии, намереваясь продать янтарь и пушнину. Разговор повелся сам собой, благо я слушать умел, а в моих комментариях собеседники не нуждались в который раз подтверждая, что самый лучший собеседник — хороший слушатель. Отхлебывая помалу пиво и поддакивая, делал заинтересованный вид и бросал короткие фразы: ' да ни ужто' или 'ничего себе' и в том же духе. Заказал ещё по кружке, а следом и ещё по одной. Через минут двадцать Федосий удалился, а я незаметно придвинулся к весящей на стуле куртке.

— О, гляди, никак какой барончик из италийцев пожаловал,— указал перстом на сидевшего недалеко смуглого франта с подкручеными усиками во фраке, важно поедавшего морепродукты.

Павел купился и стоило ему обернулся, как я одним движением вытащил из федосиевой куртки документы в кожаной оплетке, спрятал себе в карман

— Не-е, это всего-то корнет кокой-того графа иль когой в том же роде,— ответил вновь повернувшийся купец.

— Аа, ясно

Далее вернулся Федосий, выпили ещё и ещё, далее они заказали беленькой, как я не упрямился, но пришлось согласиться. Одну выпил, а далее помалу сливал все больше, чем вливал в себя. Потом была еще одна бутылка. Вскоре захмелевшие купцы удалились продолжить веселье в городе где-то среди веселых кварталов с труженицами желтых билетов*, а я, взглянув на часы, удивился увиденным пяти часам пополудни, пошел к себе в номер. Принял контрастный душ, почти полностью сбивший хмель. Ненавижу пить, потом чувствую себя словно провинившийся в чем-то, даже если и не безобразничал, но порой приходится. Открыл паспорт. Так-так, Федосий Юлиевич Тараскин 30 года. Не думал, что буду когда-нибудь Федосием и к тому же еще и Юлиевичем. Приклеил свою фотокарточку, выуженную из вороха бумаг и документов, где я еще с бородой, в самый раз она подошла, теперь точно — Федосий, а старый паспорт сжег и смыл пепел в уборной. Снарядил скорозарядники, отметив, что нужно будет, чтобы пружины немного осели, больно уж тугие. Вещи, купленные до этого на рынке, доставили еще с утра и дело оставалось за малым. Закинул, в купленный ранец пару скорозарядников, коробки с патронами, средних размеров бинокль в футляре, малую аптечку, запас белья и одежды, несессер со средствами личной гигиены, универсальный нож, запас бастурмы, пару банок консервов, сухарей, сухофруктов, флягу вина, немного сыру, приторочил снизу к рюкзаку плотный и теплый плед, все таки по горам придется пробираться наверное. Пока суть да дело, постучал в дверь посыльный и сказал, что меня внизу дожидается серьезного вида господин, говорит, что шкипер с судна и дело очень важное ко мне. Отпустил паренька, дал ему двугривенник и обещался спуститься через пару минут. В холле и правда ждал меня Иван с двумя крепкими пареньками.

— Здорова, Мстис.

— И тебе не хворать, Иван, что пожаловал?

— Как же,— он склонился к самому уху и тряхнул зажатой в руке крупной барсеткой,— денежки ж твои здесь.

— А точно, а я и забыл, что сегодня говорил заскочишь. Коли так пошли ко мне в нумер расчет проводить.

— Вы здесь пока посидите, -коротко бросил он крепышам и для меня добавил,-нанял команду уже. Вишь какие молодцы, решил с собой за охрану взять, а то ведь такие деньжищи, как знать, что случится может.

Сумма оказалась даже несколько больше запланированной и составила аж восемь тысяч двести двадцать пять, если серебром считать. Большая часть в виде ассигнаций составила почти тридцать две тысячи равные восьми тысячам серебра, которые перетянутые бечевками сейчас лежали на журнальном столике. Рядом возвышались две стопки по одиннадцать золотых монеток червонцев и сиротливо приютились с самого боку пяток серебряных.

Я смотрел на эти немалые деньги и думал, что же с ними делать. В банк не положишь — документа нет настоящего, даже ячейку боязно снимать, везти же всю сумму с собой непросто опасно, а идиотизм в высшей степени. Ладно, где-нибудь прикопаю за городом, а часть возьму на расходы с собой. Около восьми к нам с Иваном с которым еще пришлось 'обмыть это дело', присоединился и Бьерн, да и они так остались гудеть, а я тем временем улизнул, якобы по нужде.

Быстро раскидав деньги по рюкзаку, часть кинул в кошель. Закинул на плечи рюкзак, револьвер в кобуре на боку, револьвер под мышкой маленький и неприметный, нож в ножнах и даже маленькая дубинка залитая свинцом нашла место в потайном кармане куртки. Выглянул в коридор — ни души. На полусогнутых ногах перекатывающимся шагом быстро дошел до пожарной лестницы, отворил дверь и быстро и плавно начал спускаться во внутренний дворик гостиницы. Вообще внутренний двор — весьма характерная особенность для здешних мест. Все от домов до гостиниц их имеют. Вечно мне всякая несвязанная с делом чушь в голову лезет. Тут, прервав поток моих мыслей, распахнулась дверь. Я выдернул из кобуры револьвер и одним движением большого пальца взвел курок. Внизу же распугивая крыс, то и дело проскакивающих между баков с мусором, выкинул новую порцию объедков из большой бадьи поваренок в замызганном халате. Фу-х, паренек, нельзя же так, можно и нарваться. Обождал минуту и пошел дальше, вскоре спрыгнул на цементированную поверхность двора, нога тупо отозвалась болью, но посильной. Перебравшись уже не впервой за сегодня через забор пошел дальше от набережной, то и дело оглядываясь, но так и никого не заметив вскоре добрался до лавки горца-торговца лошадьми, который начал было ругаться, ссылаясь на позднее время, но получив ещё пятерку успокоился и пожелал всего доброго такому славному путнику. Я переоделся в галифе для езды верхом, заправив их в высокие кавалерийские сапоги, и длинный плащ-пыльник без которого трудно путнику в пути.

Проехать стражников на выезде из города оказалось даже проще чем говорил горец, получив по тройке десяток ассигнациями, два толстомордых служаки, потеряли ко мне всякий интерес и перестали спрашивать, кто таков и требовать оставить запись в книге въезда-выезда.

* * *

*Труженицы желтых билетов — проститутки легально 'работающие' и имеющие документ утверждающий это, прозван за характерный желтый цвет таковым

* * *

Предыдущую ночь я провел, скача по торговому тракту, ведущему на север. Где я намеревался в скорости обогнуть Чертов пролив, поскакать в Дикие горы и обогнув их попасть в порт города Кружеце. Судя по карте, я приближался к небольшой деревеньке, несущей название Мирне, находившейся как раз в дневном переходе от Пловиса и его пригородами. Под утро сделал привал на небольшом лугу и, привязав к кустарнику лошадь, обиходил её, достал из под копыт пару мелких камешков, чтобы ноги не разбила вороная, повесил торбу с овсом перед мордой, а после только сам завалился спать, укрывшись пледом. Если что лошадь почувствует волков или других хищников. Но ночь прошла спокойно. Днём пересек небольшую речушку с зеркально чистой водой, где в её ледяном потоке искупался сам и напоил коняку.

Вечером на самом закате показалась деревенька Мирне, раскинувшаяся россыпью домиков по холму в форме круга, со всех сторон окруженная полями с которых уже спешили последние пейзане. Дома жались друг к другу и образовывали как бы площадь по центру с постоялым двором, а своими стенами создавали преграду неприятелю, коль такой предвидится. Хотя в этих краях давно не пошаливали разбойнички, но ведь как знать? Наученный один раз горьким опытом, всегда будет остерегаться той беды. Если конечно он не слабоумный кретин.

Ворота уже закрывались на ночь, как и полагается, вовремя я подоспел

— Прр..стой,— успокоил лошадь,— Добрый вечер, панове. На ночь позволите остаться?

— А защо не оставите?— оглядел меня с ног до головы чернявый крупный мужик с двустволкой за плечом,— Отиваш до центру, там вже стигна до хотэлу.

— Благодарю— поблагодарил я мужика, как только понял смысл слов и направил лошадку к двору.

Хотэл — двухэтажное здание, срубленное из стволов сосны, потемневшей от времени с крыльцом и нависавшим над ним вторым этажом. Привязал к коновязи коня и прошел в двери. Внутри оказалась харчевня со стойкой подавальщика, сбоку шла наверх лестница, а у стен находились по несколько грубых дубовых столов с горевшими на них свечами и такими же грубыми лавками. Подошел к среднего роста и возраста подавальщику в замызганном халате, протиравшему, тем не менее, чистым полотенцем кружки, который из густых кустистых бровей с интересом взглянул на меня.

— На ночь номер можно?

— Можна, господин, четыре целковых.

— А чего дорого так?— сказал я тем не менее выложа стопку монеток на стол.— и мне бы лошадь обиходить и напоить-накормить.

— Так с едой же включая, содитесь сейчас как раз будет ужин скоро. Я Брину скажу, хай займется конякою вашэю. -кабатчик перешел автоматически на общий.— пити чего изволите?

— Узвара холодного и воды колодезной.

— Присаживайтесь,— указал на стол с только начавшей оплывать свечей, передавая мне кружку с ароматным узваром, который оказался лучше ожидаемого, но все равно не фонтан.

Принесли еду, жареную целиком молодую картошку с мясом и грибами, пару ломтями хлеба и овощами на тарелке. Видать заказывать еду здесь было моветоном и всем подавалось то, что есть. Проголодавшись с дороги, я начал уминать нехитрую крестьянскую снедь. Спустились и другие постояльцы. Трое смуглых парней, неуловимо похожих друг на друга, хотя явно братьями не являвшимися. Волосы стянуты на затылках в хвосты, горбоносые, брови полумесяцем над карими глазами, при кобурах, одеты в черные рубахи и черные военные брюки, заправленные в кавалерийские ботинки. Типичные арнауты. А вот это уже интересно. Заказали по кружке пива и уселись прямо напротив меня.

— Я ем вообще-то, и в компанию не набиваюсь,— нарочито серьёзно сказал я, отложив ложку.

— Ты не беспокойся так, мы просто хотим пообщаться. Да, парни?— хищно улыбнулся старший, его лицо начало расплываться, а тело стало куда-то проваливаться в объятия темноты.

— Что, что происходит? Урродыы...— и удар по голове окончательно развеял все сомнения, что я в очередной раз влип, все, занавес...

* * *

Когда любое движение рождает боль, а попытка мыслить отзывается ворохом ледяных игл впивающихся мозг и разноцветными кругами в глазах сжатых до онемения... хрипящий кашель тоже мало располагает к нормальному мышлению. Но боль — это хорошо, если есть боль — значит еще жив... 'Пока жив' — гаденько кто-то напомнил. Если у тебя ничего не болит — проверь, крепко забита ли крышка гроба, в котором ты лежишь...да уж, юморок-то черненький у меня какой-то, но это лучше чем ступор от безысходности. Хоть повеселюсь перед смертью... Так нужно открыть глаза, ну же, что за черт!!! Лишь долбанная чернота, где это я? Привстать, попробовать оглядеться..черт.. что за х

* * *

! Нахрен, не хочу, нет.. дошутился с гробом блин... Попытка пошевелиться лишь вызвала очередную порцию матерщины и боли из явно поломанных ребер. Это и заставило успокоится и подумать. Попробовав ощупать руками пространство перед собой, нашел ещё одну приятную новость рука-то у меня отбита и двигаться отказывается, лежит обвисшей плетью. Теперь уже с меньшим энтузиазмом, аккуратно провел рукой перед собой и по сторонам. На расстоянии сантиметров двадцати от лица, рука уперлась в грубо обработанную доску из шершавой с заусеницами сосны, что машинально отметил про себя, почуяв запах свежего дерева. Поводил рукой вокруг себя, насколько хватало свободного пространства, тот же результат. Есть, как есть я в ящике, грубо сколоченном из топорно оструганных досок и при движении из изобилующих зазорами стенок слегка посыпывается тонким ручейком земля. И из зазоров же тянет стылостью и прям таки могильным холодом. Так, спокойно..главное успокоится...сейчас главное выбраться от сюда, а потом всех долбанных арнаутов на плети эти самые пораспускаю... Выпил узварчику путник уставший у гостеприимных кабатчиков. Зачем в ящик кинули? Думай, думай. Могли просто второй рот на шее сделать и в овражек скинуть тело... Но не сделали, а закопали, предварительно поместив в ящик...Зачем? Зачем мать их? Что происходит в христа-гробину-бога-душу-мать?! Успокоится, спокойно, главное — дыхание, как когда-то учил меня мой наставник. Успокоить дыхание, чем чаще я дышу и чем учащённее у меня пульс, тем меньше кислорода остается. Так, вдох-выдох, вдох-выдох, сердце кажется бьющееся прямо в голове, начало успокаиваться, а потом и вовсе пришло в норму. Левая рука, целая — значит, по нерву попали ударом и скоро вновь вернется чувствительность. Следующий вывод, если меня не убили сразу, а усыпили и кинули в гроб, значит, со мной хотят поговорить. До этого решили запугать или просто хотят мучительно убить. Мне больше симпатичен первый вариант, а значит возьмём его за рабочую версию. Вот о чем и какова может быть беседа — другой вопрос. Да, определенно должен быть первый вариант. Наверняка пронюхали про деньги за выручку корабля, вот что элементарно в голову приходит. Значит не будем строить бредовые предположения и плодить сущности. Так помнится отец напутствовал мен в детстве.

Через пару часов, а то и через сутки, когда меня начала окончательно охватывать апатия и никакие увещевания разума взять вверх не помогали, послышались сильно приглушенные голоса и звук от врезающихся в землю лопат, хотелось закричать, но пересохшее горло издало лишь жалкий хрип. Меж тем звуки стали доноситься все ближе и ближе. Земля начала просыпаться сильнее в щели, попадала в глаза, заставляла зажмуривать их, а во рту итак пересохшем, на зубах заскрипела пыль. Голоса стали уже разборчивыми, сквозь шум от копающих лопат, продирались отдельные куски фраз и смеха.

И тут в голову как-то разом пришло осознание того что есть еще один вариант, есть крохотный шанс, а причиной тому является крошечный двухзарядный пистолетик, который был ниспослан мне от милости все того же туранского капитана разбойничьего судна. Дай ты ж боги тебе здоровья и долгих лет на каторге, если ты не почил на эшафоте. Не должны были найти тайник. Он с внутренней стороны брюк с внутренней стороны бедер, в районе паховой области. Как же я забыл-то о нем! Дурак распоследний! Конечно, быстро невжисть не достанешь, но вот так, когда нужно оружие куда пронести и если обыскивать будут. Так, ну же, давай, давай, чертова железяка. Одной рукой как же неудобно. Ох, ты ж мать. Посчитали унизительным полностью для обыска раздеть? Кто их разберет этих арнаутов, но теперь у меня в руке лежит двуствольный, под револьверный патрон, мой лучший друг на свете. Его маленькая стальная тушка прямо таки укрепляет в своих силах меня и, кажется, что даже его очертания я могу разобрать в кромешной темноте. Нет, не кажется, контуры начали действительно угадываться, вот я вижу очертания своей руки держащей пистолет, свои ноги и туловище, а земля просыпается сильнее в становящееся все более светлыми щели между досок. Так, нужно побыстрее любоваться собой и думать, думать, что делать.

Стук о крышку чего-то увесистого, брань на непонятном мне наречии. В щель крышки вклинивается монтировка, а затем и жалобный скрип вытаскиваемых досок вместе с гвоздями. Крышка импровизированного гроба приподнимается, становится видимым лицо одного из моих пленителей, самого молодого судя по всему. Он лыбится, как и двое других, беззаботно переговаривавшихся меж собою, стоявших на краю ямы. Один правда на корточках сидит. Все это я наблюдал из-за чуть приоткрытых век, помалу покачивая головой изображая ещё полностью не отошедшего от дурманящего зелья простака.

— Ох, шиконе, нук у ларгу акома*, — произнесла молодая харя, неперестававшая улыбаться, вызвав ещё больший взрыв смеха у стоявших сверху.

— Терхичени атё нё крие,— через смех произнес старший,— Тани аз згоет*

* * *

*Ох, шиконе, нук у ларгу акома — О, глядите, ещё не отошел

* Терхичени атё нё крие. Тани аз згоет — Тащи его сюда. Сейчас он проснется

* * *

Молодой бормоча проклятия, судя по интонации, стал приподнимать меня подмышки. Это получалось у него не очень, все же немалый вес у меня для паренька. Тем не менее, приподняв меня, он что-то выкрикнул, и вниз кинулся помогать ему один из разговаривающих. Вдвоем они меня вытащили из ямы и кинули на чуть влажную землю, от начинавшегося дождика. Пара капель приятной прохладой коснулись щеки. Арнауты не спешили, не видя смысла торопиться с беззащитным. У всех кобуры расстегнуты, но руки от оружия держат далеко, не ожидают подвоха от бредящего из-за дурманящего зелья человека. Старший не теряясь, сходу ударил ногой в живот, но не сильно, а так для острастки и я понял, что больше бредящим нет, смысла притворятся, что говорить и спазм боли тоже — не щекотка.

— эээмм,— еле слышно просипел я

— Что?— с резковатым, как бы лающим акцентом произнес старший и снова ударил.

— эээммм,— попробовал выматериться , но опять ничего не вышло

Старший снял с пояса флягу и полил немного на лицо и дал мне выпить воды. Присосавшись к горлышку, стал жадно пить и, поперхнувшись, закашлялся. Арнауты снова засмеялись, ну-ну дайте ещё пару минут.

— Кто вы такие? Что вам надо?

— Мы здесь говорим, а ты слушать, понял, да?,— это опять старший,— где дэньги все? Я знаю у тэбя их болше било.

— Все мои деньги были у меня с собой...— меня прервал удар тяжелого ботинка

-Гдэ дэньги?! Мы тэбя будэм бить пока ты не умрешь. Скажишь и ты свабодэн.

— Хорошо, сейчас я на карте покажу. Есть карта?— сказал я

Старший повернул голову к молодому и что-то скомандовал, тот кинулся выполнять. Я же только и ждал подходящего момента. Ствол пистолетика стреляет ещё смеющемуся разбойнику в грудь, он заваливается назад на лошадь, та перепугано взбрыкивает на месте. Старший в это время поворачивает голову, начинает что-то кричать, дергает револьвер из кобуры, но она у него набедренная и из положения на корточках, в каком он находился, фиг вытащишь. Выстрел практически в упор, кровь фонтанчиком вырывается от попадания, несколько капель брызгает мне на лицо. Тело предводителя неуклюже заваливается назад со сквозной дыркой в груди. Молодой от неожиданности поворачивает головой, но тело ещё продолжает бежать, выполняя последнюю команду главаря, поскальзывается на влажной траве и с каким-то жалобным вскриком падает. Все это происходить за доли секунды в будто тягучем тумане, где нет ни звуков, а движения растянутые и плавные, словно под водой. Картинка медленно начинает ускорятся, звуки возвращаются, как раз со вскриком мальчишки, а на мгновения зачарованный происходящим осознаю ,что в руке у меня разряженный пистолет, а у мальчишки в кобуре сейчас шестизарядный револьвер, который он хоть из-за испуга не догадался вытащить, но непременно достанет если я сейчас же не перестану тупить. Одним движением к убитому главарю, сломанные ребра впиваются в грудину заставляя сцепить зубы, но вот она заветная ребристая рукоять черного вороненого револьвера. Перенаправляю его на молодого, а тот уже, оказывается, поднялся и достал свой револьвер. Происходит выстрел, у меня в сердце все замирает... Я не жив и не мертв...я — ничто. Но оцепение ужаса проходит, когда приходить осознание того, что мальчишка промахнулся, а я уже выстрелил, с удовольствием отметив попадание в его руку, державшей до того момента револьвер. Так же, лежа на прохладной земле, вновь стреляю . Попадание чуть выше колена. Он рушится на землю, словно марионетке перерезали ниточки и она, враз обмякнув, безвольно рухнула наземь. Раздается режущий ножом душу крик. Я уже с помощью рук встал на колени, затем на ноги, произвел по контрольному выстрелу в голову, хотя я отчетливо различил, как жизнь покидала обоих 'старших' бандитов. Содержимое их черепов окрасило бурыми нимбами землю вокруг их голов, тут же размываемых усиливающимся дождем. А я удержал подпрыгнувший к горлу желудок и заставил вернуться его вниз. Нетвердой походкой подошел к корчившемуся от боли пареньку, присел рядом, но не на корточки, чтобы не совершить оплошность их мертвого главаря, а прямо на пятую точку. Направил револьвер на парня, а ногой слегка ударил его по ране чуть выше правого колена, это заставило его, сцепив зубы, застонать.

— Ну, и кто вы такие?— задал я вопрос

— Мммм...

— Не хочешь стало быть говорить,— придавил рану ботинком.

— Я — Агон, а они — Буджар и Энвер,— застонал он

— Да не имена, клоун долбанный. Кто такие? Кто нанял? Зачем?— придавил я ногой снова

— Ааа, ни нада, ни дави! Все скажу, мы из Загорья, шептары мы. Наняли обокрасть тибя, вещи твои забрать, скзали тысичу серибром за тибя дадут.

— Кто? Имя?

— Зоран Ивич з Пловис. У него есче шрам через лицо, черзе левый глаз проходить,— застонал парень.

— Кто такой?! На кого работает?! Где его найти?!— Теперь я присел, прямо пятой точкой на землю и слегка усилил давление на рану

— Ааа... Найджешь его у кабаке 'Весела разбойниче', постоянно там он. Он.. на Медведя работает, на Бьерн

— Ага, вот оно значится как...— задумался я несильно огорошенный услышанным.

Меж тем парень не потерялся и попробовал полоснуть меня ножом, но на этот выпад я просто отклонился назад и выстрелил ему в переносицу. Голова дернулась, выплескивая ошметки черепа и мозгов, тело завалилось назад, несколько раз дернулись ноги и все. Жизненный путь закончен для мелкого убивца другим убивцем.

Хм, это что выходит, что торговец позарился на мое оружие? Бред... Да, он смотрел, как блаженный на него, но не верю, что он смог бы такое сделать. В тот момент в глазах кроме восхищения и глупой детской улыбки на устах ничего не было сулящего мне какую-либо неприятность. Но выходит все же что именно он нанял шептаров убить меня и обокрасть, но зачем? Зачем, черт возьми?! Вероятно видел боцмана, когда тот пришел ко мне. А про деньги прикинуть и дурак с рыночной площади сможет, еще как только мы в порту появились, в тот же вечер каждая собака знала о нашем приключении, разве что с подробностями знало куда меньше народу. Но все равно что-то еще за этим стоит. Ладно, пока нужно разобраться с телами и лошадьми, последние хоть к ветвям крепко привязаны. Потом, как-нибудь потом, обязательно потолкую с помощничком этого северного медведя, да и на медведей я ни разу не охотился еще. Стало быть пора начинать.

* * *

* * *

Чувствительность левой руке вернулась спустя пару часов, как меня достали из гроба. Ха-ха... Надолго запомнится мне это чудесное событие во всех красках. Трупы были обысканы, но никаких документов, никаких других бумаг при них не оказалось. В кошелях нашлось на всех почти сорок червонцев, не считая серебряных монет и медной мелочи — залог не иначе получили перед самым выполнением своего подлого дела. Тогда, выходит, и знать они должны были в каком направлении отправлюсь. Стража может быть в деле, а может — нет. Торговца лошадьми не стоит исключать тоже, хоть и знаком он помечен, но он бы подписался под это, лишь в самом крайнем случае.

А дальше лишь гнать коней неизвестными бедному мне чигирями на опережение. Затем подкупили кабатчика, чтобы тот сонного зелья подсыпал в еду или в узвар. А потом ночью покинули постоялый двор, не без помощи того же кабатчика. Вот сука... Вот только зачем закапывать было? Наверное, хотели сломать или ещё что в такой духе. Наслышан о выдумках шептаров-разбойников и их "мелких" шалостях. Они называют это вроде 'надломить душу' или что-то в этом роде. Когда человек просыпается зарытым, среди кромешной тьмы в гробу. Он начинает паниковать и когда он уже начинает помалу задыхаться от удушья его достают, приводят в чувства и даже зачастую избивать человека не требуется. Он и так все расскажет что надо. Во всяком случае, так ли это покойники уже не скажут, плохие из них собеседники. Поторопился я с пареньком, да и не ожидал, признаться, от него такой прыти с простреленным коленом.

С тела главаря снял хорошую кобуру с револьвером, оказавшимся добротным восьмизарядным моравским "Бераном"* со средней длины стволом. С мальчишки взял тот же "Беран", но в кавалерийской версии. А вот у другого был крупного калибра револьвер "Лев" тоже моравский. Также с главаря взял любопытную вещицу — четырехствольный карманный пистолетик, наподобие моего, но калибра поменьше, в рукаве у него оказался небольшой кистень на ременном креплении, также с него достались хороший охотничий нож и засапожник. По засапожному нашлось и у остальных, а у любителя крупных калибров ещё и короткоствольный пятизарядный револьвер. Хорошо хоть прекратился мелкий дождик и не пришлось тела ворочать в жиже. Попросту скинул их в яму в которую закапывали меня, благо глубина позволяла, не зря же ребята старались так? Хоть и в одной, но все равно погребены будут. Свои вещи нашел притороченными к одной из лошадей. Вымывшись в обнаруженном поблизости ручье, пришел практически в порядок. Переоделся в черные военные брюки со множеством карманов и в серый плащ-пыльник с капюшоном, найденные среди вещей мертвецов. Голову укрыл банданой, закрыв тем самым отрезанную часть уха, а сверху водрузил шляпу. Сделал перевязку на сломанных ребрах и решил, что все же следует при возможности лекарю показаться. Шептары разбередили рану полученную от пиратской милости.

Меж тем помалу стал вырисовываться дальнейший план действий. Следует вернуться в Пловис и потолковать с помощником Бьерна этим самым Зораном Ивичем. Приметный человек он, думаю сыскать его особого труда не составить, как искать-то его я уже придумал. План сам собой вырисовался и теперь ожидал лишь приведения в действие.

* * *

'Беран' — моравский восьмизарядный револьвер, выпускается в очень большой вариации длин стволов, исполнений и калибров

'Лев' — довольно редкий револьвер из нержавеющей стали, шестизарядный и под мощный патрон 11,5х30мм

* * *

Одну лошадь отпустил за ненадобностью, а вторую сделал заводной. Напоил, нацепил на морды сумки с овсом, пускай пока поедят, но немного. До рассвета ещё остается часов пять-шесть, дождевые тучи разошлись, явив миру серебряный огрызок полумесяца. Вышел на опушку леса, до негостеприимного хутора оказалось совсем близко, даже отсюда были видны огни в домах. Демоны с ним, мне не туда, мне обратно надобно к городу. Выдвигаться решил с рассветом, пока же следует если и не выспаться то пару часов давануть. Вернулся к лошадям выудил вяленного мяса из своих запасов и флягу с винном, наскоро перекусил и завалился спать.

Проснулся от мозгодробительного стука дятла где-то совсем рядом, я чуть было даже не выстрелил на звук. Зловредный птиц только сильнее задолбил, так что задолбал сразу же. Сказал несколько нелестных слов в его адрес, но, думаю, он меня не сильно понял и продолжил стучать. По часам было уже почти шесть и я немного проспал, ну да ничего, с заводной лошадью я сегодня уже буду в Пловисе, а там поглядим. Пропавших шептаров еще никто не кинется, а там и все равно уже будет.

До города добрался без происшествий. Из тайника — старая коряга вся укрытая мхом и почти что вросшая землю— извлек сумку со всеми деньгами и вновь продолжил свой путь. К вечерним сумеркам я был в городе, с интересом уставился на плакат о розыске некоего Умстиса Орлана пореченского торговца, выполненному на толстой и грубой бумаги. На нём находился небрежно набросанный портрет моей физии (не очень-то и похож, к слову, но коцнутое ухо изобразили), сверху надпись 'Розыск', снизу имя и вознаграждение в целых сто целковых! Неплохо меня оценили, но все же маловато. На въезде меня сверили с плакатом хотя и чисто для проформы мало кто мог посчитать чтобы разыскиваемый объявился накануне пропав из города, попросили предъявить документы, я спокойно показал документ на имя Федосия Юлиевича Тараскина и въехал в город. Осведомился у солдата, стоявшего у городских врат, знает ли он некий кабак носивший название 'Веселе разбойниче', несколько монет сделали служивого разговорчивым и вскоре я направлялся в припортовый район, который как оказалось, был обителью всякой мутной швали и прочего подобного. В его более цивильных кварталах были всевозможные увеселительные заведения, а нужный мне кабак был как раз на центральной улице этого интересного района, улице Портовой или как её здесь называли просто Порт. Сначала завернул на рынок и продал за ненадобностью свою заводную конягу за каких-то пятьдесят рублей, осчастливив торгаша. По мере удаления от центра брусчатка становилась все хуже и хуже, а вскоре перешла вообще чуть ли не в грунтовку, на вид покрытую каким-то щебнем что ли. Нужное мне заведение расположилось на главной улице веселого района, отыскал я её довольно быстро, заведение было даже малость получше чем мне представлялось, на вид это было нечто напоминающее игорный домом, где ещё можно воспользоваться услугами гулящих девок и выпить. На противоположной стороне расположился, возвышаясь тремя этажами, отель 'Подворье', где я подумал снять номер, но решил, что сперва лучше залечь и подлечится, а уж затем только спрашивать справедливости, да и страсти утихнут.

Приютивший меня крохотный клоповник, величал себе тем не менее отелем, удобства располагались во дворе, а из явных преимуществ, кроме невеликого множества клопов, была копеечная стоимость аренды. Так что теперь я стал нищебродом-перекати поле, которых великое множество в каждом портовом городе. Дабы соответствовать легенде, нарядился в дырявый в нескольких местах из грубой холстины плащ, надорванную шляпу, да изрядно ношенный камзол под это все. С позволения сказать, вещи эти я приобрел у старьевщика за гроши, еще, когда продал лошадей.

Две недели провел тыняясь от кабака к кабаку, выпрашивая о приработке на день у крючников, попадая пару раз в потасовки с местной шпаной, которая после пары сломанных носов и ушей признала меня за своего и почти не крысилась. В общем милый досуг, милые компании и занимательные вечера. К концу третьей недели мне так осточертели укусы клопов, постоянные пьяные крики через стенку, чарующее амбре сливаемых прямо на улицу содержимое ночных горшков и валяющиеся у редких фонарных столбов нищеброды, что я понял, пора прекращать отлеживаться на этом празднике жизни и приниматься за дело.

Сперва, пошел в бани, да не в портовые, а в нормальные, где парились и плавали в бассейнах благопристойные горожане среднего сословия. Потрепанные обноски выкинул. Прямо в банном комплексе, была цирюльня, где мои порядком отросшие волосы привели в довольно модную, как признался мастер, прическу, полностью закрывающую уши. И надо отдать должное, обезображенное ухо довольно удачно скрывалось под прядями. В довершение всего торчащую во все сторону неопрятную бороду, превратили в аккуратную бородку и щегольские слегка подкрученные усики. Так что я не поскупился на чаевые и уже вполне смахивал на не слишком зажиточного, но вполне успешного щеголя. А контактные линзы насыщенного голубого цвета и светло-бежевый прогулочный костюм довершали образ как нельзя лучше. Разве что пришлось изрядно порыдать приноравливаясь к линзам.

И вечером к концу четвертой недели моего пребывания в этом чудном районе я переселился наконец-таки в отель 'Подворье', что напротив 'Веселого разбойника', вызвав ехидную улыбку регистратора — тощего хмыря, напоминавшего скользкого угря с тонкими хлипкими усиками, наверняка решившего, что вот он ещё один любитель праздной жизни. Я же не стал его разуверять. Когда процесс регистрации завершился, я спросил у паренька:

— Слушай друг, а что за чудное такое местечко напротив.

— Так-с, это игорный дом 'Веселый разбойник'. Заведение аккуратное с девицами и множеством на любой выбор игр.— произнес, не переставая гадко улыбаться тот, но его прервал звук колокольчика, закрепленного на двери. Вошел высокий, жилистый мужчина, со светло-серыми будто стальными глазами, он смеялся и вел под руку какую-то распутную деваху в сетчатых чулках, но не лишенную лицом привлекательности. Примечателен был именно что мужчина. На загорелом гладковыбритом шел вертикальный шрам перечеркивая лицо от лба до скулы. Мужчина лишь кивнул на приветствия регистратора, а на меня и не взглянул даже, ну а что же ему до меня? Ему вон барышня интерес сейчас один.

— Скажи-ка, дружище, а кто есть этот господин?

— Мы не распространяемся, о наших постояльцах, мы чтим конфи.. конфиденциальность .— козырнул сложным словом хмырь

— Не тушуйся, любезный, я ж просто интересуюсь кто есть таков, да ещё может кому случайно дорожку нельзя переходить ибо чрева-то оно. К тому же я теперь 'не все подряд', а — постоялец,— проговорил я и выудил из кармана пятирублевую стопку монеток и подвинул их по стойке к вертлявому. Тот в свою очередь посмотрел по сторонам, одним движением смахнул со стойки монеты и пролепетал

— Как же-с, все понимаем, господин уважаемый, это мы с радостью и всей душой готовы помочь. Это господин Зоран,-и переклонившись через стойку уже тише продолжил,— очень серьёзный господин и вы правы в том, что ему не желательно дорогу переходить. Он у нас постоянный посетитель, через день с девахами захаживает. Всегда в одном том же номере остается. В '305'.

— Спасибо, мил человек. А ещё какие люди есть непростые кого лучше не обижать. Ещё что интересное? Какие заведения есть у вас интересные здесь и прочее,— решил развеять я свой интерес к Зорану и кинул ещё монетку.

В общем у словоохотливого регистратора спустя пять минут узнал, что есть и какие есть увеселительные заведения, веселые дома, кто их держит и подобное. Даже расценки на местных девок и дурь, если потребуется.

Поднял свои вещи на третий этаж в 307 номер. Забавно, что свободными оказались лишь два номера. Один Вовсе чуть ли не кладовка, а вот более пристойный вариант и вовсе соседний с номером Зорана. Вытащил нещадно чешущиеся стеклянные линзы, вызвав поток слез. Разделся и долго блаженствовал в ванной, избавляясь от вони паршивого района, въевшегося, казалось в саму плоть до костей. Сегодня решил просто выспаться и отдохнуть, потом разберусь с Зораном, а сегодня спать.

* * *

Следующие пару дней изображал гуляку, в меру выпивал и даже захаживал в 'Веселого разбойника'. В общем, старался изображать отдыхающего щеголя-торговца. Зоран и вправду регулярно наведывался туда, каждый раз, после пару часовой игры в карты, уходя с девицами в отель. Вот и сегодня он должен бы прийти повторить свой променад. Я сидел и цедил смешанный мне барменом коктейль из яблочного, лимонного сока и газированной минеральной воды со льдом. Также я играл в белот*, когда в двери 'разбойника' вошел Зоран, одетый в серый летний костюм, под пиджаком выглядывает серая же жилетка поверх белой рубашки с воротником стоечкой и аккуратно повязанным шейным платком, а на голове фетровая шляпа. Признаться и я был одет подобным образом, чтобы не выделяться из общей массы, за исключением, что на мне был легкий черный костюм с черной жилеткой, серая шелковая рубаха, шейный платок и головным убором был небольшой черный цилиндр. Волосы я решил отпустить еще на корабле, а приведший их в порядок цирюльник преобразовал их нечто стильное. Плюс усы и бородка в сочетании с контактными линзами мой образ изменили кардинально, узнать меня мог лишь человек, знавший меня лично и-то далеко не сразу. Поскольку таких нужно было поискать еще я не опасался, что кто-то меня здесь узнает или примет за 'преступника' Умстиса Орлана. Публика здесь кружила разнообразная, но с намеком, что простолюдинам не место и в тоже время шибко благородным тоже. Были торговцы различных величин, и щеголя крутились, и чины все больше из нижних, и другие личности менее примечательные, а порой и откровенно уголовной наружности, наряженные тем не менее эдакими франтами. Что-то я отклонился рассуждая от своей цели, а тем временем Зоран переговорил с притворником и прошел на второй этаж заведения, а я, извинившись перед игроками сослался на неотложные дела и поспешно вышел из заведения и пошел в гостиницу. Начал наплывать веселый азарт, предшествующий делу, но это неуместное чувство подавил почти на корню, оставив лишь самую малость для быстроты, но не спешки.

Зашел в номер. Повесил на стул пиджак дабы не мешал двигаться, сверху положил цилиндр, свой револьвер не взял, все таки нужно постараться не шуметь, вот пятизарядный укорот пожалуй прихвачу в наплечную кобуру его, ножи в ножнах на себя прицепить, телескопическую дубинку, кистень также лишним не будет. Все, готов. Подошел к окну, огляделся. Через одно окно и будет нужный мне эркер номера Зорана. Внизу по улице полно праздношатающейся публики, оно и не мудрено — веселый район как никак, да ещё в одном из самых крупных портовых городов региона. Номер мой соседний с нужным мне. Перелез через окно, аккуратно держа равновесие, с таким обилием не столь давних травм та еще задачка. Не спеша, шаг за шагом, пошел по карнизу, помогая себе руками держаться стены. Минута обливаний потом и вот я возле окна нужного мне эркера. Обмотал руку захваченным с номера полотенцем и ударил по раме в район шпингалета, потом, выждав, приложился немного ещё, и ещё. Шпингалет сошел немного с места, далее поддел его ножом и распахнул окно, перелез, закрыл его за собой. Выждал, пока глаза привыкнут к темноте номера, выкрутил кремень из плафона, помнится давеча регистратор, когда я заселялся уж очень хвалился, что у них газовое освещение во всех номерах. Теперь лишь ждать.

Периодически в коридоре раздавались шаги, громкие разговоры и смех, но это все были другие постояльцы. Тогда я каждый раз подбирался стоя у входной двери. И вот, когда я уже думал, что сегодня ничего не выйдет, раздался сначала громкий девичий хохот, а потом звук шагов и отельные слова. По коридору шла очередная парочка, возможно нужная мне. Вновь стал в стороне от дверного проема. Люди остановились, смех и разговоры стали четко различимыми, потом послышалась какая-то суета. Звонкий щелчок открываемого замка, дверь отворяется, сжимаю до белых костяшек пальцев кистень, гирьку которого предусмотрительно обмотал несколькими слоями кожи.

— Ето, ни сме тук, лате* ,— мужской басовитый голос-Зоран

— Непременно*,— ответила женщина и засмеялась

* * *

*Ето, ни сме тук, лате — вот, мы уже и здесь, проходи

* Непременно — обязательно

* * *

Открывшаяся дверь полностью закрыла меня, а в возникшем прямоугольнике света появились причудливые вытянутые тени. Женщина прошла к шнуру плафона, за ней проследовал мужчина. Больше ждать смысла не было, резко выкинул руку вперед, гирька послушно соскользнула с ладони и по прямой траектории пролетела прямо к темени хорвата, я даже услышал глухой стук от попадания, сразу же резким движением назад возвращаю кистень в ладонь. Ногой захлопнул дверь, подскочил к коротко взвизгнувшей девице и выкинул руку с кистенем вперед. Снова глухой звук, а за ним звук оседающего тела, которое я подхватываю и медленно опускаю на пол. Закрыл дверь на ключ. Девицу бросил, связав, на диван, а Зорана поволок в спальную, там шумоизоляция получше будет по объективным причинам. Усадил на дубовое кресло с завитушками, обвязал ноги вокруг ножек, а руки вокруг подлокотников, для верности ещё обвязал располосованной портьерой туловище вокруг спинки. Кляпом из полотенца заткнул рот. Зашторив окна, зажег газовую люстру. Когда с этим закончил, открыл пузырёк нашатыря у носа моей жертвы. Секунду ничего не было, потом человек резко поднял голову, замотал её из стороны в сторону.

— Просыпайся спящая красавица,— похлопал его по щекам.

Это привлекло Зорана, гневно взглянув, он попытался резко дернуться, но привязал я его на совесть. Поняв, что попытки тщетны, он что-то замычал.

— Ты не дергайся, не надо. Сейчас я кляп вытащу и мы поговорим, может быть, я оставлю тебя в живых, это в зависимости, что ты мне сумеешь сообщить и насколько окажешься полезным. Если согласен — кивни.

Хорват сердито закивал и вытащил кляп.

— Кто ты такой? Ты знаешь кто я? Знаешь, что тебе за это будет? — сплюнув, сказал он чисто и без акцента

— Вот об этом-то я и хотел с тобой пообщаться. Очень уж мне интересно, кто ты такой и зачем же ты на меня охоту решил устроить,— сказал я непонятливо разглядывающему меня Зорану,— не узнаешь что ли? Как же так? А верно, все видать отросшие волосы и борода. Ну, да ладно, а вот имя такое Умстис Орлан тебе о чем-то говорит, али нет? И вопросы здесь задаю я, усек? — и провел удар по печени, а затем ногой по голени.

— Кхм...— собеседник начал как выброшенная на берег рыба хватать ртом воздух,— а я.. я гляжу что-то знакомое. Иди ты к демоновой мате...

Договорить ему не дал, засунул кляп.. ударил по нерву под коленку дубинкой, а потом вновь добавил по печени. Достал две бутылки дешевого шампанского из бара, это позабавило, судя по насмешливому взгляду, несговорчивого заказчика.

— Мы конечно можем подождать пока я отобью тебе ливер и парализую тебе ноги, но это долго и по-варварски, хоть и вся ночь впереди, а на крики здесь внимания не обращают насколько я сумел заметить...Давай лучше по-хорошему пообщаемся о житье-бытье и обойдемся безо всего этого непотребства, а? — спросил я и вытащил кляп

— Ты труп все одно. Не я, так мои люди или мой шеф убьют тебя. И будут делать это долго и мучительно. А шампанское тебе для чего? Жажда замучала что ли или ты из этих слащавых пидр..

— Ты сам напросился

Пробка с громким хлопком вылетела, пенящийся напиток волной повалил вверх. Подставил горлышком к носу допрашиваемого бутылку и с силой придавил. Способ этот жестокий, но действенный. Газированный напиток годен любой в данной ситуации. Весь секрет в том, что газированная жидкость, проникая через такую чувствительную область как нос, вызывают весьма чувствительную боль и кровотечение поскольку лопаются капилляры, а углекислый газ раздражает нервные окончания во множестве своем укрывающие нос изнутри. Продолжалось это мало — бутылки шампанского надолго не хватало. Тем не менее, даже две произвели впечатления на Зорана, у которого заслезились глаза и пошла из носа кровь, он даже впервые вскрикнул.

— Ну как, понравилось я гляжу? Сейчас я ещё пару бутылочек прихвачу, ты их таким способом употребишь, а потом мы и продолжим беседу

— Нет, не надо, лучше себе их..

Хорошо, что я в течении дня несколько раз подряд заказывал шампанское к себе в номер и в итоге заимел запас в десять бутылок плюс найденные две в номере хорвата... После девятой бутылки и нескольких ударов по болевым точкам он согласился говорить. Весь облитый шампанским с кровавыми потеками он начал свой рассказ

— Я у Бьерна Медведя нечто вроде человека выполняющего важные поручения. Если кого-то нужно припугнуть или, что посерьезнее...

Что это 'посерьезнее' я не стал уточнять и спросил того:

— Зачем Бьерн заказал меня? Чем я ему насолил?

— Насолил? Ах, да понял,— наткнулся на непривычное слово Зоран,— даже не знаю...он какой-то суетной стал после того как ты ещё в первый раз у него в лавке появился. Что-то говорил, что должен кому-то или ещё в том духе что-то.

— Непонятно, но поехали дальше. Где живет Бьерн? Какая у него охрана и есть ли вообще, слуги и прочее?

— Хм, охраны пару человек, да и это больше сторожа чем охрана, служанка еще есть, но она с утра приходить, иногда с ночевкой, ну понимаешь сам. Собак непереносит поэтому и не держит, тихий-то район у него, да и дела у него какие-то с безопасниками.. Живет один, у него большой дом на Холме, это район такой, он действительно на холме расположен. На счет еще какой прислуги не знаю, я не настолько интересовался этим. Сперва всполошился, как ты пропал, ругался, кипишевал, меня подтянул с моими пацанами на охрану. Почти три недели суетились, а затем все и утихло.

Я повернулся к нему спиной обдумывая услышанное, прошелся к окну, чуть в сторону от пленника на стуле.

— А ты хорошо знаешь общий, где обучался-то?,— сказал я, а на пол упала кожаная обмотка

— В Тиверской академ..

Не успел договорить Зоран, как освободившейся от своей оболочки, как мандарин от кожуры, гирька кистеня врезалась ему в голову. Раздался омерзительный хруст проламываемой кости, а по затылку жертвы пошла струйка крови, пару раз дернулись ноги и тело обмякло.

— Вот и поговорили. Ты уж прости что так, но и тебе не надо было на меня шептаров натравлять.

* * *

Нанять извозчика труда не составило, они во множестве были на улочках веселого района. Доехал до Холма где-то за минут двадцать, изображая подвыпившего благообразного гражданина решившего малость повеселиться. Кинул вознице целковый, сверкнувший в полете, который сноровисто перехватил бородач, спрыгнул на брусчатку. Данный район стоял как бы чуть в стороне от города и к нему вела щебёночная дорога, а улицы здесь, как и центральные городские, были уложены брусчаткой, что и не удивительно. Здесь просторно расположились дома городской администрации, знати, купцов побогаче и другого состоятельного люда.

Лошадь увезла возницу на его пролетке метров на сто, отчетливо был виден лишь задний фонарь в сгущавшемся тумане. Туман это хорошо, сегодня даже прямо погода благоприятствует мне. Прошелся по здешней главной улочке, вон и вновь показался особняк губернатора, как и сообщал возница, но мне не туда, мне на другую улочку. Через пять минут был на требуемой улице. Дома здесь были поменьше размером и скромнее на вид, заметно, что живут здесь люди небедные, но и не великие богачи. Нужный мне дом под номером '8' отыскался быстро. Выстроен дом был в лучших традициях фахверкового северного стиля, но не обошлось и без малой примеси южного. Домик сторожей находился ближе к кованным воротам, а немного поодаль был и сам трехэтажный дом, укрытый темно-коричневой черепицей. Перелезть через ворота было нетрудно, всего-то и требовалось как сторож выйдет из своего флигелька на обход и сразу после него перебраться и короткими перебежками, держась тени, добежать до дома. Подождать в тени, проходящего обратно и садануть ему по башке, связать и отволочь за угол.

Окна дома были темны, хозяин наверняка спит. Часы показывают три с четвертью. Поддел нож под окно, навалился всем весом, используя как рычаг. Послышался слабый хруст дерева, но окно приподнялось лишь на сантиметр. Взялся за дубинку, аналогичным образом задействовал её. Как рычаг она была несомненно лучше и окно жалобно звякнуло отлетевшими шпингалетами, реакции никакой не последовало и я сноровисто пробрался в комнату, на поверку оказавшейся кухней. Тихо, на полусогнутых ногах, переступая с пятки на носок, подошел к двери. За ней был холл, сейчас темный и безжизненный с деревянным полом и медвежьими шкурами, брошенными сверху, чуть поодаль в стороне пристроилась лестница, ведущая на второй этаж. Проскочил через холл, то и дело прислушиваясь к окружающей обстановке, но все было тихо. Тогда не теряя времени начал медленно подниматься по лестнице, выставив перед собой револьвер. Шаг за шагом не спеша, аккуратно, осматривая каждый угол, смотря наверх перед собой, поднялся на второй этаж. Прямо перед мной была дверь, как объяснял Зоран — гостевая спальня, а правее в стороне — хозяева спальня, вот туда-то мне и надо. Так, перекатываясь с пятки на носок, проскользил к двери. Прислушался, даже через толстую дубовую дверь, раздается богатырский храп. Обошел комнаты — никого. Вернулся снова к хозяйской спальне. Револьвер в левую, а кистень в правую руку, заходим. Неприглушённый дверью храп, давал возможность понять, что его обладатель крупный и массивный человек. На большой, под стать своему хозяину, резной кровати с колоннами из темного дерева, безбожно оглушал меня своим храпом Бьерн, а больше в комнате не обнаружилось никого — холостяк.

— Бьёрнушка, соколик вставай, утро наступило,— пролепетал я с нежностью, но никакой реакции не последовало, лишь храп усилился. Тогда я прихватил с прикроватной тумбочки кинжал затейливой работы с серой стали и какую-то статуэтку изображающую северное божество. Вновь отошел от кровати, взвесил в руке увесистую статуэтку и метнул в норманна, целя в голову. Угодил по бородатой башке, башка дернулась, храп прекратился. Ничего не понимая, северянин подхватился, чуть не поскользнулся на расстеленной волчьей шкуре у кровати, зашарил рукой по тумбочке, а там пусто. Он с рыком кинулся на меня, но тут я сделал столь полюбившееся движение вперед, выбросив кистень. Бьёрн натолкнулся лбом на гирю, на минуту замер, но тело по инерции продолжило движение и уже коснулось пола бессознательным.

* * *

Связанный норманн с кляпом был сильно уж тяжел и дабы много не возиться связал ему руки за спиной, продев их через массивную колону кровати. Поставил его на колени, связал ноги вместе и веревкой соединил с запястьями. Чтобы не брыкался — обвязал корпус веревкой вокруг той же колонны. Проверил узлы, удостоверился в надежности и привел его в чувства нашатырем. Тот замотал башкой, как давешний хорват, но его полный ярости взгляд сразу остановился на мне. По расширившимся от удивления глазам, я понял, что он, несмотря на изменения в моей внешности, все равно меня узнал, а я сделал ему ручкой, мол, привет, давно не виделись.

— Зачем же ты, Бьёрнушка, душегубством заняться решил? Ни в чем не повинную, по крайней мере перед тобой лично, жизнь загубить взялся? По глазам вижу, что не ожидал меня снова увидеть.— я, выждал паузу, прошелся по комнате взад-вперед играя как маятником кистенем, а норманн завороженно уставился на качающуюся гирьку.

— Я не идиот, и, конечно же, имею некоторые догадки, зачем же тебе это пригодилось. Не из-за же моего оружия ты решил это провернуть? Так вот, я сейчас произнесу слова, которые сегодня уже твоему мелкому человечку по имени Зоран говорил. Будешь говорить или тебя тоже придется пытать? Ты давай уж по-хорошему, а то не люблю я такие непотребства творить право слово.— продолжил я, меня как всегда в крайне нервные моменты пробило на словоблудство, вытащил кляп Бьёрну

— Ты даже не представляешь во что ты вляпался, был просто мелкий преступник, а теперь тебе окончательный конец,— резко со своим неизменным акцентом выпалил Медведь.

— Вот и ты хорохоришься. А зачем? Ладно, тот был южанин, горячая кровь, но ты-то норман же? Ахх, хрен с тобой. Вы мне так все надоели.— я, снова засунул кляп Бьёрну и похлопал его по щеке. Тот же, видя, что разговаривать я с ним не спешу, и ничего не спрашиваю, сперва хлопал недоуменно глазами, а потом глухо замычал.

Приготовления долго не заняли, с гостиной принес телефонный аппарат, отрезал моток провода от телефонной же линии, на кухне набрал ведерко из-под шампанского воды и поднялся наверх.

Присел рядом со связанным:

— Вот тебе наверное тоже интересно, что за странные приготовления я делаю? Зорану тоже интересно было и даже смешно, но недолго...

Поднялся с пола, примотал к клеммам аппарата по проводу, благо высоких технологий уже и тут богатеи начали вход запускать. Провода закрепил к вискам норманна, примотав резиновым жгутом. Выждал момент, и начал крутить ручку телефона. Раздалось мычание, Бьёрн попробовал замотать привязанной к колонне головой, но у него ничего не вышло, заерзал телом. Когда через пару минут я вытащил кляп, он все ещё хорохорился и ругался по-своему, а мне был не понятен смысл и я как-то не особенно обижался. Снова взялся за рукоятку и начал крутить, спустя полчаса допрашиваемый стал сговорчивее.

— Не надо, не надо больше.. хочешь бери деньги. Там за шкафом сейф, код я скажу, не надо больше пытать

— Ты уверен? — словоблудство, позволяло хоть немного скрыть нервозность поэтому я в такие моменты себя не отдергивал,— А может еще попрозваниваем твои мысли?

— Нет, не надо!

— Зачем ты хотел меня убить?

— Это не я, я просто выполнял поручение

— Не ты? А кто же тогда?

— Они убьют меня за это

— А ты думаешь, я с тобой тут шутки шучу?! — рассердился и взялся за ручку

— Нет! Не надо... Я не хотел ничего с тобой творить. Откуда я мог знать, что эти шептарские дебилы решат тебя потрясти на деньги?! Зоран приказал им просто тебя спеленать и доставить в город.

— Даже если так, то зачем?

Бъёрн замолчал, по лицу было видно, что его терзают противоречия, но увидя как моя рука потянулась к ручке динамо, заговорил, облизнув губы:

— Это все майор из управы безопасности... Он сказал, что опознали тебя, уже после того как ты остановился у меня... Должен я ему сильно, на контрабанде он меня схватил, еще и деньги, что тебе за судно пошли обещал оставить половину...

— Вот оно что. А я-то думал уже,— сказал я сам себе, уяснив, что раскусили мою аферу со спившимся торгашем Умстисом Орланом. А в таком случае выйти они на настоящего меня могли? Нет, это, пожалуй, можно исключить, слишком уж мудрено для них это. С одной стороны стало проще, а с другой этих на хвост подцепил.

— Майор говорил, что ты разыскиваешься за какие-то тяжкие преступления. Ему за тебя чин новый дадут, а свой долг уплачу...Да и убивать тебя не должны были, а просто припугнуть и вновь привезти в Пловис. Сохрани жизнь, а? Забирай все деньги код '3457', сейф там за шкафом,— быстро затараторил Бьёрн, иногда сбиваясь на родной язык

* * *

Вышел из дома Бьёрна около без двадцати шесть, когда по улицам Холма изредка проезжали возницы. Просто также вылез через окно и перелез через забор, потому как выходить через ворота уж слишком приметно. Плечо увесисто оттягивала сумка, набитая золотыми слитками, платиной, даже был маленький мешочек с изумрудами, а также облигации. Вышел я вполне состоятельным господином, а Бьёрну повезло меньше. Его, скорее всего, обнаружит горничная, которая приходит в к половине восьмого, если, сперва, сторож не очухается и не вылезет из своего флигеля. Сначала должны подумать, что это банальный грабеж, а когда разберутся, то я буду уже далеко. У меня появились враги теперь ещё и среди безопасников Пловиса, но с ними сочтемся как-нибудь позже. Одними больше, можно подумать...

Прошелся, петляя по улочкам, окликнул возницу и поехал подальше от этого места.

29 число шестого месяца 659 года от Великого Воссоединения. Синее море

Я стоял на борту быстрой яхты и наблюдал, как острый нос рассекает, будто ножом, волны. Вторые сутки плавания проходили спокойно. Судно вышло из Лодзия и направлялось к Теренским берегам, по пути должно было зайти также в Миор. Был я теперь купцом Паулем фон Штанге державшим путь в столицу Империи славный Тавр через Теренскую губернию. Ещё в Пловисе я побывал на квартире Зорана и отыскал там чистые документы на несколько имен и теперь был германским купцом. Снова поменял внешность, сбрил полноценную бороду, оставив тоненькие усики и маленькую круглую бородку, поменял прическу и слегка осветлил волосы, накупил одежды — дабы соответствовать образу богатого купца, даже ходил теперь с тросточкой и в коричневых модного вида очках. В общем, преобразовался в эдакого франта. Сначала выехал за пределы Балранского царства в угорские земли, а потом уже оттуда добирался конными экипажами до Лодзия где сел на яхту 'Дельфин', перевозившую людей из разного сословия, от купцов до дворян. Светлое полированное дерево, на стенах висят картины с морской тематикой, мебель хоть и простая по форме, но изящная на вид, просторные и в тоже время шикарные каюты — интерьер яхты. Аккуратные и вежливые стюарды, появляющееся по первой прихоти важных пассажиров — безукоризненно одетых дам и господ в возрасте от двадцати и старше. Было среди пассажиров даже несколько семей путешествующих полным составом с вечно доставлявшими хлопоты молодым мамам или нянькам детишками.

Первый день судно огибало многочисленные маленькие и крупные острова, изрядной россыпью устилавшие водную гладь. Островов становилось меньше и меньше, а вскоре и они исчезли, оставив от горизонта до горизонта лишь бескрайние синие воды, целиком оправдывая название моря. Вечером пассажиры прохаживались по палубе. Здоровались друг с другом, снимая шляпы, мужчины. Дамы слегка склоняли головы, а если приветствовали какую-то весьма знатную особу, делали реверанс. Так чинно и важно эта высокоблагородная публика плыла в столицу империи, объединившей некогда разрозненные земли славян.

Моему произношению не удивлялись, я все ссылался, что роддом с северо-восточных земель и это, кажется действовало, люди учтиво кивали, якобы поняв, хотя на самом деле не понимали наверняка ничего о тех местах. Представлялся как член баронского рода Штанге Паулем фон Штанге. Спасибо урокам немецкого, что вдалбливала в нас с сестрой строгая немка, да урокам истории, которые я уважал и не отлынивал, в отличии от алгебры, но это уже совсем другая история.

Вот и очередной вечер проплывал все также неспешно. Меня всегда увлекало море, никогда не доводилось плавать нормально. Вот и сейчас я вновь поддался воодушевленному настрою, кроме первых двух дней с морской болезнью проведенных в каюте. Теперь же привыкнув к морю, уже и подумывал как же хороша такая полная странствий жизнь, конечно, бывают и различные негодяи, навроде тех же туранских пиратов, но не всему же гладко идти, всегда или почти всегда ложка дегтя и найдется. Спокойное плаванье наталкивало на размышления философского толка. У меня на счету в свисском банке целое состояние, пусть и не гигантское, но все же весьма серьезное и вполне достаточное для поддержания неплохой жизни, если не шиковать излишне. Я теперь торговец, хоть и ряженный, но, тем не менее, со всеми реальными документами, плыву в неизвестность. Что ждет меня в родных теренских землях, которые вынужден был покинуть давным-давно? Не знаю. Конечно, кое-какие соображения имеются, но они настолько туманны и расплывчаты, что за основу уж никак негодны. Созерцание спокойной глади моря натолкнуло на предательские мысли: 'а может ну его к черту?' и ' зачем? стоит ли это все того, что я творю и уже натворил?'. С минуту не было, что им противопоставить, а потом мотнул головой, нет, так не годится. Это мой смысл, вся моя жизнь, как я буду жить без этого и как смогу смотреть на свое отражение без презрения, если откажусь от возвращения честного имени мне и моему роду? Жизнь беглеца быть долгой и полноценной невозможна по определению. Никак. А значит, борьба продолжается, и будет продолжаться, пока в моих жилах течет кровь, а сердце бьётся.

Я не заметил, как со спины кто-то подошел и приятным девичьим голосом произнес:

'В своем безмолвии прекрасен

И так чудесен на исходе дня

Пылал закат и меркли краски

И лишь огнем горели небеса

Неуловим и мимолетен

Предшественник он тьмы

Пылал закат и чувства гасли

В преддверии ночной грозы...'

Обернулся и передо мною оказалась миловидная блондинка с вьющимися волосами, чудь гордо вздернутым носиком и серыми глазами, внимательно изучающими меня.

— Добрый вечер, фройляйн..ээ..— поприветствовал я чудесное изваяние, приподняв цилиндр и склонив голову

— Кристианна Херт

— Пауль фон Штанге,— поклонился я девушке

— Зовите меня просто Кристиной

— Хорошо, тогда и Вас прошу называть меня просто Паулем

Она серьезно кивнула

— Пауль, вам нравится море? Простите мою любознательность, мой папенька всегда говорит, что она у меня излишня в купе с непоседливостью...Ой, о чем это я? — она смешно нахмурила носик, а на лбу появилась складочка

— Кажется, вы спрашивали о море?

— Да, — она даже пальцами прищелкнула, — То есть нет, то есть...У вас такой вид возвышенный что ли был, когда вы смотрели на море. В общем...извините мою навязчивость,— она потупилась и начала разворачиваться

— Вам не за что извинятся, Кристина. Вы никоим образом не помешали мне и я даже рад побеседовать на отвлеченные и не будничные темы. Просто, когда вы подошли, я действительно был погружен в мысли и они были о море, как это не удивительно,— я улыбнулся, указав на море,— Не дело злободневным будням в таких чудесных местах

— Видать вам приходится много работать и не всегда работа приятна

— Да, зачастую это так. Видите ли, жизнь торговца мало располагает на философские настроения и умиротворенность, а зачастую и вовсе наоборот.

— Я почему-то так и подумала сразу. Много нервов?

— Весьма,— я улыбнулся, впрочем не очень радостно и уже более радостно— Хотя давайте лучше о море

Девушка серьезно кивнула

Все, что я говорил, было искренним без тени лицемерства. Я действительно был рад ее обществу. Знаете бывает такое что попадается вдруг собеседник, пусть и совершенно отличный от вас по образу жизни и образу мышления. Нет, не глупее, не умнее, а просто мыслит иными категориями, у него нет за спиной шкафа набитого скелетами, нет ничего зазорного в его словах и действиях. Он просто делает то, что делает и говорит, что думает и чувствуется за ним располагающая к себе теплота и уют. Такой вот и была Кристина.

Вообще общались на различные тематики, не выбивающиеся из приличной беседы светского общества, на множественные свои пробелы в данной теме отшучивался жизнью в дремучих северных землях. Хотя признаться честно, торговец, не ведающий ситуации в мире — лжец, глупец и распоследний дурак, так как не сопоставимо это просто с жизнью торгового люда. Впрочем, Кристину это явно не смущало. Была она миловидна обликом, но что называется с пустыми глазами, как у симпатичного щенка. Когда смотришь и понимаешь, что окромя эмоций за ними ничего нет. Это умиляет, но и дает понять о собеседнике его суть. Когда беседа про ситуации и политические интриги стала заходить в тупик я перевел ее на книги и их авторов, о том, как прекрасно путешествовать по морю. Глаза девушки вспыхнули и я понял, что попал. Так оно и было. Зерно упало в благодатную почву, девушка найдя свободные уши, да еще и на любимую тему, как с цепи сорвалась . Куртуазные истории любви, поступки достойные рыцарей древности и безответная любовь, обо всем и сразу, обо всем и не о чем, если кратко. Потом, спустя каких-то пару десятков минут оханий и аханий, девушка перешла на личные стенания. Ей редко удаётся попутешествовать, а она терпеть не может сидеть на одном месте. В целом девушка оказалось весьма милой и наивной собеседницей, мне было приятно ее общество, помогло отвлечься от мрачной рутины последних месяцев, почувствовать привкус нормальной жизни и, к тому же, она была весьма привлекательна внешне. Все ведь люди... Правильный овал лица, чуть пухловатые губы, гордый подбородок, такой же горделиво поддернутый носик и серо-голубые большие глаза обрамленные длинными ресницами, точенная фигура... Я бы ещё больше мимоходом замечал достоинства девушки, а на некоторых так и задерживаясь по нескольку раз, но подошел её отец бургграф Херт и после взаимного знакомства, извинился, сказал что им с дочкой следует идти на ужин, но, тем не менее, пригласил присоединиться к ним завтра. Он с удовольствием обсудит со мной состояние дел северных земель со своим соплеменником. На прощание обдал полным подозрительности взглядом и уволок дочурку под руку. После того как отец с дочкой удалились, я снова стоял и смотрел на море с носа яхты, но мысли так и сбивались на прелестную Кристину. Да уж, заинтересовала это уж точно...

Дальше был отличнейший ужин, сегодня был вечер гаэльской кухни. Шеф-повар был мастером своего дела и не сплоховал. Были креветки в винном соусе, гребешки и ещё большое разнообразие различных морепродуктов в своем множестве устилавшими блюдами стол. Больше вечер ничем особенным не запомнился.

4 число седьмого месяца 659 года от Великого Воссоединения. Город Миор, главный портовый город княжества литвинов

Кристина смотрела влюбленными глазами и то и дело посмеивалась от моих забавных историй выдуманных или переиначенных из моей жизни. Сперва, мне было трудно избегать большой из них, но за тем подключился мой 'словоблудческий талант', просыпающийся в особо волнительные моменты, просто пустил его в мирное повествовательное русло. Сам же, смотря на прекрасное создание, не переставал умиляться красоте и наивности, думал что не в того влюбилась дурочка. Ведь я не барон какой немецкий, хоть и дворянин, пускай и опозоренного рода, но все же не тот за кого себя выдаю, а рассказать, увы, не могу. Отец Кристины герр Херт смотрел не без подозрения на меня, но видимо навел справки у экипажа обо мне и моя персона в его глазах не выглядела более столь непонятно и подозрительно. Он пару раз приглашал на ужин, пообщаться с ним на 'мужские темы' и более чем прозрачно намекнул, что Кристина девушка хоть и взбалмошная, но все же воспитанная и благородная, а потом взял да и сказал, что к тому же и не помолвлена, хотя женится неоднократно предлагали. Как хочешь так и понимай. Нет, я не против общества столь приятной, как внешне так и внутренне особы, но не помышлял я о столь высоких поступках, как женитьба и тому подобное. Занят был все больше тем, что не особо на такие размышления располагает. Хотя приятная особа, есть в ней что-то. Весьма притягательная даже. Вот только она еще не знает, но я же точно знаю, что вскоре расстанусь со столь приглянувшимся мне обществом. Говорить этого девушке не хотелось и пока я развлекал ее пустыми разговорами.

Сегодня после обеда мы будем уже в Миоре. Крупнейшем городе региона. Для этого мы специально из Синего моря попали в Полесское. Миор, разумеется, находился не прямо у моря, а был немного южнее городка под названием Свислочь, обосновавшимся на побережье и имевшим с самим Миором железнодорожную связь. Основным промыслом литвинского княжества была пищевая и высокоточная промышленность, а также княжество славилось своими курортами, на которые съезжались со всей империи и близлежащих земель состоятельные люди.

Остановка планировалась на двое суток, а далее требовалось обогнуть Крупные острова на территории каких и расположилась часть княжества и пойти вновь в Синее море, обходя великое множество мелких островов и островков, где на многих ещё даже люди не объявлялись. Смотря на карту, удивлялся их обилию, а также рифов в водах, которые нам ещё предстояло пройти до Тавра. Ходило много слухов о кораблекрушениях, но все пассажиры были заверены в абсолютнейшей безопасности данного маршрута. И даже, подкрепляли заверения, утверждая, что яхта 'Дельфин' регулярно ходит ИМЕННО по этому маршруту и, что пока не было ни единой внештатной ситуации. А вдобавок капитан объявил о необычайной живописности тех мест, о чем он как выяснилось позже, ничуть не покривил душой.

Ещё днем все пассажиры должны были сесть на поезд, идущий до Миора и посетить основные местные достопримечательности — подарок компании-хозяина судна. Люди этой неожиданной новости обрадовались, большинству уже начали надоедать бескрайние морские просторы, а шутка ли провести неделю посреди моря для сухопутного человека.

Климат в этих широтах был уже несколько теплее и более влажный чем в германских землях. Это сразу бросалось в глаза и многие уже давно сменили свои одежды на летние варианты оных. Я сейчас был в легком летнем костюме серого цвета и сменил уже полюбившийся мне черный цилиндр на летнюю серого цвета шляпу. Неизменными в моем облике оставались лишь очки. Кристина же была одета в белое платье, из какой-то легчайшей ткани, название которой я забыл и вряд ли смогу выговорить, ибо германские название это что-то с чем-то, хотя девушка мне название пару раз говорила. На голове у неё была Широкополая белая шляпа, предохраняющая кожу от солнечных лучей. Мы оба стояли, оперившись на фальшборт, смотрели на горизонт, а девушка то и дело бросала взглядами, уже отнюдь не украдкой.

— Я вам нравлюсь?— неожиданно перевела она разговор с пустого шутливого трепа

Я сначала стушевался и потерялся, но взял себя в руки и стараясь как ни в чем ни бывало ответить:

— Кристина.. эм.. К чему эти разговоры? -спросил я, а девушка насупилась и попытался исправиться,— Я не в том смысле... Как такое прекрасное создание может кому-то не понравиться?

— Я не о том,— гнула свое она

— Да,— отчего-то засмущавшись, ответил я, а её ответ видать вполне удовлетворил, и она вновь сменила тему, как будто пустой треп и продолжался

— А вода здесь более светлая и прозрачная чем в Синем море

— Ага,— только и нашлось у меня

* * *

*

Свислочь оказался совсем небольшим городишком, но с очень большим портом, который он и обслуживал. Прибыли мы около трех часов пополудни. Сначала мы зашли в бухту своими очертаниями напоминавшую половину правильного эллипса. Склоны этого эллипса покрывала густая растительность, в основном из лиственных деревьев и редко попадавшихся между ними, словно сиротами, хвойными. От самого берега далеко в море выдавались основательные каменные причалы, которых я насчитал целых двадцать два, у большинства из них были причалены крупнотоннажные суда, на берегу находились здания портовых построек, по виду явно выполнявшими роль складов, ряды контейнеров, грузовые краны перемещавшиеся на рельсах между ними и прочие постройки. Немного поодаль от грузовых причалов, как я их охарактеризовал для себя, находились причалы поменьше, у которых белели своими тушками множество яхт. К одному из таких пирсов наш капитан и повел судно, мастерски лавируя промеж множество белоснежных частных яхт и уже через полчаса все люди в суете и копошении сошли на берег. Вскоре была организована погрузка на поезд в Миор, которые местные именовали Миоры. Люди собирались в путь, гвалт голосов наполнял воздух. Все желали погрузиться как можно быстрее и провести ночь в шикарной гостинице с весьма оригинальным названием 'Миоры', а желающих было много. Бюргеры вряд ли упустили бы такую возможность на халяву побывать в курортном городке.

Час езды, проведенный неизменно в компании Кристины, прошел под аккомпанемент шумно переговаривающихся, оживленных после долгого плавания, взрослых и смех детей. Все были в нетерпении и все желали посмотреть на один из немногих городов, который пережил даже Темные времена, оставшись на прежнем месте, а не превратившийся в поросшие лесом развалины руин, затопленный их аналог или же в пустынную расплавленную до стеклообразного состояния поверхность, от ещё той Великой войны...

Поезд, постукивая на стыках рельс, прибыл к третьему перрону, проводник пожелал счастливой экскурсии и выпустил томившихся ожиданием людей. Волна пестро наряженной публики заполонила перрон. Незамедлительно к ней подскочил какой-то молодой человек в серой модной шляпе и представившись как Евгениус Стомма — наш гид. Повел всех за собой, люди неспеша, прогулочным шагом последовали за гидом. Кто-то шел, оглядываясь на чудесное здание вокзала с колоннами входа и высоким шпилем башни в центре, на которой располагались большие часы, сейчас показывавшие четыре без трети пополудни, а те, у кого была пара шли под руку и обсуждали наблюдаемое. Я же созерцая часы вокзальной башни, достал карманные часы и начал переводить их на местное время, как мне под мою правую руку проскользнула изящная, затянутая в белую шелковую перчатку ладонь и последовал голос словно звук серебряных колокольчиков:

— Надеюсь, вы не против моего общества? — скорее утвердительно, нежели спрашивая, пролепетала Кристина

— Что вы, как же можно быть против?— парировал я и подставил локоть, который барышня обхватила своей рукой. А мой взгляд на миг зацепился за внимательно следовавшего в паре метров позади герра Херста..вот же герр старый...

Как выяснилось наш гид прибыл с несколькими вагонетами* на которые мы и загрузились, но проехали недолго, минут пятнадцать, как громкий голос оповестил, что специально приготовлен прогулочный трамвай, который городская администрация решила выделить для гостей города. Публика восприняла данную новость с аплодисментами, и далее мы уже неспешно катили по центральным улицам, ведь пока только на них были проложены трамвайные пути. По тротуарам спешно передвигались горожане, каждый торопящийся по своим делам, а может просто желающие поскорее убраться от лучей палящего солнца. Катили нагруженные различными товарами телеги, извозчики лихо торопились доставить своих клиентов и ... о чудо! Настоящий автобус, использовавший энергию пара, в наверняка двигателях нового поколения, о которых я был наслышан, но до сего момента не видел их применяющимися где бы то ни было. В архитектуре преобладал европейский стиль с небольшими вкраплениями северного при этом с влиянием островного, вот такое вот странное сочетание. Гид, не переставая, вещал на хорошо поставленном общегерманском:

— Посмотрите направо, посмотрите налево. Вы можете наблюдать древнейшие улицы литвинского княжества. Справа расположен драматический театр, в который к слову могут пойти вечером все желающие сегодня же, билеты на этот случай забронированы. Слева же расположилось здание исторического музея археологического комитета, экспонатами в котором являются многие древние артефакты, которые сохранились до наших времен, подробнее вы можете узнать в самом музее. Далее вы видите собор Всех Святых...

Он ещё многое говорил, но я его не особо слушал, а милая Кристи лишь любопытствующе осматривала через окно трамвая город, да мельком на меня, а то вдруг я куда не туда гляжу. Ловя время от времени ее взгляд улыбался, а про себя думал, что это уже начало напрягать. Ну да, она же так мало путешествует, она же сама мне на это сетовала, только ей теперь кое-что поважнее путешествий мнится. Я не слушал гида, потому как я уже бывал в Миоре, было это очень давно, ещё в далеком детстве, когда было мне лет пять, но на удивление я помнил рассказы отца о городе. Я удивлялся сам себе, как память оживляет, кажется, уже давно забытые фрагменты. Вон проскочили здание театра в который ходили ещё на пьесу древних англосаксов 'Гамлет, принц датский', опали пылью на книжных полках те страны, исчезли в пучине времени, но слово поэта живо, несмотря на все оказии, приключившиеся с миром. Я вспомнил все так детально и так красочно, как будто был на этих улицах лишь вчера пятилетним мальчишкой. Помню все действия постановки талантливо разыгрываемой актерами. Есть ли в этом символизм? Суждено ли мне так же закончить как герою пьесы? И я перед собой увидел лица всех моих погибших, которые не мог вспомнить как бы того не желал последнее время даже сжав до боли и разноцветных кругов глаза... Мать, красивая и статная у неё на руках маленькая сестричка с такими же белокурыми вьющимися волосами. Вот отец такой же статный, высокий и сильный, с аккуратно подстриженной бородой и мудрыми радостными синими, словно море, глазами. Все они улыбаются... А потом вспомнил и тот, последний день, когда я их видел в последние минуты... Мертвенно бледные с масками боли лица, остекленевшие враз глаза... Сердце застучало с такой силой, что ещё миг и оно разорвет изнутри грудь, проломит её и вырвется наружу, а на глазах выступили слезы... Нет! Прочь! Не хочу их помнить такими! Уж лучше они навсегда останутся в моей памяти улыбающимися и светящимися от радости, словно небесные ангелы. Я же отомщу, отомщу чего бы этого мне не стоило, пусть даже жизни, если такова воля высших сил, единого бога, северных божеств или еще черт знает кого. Но очертя голову бросаться не стану. Я все же не принц датский. Волевым усилием заставил прогнать наваждение, несколько раз резко вдохнул-выдохнул, задержал дыхание. Отпустило, стало легче. Эти манипуляции не смогли остаться без внимания Кристи:

— Что с вами? Вам плохо? Как вам помочь? — посыпала та вопросами

— Нет, спасибо, все в порядке. Я лучше пойду, прогуляюсь по свежему воздуху,— прервал я новую попытку расспросов, быстро встал, оправил костюм и направился к выходу под ошарашенными взглядами других пассажиров.

— ..чилось в 457 году..— запнулся, не ожидавший такого поворота событий гид,— Сударь, но куда вы? Мы же двигаемся?

— Пойду прогуляюсь,— бросил я ему и спрыгнул с подножки медленно двигающегося трамвая, автоматически уловил обрывок фразы

— ...аш номер в отеле 'Миоры'.

Как только ноги коснулись булыжников брусчатки, наваждение схлынуло. Я выпрямился и медленно пошел по тротуару. На меня сидя у окна так и смотрела Кристина, пока трамвай не исчез за поворотом. Больше притворятся германским поданным смысла не было и у первого встречного спросил как пройти к рынку. На это пожилой и степенный, по виду врач или учитель, посоветовал пройти назад, свернуть налево в ближайший поворот и следовать прямо, а там уже мне укажут путь более ясно. Я поблагодарил его и пошел к рынку. Не знаю почему спросил именно о рынке, наверное, просто первое, что в голову пришло. А ведь действительно словил себя на мысли, что зачастую люди начинают свое знакомство с новым городом с рынка, окромя вокзала-порта-станции, разумеется.

Красивый город, центральные улицы широкие, по краям тротуаров высажены деревья от чего улицы сплошь в зелени, а ходить прикрытым тенью куда приятнее, чем жарится под солнцем. Через полчаса вышел к рыночной площади, нашел небольшую, но чудо как уютную кафешку и решил перекусить, с утра ведь ничего не ел. Сделал заказ, а сам принялся думать, как быть дальше.

* * *

Весь день ходил по городу, осматривая достопримечательности. Особенно запомнился музей археологии, который в своих экспонатах имел более трех тысяч различных устройств, изделий быта, оружия и прочего от древней цивилизации. По своему обыкновению меня привлекли особенно стенды с не очень хорошо сохранившимися образцами оружия предков. Очень много было непонятного предназначения экспонатов, которые по рассказам музейщиков, исследовали тщательнейшим образом, но так и не поняли до сих пор для чего они. Относилось это и к непонятному металлического цвета ящику размером с небольшую тумбочку. С одной стороны зиявшему дырой в которую проглядывались непонятные полупрозрачные провода и какие-то прямоугольные тонкие полочки в них провода и входили же, а по корпусу непонятного устройства были разбросаны прямоугольники с непонятными символами. Убив никак не менее полутора часов, решил, что надо бы разыскать гостиницу пока не начало темнеть. Выйдя на улицу, окликнул извозчика на пролётке и вскоре был в холе шикарного семиэтажного здания гостиницы 'Миоры'. Двери услужливо распахнул швейцар в неизменном картузе. Прошел в великолепный холл, устланный коврами, и на краткое время впал в ступор. В центре большого помещения расположился фонтанчик вокруг которого были разбросаны журнальные столики, а возле них находились удобные кожаные кресла и диваны. В углах зала были пальмы в кадках и какие-то диковинные цветы, но главное — здесь были даже установлены пневматически лифты и было электрическое же освещение заместо обычных газовых фонарей..даам..развиваются города стремительно, ничего не скажешь и прогресс на месте не стоит, особенно, где есть хорошие деньги.

Администратор за стойкой вежливо улыбнулся, явно довольный произведенным эффектом на снобов-бюргеров. Поинтересовался по-немецки, разглядев во мне пассажира прибывшей сегодня в Свислочь яхты. Наверное, был предупрежден или просто глаз наметан, ведь в таких заведениях работают куда как смышленые товарищи с привычкой говорить на каких-то витиеватых наречиях как-то франкийский и прочие.

— Добрый вечер. Чем могу служить-с,— произнес мужчина лет тридцати с идеальным пробором черных набриолиненных волос и тоненькими усиками.

— Пауль фон Штанге, у меня забронирован номер. Я с яхты 'Дельфин'

— Да, господин барон, ваши вещи находятся уже у вас в номере, а вот извольте ключик взять от номера. Ваш под номером '63' на шестом этаже. К вашим услугам все возможности гостиницы кои я могу вам перечислить, ежели желаете

— Нет, спасибо,— забрал я ключ у администратора, который за день, явно уже устал разъяснять 'все возможности гостиницы' и с благодарностью кивнул

— И ещё, не беспокойте пожалуйста, я очень устал с дороги и хочу отдохнуть.

— Всенепременно. Приятного времяпровождения господин барон. Если чего пожелаете — вызовите прислугу.

Специально поднялся на лифте, вышел в застеленный ковровой дорожкой красного цвета с хитросплетениями узоров коридор. Отыскал, пройдя несколько номеров, нужную дверь с золотыми цифрами '63'. Номер оказался хоть и одноместным, но просторным с двумя смежными комнатами, не учитывая ванную комнату с большой фаянсовой ванной и унитазом. В номере также были просторная кровать, основательный платяной шкаф, трюмо с большим и высоким зеркалом, комод, несколько кресел и диван перед столиком в небольшой гостиной. В номер также была проведена хитрая система вызова прислуги. Рядом с кроватью на прикроватной тумбочке был телефон, что уже само по себе поднимало рейтинг гостиницы на небывалые высоты, ведь даже не у многих богатых людей дома были телефонные аппараты, а тут они есть в гостинице, хоть и простенькие совсем, но есть. Правда, освещение было в номерах все же газовым.

Закончив осмотр номера, долго нежился в теплой ванне, пока вода совсем не похолодела, вылез, завернулся в махровый халат и завалился спать.

Но долго проспать не удалось. Проснулся нехотя, но как-то резко вскочив на кровати от частого требовательного стука в дверь. Настроение ухудшилось сразу же и я решил воздать незванному гостю по заслугам.

Накинул халат, сонно щурясь, подошел к двери, взглянул в глазок: перед дверью номера стояла Кристина и нетерпеливо стучала в дверь, но стучала негромко, как будто боялась привлечь излишнее внимание. Я снял дверь с цепочки, отомкнул замок и открыл дверь

— Кристина, что случилось? Что произошло?

— Он ещё смеет говорить.— возмущенно фыркнула девушка

— Но, что произошло? Я решительно не понимаю...

— Я вся изволновалась, где ты пропал?— протараторила девушка, перейдя меж тем на 'ты', а затем она оттолкнула дверь и обхватив мою шею впилась губами в мои губы. Мгновение спустя, я лишь предательски дрогнувшим голосом смог вымолвить:

— А как же ваш отец?

— Не волнуйся, 'papа́' уже отдыхают,— и снова поцелуй, захлопывается дверь, затем неотрываясь от губ перемещение вглубь номера... Стоит ли говорить, что мое настроение преобразовалось, а помышлять чтобы прогнать незванную гостью и забыл вовсе? Нет, не стоит. А подробности вам знать ни к чему, уж не обессудьте, но это не ваше дело...

* * *

* * *

Давно так чудесно не пробуждался ото сна. Ещё когда глаза закрыты, но ты знаешь, что вот ты спал, а уже и не спишь. Чувствуешь идиотскую улыбку на устах, но она бессознательная и ты просто ничего не можешь с этим поделать, точно так было и в этот раз. Сладко потянулся, не открывая глаз, провел рукой по месту рядом с собой, но рука лишь наткнулась на складку простыни. Открыл глаза, сощурившись на утренний свет, но никого рядом не было, накинул халат, заглянул по очереди в ванную и гостиную — нет никого. Лишь в воздухе едва уловимо витает аромат сирени. Может оно и к лучшему избавились от смущенных и нелепых утренних фраз после бурно проведенной ночи? Нет, глупо это, все равно ещё свижусь с ней, нет уже с НЕЙ. Лучше бы сразу объясниться было, но что уж поделаешь. Провел свой обычный утренний туалет, сделал неизменную гимнастику, оделся в свежий бежевого цвета костюм и отправился на завтрак. К моему удивлению, Кристины не обнаружил, оказалось, что она с отцом поехала по каким-то делам. Отправление на Свислочь, а в дальнейшем и отчаливание от берегов литвинского княжества предназначалось на завтра в '11:00'. Я думал чем бы себя занять. Для желающих вновь Евгениус Стомма устраивал экскурсии по достопримечательностям и иным памятным местам древнего града, я же не находил это занятие столь примечательным и предпочел провести день наедине с собой.

На улице была по-настоящему жаркая летняя погода, хоть и утро, но припекает, словно на сковороде находишься. Это обстоятельство принудило меня посетить местный магазин носивший имя 'Эдельвейс'. Магазин этот принадлежал одному из обрусевших германцев, перебравшихся после более десяти лет службы у императора к литвинам в теплые края. Таких тут было немало. Взял отличный двубортный легкий пиджак и такие же легкие летние брюки, куда как лучше походившие для жаркой местной погоды, чем имевшиеся у меня в наличии. Больше ничего существенного до вечера не произошло, когда же я вернулся вечером, вдоволь находившийся по миорским улочкам с несколькими сумками покупок, среди которых, к слову, был маленький револьвер носившей имя 'Грифон'* и был местного изготовления 'мастерской братьев Неваровых'. Это маленькое изделие было куда сподручнее моего прежнего пятизарядного револьверчика, покоившегося в наплечной кобуре на постоянной основе. В холле гостиницы наткнулся на Кристину и её отца, которые как ни в чем не бывало вежливо поздоровались, а герр фон Херт сказал, что они рады будут вместе со мной отужинать в каком-нибудь ресторане, коих здесь имеется великое множество. Кристина лишь добавила, что как раз приметила чудный ресторан 'Рэд розэ'*, на что герр Херт резко глянул на нее. Отклонить предложение, судя по всему, было бы равносильно оскорбить герра фон Херта, поэтому предложение это я принял. А Кристина при этом смотрела как ни в чем ни бывало, словно не этот милый ангел вчера мне спать не давал. Вот откуда это в них, в женщинах я имею в виду? Поистине бес и ангел воедино сплелись.

Когда мы с герром фон Хертом прибыли в ресторан 'Рэд розэ' — Кристина, по каким-то важным делам компанию составить не смогла — находившийся в немецком квартале, разительно выбивающийся из общегородской архитектуры своими возвышенными и строгими чертами церквей и домов. Появилось ощущение, что только что мы перенеслись куда-нибудь на улочки Дрездена: те же фахверковые жилые дома, монументальное сооружения в стиле немецкой готики по центру площади — Собор Просвещения. Фахверковые дома же мне напомнили и о недавней истории с Бьерном в славном приморском городе Пловисе. Из задумчивости вывел голос герра Херта:

— Да, тут и впрямь как в старой доброй Германии... Ну, что молодой человек давайте пройдем в ресторан, а то признаться аппетит за сегодня нагулял нешуточный, — на последних словах он немного засмеялся и указал на двери ресторана, уже и так услужливо открытые служкой, которому полетел полуцелковый.

Столик, оказывается, был заказан заранее и искать свободное место не потребовалось. Метрдотель быстро провел нас к одному из лучших с прекрасным видом на сцену, на которой сейчас сидя за роялем молодой человек во фраке играл 'Карнавал' Шумана. Сели за столик, оба мы были потрапезничать не дураки, заказали еды много и сразу: мясной рулет, острые свиные колбаски, эскалоп, салат из кислых зеленых яблок, картофель со шпинатом и многое другое. А напитком решили взять пока белого столового вина из центральных германских земель, точнее герр Херт решил, а на десерт взяли шварцвальдский торт и бутылочку чудесного 'Айсвайн'*, которое делают лишь на самом севере германской империи.

Разговоров пока серьёзных невели, все больше наслаждались пищей, которая была вне всяких восхвалений. И когда уже отъевшиеся и потяжелевшие перешли к десерту, только тогда герр Херт закурил сигарету с ароматом толи лаванды то ли ещё чего-то такого же ароматного, перешел к серьёзному разговору:

— Я, как вижу, сударь, вам нравится моя дочь? — я собрался ответить, но меня перебил граф,— Вы — неглупый молодой человек и, наверняка поняли, что к вам я отношусь благосклонно. Но должен предупредить вас, что Кристиана — единственная моя отрада, оставшееся после смерти её матери и она должна быть счастлива, а иначе я буду очень расстроен...

Граф произнес явную угрозу маскируя её, как прущий через кустарник в лесу зубр, но при этом держался он степенно и все же рамок приличия не преступал. Образовалась минутная пауза, я уже хотел взять слово, но мой собеседник продолжил:

— Но я навел кое-какие справки о вас,— от этой фразы я насторожился,— и вы мне по нраву, в столь юном возрасте потерять всю семью и все наследство, не сбиться с пути, да ещё и заработать самому немалые деньги...впечатляет, что ещё сказать. В общем, против вас ничего не имею и буду рад вам в случае принятия вами правильного решения...

О том, что из себя представляет 'правильное решение' граф умолчал, а я немного...да какой там немного демоны темные! Я чуть было не вошел в ступор, называется это все: без меня меня женили. Либо женись, либо вали куда подальше с глаз долой, желательно куда-нибудь под землю. И только глоток ледяного вина лишь немного вернул к реальности.

— Герр Херт вы право заставили меня опешить. Я даже не знаю, что вам ответить на ваши слова. Но уверяю вас сударь, что мои намерения на счет вашей дочери, ни в коем случае не ставят целью огорчить ни её, ни вас, я ни коим образом не желаю, — вот так витиевато обошел я прямой ответ, а граф судя по всему решил, что только что приобрел зятя продолжил:

— Давайте выпьем, барон, за прекрасное путешествие.

Бокалы жалобно звякнули хрусталем, а вышедшая на сцену певичка затянула песенку под аккомпанемент скрипки и рояля.

Уже ночью в номере я лежал и смотрел на обнаженную, мирно спящую Кристину, которая, как и прошлой ночью, тайком пробралась в мой номер ночью. Я лежал и смотрел на идеальные формы прекрасного молодого тела, тонкую талию и манящие бедра, на красивый овал лица с правильными чертами, на золотистые вьющиеся волосы, ниспадающие на плечи и тонкую нежную шею, а сам тем временем думал, что же мне делать теперь. Насколько же я старше чувствовал себя в ее компании, хотя казалось бы и старше-то я ее всего-то на пять лет. Но эта милая девушка даже не представляла насколько жесток и беспощаден окружающий мир. Что большинство людей и не помышляли чтобы жить по чувству долга и высоких побуждений. А то, что творилось тысячью километрами южнее она даже в страшном сне увидеть бы не смогла. Не замыленные идеалы, благие побуждения, высокие чувства и громкие слова...Да, я чувствовал себя с ней хорошо, безмятежно и спокойно, но вместе с тем и ощущал себя в огромном отдалении, как в жизненном опыте, так и морально ощущал себя стариком.

Не хотелось, очень не хотелось огорчать девушку, хотелось остаться с ней, но у меня есть мой долг и моя цель, да и без них я просто совершенно не подходил этой наивной девочке. С другой же стороны я убил предыдущий день целиком на копания в себе и ничего кроме плотского влечения и простой симпатии к Кристине не нашел. Ох, черт побери. С силой потер глаза до разноцветных кругов и приподнялся на кровати, но Кристина во сне недовольно что-то проговорила и обняла мою грудь тонкой рукой. Я успокоился и решил повременить с решением. Будет день — будет пища. А сейчас спать и ещё раз спать. Тем более что рядом такое прекрасное создание и...как знать, возможно, моя будущая супруга...

8 число седьмого месяца 659 года от Великого Воссоединения. Синее море

Уже два дня как снова в море. Сегодня с утра пересекли границу Полесского моря и снова вошли в море Синее, встретившее нас более темными водами и сразу немного усилившейся качкой. А на небе появились первые облака за период нашего плавания, судя по всему, следовало ожидать шторма, но капитан уверил всех пассажиров, что штормы в это время года здесь крайне редкие, а если и есть, то они очень слабы и штормами зваться и не могут-то. Что ж, ему виднее.

Кристина стала больше вместе со мной гулять по палубе. Было даже просто приятно молча стоять рядом и смотреть далеко-далеко в море, туда, где черты горизонта теряются и море переходит в небо. Отец Кристины относился ко мне больше без подозрения и, как мне стало казаться, даже с приязнью. Иногда вместе с ним общались на различные темы и тогда он угощал меня из своего платинового портсигара ароматными сигарилами, я хоть и не курил, но приличия ради изредка брал одну, которые потом выкидывал незаметно, едва раскурив.

Начали выходить на мелководье опасное рифами и мелями. Но наш шкипер все также уверенно вел нас среди живописных островов, до которых было никак не меньше тридцати километров и даже при этом были видны мели! Поистине удивительная и пугающая катастрофа произошла в далекие времена. Все также спокойно плывем себе, уже вышли к границам Таврской империи, пройдя через скопление Валдайских островов, идя непосредственно между островами, где нас нагнал катер пограничников, которые выяснив, что за судно им повстречалось, сразу же избавили нас от своего общества и пожелали хорошего путешествия. Места поражали своей безлюдностью, даже вездесущих рыбацких баркасов не было видать, хотя это как раз и не удивительно. Никто не хочет иметь в соседях норманнов из пиратов, которые как раз обосновались не так уж далеко от этих земель. В этих местах им делать нечего, населения здесь отсутствует как класс и нажива здесь им не светит. Да и климат они предпочитают более суровый. Эдакий барьер образовался. Северяне хоть и народ лихой, но все же их незначительная часть промышляет набегами на чужие земли, а иные даже состоят в императорской дружине, где есть даже целые отряды из них.

Ох-ох, что-то мне нехорошо. И ещё эта усилившаяся качка — снова в море попали, обойдя острова. Никак ко мне вновь возвращается морская болезнь. Стоило об этом подумать, как предательская тяжесть в желудке начала нарастать..и кожа побледнела. Морская болезнь точно. Блин, как достало. Ну, вроде ж отпустило, и плаванье уже перенес предыдущее нормально? Почему опять? Извинился перед Кристиной. Та забеспокоилась, но я сообщил о морской болезни и сказал, что мне самое лучшее будет полежать пару часиков в постели. На это она попыталась позвать корабельного врача, а я пресек эту попытку, объяснив ещё раз, что ничего страшного, такое уже бывало со мной и отправился спать, как мне казалось.

* * *

Спал плохо, если не сказать ужасно. Всю ночь ворочался — снились кошмары. А в минуты бодрствования, я не сразу cмог понять где нахожусь. Это был сильнейший приступ морской болезни, который случался со мной когда-либо и сколько бы ни были продолжительны плавания. Поэтому когда сквозь шум в ушах донеслись какие-то крики, сплошь забиваемые потугами ветра, я подумал, что это очередной мой бред. А вот когда уже истошно завыла корабельная сирена, подскочил и только сейчас понял, что кто-то стучит ко мне в дверь каюты уже минут десять. Я мигом поднялся, от чего сильно закружилась голова, плеснув на лицо воды, привел себя в чувства. Шатающейся походкой многолетнего пьянчуги доковылял к двери, пытаясь лишь не упасть. Провернул ключ, отворил дверь, а за ней держась за дверной косяк стоял, пытаясь также как и я словить равновесие, молодой матросик.

— Господин барон, срочно! Эвакуация! Рули управления повредились о подводную скалу и корабль лишился управления. Собирайте все самое ценное, но не больше одного чемодана и поднимайтесь в зал собраний. Вот, возьмите это — перекрикивал шум свирепого шторма матрос, а за тем вручил ярко-оранжевый спасательный жилет, набитый толи мелко изрубленной пробкой, толи ещё не пойми чем. Жилет, я, как и был, надел поверх майки. Сейчас не до церемоний. Быстр извлек из тревожной сумки те самые очень удобные штаны с тайником крошечного двухзарядного пистолетика, что раз меня уже спасли, одел их и накинул рюкзак поверх спасательного жилета, благо лямки эту затею позволили. Теперь ботинки и побыстрее. Ну же, давай. Пританцовывая то на одной ноге, то на другой, напялил ботинки и бросился прочь из каюты. Побежал по лестнице в зал собраний, где зачастую проводился ужин, если погода непозволяла его провести на палубе. На ходу туго затягивал все лямки жилета и рюкзака, а у последнего и вовсе затянул еще карабин спереди промеж лямок. По лестнице предо мною грохотала огромной сумкой какая-то престарелая дворянка, а её муж кричал на неё от чего та ещё сильнее пыталась поднимать сумку. За мной уже образовалась целая толпа спасающихся и они пихали меня вперед, надвигая на эту чертову сумку. Недолго думая я схватил её, закинул наверх и бесцеремонно протолкнул эту истеричную старую парочку вперед. Они от такой наглости аж задохнулись и покраснели слово вареные раки. Но плевать мне на их обиды. Вот шторм закончится и обижайтесь сколько душе угодно. Вон Кристина с отцом стоят в зале возле выхода, куда спешно проходит вереница людей. Видать, я в числе последних эвакуируемых.

Даже от сюда было слышно, как заунывно воет ветер, в его голосе слышалась мощь стихии и безмерная тоска, а волны били в борта, раскачивая яхту, словно ничтожную щепку. Моя очередь выходить на палубу подошла и, сразу, беснующаяся стихия молотом из стены воздуха и морских брызг ударила по всему телу, приложилась всей своей силой. Пожилая пара истериков, как я их прозвал, собралась упасть, но я их ухватил и потянул вперед к выходу, где их приняли матросы. Стоило великих усилий выйти на палубу. На ней же отворил врата морской демон... Беснующиеся волны то и дело огромными валами накатывали на безвольно болтающеюся неуправляемую яхту. Взвесь из мелких капель промачивала сходу до ниток и, как туман, заволакивала обзор. Лишь изредка выглядывающая из-за проносящихся по небу туч луна, мертвым бледным светом освещала стихию.

Огромная волна с легкостью пересекла фальшборт и словно языком слизнула истеричную парочку пенсионеров и помогавшего им матроса, сбила с ног меня и поволокла за собой, но в последний миг я всеми силами ухватился за борт, никогда еще я так не вцеплялся во чтобы-то ни было. Какой-то офицер из экипажа и матрос рывком втянули меня на палубу, а нас сверху накрыла очередная волна, но уже много меньше предыдущего исполина. Кое-как подобрались, полусогнуто крохотными шажками ,преодолевая порывы ветра, дошли к другому борту, перегнувшись через который стали видны шлюпки человек на двадцать пять, сейчас почти полностью занятые.

Судно начало давать крен и заваливаться на противоположную сторону, многие стали прыгать прямо в воду, минуя канатную лестницу. Я не долго раздумывая тоже сиганул в воду. А дальше, уподобившись морскому бую, с головой ушел под воду, но тут же вынырнул на поверхность. Холодно, леденяще холодно. Пронеслась идиотская мысль, что сейчас же лето, как такой дубарь-то?! Со шлюпок вслед полетели канаты. Чудом словил один, вцепился в него, а люди потянули меня. Ничего не видно, бьющие в глаза брызги не дают что-либо разглядеть даже на расстоянии вытянутой руки, но я продолжаю держаться за канат словно клещ. Я уже думал, что останусь навсегда в пучине вод, когда несколько крепких рук вцепились в спину, и рывком перекинули в шлюпку. Согнувшись пополам, начал выталкивать из себя воду до спазмов желудка. Если немалая яхта словно щепка в такой стихии то что и говорить о жалкой спасательной шлюпке, которая сейчас была забита до смерти перепуганными людьми. Когда спазмы прекратились я стал слышать через весь шум неистового шторма, крики, плачь и мольбы людей, желающих жить. Стал всматриваться в лица и увидел Кристину, одновременно сойдясь взглядами. Она была вся зареванная и бросилась ко мне в объятья, крепко обхватила и жадно впилась в губы.

— .. дум..ла.. онец..не ..жу.. теб..— лишь отрывки фраз доносились до меня

— Успой..ся.. вс.. буд..хорошо..— стал кричать я в ответ и в этот самый миг, большая волна сбила меня с ног и перекинула через борт, поволокла в свои глубины. Мне кажется, я слышал крики Кристины перед этим, а потом мир вокруг и так до тошноты мрачный разом накрыл с головой. Волны накрывали огромными валами и как не стремился захватить глоток воздуха, но все равно изрядно захватывал воды. Потом кашлял, а вода все накрывала и накрывала. Била в глаза, от чего те ничего не видели, в них появилась резь. Отсвет аварийного фонаря шлюпки горел прерываясь на все более долгие моменты и вскоре вовсе исчез. Силы покидали на глазах, неудобный жилет препятствовал любым попыткам грести и сейчас я верно был похож на неуклюже барахтающуюся в кружке с чаем муху, тщетно стремившуюся к спасению. Вода накатывала стенами, хоронила под собой своей тяжестью и монументальностью. В такие моменты , казалось, что теперь я навсегда останусь в этом темном, без единого проблеска света, мире. Тогда организм словно забывал о попытках спасти себя и своего непутевого хозяина и замирал, ожидая чего-то БОЛЬШЕГО. Но когда это нечто плавно обхватывало своими промозглыми объятиями, а на грани ощущений стал слышаться непонятный и столь влекущий шепот знакомого голоса, жилет выбрасывал меня на поверхность и становилось не до попыток расслышать знакомые нотки в голосе. Так повторялось раз за разом, снова и снова. Каждый раз я пытался не поддаться наваждению и не уйти в непонятные объятья, влекомый желанием жить. Пропали мысли, пропали сознательные движения, осталось лишь яростное звериное желание жить, тупая и озлобленная жажда, выработанная за миллионы лет эволюции. Не знаю сколь долго это продолжалось — казалось, что вечность. Я уже стал забывать, что когда-то жил, а не всегда так раскачивался на волнах бушующей стихии, словно рыбацкий поплавок, когда море начало становиться спокойнее, ветер также уже не ревел раненной выпью. В сердце появился робкий лучик надежды.

Неизвестно какое число непонятно какого месяца, предположительно, 659 года от Великого Воссоединения. Местонахождение неизвестно

Снилось, что я мячик, брошенный в море капризным ребенком. Теперь я раскачивался на волнах на волю всесильной стихии. Пробуждался от того, что нестерпимо жарило солнце, прямо таки иссушая плоть. Сил пошевелиться не было абсолютно никаких. Несколько раз все же удалось разлепить склеенные веки и тогда я видел лишь бескрайние, мутные после шторма, морские просторы, плыл влекомый волнами неведомо куда. Но долго глядеть вокруг не получалось и затем я вновь проваливался в бездну бредовых снов и кошмаров. Вскоре счет времени я потерял и как и потерял любые догадки на счет того где я сейчас нахожусь и почему ещё жив. Да и надо ли мне это знать? Ничего не хочется, а в голове ворохом игл ворочается лишь вопрос неужели так нелепо закончится мой путь. И от этого немого вопроса хотелось кричать, рвать на себе волосы, но горло ничего кроме жалкого сипа выдавать решительно отказывалось и от этого становилось ещё больнее и обиднее. Но не подумайте чего, себя я не жалел. Я знал на какой путь вышел и сознательно его выбрал, изрядно замаравшись ещё в детском возрасте... Просто горечь осознания бессильности и неизбежности что-либо изменить или на что-либо повлиять давила тяжким гнетом. Она была намного хуже палящего солнца и жажды стремящихся превратить меня в мумию.

Опять сон, и даже понимаю, что это сон и пытаюсь угадать предстоящее развитие событий, уже как-то интересно стало. Хоть какое-то разнообразие. Сниться, что дышать трудно, каждый вдох отдается каким-то сипением. Я лежу где-то на берегу моря, судя по звуку волн. Наверное, это мой очередной бред или я уже умер, а это такой вариант чистилища. Лежать неудобно, что-то впивается в спину. Потрескались и иссохлись губы, и упавшая на них с темных черных без единого проблеска света небес, капля вызывает ужасную боль. Из пересохшего горла жалким хрипом вырывается стон, а капли вновь падают и падают. Боль лавиной усиливается и тут же стихает, уступая место жуткой жажде доселе дремавшей. Нестерпимо хочется пить. Открыв рот, пытаюсь схватить как можно больше летящих капель. Шея двигаться отказывается и словно рыба лишь немо открываю рот. Мелкий дождик со временем перерастает в ливень, росчерк молнии пробивается даже через сомкнутые веки. Спустя некоторое время захлебываясь, удается утолить жажду и лишь тогда я понимаю, что это не сон, а явь. Улыбка сама растягивает потрескавшиеся губы. Как все же мало надо человеку чтобы радоваться. Сознание само погружается в омут сна, но теперь уже можно...

* * *

Ничего не снилось, просто щурясь открыл глаза, яркий свет резанул по ним, ослепив на миг, а потом из белесой пелены вынырнули отдельные детали: лениво набегающие на берег пенистые волны, прохладные волны, кричащие чайки парящие над ними, светлый мелкий песок, безоблачное синее небо. Где это я? Опять сон или бред? Нет, навряд ли... вон одежда ещё мокрая, а я отчетливо помню дождь, да и губы все также потрескавшиеся и припухли. А где это собственно я? Какой-то пляж, песчаный. И явно не чистилище, на райские кущи или ад тоже не смахивает. Значит я жив. На мне спасательный ярко-оранжевый жилет. Нужно оглядеться. Попробовал подняться, но заныло изможденное тело, а маленький рюкзак, ставший враз неподъемным, гирей удержал у земли. Щелкнул защелками-карабинами сначала рюкзака, а потом и жилета. Скинул и то и другое с себя, привстал на локте, огляделся, а сзади меня: хвойный лес, запах смолы так и парит в воздухе вокруг, лес окружает полоска пляжа, валяются тут и там выкинутые морем ветки и даже целые деревья. Судя по Солнцу, висящему надо мной, сейчас что-то около полудня. Жарит нестерпимо. А что на мне за спасательный жилет-то вообще? И как я очутился не пойми где? Наверное, упал с корабля судя по жилету, так, а кто я? Нет, себя я помню. Мстисом зовусь. Так-так, я плыл из Лодзия, потом был Миор, Валдайские острова... Со мной рядом красивая девушка..Кристина, точно..яхта 'Дельфин', вон и название на жилете написано, кажется, припоминаю... Ночь, стук в дверь, эвакуация, шторм, я срываюсь со шлюпки под крик Кристины... Голова совсем плохая, видать здорово ей досталось тогда. Ну, с этим позже, главное по ощущениям я цел. Так, рюкзак, иди сюда. Поднялся с локтя, сел, подтянул его к себе, раскрыл. Что внутри? Растерял он своего содержимого немало, но что-то осталось. Ревизия имущества показала, что в наличии: мой револьвер, две полностью снаряженных обоймы-скорозарядника к нему (с учетом той, что в барабане), набедренная кобура, кошель с наличными и документами, банка тушенного мяса, пакет жаренного арахиса, кусок бастурмы, фляжка горского коньяка, серая полевая рубашка, шарф-шемах, многофункциональный нож, кусок бечевки и пара тряпок ветоши и на этом все. Но все осталось лишь потому что было в отделении из двойной акульей кожи и заперто еще на карабин. Пропало почти все что было в инных отеделениях: все белье, карманный револьвер, хороший охотничий и пара метательных ножей в ножнах, фляга с водой, две пачки револьверных патронов, а к моему двухзарядному малютке, осталось пять штук сиротливо разбросанным по всему рюкзаку среди вещей. Кстати, как он там поживает? Но крохотный пистолет отнюдь не пострадал в потаенном кармане брюк. Так же добрым знаком было то, что на мне остались ботинки из рыжей кожи. Очень жалко очки, сейчас бы они пригодились, но они почили на дне морском. Эх, придется щуриться.

Встал на четвереньки, а потом чуть не завалившись на бок, встал на ноги. Поволок прямо по песку в тень молодой ели рюкзак и зачем-то жилет. Свалился прямо на мелкие сухие иголки. Сильно закружилась голова, трясутся руки, а живот сводит голодной судорогой. Сколько я уже не ел? День-два или три, может больше? Сколько я плыл? Хочется пить, но фляга с водой утеряна. Отрезал кусочек бастурмы, закинул в рот. Ммм...кажется, в жизни ничего вкуснее не ел. Запил коньяком, по пищеводу потекла теплая волна. От этого захотелось пить ещё сильнее. Надо бы жидкого сейчас, супчику там какого, но это из разряда сказок. Потом съел ещё полоску мяса. Появился зверский аппетит и желудок проявил себя сильнее. Но есть нельзя много сейчас. Как бы заворот не приключился, а за ним и карачун не пришел. Выпил ещё коньяку, от этого сильно развезло. Дрянь оно конечно, но так хоть какой-никакой, а седатив. Руки хоть перестали трястись, почти перестали.

Решил коли я валялся сутки под открытым небом на пляже, то здесь весьма безопасно. Уверил я себя, хотя и сил искать безопасное место или шалаш делать не было. Их хватило лишь на то чтобы скинуть одежду и ботинки, положить их и все содержимое на просушку под палящее солнце на песок. Револьвер же тщательно протер ветошью и положил под руку. Сделал глоток из фляжки да завалился спать, как был, в трусах и майке.

* * *

*

Пробудился ночью, вокруг стало свежо, прямо таки прохладно, силы понемногу стали возвращаться, голова почти не кружилась. Оделся в просохшую одежду, обул ботинки. Кобуру на правое бедро, револьвер внутрь и запасные обоймы. Срочно стоял вопрос нахождения источника воды, а то так и загнуться недолго. Жуя маленькие полоски острого мяса, боролся с желанием съесть все сразу и шел по освещенному лесу. На небе не было ни облачка, звезды с далекой луной освещали все очень хорошо, но как будто все было как на черно-белых карточках, во всех оттенках серого. Тени деревьев были полупрозрачные и двигаться было относительно легко. Шел все больше вдоль берега, в одном месте показалось, что воздух стал более прохладным, а почва более влажная и пошел дальше, вскоре выйдя на ручеек, впадавший в море.

Ручеек размыл полоску песчаного пляжа, и, казалось, что разрезает берег пополам. Дно ручья устилала мелкая галька и камни побольше. Упав на колени стал жадно пить. Потом пришло в голову, что в воде может быть и инфекция, с силой пересилил себя. Скинул вещи, пошел искать валежник, которого было обилие в лесу. Через минут пять натаскал небольшую кучу и нарвал несколько пучков жесткой сухой травы, тут и там росшей клочками на песчаном берегу. Сложил домиком ветки, снизу забил сухой травы. Вытащенным из ножа маленьким кресалом, ударил пару раз по найденному на дне ручья кремню, высекая искры. Сначала полетело лишь несколько, ударил сильнее и полетел маленький сноп, немедленно затлела трава, а я начал раздувать её и вскоре я сидел у вполне приличного костерка. Следующей задачей номер раз было найти посуду для воды, но справился и с этим. Ножом вскрыл по кругу банку тушенки, её содержимое аккуратно извлек на широкий крупный найденный у ручья камень, в банку залил воды и поставил на раскаленные угли. Когда вода закипела, закинул пару кусочков мяса. Через минут пятнадцать, глотая слюну, нетерпеливо двумя ветками снимал жестянку с раскаленных углей. Обмотал ветошью банку и стал жадно пить, обжигая неба и язык кое-как выпил получившийся бульон, попутно благодаря провидение, но сил терпеть голод уже не было. Съел пригоршню арахиса, пока ждал второй порции и только после этого почувствовал, что голод пошел на убыль. Затушил костер, залез на ближайшее дерево и привязал себя к ветке располосованным спасательным жилетом — опасался свалиться во сне. Залез же на дерево, опасаясь возможных хищников, вышедших к водопою.

Утро встретило ещё большей свежестью и даже прохладой, заставив надеть рубашку. Заодно, вокруг шеи повязал шемах, а когда начнет припекать можно будет голову обвязать на манер степных кочевников. Под деревом, приютившим меня на ночлег, и возле очага обнаружил множество следов, принадлежавших явно крупному зверю. К сожалению, в лесах я ориентировался скорее плохо, чем хорошо и сказать, что за животное посещало это место не мог. Следы заставили меня поежится от мысли, что эта тварь могла прийти ночью, когда валялся без сознания на берегу. Зябко передернул плечами, скидывая наваждение.

Справедливо рассудив, что исток питающий ручей, может быть одним из притоков какой-никакой речки, а возле рек, как правило, живут люди, задумал пройтись вдоль ручья.

Лес, по мере продвижения вглубь, оказался дремучим и местами непроходимым, кое-где и вовсе приходилось идти по воде, промачивая ноги. От созерцания вековых исполинов, возвышающихся над землей на десятки метров и непроходимых чащ, становилось жутковато, а не видя следов воздействия человека на природу, я совсем приуныл. Банальный валежник, что постоянно собирают в местах обитания людей тут нагромождался целыми кучами.

Шел часов пять вдоль ручья, пока не вышел на родник, находящийся на холмике, к слову сказать, что местность шла все время вверх, а лес стал смешанным. Бивший из под земли ключ образовывал крохотное озерце с ледяной водой, а от озерца буквой Y шли два ручья, по одному из который я и пришел сюда. Когда шел через лес, видел очень много животных: косули робко бегали меж деревьев, скакали огненно-рыжие белки по деревьям, на миг показалась дымчатая лиса, енотовидные собаки бегали туда-сюда, а, похожие на них полосатые мордочки енотов, глядели совершенно без страха — значит, человек в этих местах либо очень редкий зверь или вообще не появлялся. У этого озерца решил задержаться, запасы провизии так и таяли на глазах, а наберегу было много следов, в том числе и копытных. В самой же воде плавала довольно крупная пятнистая рыбежка, походившая на форель. Охотится с револьвером было сродни старческому маразму, хотя можно и помаразматить чутка, коль тут зверье такое непуганое. Но все же предпочел рыбную ловлю. Моток бечевки у меня оставался покуда целым. От него я отрезал пару метров, на крючок пустил одну из пряжек спасательного жилета отогнув зубец, в качестве приманки послужила невинно убиенная стрекоза, вся вина которой была в том, что присела на мой рюкзак. Очень скоро, буквально часа через два — ну вы поняли, что рыбаком я был хоть куда — когда начало темнеть я уже наловил тройку крупных пятнистых рыбин. Видать кристальная чистота воды и слишком толстая бечевка часто отпугивала рыбин, только стоило ее просто положить на дно, а не держать в воде, как рыба пошла. Жаль, что убилось на это понимание пара часов, но все же три крупных, килограмма по два рыбины были пойманы, почищены и обтерты специями с бастурмы, бережно уложены в несколько слоев листьями лопуха и обмазаны глинной. Требуха дабы не привлекать хищников пошла на корм другим рыбежкам. Отошел от реки метров на двадцать, найдя довольно толстую сосну с ветками довольно высокими от земли. Под ней развел костер, отогрелся, приготовил все три рыбины прозапас, засыпав глиняные чушки углями. Поел и вновь залез на дерево спать. С утра вновь под деревом обнаружил следы, причем, судя по размеру довольно крупного зверя, почти с мою ступню, только у меня нет на пальцах таких чудесных в несколько сантиметров коготков.

Держа руку у раскрытой кобуры, вышел вновь к роднику, наполнил самодельный бурдюк из прорезиненной ткани спасательного жилета, подкрепился рыбой, полюбовался на кристально чистую воду, да и пошел по другому ручью искать счастья. Второй ручей был также усеян мелкой галькой и шел через лес. Спустя пару часов лес начал расступаться, открывая средних размеров поляну, почти посередине пересекаемую ручьем, а над лесом громадой возвышалась небольшая гора. Устланная зеленью лесов с оголенной скальной вершиной. Такой красоты я ещё нигде не видывал. Точнее я видел очень красивые пейзажи, но конкретно такого сочетания — нет. Понятно, что гора-от не столь и высока, но вот впечатление исполина нависшего над округой она производила отменно.

На поляне сделал привал. Жарящее солнце разнеживало, а мягкая трава так и влекла прилечь на неё, я и сдался порыву... проснулся через пару часов, подхватил рюкзак и продолжил свой путь пока не стемнело. К тому времени я прошел километров десять и ноги гудели. Местность была холмистая и извилистая. Спать устроился снова на дереве, но, напуганный давешними следами, залез повыше.

Глубоко за полночь. Разбудил меня какой-то хруст и скреб. Как будто пьяный пытается забраться по шаткой деревянной лестнице, да и чиркает через раз по ступенькам каблуками. Только вот что-то пьяниц и лестниц тут вроде быть не должно. Кто же это неуклюже пытается лезть по дереву в таком случае? Так, подождите, кто это может быть. Перегнулся через ветку чтобы хоть что-то разглядеть и остолбенел: в паре метров снизу, обхватив ствол могучими лапами, лез явно медведь, только был он постройнее обычного бурого мишки, да и лез куда проворнее и быстрее, даже как-то слишком учитывая его габариты и что я не ждал никого в гости крупнее белки.

— Привет, а ты чего это? За медом что ли полез?— нервно хихикнув, спросил я, по спине побежали ледяные мурашки

Ой, мамочки, вот это кто прошлой ночью натоптал следов. Только деревце было видать маловато для него или что еще. Да этот зверюга изорвет меня за пару ударов! Что делать? Так не паниковать, спокойно, думай-думай. И, вдруг, меня осенила в своей гениальности идиотская мысль. Я отцепил себя от ветки и полез по параллельной земле ветке. Медведь мои манипуляции явно заметил и ускорился. И, когдя я уже выхватил револьвер, через мгновение проворный зверь уже попался на линию прицеливания. В ночной тишине прогремел выстрел, затем ещё один, другой, третий. Вспышки освещали безлунную ночь подобно всполохам молнии и так же ослепляли. С перепуга я мазал в белый свет как в копеечку, но третий выстрел прошел по касательной, прямо по холке. Против моих ожиданий, что зверя выстрелы напугают, он лишь дико зарычал в бешенстве и ускорился, а когда я его задел то и вообще взвыл, вылез на ветку на которой был я и неминуемо стал приближаться, в голове мельтешили бессвязные обрывки мыслей и идей, но ничего путевого из них выхватить не получалось. Меж тем я все жал и жал на курок. Пару раз, вроде бы, попал в голову и шею, а потом боек глухо стукнул по уже пробитому капсюлю, а я лишь про себя удивился: 'Неужели все? И вот так? Все?!'. Успел только разложить перочинный нож, как зверь замахнулся, только и успел прикрыться левой рукой, отклоняясь назад. Но чертов медведь достал по касательной, руку тот час обожгло нестерпимым пламенем, потом обожгло и плечо. Из последних сил уже срываясь с дерева, воткнул со всех сил в глаз зверю нож и полетел к земле, но пока летел, с мстительным удовлетворением, отметил, что зверь тоже подкосился и летит кулем на землю. Удар и свет померк...

* * *

*

Снова бред, я уже, наверное, должен бы привыкнуть, но к этому не привыкаешь никогда. Озноб прошибает то и дело, непонятное бормотание на неведомом наречии. То холод, то пламя бежит по коже, а бывает и оба одновременно, череда лиц крутится перед глазами, но их черты смазываются, их не разобрать. Смех, зловещий шепот. Появились и тут же исчезли убитые шептары, звук как будто кто резко книгу у самого уха захлопнул и все это одновременно, накладываясь друг на друга, множится и повторяется.

Порой появлялись непонятные люди, стоящие от меня в стороне и что-то говорили, но что именно услышать не получалось, а если и получалось, то непонятная речь не несла для меня никакого смысла. В такие мгновенья чужаки мельтешились вокруг и делали странные манипуляции, от которых спавшая боль просыпалась и гасила сознание. Иногда удавалось провалиться в блаженную темноту сна, где не было никаких шумов. А потом я вновь пробуждался и все начиналось по-новому...

* * *

Что ж так рука и плечо чешутся, прямо сил нет никаких. Начинаешь чесать и только хуже становится. Да, что ж такое. Открыл глаза, скинул шерстяной плед и, взглянув на левую руку, офигел... От ладони поднимаясь на запястье и дальше по руке и заканчиваясь на плече шло затейливое переплетение непонятных символов, некоторые из них отдаленно напоминали рунические, что в ходу у северян, у тех же свеев в их храмах. Только в отличии от тех рун были словно зализанными, не такими резкими, без явных острых углов. Они были нескольких размеров, самые большие из них (на глаз миллиметров тридцать в высоту и двадцать в ширину), находились в окружении более мелких (соответственно где-то десять-пятнадцать на пять-восемь миллиметров), подчеркивая таким образом большие символы и образовывая перетекающие спирали. Неведомые символы при внимательном взгляде, становились словно живыми, притягивали взгляд, неуловимо переливались друг в друга. Вся татуировка выполнена была в черных и пепельно-серых цветах, а кое-где были красные и темно-зеленные оттенки, да и сами символы как будто подсвечивались зеленоватым свечением. Вокруг предплечья и плеча, под символами, проглядывались полосы красноватой молодой кожи на месте где должна быть... Это меня и отвлекло от созерцания затейливых строк символов. Что это? Я не сплю? Я действительно дрался с медведем и выжил? Где в таком случае рана? Но рука работает, судя по всему прекрасно, никаких повреждений. Но как это?!

Еле оторвавшись от созерцания руки, перевел взгляд на стену за рукой. Стена была странной, даже не скажу почему именно она привлекла мое внимание, но она неуловимо чем-то отличалась от других стен в этой комнате и вообще виденных мною доселе. Приподнялся на кровати, слегка замутило в голове, а из носа упало пару капель крови, но через минуту головокружение прошло. Вновь приподнялся на оказавшейся на удивление низкой кровати, оглядел комнату: довольно большая и светлая, каменные из шлифованного светлого камня стены, сбоку от кровати висела книжная полка на которой лежало несколько книг, чуть далее оказался сдвижной шкаф, полностью занимавший всю левую сторону, слева же прикроватная тумбочка с каким-то непонятными пузатыми склянками на ней, на правой стене висит одна единственная крупная картина изображающая лес, а по сторонам от картины висели два горшка с растениями походившими на лиану с плющем или что такое же вьющиеся, как казалось оплетавшими стену вокруг своими сочно-зеленными листьями. Что характерно во всем интерьере не было явных острых линий, все углы были сглажены и острыми гранями выделялось лишь окно, находившееся за кроватью, матовое стекло размывало изображение и не давало взглянуть сквозь него при этом освещения хватало с лихвой. На легкое постукивание оно отозвалось глухим звуком, словно было из пористого материала какого-то. Пробка будто бы. Странно. Но на этом странности не ограничились, как я не оглядывал комнату, все не мог обнаружить дверей. Скинул ноги на пол, с помощью рук привстал и было чуть не рухнул на застеленный какой-то бежевой на вид толи циновкой толи ещё не пойми чем пол, но вовремя оперся рукой на стену. Что-то как-то мутит. Неверными, с трудом дающимися шажками, кое-как доковылял к странной стене, так привлекшей изначально мое внимание. Провел рукой, она немного прогнулась. Какой-то непонятный материал, похож и на бумагу и на ткань одновременно. Но без переплетения нитей, просто цельная структура, как гуттаперча и ткань одновременно. И на этом странности не заканчивались. Но тут прогнувшаяся под моей ладонью стена съехала в сторону, оказывается, это была сдвижная дверь на манер таковой у находившегося здесь же шкафа. А за дверью оказалась брюнетистая девушка с каким-то подносом в руках. Девушка оторопело взглянула на меня, её глаза стали расширятся, коротко взвизгнула, уронила поднос, от чего пузырьки и небольшой кувшин с водой рухнули на пол, а последний и вовсе осыпал пол разбившимся тонким стеклом и брызгами воды, раскраснелась и куда-то убежала. И тут я понял, что было не так, оглянув себя: я стоял у входа в комнату абсолютно голый и даже моего крестика, доставшегося мне от матери, которого я никогда не снимал, не было.

— Ой,— всполошился я, закрыл дверь и заозирался по сторонам в поисках чем прикрыться. Схватил тонкое, но теплое одеяло, столь похожее на плед, накинул на себя на манер тоги и вовремя. В этот момент дверь открылась вновь. В дверном проеме предстал мужчина лет сорока пяти-пятидесяти с длинными взятыми сзади в хвост черными волосами, в серой приталенной рубахе навыпуск с длинными рукавами и воротником стоичкой, темно-серые штаны, переходящие в низкие, чуть выше щиколоток, серые же кожаные сапоги. Хоть мужчине явно был где-то пятый десяток в его волосах не было и намека на седину. В глазах его плясали искорки, а на губах улыбка:

— Вы прямо римский трибун,— произнес он на немецком, все также улыбаясь,— Простите мою несдержанность, но очень уж у вас комичный вид. Вы сейчас находитесь на территории национального заповедника Суомэ ма или как называют нас наши западные соседи Андра ландер*. Я — Ииро Вуорэтпоика или просто Ииро Вуорэт из клана Сотурит вуортен. А вы?..

— Мстислав Ульвин, -ответил я, не узнав своего голоса и только потом всполошился, поняв что оговорился, исправился по-немецки,— то есть.. Пауль Штанге..Пауль фон Штанге..

— Хмм.. Ладно, вы и сами расскажите все позже, а пока вам надобно отдыхать

— Как отдыхать? Что значит отдыхать?! — ничего не понимание стало надоедать, — Где я вообще? Что это за странное помеще..

— Вы сейчас у нас в гостях и вам отдыхать надо, — перебил длинноволосый, представившийся Ииром и шагнул ко мне навстречу, попутно резко выкинув вперед правую руку. Я машинально отпрянул назад, занял защитную стойку и приготовился к отражению атаки, но вдруг почувствовал слабость, изображение перед глазами поплыло. Опустил взгляд и с удивлением обнаружил крохотную иголку, торчащую из руки.

— Что...что это?..— окончательно поплыл я

— Всего лишь снотворное, вам нужно отдыхать.. — с неизменной ухмылкой произнес он, его лицо окончательно смазалось, словно в отражение на воде кинули камушек, и я отправился в царство Морфея.

*Андра ландер — в переводе с норманского значит 'чужие земли'

*клан Сотурит вуортен— клан воинов гор

Число и месяц точно неизвестны, предположительно 659 год от Великого Воссоединения. Заповедные земли Соомэ ма, точнее неизвестно

— Хераэтэ.. он айка оттаа лаэкитус*, — непонятная тарабарщина, которая была схожа на ту что звучала в моем бреду, прозвучала у самого уха и приятный голос произнесший это, несомненно принадлежал молоденькой девушке. Он вырвал меня из покоя сна, но просыпаться никак не хотелось.

— Что? Какая ещё такая айка?

— Но, кутэн тиедат *, — пролепетал приятный, но требовательный голосок

Легкий тычок острым кулачком вбок и последовавший укол, окончательно согнали с меня сонную взвесь.

— А что? Зачем? Кто?— градом посыпал я вопросами, причем сначала на славянском, а далее, понимая свою очередную оплошность, переходя на немецкий, — Что вы вкололи?

Недоуменно захлопал глазами, а, проморгавшись, увидел давешнюю брюнетку, которую засмущал голым видом, от неловких воспоминаний почувствовал, что краснею.

— Оттаа. Джуода*,— протянула стакан с какой-то тягучей ароматной жидкостью, заулыбавшаяся девушка, заметила мое смущение, изобразив жестом, чтобы я выпил

Жидкость оказалась тягучая словно кисель, сладковатая с запахами каких-то пахучих трав, оставляющая приятное послевкусие во рту, даже как будто вереск учуял. Судя по всему эта была очередная партия снотворного или лекарств сильно склоняющих ко сну, так что вскоре я, зевая опять завалился спать, рассудив раз обо мне заботятся, значит, мне пока ничего не грозит. Девушка не сказав больше ни слова, взяла с тумбочки свой маленький поднос, положила на него шприц и стакан. Встала с края кровати и удалилась, лишь у порога, повернувшись, сказала лишь одно слово на непонятном мне языке:

— Оннэкас*

Принятое лекарство располагало к сонливости и уже через каких-то полчаса я преспокойно спал, а когда проснулся, перед моей кроватью на стуле сидел Ииро. Шутливый взгляд которого, как и прежде, изучал меня:

— Здравствуйте, молодой человек. Вам очень повезло, что мы оказались в этих краях. Поскольку меня давно звал к себе в гости мой родственник в доме которого, к слову сказать, мы сейчас находимся.

— Ээ..спасибо конечно.. вы извините ..что я так невежливо и грубо повел себя накануне. Но и вы меня поймите — немного осипшим голосом произнес я, тщательно подбирая каждое слово, черт его знает какой реакции от этих странных человеков ожидать. Ииро лишь махнул на это рукой, мол пустое это и продолжил:

— Будет вам, молодой человек. Так о чем это я? Ах да.. Вам вдвойне повезло, что мы оказались там, где были обнаружены вы. У нас, видите ли, есть такая традиция, как охота в одиночку на какого-нибудь хищника. Как вы могли заметить, в тех краях как раз во множестве обитают медведи...Так вот, охота значится, да — словно вспоминая, что-то задумчиво выдержал паузу он,— Мой племянник Ивор, отправился в тот самый лес за медведем и шел по следам два дня. И когда он уже выходил на него, раздались выстрелы (а у нас не принято ходить на охоту в тех краях с огнестрельным оружием, мы все больше холодное пользуем). Так вот, приходит Ивор к месту выстрелов и видит дивную картину: посреди леса, у старого дуба, лежит человек и едва дышит, а у его ног лежит медведь с ножом в глазу. Именно этот удар оказался смертельным для мишки, а ваши пули ран сколько-нибудь серьезных ему не нанесли, а вот удар перочинного ножа поставил точку. Вот ведь как бывает,— хмыкнул мой собеседник...

Повисла короткая пауза, но, тем не менее, её снова нарушил Ииро:

— Начал Ивор вас осматривать: перебитое сильно израненное левое предплечье, рассеченное до кости левое плечо, раздробленные кости, вывихнутая от падения с дерева нога, два перелома обеих ног.. это не считая множество ушибов и ссадин, но не это главное. Главное, что в распахнутом вороте рубахи, он увидел, то что его очень удивило...он увидел вот это..— он расстегнул пуговицу на воротнике своей рубашки, распутал шейный платок и извлек точно такой же крест как у меня, хотя нет...этот был на серебряной цепочке, и эмаль другого оттенка на его лучах,— Вы знаете что это?

— Ну, нательный крестик, у самого почти такой же. Верните мне его, кстати, он мне дорог

— Откуда он у вас?— проигнорировал мои слова Ииро

— Не ваше дело,— буркнул я

— И все же?

— От матери он у меня. Довольны? А теперь верните, будьте добры

— Хм..от матери?— из взгляда ушла смешливость, — А как матерь звали?

— Ярина,— отметив перемены в лице своего собеседника, ответил я

— Эво оно как значится...— скорее для себя, чем для меня проговорил он, а сам мыслями в это время был где-то далеко.

Молчание затянулось минут на пять, я уже хотел было вновь потребовать свой крестик, но Ииро продолжил, как ни в чем не бывало, незаметно перейдя на 'ты':

— Ты знаешь, тебя ведь именно он и спас. Иначе тебя мы не принесли с собой. Мы к чужакам не очень гостеприимны, скорее даже наоборот и на это есть причины, но ты похоже, очень похоже, что один из нас, хотя и частично, — пространно закончил он свою речь

— Ээ..а собственно один из кого?

— Один из 'Йо ихмииса'*, но об этом никому кроме меня. Не переживай вскоре ты все поймешь. А пока тебе нужно восстанавливать силы и отдыхать. Кстати, сегодня вечером придет мастер заканчивать кувио воима*..ээ..— не сумев подобрать нужное слово, Ииро указал пальцем на татуировку на левой руке

-Ааа...татуировка.

— Да, татуировка. Это очень важно, поэтому не препятствуй мастеру. А сейчас мне нужно идти. Ты даже не представляешь сколько ты шуму поднял,— улыбнулся длинноволосый

— Ааа...

— А на все вопросы я отвечу позже, обещаю тебе, — перебил вновь меня Ииро и закрыл за собой дверь, оставив меня наедине с мыслями.

*Хераэтэ.. он айка оттаа лаэкитус — просыпайтесь..пора лекарства принимать

*Но, кутэн тиедат — ну, как знаете

*Оттаа. Джуода — Возьмите. Пейте

*Оннэкас — везунчик

*Йо ихмииса — дословно с языка сооме переводится, как ' ночные люди'

*Кувио воима — 'узоры силы'

* * *

* * *

* * *

Мастером оказался мужчина лет сорока пяти на вид, в наряде, напоминающем костюм. Приталенный сюртук, из выреза которого выглядывает белоснежный воротничок рубашки с шейным платком, узкие брюки, полусапоги. Мужчина что-то сказал на норманнском, из чего я понял лишь 'здравствуйте' и 'приготовтесь'. Он говорил ещё, но разобрать смысла речи я не смог, поэтому вспомнив наставление Ииро, стиснул зубы и решил не пренебрегать советами спасшего меня человека, приготовился терпеть.

А тем временем визитер, открыл небольшой кожаный саквояж, в котором обнаружилось множество сдвижным маленьких полочек, с какими-то разноцветными баночками, иголками, непонятными приспособлениями и пр. Мужчина повесил сюртук на спинку стула, закатал рукава, обнажив забитые татуировкой без единого свободного места мускулистые руки. Извлек из саквояжа странное устройство, вызвавшее ассоциацию со шприцем и заводным механизмом от часов-будильника, только у этого устройства ещё была удобная нефритовая ручка, матовая поверхность металлических деталей и полочка сделанная явно для установки на неё одного из тех самых пузырьков из саквояжа. Мастер минуты две покрутил настройки механизма, потом положил странное устройство на прикроватную тумбочку, застеленную похожим на очень тонкую светлую кожу полотном. На неё же водрузил овальное нефритовое блюдце все изрезанное символами подобными тем, что красовались у меня на левой руке, кинул пучок целебных, судя по запаху, трав, полил его вязкой маслянистой жидкостью из пузырька матового дымчатого стекла и зажигалкой подпалил его. Жидкость в мгновение всполохнула, объяв языками пламени высушенные травы, воздух наполнился запахом, горного луга, полыни и чего-то ещё непонятного, но очень пахучего, заставившего вспомнить ладан в храмах.

От резкого запаха невольно потекли слезы, я закашлялся, а мастер, методично проговаривающий какую-то мантру на все том же непонятном языке, влил мне в рот содержимое ещё одного пузырька. Жидкость на вкус оказалась горьковато-сладкая с хвойным запахом. Это помогло, я перестал кашлять, глаза перестали слезиться, а голова стала такая ясная, что, казалось, я мог сейчас обсчитать в уме сложнейшую задачу или обдумать длинную цепочку событий. В голове обрывками образов стали появляться казалось давно забытые воспоминания и я даже не заметил, когда мастер приступил к работе, а воспоминания тем временем кружились перед глазами словно картинки в синематографе, с тем лишь различием что были цветными со звуком и касались непосредственно меня...

Просторная комната со старинными портретами. В богато украшенных жирандолях расположились белоснежные, сейчас погашенные, свечи, а в канделябрах на журнальном столике горело несколько. Окутанная приятной уютной темнотой комната, наполняла чувством векового спокойствия и уверенности, в камине потрескивали разгорающееся поленья, лениво лизавшее их пламя нарастало и от него в комнате становилось тепло, несмотря на ненастную осеннюю погоду, бившую порывистым дождем по стеклам большого окна. На диване, обитом коричневой матовой кожей, сидели мужчина с ребенком лет пяти.

— ..своенравный и очень интересный народ, чужаков не жалуют, изредка торгуют с варягами, которые их так и называют 'андра', что в переводе значит 'чужие', а их страну величают 'андре ландер' или в переводе 'страна чужих'. Так северяне даже бывать не бывали в этой дивной стране никогда. Им лишь изредка в порт позволяли зайти и все. На том все сведения варягов о 'андра ландер' исчерпываются, но кое-чт...

— Яр, довольно тебе ребенку чушь городить,— выразительно глядя прямо в глаза темно-русому, крепкого телосложения мужчине, сидящему в кожаном кресле с ребенком на руках, сказала незаметно вошедшая женщина

— Да, ладно, Рин. Все уже, все,— как бы в примирительном жесте выставил руки он

— Не нужно ему этого ничего знать, да и рано ещё..— сказала светловолосая женщина с правильными чертами лица и ярко-голубыми бездонными глазами.

— Вот, малыш видишь, мама не хочет, чтобы я тебе рассказывал что-то о дивных 'чужаках', что в прошлом торговали с северными соседями. Ну, и правда хватит уже на сегодня, пошли спать,— подхватил тот, кого женщина называла Яром, ребенка и повел в детскую, укладывать спать. Но перед тем как ребенок закрыл глаза, его отец тихо произнес, оглянувшись за спину

— Видишь, мама не хочет чтобы ты этого знал...-мужчина задумался на миг и добавил,— а ведь все равно она скучает, впрочем как и я...

* * *

* * *

Дни текли однообразно. С утра зачастую будила та самая брюнетистая девушка, что была при мне кем-то вроде сиделки-надзирательницы и по совместительству медсестрой, звали её Лэя. Во время наших ежедневных бесед, сводившихся лишь к небольшому количеству фраз, когда она приходила ставить укол и давать очередную дозу лекарств или приносила еду, я стал различать некоторые отдельные слова. Лекарства погружали в сонливое состояние и поначалу я больше спал, нежели бодрствовал, организм требовал покоя для выздоровления своего непутевого хозяина. Пару раз наведывался доктор моложавый мужчина лет сорока на вид и тоже с длинными волосами. Это что здесь мода такая что ли? Все виденные мною мужчины были лишь длинноволосыми. Ладно, разберемся ещё.

По мере хода дней я чувствовал, как силы вновь наполняли меня и стал, не смотря на протесты Лэи, вставать и помалу ходить по комнате. Пока что выходить мне нельзя было. Ослабшее тело на ходьбу вопиюще протестовало и отдавало неприятными ощущениями при каждом шаге и если бы могло, то вообще бы кричало во весь голос, но я перебарывал и сопевшую на моё непослушание девушку, и вредничавший организм. С каждым днем я делал все больше шагов, всё новые упражнения. Ко мне вернулась привычка делать гимнастику по утрам. Ещё раз приходил мастер, как раз только стоило коже облезть на месте татуировки. Он вновь проделывал свои таинственные манипуляции с благовониями и загадочными мантрами. А вот Ииро все не появлялся, но я решил терпеливо ждать. Тем более что ничего другого мне не оставалось. Все окружающее меня пространство ограничивалось пределами комнаты, где я лежал, в которой я практически сразу обнаружил ванную комнату со всеми теми же плавными закругленными формами (никак тоже местная архитектурная причуда), прятавшуюся за дверью выполненной сдвижной и заподлицо со стеной, как и входная.

Единственное отличие было то, что эта дверь запертой не была. Да, я оказался невольным пленником этой комнаты. Ещё в первый же день, как я попытался ходить по комнате, и предстал в виде 'римского трибуна', как изволил выразиться мой спаситель, дверной замок оказался заперт. А непонятный материал, которым была обтянута дверь, хоть и напоминал нечто схожее на ткань с бумагой, совершенно не подавался моим попыткам разорвать его, он лишь упруго прогибался под рукой, но не более. А когда в очередной раз моя надсмотрщица пришла и я попытался прыжком проскочить в двери, что-то очень резко и очень больно врезалось мне в голову. По-моему я даже увидел кулак, перед отключкой, хотя и неуверен. С тех пор я больше не пытался покинуть приделы комнаты, а набирался сил. Быть узником в приятной обстановке и идти спокойно на поправку всяко лучше нежели по черепушке получать.

Ещё было пространство за единственным окном в комнате, каким-то образом оно, то обретало прозрачность, то вновь покрывалось матовой пеленой. За окном предстала умиротворенная картина: небольшой тенистый сад, окруженный высоким живым забором по периметру еле проглядывающийся через деревья и парой резных каменных беседок. Судя по ухоженным газонам и подстриженным кустам видно что за садом следят и весьма придирчиво. Что примечательно и тут остроугольные формы сведены к минимуму — явно пытались сохранить природную непосредственность форм. Ярко пестрели неизвестные мне цветы в клумбах, а дорожка из вбитых в землю поросших мхом камней, вела прямо к беседкам. Окно не открывалось, стекло даже не дребезжало. А от удара кулаком, я чуть не разбил костяшки, тем не менее даже трещины не образовалось на стекле или чем бы ни был этот материал.

В шкафу нашел одежду по своему размеру из какой-то шелковистой ткани серого цвета. Брюки свободного покроя совершенно не стесняли движений, хоть и были на мой взгляд несколько зауженными, а рубашка же вторила брюкам. Что удивляло, так это полное отсутствие каких-либо швов на ткани, ни даже пуговиц. Но стоило надеть рубашку на себя и кое-как свести края друг к другу, как они начали будто срастаться. 'Будто' потому, что края просто легли один к другому, оставив лишь полоску контура, благодаря которому и можно было понять, что это не монолитный кусок ткани. Попервах я опешил, но вскоре удобная одежка уже перестала смущать, а то что тут что-то хитроумное заместо пуговиц, так ничего сверх необычного, по сути. Интересно как оно реализовано и, безусловно, удобно оно, но первое впечатление было все больше от неожиданности. С другой стороны эта маленькая странность спокойно вписывается в окружающую действительность и смотрится вполне органично, а вот я в ней чужак.

В один из дней мучась бездельем и не желая спать от принятых лекарств, я, хромая, доковылял до полки, достал книгу. И уже не отмечая, что я как-то удивился открыв книгу (скоро и так удивление станет нормой моей жизни), увидел странную письменность. Она совершенно не походила на те символы с моей левой руки. Нет, те символы, чем-то были неуловимо схожи с рунами, а эти отпечатанные на тонкой белоснежной бумаге, напоминают некое подобие нашего алфавита, да вот только прочитать я их при всем желании не могу, хотя общие корни заметны. Слова поражали длиной букв. Видать, чувствую, придется вновь учится читать и писать... Поглощённый разглядыванием книги, в который раз не заметил появления Ииро. Как он только умудряется так появляться, словно из ниоткуда? Вот я в комнате один, пытаюсь вникнуть в печатные строки, а он оп, и уже сидит на стуле со своей привычной насмешливостью во взгляде, разглядывая меня. Сказать, что удивился — не скажу, но при его появления я все же вздрогнул.

— Что ж вы молодой человек пугаетесь? Ничего зазорного в данной книге нет. Так-так, да точно. Вы в руках держите чудесный образчик поэзии одного из наших великих писателей Антеро Ниэме.

— Я не испугался,— как будто школьник с чего-то стал я оправдываться, заставшим меня врасплох наглым посетителем — Я удивлен, как вы так незаметно появились. Всегда считал себя наблюдательным и даже возможно, несколько параноидальным в этом плане, но вы каждый раз меня удивляете. Да, и смею заметить, что это весьма некрасиво.

— Прошу вас, — выставил навстречу в знак примирения Ииро руки, как-то чересчур даже показательно и шутливо,— я не хотел вас застать врасплох. Просто имею я такую слабость, как удивлять людей. Вы уж простите за это.

— Чего уж там. Я хотел вас поблагодарить. Если бы не вы.. то я сейчас не задавал бы вопросов вовсе..

— Пустое. Я собственно чего зашел. Вам предстоит в скором времени предстать перед советом старейшин. Вопрос по вам все это время решался, а предстать раннее вы не могли, поскольку были неокрепшим духом и телом. И вас нужно подготовить к этой встрече. Она очень важна, очень,— последнее слово он нарочно выделил

— Что неужто прямо вопрос жизни и смерти?— хмыкнул я

— Да, старейшины решать жить вам или умереть,— враз посерьёзневший Ииро, выпалил это на одном дыхании, а у меня сердце екнуло.

* * *

* * *

*

Сегодня, сидя в небольшой каменной беседке, что притаилась в саду, я слушал Ииро, который со всей возможной серьёзностью вливал мне в уши явный бред, ибо ну не может быть этого, потому что не может...

— Понимаешь, Мстис. Или Пауль? Впрочем, давай начистоту, так что — Мстис. Понимаешь, у нас очень специфические законы и традиции. Во многом благодаря им мы и смогли выжить, а многие из них остались как дань предкам. А заветы предков мы свято чтим. Ну, по крайней мере, те, что завещали предки правящей династии, но это строго между нами. Твоё неожиданное появление на наших землях вызвало целую бурю эмоций среди узкого круга посвященных, к коим имею некоторое отношение. Сначала мы думали, что тебе случайно достался наш символ, либо ты его снял с одного из наших, но некоторые факты и дальнейшие исследования, кардинально поменяли мнения и расставили акценты на твой счет. Сначала совет старейшин склонялся к твоему глубокому допросу по особой форме, когда окончательно придешь в себя и дальнейшую казнь.

Здесь я непроизвольно взглотнул пересохшим горлом и в гротескных красках представил подобную перспективу.

— Но затем, после предварительного допроса, когда ты был в бессознательном состоянии людьми из Ордена Хранителей, совет разделился в своих мнениях примерно на два равных лагеря. В особенности после результатов анализа твоей ДНК.

— Так вот, что за странных людей я видел перед собой в бреду...то есть я думал, что это был бред..— догадался я, вспомнив затянутых в длинные темные плащи персонажей своих видений. И что за анализ?

— Об, подробностях позже. Да, наверное, кое-кого ты мог запомнить из них,— Ииро покривился, он, как я уже понял, не любил, когда его прерывают. Я поспешил сделать виноватое лицо, а он продолжил.— Так вот, разделились на два лагеря. Первые по-прежнему считают необходимым казнить тебя, а вторые считают необходимым сохранить тебе жизнь и в дальнейшем с тобой плотно работать... Теперь всё зависит от того сумеешь ли ты убедить совет или нет.

-Э-э-э, я даже и не знаю, что сказать. Слишком много всего сразу навалилось

— Не говори, а лучше послушай, тем более, что выбор у тебя лишь в двух крайностях состоит — он прервался, когда в беседку зашла Лэя с курившимся паром заварником и парой чашек на подносе. Ииро поблагодарил её и, когда она ушла, продолжил

— Видишь ли, я некоторым образом, теперь привязан к тебе. Это вероятно ни что иное как важный знак,— он замолчал, сделав пару глотков из кружки и, довольно поморщившись, заговорил вновь,— Ты верно заметил мои акценты на знаках, предзнаменованиях, фатуме если угодно. На то есть свои причины, успел в этом убедится лично. Жизнь наша — весьма запутанная нить в руках искусного кукловода. Так вот твоя нить, видать, принадлежит тому самому кукловоду, что и моя. Тем более что родственные связи имеют место быть ...— на этих словах я поперхнулся ароматным травяным чаем и зашелся кашлем

— Гкх...хм..кхе-кхе...

— Тише-тише, по спине постучать?

— Но, как?! Невозможно!

— И взрослый почти человек-то с виду, а не знает определения 'родственных связей'. Это означает..

— Да знаю я, что это означает! Довольно! Просто нереально, это абсурд. Бред какой!

Последовало еще несколько крайне некуртуазных выражений, которым позавидовал бы пьяный в дюпель портовый сапожник, подрабатывающий на почве отсутствия постоянного заработка, портовым же грузчиком.

— О, как! Давненько я не слышал подобных слов, да в таком мастерском переплете и оригинальном исполнении. Браво!

Захлопавший Ииро то ли воистину восхитился, то ли насмехался. Мне уже было все ровно, да и не понять по нему так сразу. Я выдохся, чувствовал, как горит лицо и щеки с ушами. Словно обиженный ребенок, которому сказали, что подарки приносят не сказочные персонажи, а папа с мамой, да еще и при этом постоянно путают эти самые подарки. Но чай из сбора ароматных трав, обладал успокаивающим и согревающим эффектом. От пары глотков, кровь перестала пульсировать в висках, дыхание начало приходить в норму, как и безумно колотящее сердце, после еще пары глотков.

— Вижу, ты взял себя в руки, прелестно. Давай продолжим? Кивок это 'да'? Ладно-ладно. Так вот нас с тобой, как это неудивительно, но факт, объединяют родственные связи. Если быть точнее, то твоя мать — моя сестра, не родная, но двоюродная. Вижу, ты снова готов взорваться расспросами, прошу тебя, повремени с этим и выслушай меня. Так уж вышло, не знаю какие силы за это благодарить, либо хулить, но я вновь обрел надежду и беспокойство в твоем лице. Сейчас, крайне озадаченном и глуповатом, уж прости, — он улыбнулся, — это, что я называю 'судьба' или воля богов тире проведение, если образно выражаться. Она есть эта воля, иначе бы я, спустя долгие годы, не обрел здесь племянника, сына своей любимой сестры. Тебя мучают тысячи тысяч вопросов, вижу это. Но давай отложим их до времени. Выпей чайку еще, он успокаивает и помогает собрать мозги в кучу.

И вправду настой успокаивал и помог выстроить хаотично пляшущие мысли в какой-никакой порядок.

— А даже если это все и так. Вы действительно мой родственник и весь сказанный бред имеет еще и доказательную базу, я готов поверить. Видите ли, за последние весьма насыщенные годы я научился мыслить критично, почти, что только так. Повторюсь, я готов поверить вам, если будут доказательства. Но первая же несостыковка, это то, что моим родителям было за тридцать, почти что сорок, когда...Хм, когда в общем мы расстались... Сколько вам в таком случае лет-то должно быть? Пусть и разница у вас большая в возрасте, но все же неувязочка. Вам лишь четвертый-пятый от силы десяток, не больше.— выпалил я на одном дыхании, когда прокашлялся.

— Мне восемьдесят шесть лет. Да не смотри ты на меня так, словно призрака увидел,— он не шутил, я понял по его глазам.

— Но, это невозможно, просто невозможно...

— Почему же? Возможно-возможно, но об этом ты узнаешь позже. И база доказательная тебе будет, уж поверь человеку, приютившему и лечащему тебя...если конечно тебе сохранят жизнь,— в беседке повисла тяжелая тишина, прерываемая лишь пением какой-то звонкой пичуги в саду,— Твоя мать была последней из ветки рода и долгое время её считали бесследно исчезнувшей в варварских землях, официально, я же знал, что это лишь легенда, а она отправилась на юг в Тавр где и сгинула вместе с мужем да детишками. Так уж вышло, что и твой отец был вообще последним из своего рода. Все думали, что древний род оборвался, но судьба превратна и распорядилась она иначе. Навсегда, как считалось, утраченный род обрел надежду на восстановление в твоем обличии, тем более, что корни в тебе взяли вверх и оказались более крепкими, что и неудивительно. Что, как считаю, позволило выжить тебе и конце концов мы с тобой общаемся сейчас. Теперь ты знаешь мою заинтересованность твоей особой, тем более, что я поручился за тебя перед советом и предстану, как свидетель-защитник.

— Даже не знаю, как это все понимать, а как осознать и подавно ума не приложу, — высказал я чистую правду, пытаясь угомонить пляшущие в адском хороводе мысли и образы.

— Не переживай, всё уляжется. Но, к сожалению, время поджимает. Совет соберется в 20:00 в эту пятницу, то есть через три дня. И лучше бы тебе понять хотя бы малую часть из того, что прозвучало и прозвучит. В совете, как и было сказано, заседают старейшины числом семь человек, каждый возрастом не менее ста пятидесяти лет. Главный среди них его сиятельство архонт граф Аиро Ровен двухсот пятидесяти одного года от роду, один из главных благороднейших во всей организации. Его сиятельство граф ещё не принял решения по тебе, ещё есть трое настроенных против тебя это: Грув Аикэн, Атли Рунэн и Мирослав Торс все они уроженцы Западного края. Есть ещё двое братьев-близнецов Крому Риико и Асумо Риико с Севера, практически земляки мои и твоих родителей хоть и восточными корнями. И остался один неопределенный и это некто Рооку Таньев, единственный местный уроженец, архонт славного края Суурэн, где ты, к слову сказать, и находишься. Старейшины прибыли сюда ещё вчера в крайне секретной атмосфере. Обычно это случается лишь по крайне важным поводам. Признаться, даже я в замешательстве. В пятницу, я уже говорил, ты предстанешь перед советом, во время которого твоя дальнейшая судьба разрешиться...

Сказать, что я не понимал ничего — ничего не сказать. Не понимал я сверх сказанного, но попробовал успокоится и переварить сказанное.

— Хоть я совершенно растерялся, абсолютно не понимаю происходящего и стал склоняться, что во время бреда порой больше понимал, но вас я не подведу, Ииро, обещаю,— взглянул я в глаза своему собеседнику.

— Хорошо-хорошо,— грустно улыбнулся он,— чтобы ты как можно меньше допустил ошибок и дабы избежать совсем уж фатальных, необходимо, я подчеркиваю это слово. Необходимо понять некоторые особенности нашего менталитета и, в частности, особенности такового у старейшин Запада и Востока, Юга и Севера, но, как предисловие придется сделать краткий экскурс в историю и старые предания.— дальше Ииро повалил информацией, а я лишь успевал слушать, отмечая, как расширяются глаза и контролировал, чтобы челюсть совсем уж не отвалилась.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

К сожалению, оперировать точными датами, а тем более именами Ииро не мог, так как были существенные ограничения, что мне знать можно было, а чего — нельзя. Поэтому вел свое повествование лишь в общих чертах.

История конкретно Соомэ ма, началась спустя почти пятьдесят лет, после Последней Мировой войны. Предки Ииро, да и мои, как выяснилось, до этого обитали в подземном убежище глубокого залегания на одном из северных островов. Пережившие прямые попадания, как ядерного, плазменного, так еще целой связки бактериологического и химического оружия лишь уповая на чудо и передовые технологии. Да и то повезло, что на этом острове располагался один из передовых в своей области закрытых НИИ того времени, что занимался темами непринятыми в обществе, а некоторые из них были и вовсе запрещенными.

Сразу после глобальной войны, как только прекратились боевые действия, предки пытались выйти на связь с уцелевшим миром. Но дистанционные устройства связи, доставляемые на поверхность сохраняли работоспособность в течении максимум шести часов, а дальше выходили из строя под жестоким излучением. Радиоэфир был забит помехами (благо я знал о радиотелеграфах и общее представление об услышанном смог составить, но вот многое из сказанного я смог понять лишь время спустя). На любых волнах были ужасные помехи. Тоже самое творилось в микроволновом и инфра-диапазонах. Связь с помощью направленного луча, также ничего не принесла. Все спутники либо были выведены из строя, либо сбились с траекторий и доживали свой век. Ближний космос был нещадно захламлен обломками. Небо затянуто непроницаемой пеленой, едва светлеющей в дневное время. Магнитные и географические полюса изменили свое положение, планетная ось сместилась почти на восемь градусов в момент пика катастрофы, вызвав сперва ужасные цунами, а хаотичные перемещения воздушных массивов — ураганы невиданной силы. Температура стремительно снижалась, начиналась ядерная зима. Руководство убежища приняло меры погрузить часть обитателей в анабиоз, так как на всех камер не хватало. Оставшиеся же обитатели принялись обеспечивать целостность базы и налаживать выявленные разрушения, коих выявилось очень много. Так продолжалось около сорока лет, смены сменяли друг друга вахтами по пять лет. Усиленно прорабатывались методики по максимальному продлению и сохранению жизни людей, чем уже тогда была заложена очень серьезная база. Спустя сорок лет ресурсов еще хватало, но хватало лишь на двадцать лет при максимальной жесткой экономии. Было принято решение снарядить экспедицию на поверхность.

Мониторинговые группы за годы изоляции фиксировали изменения, происходящие на поверхности. Так за первые пятнадцать лет общее загрязнение атмосферы, существенно снизилось. Проницаемость солнечных лучей существенно улучшилась. В связи с первоначальным похолоданием поверхности планеты со средней температурой в -30 градусов образовались большие по площадям ледники, которые упрощали разведку территорий. Автоматические зонды смогли обследовать земли в радиусе более пятисот километров. Пробы атмосферы показали очень большое содержание парниковых газов, что по прогнозам ученых должно было повлечь в последующие годы существенное потепление с последующим нагреванием планеты.

Были поставлены приоритетные цели по поиску подходящего местоположения для развертывания наземной базы с последующим укреплением ресурсно-материального комплекса. Все готовились выйти на поверхность, запасы таяли, но люди не отчаивались.

Гренландия была приоритетной для колонизации, но она была сокрыта под ледниками, а расчищать оптимальное место было чересчур накладно. Поэтому был выбран скандинавский полуостров, он также находился существенно выше уровня моря в сравнении с восточно-европейской равниной и гораздо меньше подвергся уничтожению, а север полуострова остался практически нетронутым. Так место для колонизации было выбрано.

В течении следующих двадцати пяти лет шла разработка оборудования и всего необходимого, что может понадобиться для экспансии на поверхность. Вскоре первая экспедиция отправилась на поверхность. К тому времени воздушные массы уже перемещались не столь хаотично и вполне укладывались в разработанные прогнозы. Климат медленно, но неуклонно стал стабилизироваться, а планета понемногу стала нагреваться. Первые годы в целом стали очень тяжелыми. Удалось найти на скандинавском полуострове несколько сотен выживших, также удалось установить контакт с одной из военных баз глубокого залегания в Гренландии у которых дела, к моменту контакта, шли куда как неважно. После переговоров базы объединились, также впустив к себе всех найденных выживших. Теперь же приоритетом стало создание ресурсно-сырьевых комплексов для сбора неорганических материалов, а также создание ферм по выращиванию органики. На дальнейшую экспансию и активный поиск выживших или пригодных земель руководство пойти уже не могло. Слишком много стало проблем, много людей, много расходов, мало времени и всего мало. К тому же, земли южнее и вообще в округе были выжжены до стеклоподобного состояния, а, на невыжженных — бушевали остатки бактериологического, химического и черт знает какого еще оружия. Постоянно сканировался радиоэфир, да радиомаяк посылал свое послание о поиске выживших любых национальностей, гражданств и вообще любых людей. Тотальная война уровняла всех. Лишь объединившись можно было спастись. Еще в течении двадцати лет на зов маяка пришло суммарно почти триста человек, приплывших все больше на кораблях в краткие сезоны оттепелей. Дальше в течении десяти лет прибавилось всего семеро едва живых людей и маяк отключили для экономии. На этом спасательная миссия подошла к завершению.

С момента формирования наземной базы стало известно о трех аналогичных выживших базах в Северной Америке, двух базах в Гималаях, одной в Альпах, базе на японских островах и базе в Австралии. Наверняка были и еще выжившие, но достаточно мощные передатчики были явно не у всех. Да и то, в течении следующих тридцати лет, удалось наладить дипломатические отношения с двумя базами в Северной Америке и базой в Альпах. Остальные располагались слишком далеко для установления прямого контакта. Общее загрязнение в Америке было катастрофическим, как и по всей Европе. Так что со временем произошло вынужденное переселение их к уже разросшейся и наиболее успешно освоившейся базе 'Скандинавия' с дальнейшей интеграцией в местное общество.

По зараженным пустошам и обезлюдевшим землям пустили специальные автоматизированные комбайны-сборщики, которые находя интересующий предмет-ресурс перерабатывали его на составляющие фракции, которые, в свою очередь, загружались в контейнеры и отправлялись на скандинавский полуостров для складирования или дальнейшего перепроизводства. Таким образом, достигалось как накопление ресурсной базы в первую очередь, так и очистка земель во вторую.

Трупом цивилизации еще долго можно было питаться, разработка месторождений осуществлялась лишь для самых редких элементов, остальное же спокойно собиралось сборщиками на руинах. Прошло еще почти двадцать лет в борьбе с условиями нового сурового мира, пока объединение 'Скандинавия' твердо встало на ноги и уже стало расширять зоны своего влияния. К тому же, климат с каждым годом становился теплее, морские течения и воздушные массы кое-как стабилизировались, появились ярко выраженные времена года. Планета понемногу скидывала ледяные оковы, становясь теплее. Как оказалось, сразу после ядерной зимы, многие малые бункеры, которым посчастливилось пережить ее, но у которых запасы ресурсов истощились, в поисках лучших условий объединялись с другими выжившими или по национальному признаку или же просто под флагом более сильного и устремлялись на юг, где не было зимы круглый год. Люди это зачастую были военные и все чинно-мирно редко когда завершалось, даже с учетом горстки выживших, места всем нехватало, ведь, как и везде, многие земли были отравлены, радиоактивны, либо же просто неплодородны. Как климат же вновь стал теплее, люди начали вновь понемногу возвращаться на покинутые земли. Общая напряженность стала спадать, да и большинство были истощены как в человеческом запасе, так и материально-ресурсном.

И вот уже окрепшее формирование 'Скандинавия' стало сталкиваться с голодными, обозленными и просто алчными возращенцами. К тому времени на прямой контакт вышло 'гималайское объединение', как назвали его в 'Скандинавии'. Сперва, они хотели наладить торговлю, но предложить у них было особо нечего, но зато у них был уцелевший атомный подводный ракетоносец и пара гиперзвуковых крылатых ядерных ракет, который они для укрепления серьезности своей дипломатической миссии подогнали максимально близко. После неудачных переговоров, откровенно чувствуя превосходство, 'Гималайцы' стали угрожать. В общем, слово за слово, известно чем по столу, и выпустили они ракету по главной базе 'Скандинавии', ее они хотели подорвать в воздухе, высоко над базой для запугивания, никто не хотел уничтожения ресурсов. Да вот только 'скандинавы' шутку не поняли. Ракету удалось сбить еще на подлете, а корабль уничтожить подводными дронами-самоубийцами, которые также загодя бороздили морскую акваторию. Все же костяк 'Скандинавии' составлял закрытый военный НИИ, один его собрат из Америки, да просто пара военных бункеров. Так что эти люди были готовы ко всему, и у них тоже оставалось в запасе, хоть и не гиперзвуковая крылатая ракета, но достаточное количество и оборудования, и ресурсов, и ученных для создания атомных бомб и пары дронов большой дальности. Правила геополитики были установлены беспрекословно, после уничтожения 'гималайцев'. Остальные высокотехнологичные 'объединения' в лице 'японской' базы и 'австралийской', поспешили уверить в своем мирном отношении, всяческой поддержке и возможности дальнейшей интеграции, коль таковая возможна.

Так прошло полтора века, парниковый эффект помалу стал сдавать обороты, но к тому времени льды Гренландии и Антарктики растаяли почти полностью, образовавшиеся малые ледяные шапки на новых географических полюсах компенсировать этого не могли. Уровень мирового океана существенно поднялся, начисто перекроив очертания материков, к тому же последовавшие смещению земной оси сейсмические процессы начали этот процесс перекраивания, а таянье ледников только довершило общую картину. 'Скандинавия' теперь была окружена водой от материка и зараженными землями, было принято решение осваивать обнажившуюся ото льдов Гренландию. Сползавшие ледники утаскивали за собой грунт, и, большая часть огромного острова стала просто огромной скалой. Но для технически развитой 'Скандинавии' это не стало проблемой. Главное, что новая земля была чистой, во время войны на ее территорию упала всего три ракеты и-то они просто пораскалывали ледники, лишь ускорив процесс их сползания в океан.

Новым гегемоном стало объединение 'Скандинавия' к которой, в скором времени, присоединилось австралийское объединение, и японское островное. 'Японское' переселилось на новообразованные и незатопленные острова Океании поближе к Австралии, а сама 'Австралия' стала осваивать свой континент при поддержке и активном участии 'Скандинавии' приславшей своих кураторов. Притирание шло более полувека, не без конфликтов, но вскоре разногласий уже практически не было. Колонии всячески поддерживали друг друга и начали торговать с выжившими на материках, но только те, лишь слегка отойдя от территориальных войн, начали новые, то на религиозной почве, то по какой другой причине, еще больше вгоняя себя в дикость. Начались темные времена на территории бывшей Европы и Северной Африки, отсеченные от Азии образовавшимся огромными морями и мертвыми, не менее огромными, зараженными пустошами, где выживали лишь скорпионы, да насекомые. В Азии же 'японский' филиал активно способствовал восстановлению человеческих поселений и беря их под свой контроль. Вел торговлю, выменивая уцелевшие крохи погибшей цивилизации, да просто выменивая редкие ресурсы на безделицы.

Очень скоро на неподконтрольных 'колониям' территориям последовала тотальная деградация чуть ли не до уровня Эпохи Возрождения с рыцарями в латах и вооруженными оружием с дымным, а в лучших случаях — примитивным бездымным порохом. Время от времени всплывали знания довоенной эпохи и тогда их брали под свой контроль люди 'колоний', внедренные для 'запланированного курса' дикарей. Было решено, что лучше пустить развитие 'варваров' подконтрольно, чем пускать на непредсказуемый самотек. 'Колонии' же стали обильным и процветающим государством с все более развивающейся наукой и гораздо отдаленней или, точнее сказать, более обособленны от остального мира, как никогда прежде ни одно государство.

Изолированность и избранность, обособленность себя от остального человечества всячески культивировалась, поощрялась и взращивалась. К тому же биотехнологи не стояли на месте, активно применяя свои наработки для улучшения качества и продолжительности жизни немногочисленного населения 'объединения'. Что характерно сперва объединение не носило никакого общего названия и лишь со временем общим стало 'Скаан ма', так оно и называлось по сей день, названное изначально в честь метрополии. А первоначальное местоположение самой первой наземной 'Скандинавии' теперь звалось Соомэ ма к которой относились также группа островов восточнее, которые в следствии катастрофической сейсмической активности существенно поднялись над уровнем моря и на которых сейчас располагался заповедник в который меня и угораздило попасть.

Возвращаясь к обособленности, следует сказать, что благодаря генетическим изменениям и всеохватывающей государственной программе по улучшению генофонда, период жизни продлили в среднем до двухсот пятидесяти — трехсот лет. Наступление совершеннолетия официально наступало в двадцать пять, но даже тогда каждый гражданин был обязан пройти десятилетний курс обучения специализации, пойти на военную службу на аналогичный срок, либо же он шел, как неквалифицированный рабочий на муниципальные работы на срок в двадцать лет. По завершению которого, работник муниципалитета может остаться по желанию с дальнейшим продвижением или идти куда вздумается, разумеется, в рамках государства. Впрочем, государство теперь охватывало более чем серьезную площадь, а на всю территорию едва набиралось пять миллионов человек. Удлинившиеся сроки жизни сформировали совершенно иное отношение ко многим вещам, таким как: семья, продолжительность карьеры, трудовой стаж, искусство, культура и вообще это коснулось абсолютно всех аспектов жизни и смерти. Никого не удивлял трудовой стаж в сто лет или же даже в сто пятьдесят, отпуски по полгода-году, либо же добровольных уход из жизни в специальных учреждениях для особых долгожителей, которым порой доходило под четыреста лет. Но таких был очень немного, большинство же меняли свою жизнь кардинально по несколько раз, становясь порой на диаметрально противоположные пути. Это было общество, которое не удивлялось ничему и никому, общество, предоставляющее беспрецедентные условия и возможности для своих граждан, но лишь в рамках своего общества и только. Это было табу, чужакам-варварам ход был заказан на цивилизованные земли Скаан ма, как и путь для скаанцев в варварский мир, только, если ты не сотрудник тайной организации государства. Но роль своих советников, служащих и прочих работников на территории варварского мира не афишировалась, она также стала табуированной и давно уже перешла в раздел городских легенд. Официально общество считало, что цивилизованный мир живет отдельно, не вмешиваясь в жизнь варваров, а сами же варвары еще не доросли до контакта со Скаан ма. Изолированности же способствовало как огромное расстояние от варварских земель, как в случае с Австралией и Океанией. Либо же, как с Гренландией — трудно проходимые рифы, подводные вулканические скалы, разросшиеся после вулканической катастрофы взрыва огромного вулкана в Исландии или же, что умалчивалось, пограничные служащие тщательно отслеживали непонятным чудом доплывших к ним бедолаг. К тому же, 'великие' вновьоткрыватели Америки со стороны варваров, высаживались на мертвое побережье и, едва ли не все умирали от жесткого излучения, которое сохранялось долгие годы спустя древней войны. Так что они стали запретными землями для бесстрашных колонизаторов. Лишь иберийцам удалось создать свою Новую Иберию — небольшую колонию в пару тысяч населения в Южной Америке, и то они постоянно натыкались на сопротивление местных дикарей. В общем, отдушина для непоседливых мореплавателей была, и-то она усердно контролировалась двадцать четыре часа в сутки стратосферными дирижаблями, которые заменили собой спутники на захламленной до невозможности околоземной орбите.

Да, некогда летавшие тысячи и тысячи спутников связи, разведки, телескопы, десятки станций во время войны стали грудой космического мусора, который и по сей день создает время от времени 'метеоритные дожди'. В общем, гораздо рентабельнее в первое время стал проект со стратосферными дирижаблями и автоматическими зондами, да и стоимость его была гораздо меньше, чем создавать космическую программу почти с нуля, обладая едва ли не голой теорией с огромными пробелами в ней.

Освоение космоса отложилось на неопределенный срок, вместо того чтобы очищать околоземное пространство хватало еще вековых задач по очистке планеты. Хотя изредка на Землю падали крупные обломки станций и спутников. Были созданы специальные группы по их сбору и изучению, все-таки амбиции вернуться в космос не покидали властителей мирового гегемона. Многие материалы и технологии, которые создавались в условиях невесомости и низкой гравитации, так и не поддавались ученым объединения. Все таки, некоторое количество спутников расположенных на высокой орбите все же была, как объяснялось — противометеоритная защита. И то, появились они менее полутора веков назад.

— Я не вправе тебе говорить все это, итак слишком многое поведал из того, что не следовало. Уже поздняя ночь, что-то мы с тобой засиделись ,— за окном и вправду была глубокая ночь, где-то ухала ночная птица, да по саду расползался аромат вереска,— Да и тебе нужно отдохнуть

— Не помешает,— я действительно чувствовал себя на редкость измотанным и голова к тому же раскалывалась немилосердно. Успокоительные помогали, но ничего кроме апатичного безразличия уже не вызывали

— На сегодня хватит, завтра продолжим,— на этом он помог мне доковылять до моей комнаты — мои ноги подкашивались и норовили зацепить одна другую

— Отдыхай, Мстис. Понимаю, твоя картина мира изрядно порушилась, это очень непросто, но я понимаю тебя. И я вижу, что ты справишься с этими трудностями. Спокойной ночи,— он направился к выходу

— Ииро?

— Да?

— Мои родители тоже были 'йо ихмиса', как и вы, из-за этого их убили? — вопрос сам вырвался, Ииро даже опешил на мгновение, но сразу же взял себя в руки

— Да. В основном. Там не все так просто. Ты очень догадливый, Мстис. Сразу всего и не расскажешь, сам до сих пор не могу многое понять из произошедшего

— Ничего, мне пока и этого хватит. Спасибо за искренность

Ииро еще что-то хотел сказать, но просто кивнул и зашагал на выход, задвинув дверь. Я лег на кровать, прикрыл веки, в голове стоял гул. Гул мыслей обо всем сразу, моя картина мира не просто порушилась в этом Ииро прав абсолютно, она просто напрочь сломалась. Но для меня миропорядок рушиться не впервой. Да, это ломает тебя, трудно смириться, что нерушимые основы крушатся. А непоколебимые вещи слишком уж колеблются. Но, если не раскисать, то даже из осколков себя прежнего можно склеить что-то годное. В голове безумной мозаикой выстраивались картины прошлого. Родители улыбчивые, живые, кроха сестренка, пугливо и с интересом взирающая своими бездонно-синими глазами на такой большой и непонятный мир. Это было столь давно, что, кажется это и не я был тем парнишкой, что любил копаться в старых механических часах, часами просиживать за приключенческим романом, грезя о неизведанных странах. Мозаика разбивается, разлетается в дребезги, перемешиваясь и выстраиваясь в новые картины. Смешанный лес, солнечные лучи, пробивающиеся через листву как калейдоскоп. Замершая на опушке, прислушавшись к чему-то косуля, повела ухом. Тихий, низкий голос отца:

— Отбрось волнения, освободи голову от посторонних мыслей, не думай о том, как сделать то-то и то-то, просто есть ты в данный момент и твоя цель. Ты уже достиг ее, она уже твоя. Остался лишь небольшой, совсем малый шажок к ней. Слейся с окружением, ты составляющая этого мира, почувствуй это. Стань одним целым. Ты есть все, и все есть ты. Винтовка в твоих руках — продолжение тебя, руки твои расслаблены, никакого напряжения ни в них, ни в теле. Знаю, что дрожат, но это пройдет, просто контролируй это. Твое сердце замедляется, ты чувствуешь, как каждый удар следует после огромной паузы, между ними проходят часы. Твоя цель впереди, но она уже твоя, это решено.

Его слова словно замедляют время, очертания мира плавны и степенны, как воды северного залива. Сердцебиение растягивается, что, кажется, что и нет его вовсе. Косуля еще раз прислушивается к чему-то и, успокоившись, склоняет голову к такой сочной траве. Руки действительно дрожат и правая даже сильнее, но в последнее время уже не так. Отец прав, вполне можно унять ее мысленным усилием. Палец едва тянет на себя спусковой крючок, свободный ход выбран давно, ударов двадцать сердца — целый век. Ударник срывается, бьет по капсюлю, выстрел. Косуля безмятежна, она не замечает громкого хлопка, ей просто выключили свет.

— Молодец, сын,— отец довольно хлопает по плечу, он горд своим сыном, он горд мной

Следующая картина открывает разговор отца и матери, когда они думают что их никто не слышит, а я чувствуя стыд и одновременно интерес все же продолжаю слушать.

— Нам некуда бежать Яр. Просто некуда. Что теперь делать?

— Не бойся, просто доверься мне. Ты же знаешь, что иного пути нет. Ведь знаешь

— Знаю, дорогой, знаю, от того и так страшно

— Не бойся, солнышко,— отец прикасается щеки матери, а она прижимает его руку своей,— Мы вместе, а это главное. Скоро все должно завершиться, еще немного

— Поскорее бы

Вновь разбитая мозаичная круговерть. Выстроившиеся воспоминание, ставшее моим кошмаром, моим персональной пыткой на все эти годы. Вновь мертвые стеклянные глаза людей самых дорогих мне на всем свете. Горечь от того что они не со мной, а я все еще жив. Желание смерти превыше желания жить. Боль, щемящая, неутолимая жажда смерти, смертей. Смертей тех, кто все это сотворил! Всех до единого. Никогда не прощу, никого! И себя не прощу за свою бессилие, невозможность что-либо сделать. Глупо? Ведь я не мог ничего сделать. Да, я даже во сне, а ничем иным это не могло быть, осознавал это. Но стыд от собственного бессилия и невозможность вернуть все вспять гнетет меня, время от времени просыпаясь зверем, жрущим мою душу изнутри, оставляя на месте сожранного лишь пустоту в которой нет ничего светлого. Вновь мозаичный хоровод и перед глазами уже иная картина.

Я видел мглисто-черное небо, бескрайние грязно-серые снежные пустоши с искореженными остовами зданий, торчащими обломанными гнилыми клыками. Кругом заунывно и тоскливо воют ветра. Затем небо сереет, тусклый свет все увереннее рассеивает темноту, пока он не превращается в белоснежную пелену застлавшую весь горизонт:

— Хеи, вакнаа, хератэ,— звонкий назойливый голосок, зудел прямо в голове и не думал пропадать,— Сомну

Я разлепил глаза, Лэя настойчиво трясла меня за руку. Я чувствовал себя на редкость разбитым, поэтому просто перевернулся на другой бок. Девушка от такой наглости просто разразилась негодованием:

— Скватер...куинка сиэтат миа? Вакнаа! — она буквально задыхалась от возмущения

Меня такая реакция лишь раззадорила, я одним махом вскочил с постели, Лэя перепугано шарахнулась в сторону, испугавшись варвара.

— Лэя, олэ ниэн каунис* — задействовал я, заранее запасенный козырь

Девушка зарделась, беззвучно открыла рот, закрыла, кивнула на поднос с микстурами и выскочила из комнаты, что-то пискнув. А я, довольный собой, взял чашку с теплым отваром, сделал пару глотков и улыбнулся, глядя на сад за окном. Вот тебе, не ожидала?

— Что ж вы, молодой человек, девушку в краску вгоняете?— Ииро, как всегда, незаметно материализовался в комнате

— Ииро, а вы всегда намерены неожиданно напугать,— я вздрогнул от внезапного появления, чуть не поперхнувшись травяным настоем.

— Прости, Мстис, просто ты действительно применил тяжелую артиллерию против бедной девочки

— Назойливая она

— Это есть в ней, рвения ей не занимать,— улыбнулся он

— Разговор продолжается? — догадался я

— Да, время не ждет

* * *

*

Лэя, олэ ниэн каунис* — Лэя, ты такая красивая

* * *

Мы вновь прошли к резной каменной беседке в саду, на улице едва заметно дул ветерок, а тяжелые серые тучи предвещали затяжной ливень, воздух какой-то даже спертый что ли. Вновь был успокоительный настой, вновь я сидел и внимал, пытаясь не сбиться на незнакомых словах или терминах. Кое-что всплывало в памяти по аналогии, но многие вещи все же приходилось уточнять, переспрашивать. Возвращаться к прошлому нашему разговору, многократно прокрученному круг за кругом в голове. Общество, к которому принадлежал Ииро, мои родители, но не я, было насквозь закрытым для влияния извне. Попасть кто-то мог сюда разве что как источник изучения. В этом и был парадокс. Мое появление не вписывалось в общую картину давно сложившегося миропорядка. Я вроде как по крови свой, но в тоже время и дикарь.

Я долго пересиливал себя, но все же сил терпеть больше у меня не стало:

— Ииро, расскажите мне о родителях, прошу вас. Я уже не знаю чему верить, а чему не верить. Но это то, что я должен знать. Прошу вас, мне это необходимо

Ииро взглянул на меня, лицо его переполняли противоречивые чувства.

— Мстис, что я тебе уже рассказал, только за это ты подлежишь уничтожению, а я — показательной казни. И я старался не касаться данной темы, но, понимаю, что это просто нереально,— вздох старика прервал его речь, старика потерявшего часть себя, вот что это было, затем еще один вздох и старик исчез.— Я расскажу тебе, кому, как не мне это следует сделать. В общих чертах, но, поверь — это все что я могу сейчас.

— Позволь мне предвосхитить твои вопросы. Конечно, вряд ли я понимаю чувства, обуревающие тебя, но твои родители были мне не просто знакомыми людьми. Они были близки мне как по крови, так и по духу. Я скорблю вместе с тобой о потере самого близкого друга и своей сестры в их лицах.

Выглядел он обреченно просящим, возразить я не смел и не мог. Просто кивнул.

— Отец был выдающимся ученым, мать — работала в смежной области. К моменту их знакомства твой отец был уже довольно известным специалистом, к тому же он был видным холостяком. Еще бы, досрочно закончить самый престижный вуз всего объединения, затем в рекордные сроки стать профессором. Да и был он единственным наследником одного из Первых родов*. Но ничего кроме науки он не замечал, был в нее погружен всецело и страстно. С твоей матерью они познакомились то ли на какой-то конференции, то ли симпозиуме. Забыл, вот черт... В общем случился у них конфликт на фоне одной дискуссии. Оба они были сторонниками мнений противоположных лагерей. Конфликт вышел знатный. Твой отец — в целом спокойный статный профессор с уже двадцатилетним к тому времени стажем рассвирепел, аки тигр, а мама твоя — ох, и фурия вперемешку с валькирией же была. В общем, они так обозлились друг на друга, так ругались и конфликтовали, что спустя полгода для шока окружающих — меня-то уж как шокировало это, поверь мне, как непосредственному свидетелю и участнику тех событий — в общем, спустя полгода они поженились.

Ииро прервался на глоток чая.

— Все было нормально до той поры, пока твой отец не вынес свою тщательно вынашиваемую идею на свет. С радостью бы рассказал подробнее, но, вряд ли ты поймешь, что-либо. Прости, но тебе предстоит еще много узнать, в том числе и заново. Так вот. Все бы ничего, но воззрения твоего отца и свой, отличный от других, путь исследовательской деятельности стал вызывать негативные отклики сперва среди ученной братии, а затем и среди лиц властью обличенных. Завистники и охайники тут же зацепились и начали раздувать тему. В общем, проект закрыли, а отца твоего перевели в другой университет, менее известный и более контролируемый. Спустя время история повторилась. Твой отец тяжко переживал неприятие его идей другими ученными, бывшими коллегами и лжедрузьями. Дело его жизни пошатнулось. На какое-то время он впал в депрессию и отстранился от всех. Лишь твоя мать была с ним. Они перебрались в фамильное поместье в непроходимой лесной глуши и стали жить обособленно. Злые языки много чего говорили по этому поводу, перемывали косточки, но вскоре заглохли и они. О твоих родителях забыли. Ну, бывшие некогда видными ученными парочка исчезла из общественной жизни, да и не такое бывает в обществе, где каждый хотя бы два, а то и три раза кардинально меняет свою жизнь — ее сроки весьма позволяют. В общем, практически безвылазно в поместье они провели два года. Затем стали помалу путешествовать по миру. О них уже и позабыли-то все, но тут к ним на связь вышли 'санитас' — группа лиц ведущих деятельность, что шла в разрез с общей линией власти. В основном это были молодые люди состоявшие в основном из ученной братии, да бывшие военные, врачи и прочие прогрессивные человеки. Много среди них было и весьма маргинальных личностей, много же и вполне толковых, но весьма эксцентричных своими идеями и взглядами на вещи. В общем, та еще солянка вышла, вот только шуточная общественная организация стала набирать немалые обороты. Да и руководил этим сборищем кто-то весьма толковый. В конечном итоге 'санитас' предложили твоему отцу продолжить свои работы с предоставлением всех необходимых мощностей, какие ему только понадобятся, но условие было работать на них, естественно, и абсолютная секретность. Хоть твои родители и были очень умными людьми, но те еще дураки в плане доверчивости и, уж тем более, когда им предоставляют все условия для занятия любимым делом. Сам был таким...

Научная деятельность ни на миг не прекращалась, даже когда твои родители пропали в своем поместье. Они занимались своим проектом, своей сумасшедшей идеей, только вдвоем и в своей крошечной лаборатории. Что и говорить, что энтузиазм вспыхнул, как сверхновая. Все бы хорошо, работа шла полным ходом, первые успехи, затем череда последующих. Но вскоре на 'санитас' обратили внимание власть держащие. Не знаю, были ли попытки договориться, да даже если и были, то плодов они никаких не принесли уж точно. Вся организация была признана экстремисткой, руководство показательно наказано и посажено в тюрьмы, часть, как водится, исчезла. То ли сама, то ли с помощью, не суть важно. Все объекты, курируемые 'санитас' были закрыты, большинство сотрудников разогнаны, но самые видные — объявлены вне закона. А твои родители были уже очень видными к тому времени, да и ты родился уже, тебе тогда три года исполнилось, а сестренка твоя была на подходе. Так что им ничего не оставалось, как бежать. Кое-кто из осколков 'санитас' (они и основали затем 'йо ихмиса) помогли сперва укрыться твоим родителям в Австралии, но и там их нашли. Выбор оставался невелик, и они подались в варварские земли. Но и там их нашли, а дальше ты и так знаешь...

Ииро действительно переживал то, о чем он говорил, действительно переживал. Перед его глазами был не я и даже не каменная стена за мной, заросшая плющом. Нет — в них отражалась борьба, старая, но ни на миг не покрывшаяся тленом разложения. Это одновременно происходило давно и сейчас. Его губа слегка поддергивалась, лишь на миг — но я заметил. Голос же. Нет, не дрожал, но я чувствовал его боль. От его понимания меня и осмысленности, что я теперь не один, после стольких лет. Меня переполняли самые противоречивые чувства. Сказать, что это было для меня шоком — ничего не сказать. Я просто сидел и слушал. Слышал каждое слово, ловил и сопереживал каждой эмоции собеседника, но сам сказать ни слова не мог. Не в силах даже заговорить. Внимал знанию, к которому стремился и, которое было назойливым смыслом моего существования. Но радости от раскрытия этой тайны я не ощутил. Щемящая боль, глубокая тоска, безразличие, отвращение к себе и к своей слабости с наивностью ребенка, пустота утраты, вновь пережитая с новой силой и с новыми фактами, свое невежество, не позволяющее порой внимать моему рассказчику — вот это я ощутил сполна. За этими эмоциями затерялись слова Ииро, эта удивительная история, но не менее удивительно реальная. Мои глаза были раскрыты, но я не видел не Ииро, ничего и никого более. Я просто сидел не в силах пошевелиться, ни даже моргнуть.

Ощущал, как мое тело поменяло свое положение в окружающем пространстве, размытые тени изредка появлялись и тут же пропадали, затем наступило забытье. В следующих миг я проснулся. Истекающий мягким светом потолок в комнате, лежу на своей постели, рядом чувствую постороннее присутствие. Повернув голову, вижу спящего на стуле рядом с кроватью Ииро. На тумбочке рядом с кроватью целая россыпь баночек, склянок, пара шприцев с буроватой полупрозрачной жидкостью. Голова как с затяжного перепоя, во рту же, словно кот испражнился, а горло пересохло просто до жути. В руку у локтя воткнуть катетер капельницы, что расположилась по обратную сторону кровати. Пока я ее осматривал и окончательно избавлялся от пелены, Ииро проснулся.

— Ты как?

— Как будто в дешевом матросском кабаке неделю беспробудно пьянствовал, а так ничего вроде. Что это было? Я, кажется, отключился?

— Хорошее сравнение,— устало улыбнулся Ииро,— Ступор у тебя по всему выходит. К сожалению, нормального врача предоставить тебе не можем, да и даже диагностировать тебя по уму не можем. Наша аппаратура не может тебя взять. Что-то ей мешает просканировать тебя полностью. Но все же интересная картина в аспектах некоторых проскакивает. У тебя явные улучшения имеются. Без сомнений — вмешательство твоего отца. Да и есть некоторые подсказки на этот счет...

Ииро углубился в рассуждения, от обилия информации закружилась голова.

— Вижу, моя речь тебя утомляет. А тебе сил надо набираться, до совета осталось,— его взгляд на мгновение расфокусировался,— четырнадцать с половиной часов. Кое-что из препаратов тебе поможет выдержать его, но все тебе предстоит еще многое выдержать. Не опирайся, отвечай на все не таясь

— Пытать будут?— голос был хриплый, язык едва ворочался

— Вряд ли, но не исключаю

— Тебя уже проверяли специально обученные люди 'йо ихмиса', так что свой отчет они уже наверняка подготовили. Что им стало известно мне не ведомо, но первично проведенное 'нами' сканирование результатов особых не принесло. Вопросов лишь прибавилось. Человек-загадка ты Мстис. В общем, будем надеяться на лучшее. А теперь отдыхай,— Ииро поднялся, отряхнул невидимые пылинки с колен и взял один из шприцов

— Опять спать?

— Да, так нужно, скоро все поймешь

— Да чего уж там,— вздохнул я и закрыл веки

Пришел в себя после какой-то раскачки, не хотелось ни то, что шевелится, а даже глаза открыть, но вдруг мое тело поменяло свое положение в пространстве и весьма резко. Тут я еще лежал и вдруг заваливался вперед, сердце учащенно забилось, глаза распахнулись, а врезавшиеся в тело ремни удержали от падения. Яркий свет ламп, слепящий как магниевая вспышка. Сердце колотит, норовя проломить ребра, кровь пульсирует в висках, а еще нестерпимо чешется ухо, то самое у которого части не достает. И головой об плечо не почешешь — ремни намертво фиксируют голову и все тело.

— Эн реакштон...-услышал я в чешущемся ухе искаженную речь и следом уже другим голосом,— Есть реакция

— Кто здесь?! — перепуганным я был не на шутку, да чего уж там, перепуган я был до предела, глаза искали невидимого собеседника, но — тщетно. В поле зрения едва попадали распятые руки, стянутые ремнями на перекладинах, а сам я находился в каком-то донельзя ярком круге света, за которым была кромешная темнота.

— Вэм ду ты?.. — вновь искаженный голос, тут же продублированный понятным ответом,— Кто ты?

До меня дошло, что это какой-то прибор в моем ухе переводит слова невидимого дознавателя.

— Мстис..— губы пересохли, едва разлепились, я еле услышал себя, но сил не было говорить громче,— Ульвин Мстислав

Моя тихая речь видимо не смущала дознавателя, так как последовал следующий вопрос:

— Ду ты вэт ом дут род? Что ты знаешь о своем роде?

Сердце уже угомонилось, я понимал, что это и есть 'совет' о котором меня предупреждал Ииро, но я представлял что-то на манер судебного допроса или совета старейшин в крайнем случае, а тут допрос. Упорствовать не было никакого смысла.

— Почти ничего. Знаю, что мои родители бежали от врагов, но их все таки нашли. Знаю, что они мертвы. Знаю, что я последний из своей семьи,— все, что знал сыпалось из меня механически безразлично, но при этом перед глазами возникали размытые образы всего сказанного, вызывая небольшое головокружение и тошноту, наверняка этому способствовали вливаемые по трубкам, воткнутым в вены, препараты. Их я замечал периферическим зрением, что характерно, заметил и отсутствие на плече и руке татуировки, хотя меня уже ничего не удивляло.

Ответил еще на вопросов двадцать, главными из которых были 'как я попал на эти земли', 'чем я живу', особенно долгая пауза возникла после моего ответа на 'зачем тебе Рир Жерзин', 'знаешь ли ты кто ты?', 'много ли было травм головы?' и ' знаешь с кем ты разговариваешь?'. Как Ииро мне и говорил, я не упорствовал, выкладывал все что знал. А знал я на наиболее интересующие дознавателей вопросы ответов немного. Со слов Ииро я больше узнал, чем знал все прожитые до этого годы.

— Годи. Кертоват об 'Аске'? Хорошо. Что ты знаешь об 'Аске'?

Или мне показалось, или в моей памяти что-то всплыло из мифов, что в детстве мне рассказывали родители

— Что-то мифическое. — я задумался,— То ли первый человек, то ли кукла какая-то деревянная

И тут то ли я без чувства рассказывал, то ли еще что, но факт есть факт — мои слова не понравились дознавателю. В дело пошел ток, словно все повторилось как с Бьерном у того дома, только наоборот. Теперь мне через виски проходили болезненные до искр в глазах разряды, а по венам пустили густую, вязкую жидкость словно с битым стеклом вперемешку. Искры сменились темными пятнами, которые стали терять очертания и расплываться, но померкнуть сознанию не дали. В левое предплечье вонзилось сразу несколько иголок. Поволока тут же исчезла, а за ней вновь повторился вопрос дознавателя — мой ответ — электрический разряд с 'битым стеклом' в венах и чертовыми воспоминаниями, которые я так хотел забыть всю жизнь. Не помню на который раз слезы сами хлынули ручьем из глаз, из носа стекала живым ручейком кровь, наполняя соленым медным вкусом рот из которого со всхлипом и кровавыми слюнями вырывался истеричный крик. Никогда я так не рыдал, звериный крик перемешивался с невнятными причитаниями, кажется, я уже точно не помню и не скажу, вроде бы я просил о смерти.

В какой-то момент раздался рычащий крик, отдаленно знакомого голоса, Ииро — он:

— Антакаа элае!*

Пауза, затянувшаяся на века

— Так олла!*

— — — — —

*Антакаа элае — пусть живет

*Так олла — да будет так

— — — — —

* * *

*

Несколько месяцев назад, сразу после совета я был куском мяса, кровоточащим и жалким. Трясущимся от каждого шороха, прячущимся ото всех, боящимся света, в особенности яркого. Попервах, даже в шкаф залазил, прячась ото всех. Нет, ногти мне не вырывали, каленное железо не прикладывали, столь варварские пережитки были недостойны высокоразвитых последователей просвещенного человечества. Они не спускались до подобного примитива. Нет, в их запасах было кое-что более развитое и изощренное в своей мерзкой утилитарности. Подобное воздействие на организм, в частности, тяжелое медикаментозное в купе с ультразвуковым и нейронным воздействием на мозг часто превращали людей в овощей или же имбецилов. Не считая уже просто старых добрых пыток током, которые при толковом воздействии, а оно было очень толковым и направленным прямиком на нервную систему, могли сами по себе помочь слететь с катушек. Я еще более-менее легко отделался. Главное, что мне сохранили жизнь. А что я в шкафу просидел первые три недели, только потом начал выползать в вечернее время наружу, две недели перебарывал себя выйти из комнаты — пустяки. Только я теперь за эти пустяки готов убить всех членов того совета, кроме Ииро. Это с его подачи мне сохранили жизнь, да и был он свидетелем-защитником. Он поручился за меня, сказал, что будет ухаживать за мной и вообще от меня проблем не будет. Члены совета сомневались, что я смогу сотворить какие-то проблемы, учитывая, что они намерено довели меня до состояния овоща. Какую угрозу представляет, пускающий слюни идиот?

Но Ииро был прав, что-то внутри меня не позволило мне сломиться полностью и это что-то не позволило получить ясные картинки воспоминаний, что списали на излишне частые травмы мозга, так и какое-то заумно названное наследственное заболевание, вызвавшее опухоли в головном и спином мозге. Но факт есть факт, как только я стал без крика реагировать на присутствие сперва Лэи, а затем и Ииро, я стал существенно идти на поправку. Пережитый ужас стал исчезать, деградировавший разум стал прояснятся. Может быть, это следствие парочки процедур, которые были призваны вернуть мне физическое здоровье, в ходе которых меня насильственно вытягивали из шкафа и 'выключали' для их проведения, так как я был неадекватен. После пары-тройки раз мое тело покинули следы активного допроса, но вот с психикой было сложнее. А может это влияние девушки, которая выхаживала меня с первых дней моего пребывания, будучи моей сиделкой. В первые дни моего 'шкафного' затворничества, она присаживалась с обратной стороны и, дождавшись пока я перестану копошиться и замирал от ужаса, начинала мягко и тягуче напевать высоким девичьим голосом что-то такое приятное успокаивающее, а из открытого окна в комнату заползал такой приятный запах вереска. Забывшись, я засыпал и мне снилось что-то безмерно прекрасное и безмерно далекое, но что именно я забывал, едва проснувшись — тайна.

В общем, вскоре я перестал напоминать дикое, забитое животное. Начинал помалу выходить из комнаты в сад, вскоре после этого присоединялся Ииро, аккуратно и бережно избегая темы всего произошедшего. Он рассказывал про местное общество, про обычаи, события. Из этих разговоров я узнал, что Ииро с его восьмидесятью шести годами был вполне себе молодым человеком. Его же внешность обусловлена его частым пребыванием в 'командировках'. Был он археологом, специализировался на довоенном мире, часто бывал в варварских землях по работе, маскируюсь под среднего пошиба аристократа — отсюда и знание пяти языков в совершенстве, так он легко мог работать и среди аборигенов, не выделяясь и блюдя легенду. Захоти он, мог бы выглядеть и на тридцать, но предпочитал более солидную внешность сорокалетнего мужчины. Удивившие меня своими длинными волосами все без исключения мужчины и единственная женщина в особе Лэи, оказались лишь последователями местной культурной традиции. К тому же у каждого в той или иной степени были в головах установлены специальные устройства — имплантаты нейроинтерфейсов, а волосы были пронизаны мельчайшими углеродными трубочками толщиной много меньше человеческого волоса, служившими усилителями для приема радиоволн, впрочем, это было лишь чудачество одних из первых моделей имплантатов, точнее, их создателей. В дальнейшем по мере их развития отпала необходимость в этих 'антеннах' многие стали стричься короче, но большинство все же остались верными привычным традициям. Длинные волосы были эдаким полуформальным атрибутом взрослого человека, лишь малолетние шалопаи состригали волосы, либо же и вообще брили голову налысо — сверхэпатаж. Также вызвало удивление и то, что в обществе широко прижились татуировки, особенно среди людей служивых, либо рискующих по части своей профессиональной деятельности. Так, нанесенная на мое плечо татуировка — доказывала, что я победил голыми руками (нож не считался) в неравной схватке с медведем вышел победителем. В зависимости от изменений в моем гормональном фоне она могла менять пигментацию, от чего менялся и рисунок. Еще одна забава для местных сорвиголов ходить на охоту с опасным зверем лишь ножом или каким другим малосерьезным холодным оружием. Такие персонажи пользовались серьезным уважением, особенно в кругах всякого рода рискующих жизнью профессий от полицейских до спасателей, чем не преминул воспользоваться Ииро и, в момент моего беспамятства, притащив мастера. Охота считалась элитарным чуть ли не анахронизмом. Уже давно и животных даже на пищу не разводили, лишь для горстки гурманов (в обществе их многие считали извращенцами и чуть ли не маньяками) за баснословные деньги делали исключение. Вместо этого были целые мясные фермы, где выращивалось мясо любого вида. Я сперва не поверил, но Ииро заверил, что это все действительно так и мне еще много чему предстоит удивиться. Как показало время, он был чертовски прав. Еще он поведал мне, что как класс исчезли многие столь знакомые мне вещи. Например, больше не было материальных денег, то есть ни монет, ни купюр. Расчеты все производились электронными деньгами. Я не мог понять как это, но и не стал заострять на этом своего внимания — успею еще. Курение было законодательно запрещено, как и распитие спиртных напитков, особенно крепких. Впрочем, эти запреты обходились многими не менее дурманящими веществами, да и тот же табак достать было не проблемой для желающих. Смотрели за соблюдением этих законов сквозь пальцы. Благо медицина позволяла легко купировать большую часть негативных последствий.

Еще я наконец-то узнал о странностях одежды без швов — современные технологии позволяли воспроизвести индивидуальную одежду под любого человека, избегая каких бы то ни было швов с помощью специальных автоматически работающих устройств. Изредка сшитая 'по древним технологиям' одежда все же светилась на всяких местных светских сборищах, некоторые даже блистали с элементами настоящих шкур животных — целое состояние. Странное стекло в моей комнате оказалось по составу почти что деревом! То-то звук был специфический, когда я стучал по нему. Свойство его было удивительным для меня: переменная прозрачность от полной до непроницаемости. К тому же эта удивительная поверхность была способность вырабатывать электричество. Вообще практически любая наружная поверхность любых местных построек вырабатывала электричество из солнечного света. Еще электричество вырабатывалось стенами от разницы дневной и ночной температур. Так же стены были одним из ключевых элементов климатической системы дома, обогревая или же охлаждая помещения. Специально спроектированные растения, высаженные по периметру сада, наполняли окрестности не только приятным ароматом, но и отпугивали противных насекомых. До сегодняшнего дня я видел лишь единственную комнату в этом удивительном доме, мою собственную. Каждый раз, выходя из нее, я проходил по ничем ни примечательному коридорчику прямо к выходу в сад. Теперь же помалу Ииро стал показывать мне дом — двухэтажное преимущественно деревянное строение с покатой крышей покрытой чем-то на манер темно-коричневой черепицы со стенами сложенными по углам вроде бы из дикого светло-серого камня. Хотя касательно происхождения того или иного материала я был уже вовсе не уверен, так что пусть будет камень. На предложение показать обойти дом вдоль зеленной ограды живого кустарника у меня задергался глаз — я все еще дико боялся окружающего мира, что, впрочем, было чисто неосознанной реакцией. Мой проводник форсировать события не стал, понимающе повел меня в дом. Мы прошли в дом тем самым путем, как я ходил до этого из своей комнаты, но тут меня ждала неожиданность. Теперь помимо двери в мою комнату по правой стороне коридора, слева появилась дверь аналогичная моей, а тупик в самом конце исчез, предоставив взгляду небольшую гостиную с деревянной лестницей ведущей на второй этаж. Я закрыл глаза, потер веки, открыл — тот же результат.

— Извини, тебе нельзя было покидать просторы своей комнаты. Стоило больших сложностей даже добиться этого. От меня требовали сдать тебя в спецзаведение, что было...недопустимо в общем,— виновато потупившийся Ииро выглядел до нелепости сокрушенным

— Ничего, понимаю, кажется,— на Ииро я зол не было абсолютно,— А, как это все?..

Неуверенно я повел руками, не зная как сформулировать, но это и не потребовалось

— Программируемый материал, особой прочности им не добиться хотя в быту она и не нужна, но можно стены сделать, если надо или что подобное. Аналогичный принцип работы используется на стыках нашей одежды

— Ага

Я уже прошел в гостиную. Едва шероховатая деревянная поверхность под ногами привела к раскинутой в центре, возле закрытого стеклянными дверцами камина, огромной медвежьей шкуре. Это ж что же за махина была! Меня аж дрожь пробрала, и несознательно почесал руку, некогда исполосованную мишкой куда меньших размеров. Над камином висел ростовой портрет какого-то старого мужика с изящным луком в руках и поверженным волком у ног. Стены были увешаны охотничьими трофеями и картинами на эту тематику, даже нашлась пара ружей, судя по посеревшей стали, куда как древних. Перед шкурой полукругом расположился диван и пара кресел. Ничего примечательного и особого нового не увидел.

— Разочарован? — улыбнулся Ииро,— Пошли на кухню посмотришь

Впрочем, кухня с лихвой компенсировала показную 'старинность' гостиной. Вдоль комнаты прямо по центру шла рабочая каменная из черного мрамора поверхность, сбоку которой пристроилась раковина, с вытянутым и сплющенным краном. На столе была пара крупных наборных из мелких брусков досок, подставка с разнокалиберными ножами, да какой-то скошенный с одной стороны матовый черный ящик. Над столом, где-то в полутора метрах, висела равномерно светящаяся поверхность, никаких тросов или удерживающих ее цепочек я не заметил. Вдоль стены шла череда из шкафов, отблескивающих сочетанием серебристого и матово черного с серебристыми же прожилками материала. Одна из боковых стен традиционно была увита растением с насыщенно зелеными листьями и фиолетовыми прожилками. Оно, как пояснил Ииро, очищало воздух от вредных примесей и микроорганизмов, вместе с тем наполняя его приятным ароматом, какой захотел бы владелец. Конкретно же этот 'плющ' выделял легкий аромат хвои в сочетании с лимонно-апельсиновой ноткой. Ииро увлек меня к одному из шкафов

— Открой

Я повиновался, открыл металлическую дверцу, белое нутро изнутри озарилось светом, на меня пахнула волна холода. Я отпрянул назад, уперся поясницей в мраморную поверхность руками, за спиной тут же мелодичным голосом раздалось 'хеи'. На что я уже, разворачиваясь, отпрянул в свою очередь от стола и налетел на холодильный шкаф. Безжизненный до сего момента мрамор расцветился кругами со шкалой голубого цвета, а равномерная, без прожилок квадратная поверхность, занявшая одну треть поверхности у самого края, очертилась красноватым свечением. Ииро прикоснулся к одному из кругов и тот приподнялся над поверхностью, зависнув в воздухе, очертившись по окружности россыпью символов.

— Ну, что, твои ожидания компенсированы?— хмыкнул Ииро

— С лихвой,— кивнул я, завороженно глядя, как мой провожатый управился с одним кругом, перешел к другому и тут же поверхность, очерченная красным, разбилась на шесть прямоугольников, один из которых раскалился, ощутимо обдав жаром.

— Это плита, — указал он, подтвердив вполне очевидную вещь, затем указал на холодильный шкаф за моей спиной, что так и оставался открытым все это время, — Холодильник. Вон та коробка на столе — комбайн, он может приготовить блюдо тебе с нуля. Ну, а ежели есть желание готовить самому, то вот тебе плита, посуда под столом и в шкафу рядом с холодильником. Так же с другой стороны холодильника печь расположена. В самом же холодильнике, как ты мог заметить хранятся продукты, блоки веществ и готовые наборы для комбайна.

— Что такое холодильник я знаю, — кивнул я, — Видел. Правда работал он на керосине, и размером был с половину этой комнаты.

— Да? Забавно,— Ииро явно удивился,— Давно я не был в том мире. А тут, как ты наверняка догадался, все от электричества работает.

— Лампы на магнитном эффекте парят? — указал я на светящуюся поверхность

— Да, верно. — Ииро удивленно выгнул бровь, кажется, не ожидал и был доволен мои догадками. — Делаешь успехи

— А эти, висящие в воздухе изображения, как картинки в волшебном фонаре? Что-то аналогичное?

— Да, верно, только малость сложнее. Это голограмма, то есть объемное изображение, плюс сенсоры, реагирующие на движения пальцев. Вот сам попробуй

— Эм...

— Смелее-смелее, молодой человек

Впрочем, сам он лихо управлялся с давешними кругами, так что я смело тыкнул в ближайший и тут же отдернул руку

— Что такое? — впрочем, судя по улыбке Ииро все сам и так знал

— Оно словно твердое! — не зная, как сформулировать ответил я,— Но это же изображение! Но как?

— Магнитные поля и только. Ничего сверх такого, мой друг, это наука. Никаких чудес, только технические разве что. Не бойся, смелее вникай и не стесняйся спрашивать, если чего-то не понимаешь,— он хлопнул меня по плечу и вышел в гостиную, а я словил себя на мысли, что стою с открытым ртом. Хотел что-то сказать, промолчал, закрыл рот и последовал примеру Ииро, усевшегося на диване в гостиной, сел на диван с другой стороны.

— Ну, что, мой друг, посмотрим какую-нить познавательную передачу?

Вопрос был риторическим. Дальше он рукой пробежался по воздуху перед собой и, в двух метрах перед нами, возникло изображение метра два в поперечнике.

* * *

*

Услуги Лэи мне уже были не нужны, физическое, да и психологическое здоровье, большей степенью, пришли в относительную норму. Так что моя сиделка прощебетала что-то на прощание из чего я понял лишь 'береги себя', 'была рада' и 'пока', да на прощание поцеловала в щеку. Устройство-переводчик Ииро покуда достать мне не смог и я знал язык на уровне 'туда-сюда-я-здесь'. Лэя, как оказалась, согласилась поухаживать за мной в качестве своей учебной практики. Правда она в будущем собиралась стать ветеринаром, но хотя бы так, за неимением врача человеческого. Куратором Лэи был пресловутый кузен Ииро, так что по поводу секретности можно было не переживать — все свои. Так что остался я в охотничьем домике один, меня ежедневно и подолгу проведывал Ииро. Я помалу вникал в особенности весьма сложного языка, как оказалось, не единственного. Всего было три языка Содружества: официальный и два полуофициальных. Официальный сформировался в большей степени из смешения финно-угорской, германских с немалой примесью славянских групп языков. Плюс еще было два ответвления официального: западный диалект с характеризующийся преобладанием германской составляющей и восточный с преобладанием славянской составляющей. Что весьма интересно базой для первой и второй разновидности послужил финский язык, сам по себе не отличавшийся простотой, а тут еще и с такими примесями. Еще были франко-английский и новояпонский. Ситуацию усугублял еще тот факт, что хорошим тоном считалось знать все три языка (не считая, разумеется, двух диалектов первого). В общем, голова кругом от этого шла. Да и ничего удивительного, учитывая их продолжительность жизни. Избавиться от 'их' я не мог, просто не мог причислить себя к ним, хотя факты упорно говорили об обратном.

Как только у меня появился доступ к хоть каким-то знанием, я стал восполнять один огромный пробел, что представляли мои познания об окружающем меня мире. Сперва чтобы разобраться в уже сказанном Ииро, либо же увиденном мною в домашнем быту, пришлось проштудировать энциклопедию. Благо она была. Правда сложность вызвало то, что была она отнюдь не бумажная. После памятного показа 'кухонных чудес' Ииро дал мне права доступа к пользованию аппаратурой дома, правда, пользование некоторыми из них было ограниченно.

Так из рассказа Ииро я понял, что уже давно создана глобальная сеть, на манер телеграфной, только информацию в ней передавать можно было не только текстовыми посланиями, но и изображениями, даже мыслеобразы можно было передавать. Правда, в последнем случае мне сложно было представить как это. Ииро сказал, что для этого нужен специальный нейронный имплантат. Даже учитывая ограничения доступа, предстала возможность погрузиться в целый океан знаний, знаний на порядок превосходивших то, что я знал прежде. Многие из них базировались на принципах мне понятных, либо же хотя бы отдаленно знакомых. Но многое было мне непонятным, казавшимся чудесным, магией, если угодно. Природное же любопытство не позволяло просто принять это как данность и приходилось с головой погружаться в изучение. Управляющая домом система была запрограммирована на постепенную подачу информации с учетом моих запросов к ней, так что сперва мне был открыть раздел касательно бытовых вещей и предметов. Параллельно давались названия на языке суомэ ма в 'славянской версии', которая мне была гораздо более привычна в силу объективных причин.

Управление информационной системой было предельно понятным. Просто следовало вызвать экран голосовой командой. Потом можно было попросить систему вывести управляющую панель на любую твердую поверхность, либо же вызвать парящую в воздухе перед собой. Сперва, я тыкал в 'клавиши' символов одним пальцем, затем помалу стал задействовать остальные, благо это оказалось не столь сложным. Ииро был рад моим перерождением из, как он выразился, L'enfant sauvage* в Sauvage raisonnable* и всячески способствовал моему обучению. В основном это проявлялось в ироничных хмыканьях, а изредка и в удивленных. Порой он приносил мне еду прямо в гостиную, когда обучение чрезмерно затягивало меня или гнал спать по той же причине. Усердие не прошло даром, уже спустя четыре дня я приблизительно ориентировался в местной истории и в управленческом строе, который был весьма специфичен. Своего рода конституционная монархия, во главе которой стоял не монарх, а совет старейшин из наиболее влиятельных первых родов. 'Первыми родами' называли прямых потомков основателей государства. Всего их было около восьми десятков. Многие уже перемешались родственными связями, таким образом еще больше обособив верхушку. Правда, вот уже последние два века 'первые' чисто номинально выполняли руководство государством, все больше управление перешло в избирательный по демократическому принципу парламент. Мне, как выяснилось, тоже 'посчастливилось' иметь принадлежность к 'первым', что впрочем никаких привилегий принести не могло в принципе, так как официально я со всей семьей пропал без вести более двадцати лет назад. Еще остро стоял вопрос просто моей легализации, особенно в свете явно нелегального совета архонтов подпольной организации, да и сами архонты вряд ли обрадуются моему выздоровлению. На что мой наставник просто махнул рукой и сказал 'Забей'. Меня такой ответ весьма озадачил, но я решил отставить его в сторону. Придет еще время, да и помимо этого проблем хватало.

В общем выходило, что сперва совет 'первых' правил безоговорочно в течении первых веков, затем, ситуация стабилизировалась все сильнее и сильнее, так что роль 'диктатуры' стала все меньше. Руководство — бывшее далеко не дураками — прекрасно это понимало и начало помалу давать послабления и свободы своим гражданам. Со временем, сами они отошли в тень, уступив власть избранному народом парламенту. Сомневаюсь, конечно, что все так радужно на самом деле, как вещала мне информ-система, но в целом общая картина стала ясна.

Все запросы, касательно моих родителей, рода или же вещей смежных завершались простым сообщением в красной рамочке 'доступ закрыт'. Ничего не оставалось, как погрузиться в доступные мне разделы. Так раздел история и наука был практически полностью разблокирован, чем я не преминул воспользоваться. Ииро рассказал мне практически идеальную выжимку истории становления сооме ма. Новым для меня стали, скорее, уточнения по использованным тогда предками технологиям. Узнал новые слова и их значение: микроволны, плазма, самолеты, компьютер, электромагнитный ускоритель, космическая станция, анабиоз, парниковый эффект и пр. И ладно бы это были просто термины и все, которые запомнил и принял к сведению, так нет, каждый вовлекал за собой последующий и следующий, а в каждый еще нужно было вникнуть и осознать. Но чего было не отнять у этой информ-системы, так это доступности подачи информации. Даже я, со своим, более чем огромным пробелом в знаниях смог понять большую часть изложенного мне. Во многом этому способствовала не только удобная форма подачи информации, но и просто тот факт, что даже имея столь серьезную научно-техническую базу откат назад был неизбежен. Слишком узкоспециализированные специалисты остались, множественные пробелы во многих сферах пришлось спешно устранять, откатываясь к более простым методам, идя более простым путем, но менее современным. Сохранение уровня по всем направлениям было невозможным, довоенный уровень на долгое время стал недостижим. На приемлемом уровне осталась лишь медицина — костяк, база глубокого залегания, расположенная на одном из островов в Северном Ледовитом океане специализировалась на генетике и улучшении человека. Даже это не смогло уберечь хотя бы медицину от регрессии. Так что времени хоть прошла и уйма, но для технического развития оно проходило весьма непросто. Довоенное почти что экспоненциальное развитие было сродни утопии.

Впрочем, наука развивалась и в таких жестких условиях, правда с уклоном на адаптацию людей к новой суровой среде, борьбу с последствиями заражения, защиту от этого самого заражения, а также банальное обеспечение жизненно необходимыми вещами и продовольствием. Недостаток многих специалистов и ресурсов сказался на пути развития технологий, но не чересчур однобоко. Руководство прекрасно понимало ущербность одностороннего развития и всячески стремилась это компенсировать. Уже к моменту объединения в 'Объединение независимых колоний Скаан ма', удалось достигнуть довоенного уровня развития, а в приоритетных прежде сферах и вовсе сделать существенные прорывы. Удалось существенно снизить загрязненность на планете, применив целый комплекс мер. В частности на островах Тихого, Индийского, Атлантического океанов повсеместно строились циклопические постройки, целые горы из специализированного вещества, призванные впитывать в себя обилие загрязняющих атмосферу веществ. Загадкой были и перфторуглеродные соединения, которые неизвестно каким образом взялись в атмосфере в годы ядерной зимы. Сколько бы ни бились над разгадкой этой загадки, но так никто и не смог установить кто же распылял эти частицы в атмосфере, для усиления парникового эффекта. Склонялись к тому, что это был какой-то мощный анклав выживших на базе какой лаборатории навродее НИИ, ставшего основой для всех скаанцев. Конечно, кое-кто утверждал, что это все происки инопланетян или еще что в таком же духе. В общем почти всех удовлетворяло наиболее вероятное объяснение. В любом случае распыление этих соединений позволило отогреть планету. В противном случае, скорее всего, последовал бы довольно затяжной ледниковый период. Теперь же климат стал даже несколько стабильнее нежели в довоенный период. Так средняя температура на планете была куда выше предыдущих значений. А того сверкавшие белоснежными оковами льда северный и южный полюса лишились большей их части, что собственно и повлекло полномасштабные затопления прибрежных районов континентов и низин. Довершали перекраивание очертаний планеты и усилившиеся тектонические процессы. Некоторые области частично, а Аравийский полуостров так и вовсе почти полностью ушел под воду. Понемногу планета начала заращивать свои раны и спустя время вот уже современные очертания карт лишь местами напоминали прежние свои границы и очертания. Конечно, специально оставлялись некоторые очаги, как 'природные' преграды, сдерживающие цивилизованный мир от нашествия варваров.

Загадка же перфторуглеродных соединений в атмосфере была не единственной. Пожалуй, наибольшей другой было внезапное появление на орбите Марса нового спутника. Причем существенно превосходившем былые Фобос с Деймосом. И то установили это лишь относительно недавно. Всего-то каких-то полтора века назад, когда какой-то любознательный наблюдатель звездного неба следил за ежегодными падениями звезд-орбитального мусора. Внезапно, многие ученые осознали, что они проморгали появление нового спутника у Марса совершенно нелепым образом. Немного не мало новым спутником стала Церера. Но как целая карликовая планета могла преодолеть такое расстояние? Что тому было причиной?! И, главное, почему сканирующие околоземное космическое пространство стратосферные зонды и дирижабли могли проморгать появление огромного объекта и не так уж далеко от Земли?! Угрозы космоса вновь стали обуревать многие умные головы. Стали выяснять причины невероятного факта. Оказалось, что следившая аппаратура, как раз где-то века четыре назад вышла массово из строя в следствие небывалого метеоритного дождя который уничтожил зонды в радиусе более чем полуторы тысяч километров. А уцелевшие фиксировали прохождение через солнечную систему целого потока огромных комет. Вероятнее всего почти одновременное столкновение десятков комет в астероидном поясе за Марсом и вызвали небывалый метеоритный поток врезавшийся как в Землю и, уничтоживший фиксирующую аппаратуру, так и оставив множественные весьма впечатляющие кратеры на Луне. Марс же притянул своим гравитационным полем сбитую с орбиты Цереру.

К космосу вновь вспыхнул небывалый интерес, но тем не менее стремительно угасший, ибо помимо этого хватало проблем. Да, к тому же, не было никаких контактов с внеземельных баз. Довоенные базы на Луне и Марсе, а также одна автоматизированная база на Ганимеде давно не проявляли никакой активности. Лунные базы были уничтожены, вывод спутников полтора века назад и вовсе показал, что участь лунных баз не минула и некоторые марсианские базы. После наблюдение в течении почти тридцати лет, стало окончательно ясно, что окружающих космос мертв, как и в докосмическую эру. В космосе осталась лишь небольшая группировка спутников обеспечивающая безопасность и контроль в случае появления крупных небесных тел, что могут представлять угрозу Земле. На этом изучение космоса и приостановилось на неопределенный срок. А внутренние кризисы, обильно нарастающие в обществе отнюдь не способствовали этому.

Развитие генной инженерии в купе с кибернетикой и синтетической биологией позволили продлить срок жизни в среднем до трехсот лет в сравнении с довоенными ста десятью годами. Нередки были и четырехсотлетние старожилы. Причем период зрелости составлял более двухсот лет, в зависимости от индивидуальных особенностей. Довоенные успехи по борьбе с тяжелыми заболеваниями, были переплюнуты, рак удалось победить окончательно, минуя даже его появление. Аналогично и многие другие заболевания удалось оставить в прошлом. Смертность снизилась просто фантастически, хотя и в длинной жизни вскоре обнаружились минусы. Первые полтора века даже пришлось усиленно прибегнуть к искусственным мерам дабы поднять общее население хотя бы до ста двадцати тысяч. По мере улучшения качества жизни рождаемость в семьях стала редко превышать два, за редким исключением, три ребенка. А с учетом, что поколения сменятся стали гораздо реже, неизбежно стала нарастать косность мышления. Сформировался определенный консерватизм. Прекрасно проиллюстрированный по отношению к тем же 'варварам', да и детям 'из пробирки' тоже досталось сперва. Немногие молодые считали неуместным подобное отношение к родственному виду (да-да, даже понятие придумали 'родственный вид' для варваров, не лишенный смысла, но все же). Более взрослые были гораздо консервативнее в этом вопросе и вели политику изоляции неподконтрольных территорий для обеспечения порядка на своих. Но даже с такими невеликими темпами роста численности населения, приток молодежи все больше делал свое дело. Стали появляться организации несогласных, сперва робкими голосами отстаивающие свои расплывчатые позиции. Затем голос стал крепнуть, появились более радикальные взгляды. Откровенно же отмороженные индивидуумы не гнушались вести подрывную деятельность вплоть до терактов, руководствуясь, естественно, 'светлыми идеями и благами для всего человечества', разумеется, они знали как лучше для всех. В конце концов, закончилось это расправой с 'санитас' и им подобными, коих было немало. Большинство было искоренено, но остатки перешли в подполье, образовав 'йо ихмиса' и им подобные.

На мое замечание о бредовости подобных трепыханий Ииро ответил:

— Понимаешь, Мстис. Косность мышления, как ты звучно и метко заметил, приводит к застою. Стагнации. Мы стагнируем. Но проблема в том, что нельзя просто топтаться на месте, за этим неизбежно будет следовать упадок. Стагнация приводит к отупению, банальной потери интереса стремится вперед, смысл теряется. Создание искусственных границ и жесткий их контроль неизбежно порождает противодействие людей, желающих идти дальше. Развиваться. Развитие же полноценное до поры идет спокойно в рамках, но по мере накопления опыта и знаний, ему становится тесно в рамках и неизбежен скачок через них. Банальная изоляция ведет к упадку, а искусственное торможение прогресса и вовсе может его пошатнуть и это уже вовсе может привести к непоправимому. Что-то подобное было в Великую Войну. Большинство создававших подобные 'санитас' организации прекрасно это понимали и чувствовали это, за исключением всяких моральных уродов и отморозков. Они стремились изучать новые направления, следовать новым открытиям, стремились вперед. Но, уроды есть везде,— пауза, вздох,— Благие намерения очень легко извратить и заставить служить на корысть подонкам. 'Санитас' были относительно неплохой организацией, преследующей изначально тот самый научный прогресс и развитие общества. Но манипулировать жаждущими признания молодыми, талантливыми и просто целеустремленными людьми довольно таки просто. Сам на фоне этого обретался в 'санитас', стремился поменять мир. Молодой-зеленый, как и большинство. Этим и воспользовалась горстка уродов, жаждущих власти, ради власти. Зарвались они короче. У руля государства были далеко не идиоты и в чем в чем, а о борьбе они имели куда более серьезные представления. Сломали все более-менее крупные организации несогласных, как гнилой орех. А мелкие оставили для стравливания пара особо ретивых граждан, да и контролировать их проще простого.

В такие моменты обычная насмешливость покидала моего собеседника. Лицо его по-прежнему было лицом взрослого мужчины, только вот глаза. Глаза принадлежали старику, в них не было и тени тех веселых шутовских искр, что и обычно. Этот взгляд мне был знаком, поэтому натыкавшись на него я не отводил глаз, а с понимаем смотрел в ответ. Обычно следовала недолгая пауза, а затем глаза переставали контрастировать с лицом, возвращались веселые искорки.

— Кажется, я понимаю, Ииро

— Да? — он внимательно посмотрел на меня,— Кажется, да

Мой собеседник кивнул, потер пару раз колени и, резко встав, пошел на выход, оставив меня наедине с моими мыслями. Редко удавалось услышать, что-то подобное от Ииро, но, когда такое было, то ясности вносилось гораздо больше, чем за пару десятков часов штудирования. В нем чувствовалась мудрость, жизненная и вымученная. Думаю, что он потерял в годы гонений что-то или кого-то очень важного. Не знаю, как, но это неуловимо ощущалось в определенные моменты нашего общения. Думаю, он ощущал что-то аналогичное. Но ни он, ни, тем более я, тему не развивали. Довольствовались понятливыми кивками и только. Это способствовало нашему сближению. Он для меня больше не был совершенно чужим человеком. Он меня понимал, и я его беду разделял. День ото дня мы перекидывались, едва ли по паре предложений за редким исключением. Но почему-то я обрел уверенность, что, впервые, у меня появился друг. Странное ощущение, после стольких лет затворничества в самом себе.

* * *

**

И вот так я почти полтора месяца провел, осваивая курс новейшей истории, физики, биологии и черт еще знает чего. Узнал очень многое. Еще к окончанию первой недели Ииро достал для меня специальный комплект виртуальной реальности, предназначенный как раз для ускоренного обучения. Где он его достал я даже предполагать не стал, так как из той же информ-системы узнал, что подобные модели уже больше века вышли из обихода. Сейчас все больше популярны комплекты для полного или частично полного погружения в виртуальную реальность, так как они позволяли создать окружающий мир неотличимый от реального, к тому же в таком режиме стало возможным ускорение восприятия, что также существенно сокращало сроки изучения любой информации. Правда, еще с момента первой реализации полного погружения в виртуальную реальность выяснился тот факт, что не все одинаково хорошо переносят эту процедуру. В довоенный период данные устройства очень широко развивались и погружение в виртуальную среду было гораздо более массовым и безопасным. Хотя и не без подводных камней. Так методом проб и ошибок, порой смертельных, выяснилось, что полное погружение при условии определенных ограничений может перенести большая часть людей имеющих встроенные нейронные имплантаты, но вот использование технологии даже на половину своего потенциала могли перенести едва ли десять процентов, а на две трети потенциала — два три процента. У тех, кто не входил в число счастливчиков порой развивались очень неприятные последствия, влекущие за собой начиная от расстройства личности заканчивая инсультом или отеком мозга. Как показали исследования связано это было в первую очередь с информационной перегруженностью, мозг и ЦНС просто не справлялись с таким громадным потоком информации. Эти же ограничения не позволили использовать сложные нейро-интерфейсы, даже из десяти процентов людей, которые без проблем переносили глубокое погружение в виртуальную реальность использовать сложные нейро-интерфейсы могли едва четверть из них. Такая горстка людей часто становилась пилотами, врачами нейро-хирургами, спасателями и т.п. Тем, кому по роду деятельности приходилось принимать молниеносные решения. Таким людям мощные нейро-интерфейсы позволяли реагировать, думать и принимать решения эффективнее и гораздо быстрее, чем подавляющему большинству. Впрочем, у таких людей порой наступало истощение ЦНС от излишне долгого использования. Симбиоз машины и человека требовал огромное количество энергии. После крушения мира, о подобных технология пришлось временно отказаться, хотя это 'временно' и затянулось более чем. Но со временем довоенный уровень покорился и даже вышел на новый виток развития.

Так вот, если большинство учебных заведений и людей просто что-либо изучающих довольствовались простым погружением в виртуальную среду через простенькие нейро-интерфейсы, служащие большинству в качестве коммуникаторов, органайзеров и вот таких посредников для погружений, то со мной такой трюк не проходил просто так. Мне требовалась установка имплантата, которая проходила только под контролем специалиста в соответствующей клинике, либо с помощью выезда соответствующего специалиста на дом. Каждое такое устройство вносилось в регистры, а каждая операция по установке вносилась в личную медицинскую карту. По понятным причинам ни карты, ни даже имплантата идентификатора — крохотной ампулы совмещающей в себе всю медицинскую историю о больном и его личные данные, эдакого аналога обычной медицинской карточки и паспорта — я был лишен. Еще один вопрос к Ииро оставшийся без ответа, где мне его взять.

Вот, в общем, этот не инвазивный комплект виртуальной реальности, что принес мне Ииро, состоял из полужесткого шлема с забралом и пары-тройки датчиков, устанавливаемых на конечностях и позвоночнике. Данное устройство помимо визуального и слухового воздействия, использовало магнитный резонанс и ультразвуковое действие на мозг. С настройкой пришлось повозиться, но оно того стоило. Я как будто провалился в самый реалистичный сюрреалистичный бред, вот такой каламбур, ага — это Ииро включил простую игрушку для настройки комплекта. Я ожидал чего-то эдакого, но не ожидал, что оно будет так реалистично все. Я видел, слышал, прикасался к виртуальным объектам, только вот тактильные и обонятельные моменты были слабоваты, а в остальном я провалился в симуляцию и первые минут пять сквернословил от избытка чувств. Попытался выбежать из комнаты, забыв, что на голове у меня шлем, а на теле горстка датчиков. Но пару раз от души треснувшись головой об стену, все же успокоился и принялся осваивать колдовскую дичь.

Полной совместимости достичь не удалось, что в очередной раз подтвердило догадки Ииро по поводу 'чего-то во мне', но, к сожалению, пока что полное обследование у специалиста откладывалось на неопределенный срок. Впрочем легкий медицинский тестер выявил опухоли вдоль позвоночного столба и в головном мозге непонятной симптоматики. Хотя прибор выявил непонятной симптоматики опухоли, но в целом чувствовал я себя неплохо, исключая небольшие головокружения и редкие кровотечения из носа. Анализы и основные показания для серьезного беспокойства поводов не давали в ближайшее время, а в дальнейшем развитая медицина дожна легко с этим справится. С другой же непонятные опухоли и наследственное заболевание, как мои допрашиватели утверждали с их-то серьезной аппаратурой, которые впрочем не вызывало ухудшений лишь добавляло вопросов. Но спецов как у архонтов у Ииро не было, не говоря уже о технике. Так что данный вопрос мы пока отложили на непредвиденное время. Жив — жив, что еще надо?

Странности странностями, но даже они не смогли углубить мой адаптационный процесс, который благодаря виртуальной реальности и спецпрограммам пошел гораздо быстрее и увереннее. Мне приходилось знакомится с новыми для себя вещами, взаимодействовать с ними. Так я прошел виртуальный курс по работе с бытовыми системами. Тот же кухонный комбайн, способный приготовить встроенный набор блюд, плюс дополнительные после копания в настройках или же приготовить блюдо из готовых ингредиентов, больше не представлял для меня сложности, не говоря уже об ультразвуковой посудомойке или автомате для напитков. Так что я уже мог приготовить вполне сносную еду без посторонней помощи и вообще уже не чувствовал себя ущербным, перемещаясь по дому. И, если даже этот дом был вполне архаичным для современного дизайна, то мне было сложно представить, что же ожидать от поистине современного дизайна. Инфор-система на этот вопрос выдавала совсем уж диковинные варианты каких-то на вид стеклянных высоток, в интерьере которых преобладала мебель из программируемого вещества, способного перестраиваться по нескольким схемам и даже парить в воздухе. Хотя это все же было больше выпендрежом, так как подобные устройства не могли обеспечить приемлемые эксплуатационные характеристики, а те, что могли, стоили непомерно много. Кроме того обычным уже было 'умное' покрытие практически на всех поверхностях. Так экран, изображение или же любую другую визуальную информацию можно выводить на стены, мебель, да хоть потолок. Голографические проекторы позволяли создавать объемные изображения буквально в воздухе, причем передавали и тактильную информацию с помощью ультразвука и магнитных полей. Широкодоступные бытовые роботы, позволили забыть о потребности самому ползать, убирая дом. Были даже повара, управляющиеся на кухне. Они могли, как взаимодействовать с другими кухонными устройствами, готовя пищу. Еще такому роботу можно было просто приказать сымпровизировать и он, с помощью программы-генератора, компоновал свой 'уникальный рецепт' из своей обширной базы по которому уже и приступал к готовке. Были и универсальные роботы, но опять же даже для столь продвинутых механизмов универсальность часто не шла на пользу, да и в таком случае порой они становились весьма внушительных размеров, напоминая довольно топорный манекен с руками-манипуляторами и передвигающийся или на двух-четырех конечностях, или вовсе на колесах.

На мой закономерный запрос отчего все роботы весьма неуклюжи получил ответ, что это сделано намерено. Так как такие устройства наименее раздражительны для людей. Человекообразные же машины мало того, что стоили в производстве гораздо дороже, да еще обладали чрезмерной схожестью с людьми. За исключением пары разновидностей, для хм...развлечения половозрелых граждан. Куртизано-роботы или как их еще обозвать? К тому же законодательно подобные устройства были серьезно ограниченны. Причины этого для меня были закрыты. Вместо этого система любезно предложила изучить раздел 'транспорт' или 'здоровье'. На мой повторный запрос я вновь получил отказ и предложение перейти в еще не полностью изученные разделы. Раз за разом схема повторялась и я понял, что система не лишена логики, а иногда и вовсе проявляла пугающую сообразительность своими действиями.

— Система — просто группа взаимодействующих между собой программ, написанных для самостоятельного обучения. В зависимости от возраста, интеллекта, гендерных особенностей и еще дюжины параметров она вычисляет наиболее оптимальный алгоритм изучения. Тем самым система адаптивна и весьма гибка. Если информация сложна и плохо воспринимается, то она перенаправляет изучающего на другую, менее проблемную для изучения, а еще лучше в совсем другую, дабы переключить внимание, чтобы через время вновь вернуться к еще не пройденному материалу.

— Вполне разумно

— Не совсем корректная формулировка. Впрочем, разум до сих пор таит множество вопросов. А это же устройство — набор специализированных программ, набранных в грамотную систему, ничего более. Поведенческая схема — оптимизированные под тебя лично алгоритмы, ничего более.

— Хм, кажется, понятно,— одна мысль вертелась в голове и все никак не давала мне покоя,— А есть разумные устройства? В принципе?

— Вот это уже интересный вопрос,— пальцем он указал мне в лицо, задумался, даже нахмурился немного,— Искусственный интеллект давно манит ученных, особенно крепко этим вопросом занимались до Глобальной войны. По некоторым данным подобные системы были косвенно причастны к тогдашнему кризису. Хотя это вилами по воде. Сам понимаешь столько времени прошло уже. Да и как можно создать разум, если не знаешь даже как собственный работает? Да, понятно, что это электрическая и химическая активность мозга и все такое, но вот от чего он зарождается — не ясно. Были пути разные пути достичь ИИ и их разума, в частности. Предполагалось заставить обучаться достаточно мощный компьютер по аналогии с человеком. Разными методами, но идея в целом была одна. Все эти попытки были похожи на тычок пальцем в небо. Наиболее перспективные работы, как мне кажется, касались пути развития ИИ по принципу функционирования человеческого мозга. Но для этого требовались огромные вычислительные мощности, чтобы просто сделать модель мозга. Не говоря уже о функционирующем электронном мозге. За лет пятнадцать до войны стали появляться машины, которые журналисты прозвали полу-разумными. Хотя вряд ли формулировка корректная, впрочем, она прижилась и стала массово использоваться подавляющим большинством. Эти компьютеры, обладали огромной вычислительной мощностью, по производительности близкой, как считалось тогда, к человеческому мозгу. А еще они при общении с человеком легко могли пройти тест Тьюринга, ты о нем уже читал наверняка. Так вот, машина могла убедить собеседника, что тот общается с живым человеком. Ответы были безупречными, поведенческая модель также безупречна. Но это была лишь искусная имитация. Машина действовала на основании генератора решений, который в свою очередь опирался на использования поведенческих алгоритмов реальных людей. Просто был проведен глубокий анализ поведения огромного количества людей, адаптирован для применения в машине и вуаля. Практически разум! Но только это была шумиха. Все равно, что общаться с человеком, который зазубрил множество знаний, да вот только не способен додуматься сам до чего-то толкового. Простая фикция, пыль в глаза!

— Но ведь это и есть ИИ?

— Хм, это смотря, что вкладывать в это понятие. Способность действовать, опираясь на какой-то опыт и знания? Если так то — да. Но если реализация чего-то реально нового, генерация оригинальной идеи то — нет. Компиляция разных элементов между собой, но не рождение их. И никакое короткое замыкание в сети не могло пробудит спящий разум, на что столь часто расплывчато ссылались многие энтузиасты подобного подхода.

— И что же получается, после никто не занимался данной идеей? Я имею ввиду разумность. Настоящую, не мнимую. Не поверю

— Почему же? — Ииро вздернул бровь,— Твой отец например занимался. Не удивляйся. Я бы еще в прошлую нашу беседу, на эту тему тебе бы все рассказал, да вот ты тогда крепко призадумался.

Что есть, то есть. 'Крепко призадумался' — очень мягкая формулировка. Разрыв шаблона произошел.

— Так вот. Ярослав с самых первых своих ученых будней попервах занимался совершенствованием нейронных интерфейсов, даже диссертацию на эту тему посвятил в свое время. Вполне сносно. Благодаря его изысканиям производительность нейро-интерфейсов у людей слабо предрасположенным к их интеграции существенно возросла. Что-то связанное с особым преобразованием передаваемого в мозг от имплантата сигнала. Сигнал был сродни сигналам мозга, что позволило его меньше нагружать, позволив тем самым осуществить вполне себе весомый прорыв, новое поколение имплантатов. Да и не изысканиями едиными, твой отец сделал немало денег на этом. Часть из которых, очень немалая, принадлежит тебе. Но об этом позже.

Тенденцией нашего общения стала схема 'Ииро говорит — я молчу', в основном. Поскольку мне требовалось немало времени для усвоения сказанного им каждый раз. Но гибкость мышления у меня была довольно развита, так что я уже не производил впечатления 'отсталого тугодума', скорее — 'задумчивого'.

— Но это иное. — прервал я, затянувшуюся паузу,— Имплантат — обычное устройство, пусть сложное, но не более. Ведь так?

— Так, все верно

— Это связанно с 'Аском'? — подсознательно я понял уже, как связаны между собой тема ИИ и мой отец, но не хотел проигрывать воспоминания моего допроса у старейшин. Видать на лице отразилось что-то, что не ушло от Ииро

— Ты как? Все нормально?

— Да,— кивнул я,— норма...просто вспомнил тут

— Да уж, — кажется, он вздрогнул и сам,— Ты прав, это был проект твоего отца. По некоторым данным в рамках него разрабатывался ИИ, да не простой из разряда той же программы твоей информ-системы с узкой специализацией, а — полноценный разум. За эти идеи твой отец подвергался гонениям в ученой среде. Сам понимаешь, в обществе, где первые успешные попытки создания искусственного разума, привели к уничтожению не самого малого города, бывшего одним из центровых НИИ всего государства...

— Вы о чем? — малость опешил я

— А, так ты не в курсе?— грустно улыбнулся Ииро, — Точно, раздел закрыть для тебя. Прости мне мою говорливость. Была такая далекая история, пару веков назад. Как раз был ажиотаж касательно развитого ИИ и его перспектив, как он существенно улучшит жизнь обществу и наступить светлое пресветлое будущее. Новый переход узкоспециализированных систем искусственного интеллекта к системе равной, а то и превосходящей человека. Идиотизм короче. Огромный НИИ, расположенный на искусственном архипелаге в океане, занимался изучением всяких перспективных направлений. По сути это был некий комплекс исследовательских институтов закрытого типа. Биотехнологии, кибернетика и, конечно же, использование оных в военном деле. — тут он развел руками,— Куда ж без этого, мы же люди. В общем, это была группа островов, защищенных немалым гарнизоном элитных вооруженных сил с авиацией и мини-флотом. Неизвестно что произошло. Да вот архипелаг исчез, а в том регионе были зафиксированы серии мощных толчков. Я об этом узнал от твоего отца. До этого меня самого удивляло резкое изменение курса с изучения 'такой перспективной для всего общества технологии', до почти что полного забвения. Так вот, порывшись в свое время в архивах, я обнаружил, что пропажу архипелага (который числился, кстати, как обычная военная база) списали на сейсмическую активность близлежащего вулкана, даже какая-то доказательная база была. Вот только заметил из тех же архивов интересную тенденцию. В первые годы после пропажи в обществе еще активно муссировалась тема ИИ. Только потом повылазили многочисленные скептики и критики, в том числе и с видными научными степенями да заслугами, да начали поносить в пух и прах саму идею равенства или, тем более, главенства ИИ. Через пару десятков лет и вовсе подобная тема считалась сродни алхимии и прочему шарлатанству. Неудивительно, что так взъелись на твоего отца, ведь он не боялся заявить публично свою позицию. Но намеков, что пора перестать заниматься 'балаганом' он не понял. Пару раз даже 'случайно' были возгорания в его лаборатории, но очень уж упрямым он был.

Весь рассказ его лица не покидала грустная улыбка, а у меня самого и вовсе комок горечи встал в горле.

— Но он все же занимался 'Аском'. Это был его вызов всему обществу, его страсть исследователя в купе с желанием познать большее через знание. Настоящий ученный, не побоюсь этого слова, великий!

— Что же это такое было?

— А, черт его знает, — он рассмеялся,— И что ты смотришь на меня глазами, размером с блюдца? Я тебе не древний мудрец, постигший истину. Всего не знаю. Ярослав и Эрин..

— Каак..?!

— О, — возвел очи горе Ииро,— ты ж не знаешь, точно. Прости, я оплошал. Твою мать — как-то грубо получилось, прости — звали в общем ее Эрин. Яриной ее твой батюшка называл. Вот как-то так. А она и не против была, даже нравилось ей. Не суть, в общем. Они после строгой критики отцовской идеи и изгнания его из ученной среды, зашифровались почище контрразведки. Все что мне удалось раскопать после их пропажи, только что 'Аск' — проект создания ИИ по принципу функционирования человеческого мозга. Вот и все. Да и тот факт, что вас так рьяно разыскивали шпики правительства, лишь доказывает мои умозаключения, что отец твой добился чего-то очень значительного. Гораздо более существенного, чем его работы по улучшению нейро-интерфейсов. Как-то так.

Он хлопнул себя по бедрам и выжидающе уставился на меня, вероятно, ждал вопросов. Но я предпочел переварить услышанное и еще раз перекрутить все в голове.

— Вот, узнаю родственичка,— Ииро невытерпел первый,— Яр тоже любил подумать за что по молодости несправедливо был прозван тугодумом

— А,— не понял я сперва, а потом когда осознал сказанное почувствовал как начинают гореть щеки и начинают чесаться кулаки.

Ииро засмеялся от всей души, смехом в котором не было ничего ехидного, без какой-либо тени насмешки. Да так смачно, что я лишь и смог буркнуть:

— Не смешно

Чтобы затем самому хмыкнуть, а потом и засмеяться

— А кто ж его так величать стал? — спросил я, немного успокоившись

— Хм, ха...ой, умора.— он вытер выступившую слезинку, — А ты сам как думаешь? — и хитро мне подмигнул.

* * *

* * *

Сон. Мне снилось легкое безмятежное утро, и напевающая воздушную песенку рядом у кровати Лэя, как вдруг она выдала низким мужским тенором жизнерадостно выдала:

— Просыпайся мой юный друг

— Че за?! — полуявь никак не отпускала, а ошарашенный мозг напрочь отказывался воспринимать Лэю с мужским голосом.

Затем кто-то бесцеремонно скинул покрывало и я открыл глаза. Это был Ииро, кто бы сомневался. Леи я уже не видел больше месяца. Приятная особа, хоть и с вздорным характером, эх... Отсутствие женского общества видать сказывается.

— Молодой человек, вы хоть бы постеснялись,— притворно ужаснулся Ииро и хохотнул.

Спросонья я не понял причины, а потом проследовал за его взглядом и тут же перевернулся на другой бок. Вот черт! Как юнец прыщавый перед мамкой запалился! Не зря видать Лея сниться начала последние пару дней.

— Не тушуйся, Мстис. Что естественно, то не безобразно

— Ага, как же,— хмыкнул я

— Нас ждут великие дела, мой юный друг. Приводи себя в порядок, собери свои пожитки, легкий перекус на дорожку и поехали

Не застегнутые штаны плюхнулись на пол, открыв свидетельство насыщенного сна, но мыслей в голове не было вообще, тем более чтобы о такой глупости переживать. Как только переварил услышанное, мысли полезли одна впереди другой.

— Как поехали? Куда?! К старейшинам?! Допрос?!! — каждый новой вопрос накручивал меня сильнее прежнего, даже поплохело

— Эй, ты присядь лучше. Да, мне говорили мне некоторые, что шутки порой у меня дебильные... — бормоча себе под нос он под локоть подхватил меня и усадил на край кровати,— Нет, Мстис, нас ждет путешествие в замечательный северный край — Гренландию. А то мой кузен, к сожалению, нас больше не может привечать здесь.

— Меня ищут?! — мысли не ушли с панической волны,— У него проблемы и за меня?

— Все гораздо хуже,— Ииро посерьезнел, но взглянув на меня сразу же добавил, — Теща с тестем прилетают к нему в гости

— ...

— Мстис?

— Да, Ииро, вам говорили правду

— В смысле? — удивился он

— Шутки у вас и вправду дебильные

— Хм,.

* * *

**

С тех памятных дней моего появления на этих чудны̀х или чу̀дных — для себя я так еще не разобрался — островах прошло без малого уже полгода. В иных обстоятельствах этот срок минует незамеченным, как и не было его вовсе. Сейчас же мои мысли были полны противоречий, вопросов и загадок среди них было подавляющее большинство, что меня не сказать, чтобы сильно радовало, скорее наоборот. Вещей моих было куда меньше мыслей, мучающих меня. И я перекладывал вещи в ранце с места на место, просто чтобы отвлечься. С одной стороны выходило, что все что я знал о своей семье, деле своей жизни, все к чему я шел, да и что знал о жизни — как бы пафосно это не звучало — если и не ложь, то лишь локальная версия реальности что ли. Люди там...Там? Здесь? Черт его знает, как будто разные миры. А ведь я узнал лишь малую толику. В общем, земли в которых я жил, стремился к возмездию, поиску правды оказались чем-то на манер заповедника. Песочницы в которой копошились без устали, стремясь выживать, дикари, неполноценные люди, почти что животные, не подозревая, что существуют другие...люди...хотя мрази куда как больше подошло бы сюда. И я один из них, по крайней мере по крови получается. Впрочем анахронизмом попахивает. Генетически я к ним отношусь. Хотя получается, что не все мрази...Тот же Ииро, Лэя, да и безымянный родич, что приютил меня в своем охотничьем домике, ведь никак не могут они считаться мразями. Нет, не могут. Да и так ли уж объективен так полагать? На вряд ли. Как бы я поступил и на что пошел имея те причины и условия, что и основатели этого самого общества и куда бы зашел, чтобы сам натворил?

Отражение в зеркале дать ответа мне не могло, да и не сильно -то хотелось. Как, черт побери, все обрыдло, все эти погони, попытки вырваться, догнать, словить, споймать и выпытать ради информации. Вот что было смыслом моей жизни, вечная погоня за знаниями, за ответами на давно заданные вопросы. Бегство за кем-то, бегство от себя. Через что приходилось идти ради этого? Не имея ни дома, ни друзей, а лишь горькое желание узнать кто послужил причиной моей сломанной жизни. Хотя сломанной ли? Разве мы не сами творим свою судьбу? Вон, проповедники все в один голос твердят о раскаянии и служении высшим силам, ради посмертного блага. Чтобы ты не совершил раскайся, ибо грешен ты, когда не считаешь что нет за тобою грехов. Вечное покаяние во страхе. Так было, так есть и, вероятно, что и будет. Но почему-то я не чувствовал раскаянья за все что сотворил. Сотворил же я немало. Сколько жизней оборвалось моими стараниями? Немало. Знаю даже сколько преднамеренно — вычислено заранее. А скольких я перед этим мучил, пытал? Тоже немало. Вряд ли меня можно назвать хорошим человеком. Хорошего человека не ищут под более чем пятью личинами на всех цивилизованных землях — о, как же считающие их цивилизованными ошибаются и того не ведают — в стремлении придать правосудию. И повешение — еще самая гуманная расплата за содеянные дела. Ищут под разными личинами. Да, наверное, мое проклятье — жить, прикрываясь масками. Сколькими я был, вживаясь и, порой получая истинное удовольствие? Да, я был франком и сербским купцом, немецким баронетом, золотодобытчиком и охранником в обозах, да и по юности подворовывать приходилось. Жизнь беспокойная и полная неожиданностей все время. Двадцать четыре часа, круглые сутки. За редкими, очень краткими, периодами. Навроде того, когда я был немецким баронетом. Да, я, если и не получал наслаждение от жизни, то по крайней мере испытывал нечто похожее на умиротворение. Пожалуй, я бы мог так жить. Среди зажиточной сытой, мирной и спокойной публики. Да вот только смог ли бы? Навряд ли. Я вовсе не пеняю на свою судьбу. Глупо это, без толку. Просто, видать пришло время что-то менять. Менять по-настоящему, в этот раз не предаваясь юношескому максимализму и стремительным порывам, что несут меня словно ветром сорванный лист по осени, а куда как чаще — как в проруби это самое болтают.

Осознание этого как-то разом пришло, просто, как лампу зажгли. Привычный мысленный монолог прервался. Уставился на свое отражение. Ни прежнего вороха вопросов, ни единой мысли. Просто мое отражение. Отражение человека с поломанным носом, подкрученным от перелома же одним ухом и без части другого. Борозда шрама, перечеркивающая голову чуть ли не до затылка и по сторонам от нее волосы не растут, выставляя его во всей красе уродства. Впалые щеки, круги под глазами, клочковатая поддернутая сединой борода, неопрятно торчаящая и..

— Красавец, а то, — глумливо заметил Ииро, стоявший в стороне не далее метра

— Твою ж ты...— отпрянул и чувствительно приложился мизинцем об тумбу раковины

— И я того же мнения

— Ииро, а я ведь как-то не замечал себя,— не зная как сформулировать, я провел ладонью перед лицом,— ну, как здесь, ни задумывался об этом всем...

— Ох, Мстис— Мстис, многое видать ты пережил, но многое тебе и предстоит, вот это все, — он изобразил мой же жест,— Ошибки, допущенные тобой, либо твои же оплошности. Оболочку подлатать не проблема, лицо какое пожелаешь сделать..

— Я хочу свое лицо..

— Да будет тебе. Ты же понял, что я имею в виду?

— Да,— отчего-то кровь прильнула к щекам

— Лицо, тело, внешность — все корректируется, куда как проще чем кажется. А вот сможешь ли откорректировать содержимое? С первым, со вторым, с третьим и десятым я тебе помогу. Но содержимое, саму суть ты сможешь изменить лишь сам. Твои внутренние противоречия разрывают тебя, выворачивают, гложут и толкают на разные поступки. Какие-то хорошие, какие-то не очень, а какие-то и вовсе гнусные. Но нужно уметь различит в себе тот момент, когда ты близок к осознанию и не просто уловить момент, но и воспользоваться им для перенаправления его в правильное русло, которое со временем превратиться в мощное течение быстрой реки. Вот тебе немного моей философии, надеюсь, она не показалась тебе бреднями старика,— напоследок Ииро хмыкнул, но глаза его были отнюдь не веселыми, хлопнул меня по плечу и вышел, из ванной, напоследок сказав:

— Поторопись, мой друг. Наш транспорт прибудет через двадцать минут, мне передали, что вышло чутка скорее задуманного,— и его шаги потонули в коридоре.

Я еще мгновение смотрел на то место где только что стоял Ииро. Затем перевел взгляд на свое отражение. Захотелось ударить того заморышного зазеркального уродца и ударил. Осколки брызнули в стороны, в глазах потемнело намиг, затем пелена схлынула, а мелкие порезы на кулаке пошли кровью.

Больше я не мешкался и, подхватив собранный рюкзак, выскочил на улицу. Ииро мельком взглянул на перетянутую платком ладонь, но ничего не сказал. Лишь махнув, чтобы следовал за ним и вышел за ограду. Кусты в полтора человеческих роста образовывали нечто вроде лабиринта, только под определенным ракурсом можно было увидеть, что это не монолитная живая изгородь, а извернувшийся куст в паре с сородичем.

Сердце ускорилось, я еще не выходил за эту ограду, хотя мне и предлагали. Что там я не знал, видел лишь лес за живым забором и только. Но теперь вот пришла пора. С силой вздохнув, рывком бросился за извернувшийся куст, затем за другой и выпал на идеально ровную дорогу, словно из спрессованного мелкого гравия, которая разрезала сосновый лес надвое. Исполины по пятьдесят метров устремлялись в высь, к голубеющему небу. А по этой идеальной дороге уверено шел Ииро. Пришлось пробежаться метров пятьдесят, чтобы догнать его. От этого закружилась голова и навалила слабость, но виду я старался не давать. Лишь всплыло свое столь разозлившее меня отражение и зачесался забинтованный кулак.

Новый поворот, а за ним выплыла опушка, по центру которой, из все того же 'гравия', была ровная квадратная поверхность с буквой 'Н' по центру.

Не дойдя до нее метров пять, Ииро остановился, и так неожиданно, что я налетел на него и чуть не завалился назад.

— Смотри

Высоко в небе, скорее еле угадывалась, чем была видна мелкая черная точка. По мере приближения она росла, пока не превратилась в размытый силуэт какой-то птицы с четырьмя кургузыми крыльями. Не было ни утробного рокота, ни затмившего полнеба летательного аппарата, как по наивности рисовало мое воображение, начитавшись про стратосферные корабли крупного тоннажа. А был лишь небольшой силуэт низко шипящий высоко в небе точкой, размером с птицу. Он довольно быстро приближался и вот уже размытый силуэт обрастал деталями. Остроносая серая машина с четырьмя выростами в стороны и каким-то обрубленным хвостом на манер скумбрии, только раздвоенным. Каждый вырост был увенчан двигателем, который издавал тот самый низко шипящий звук, а по контуру машины тут и там вспыхивали проблесковые маячки.

И когда аппарат завис над площадкой в метрах двадцати я разглядел на сером матовом брюхе надпись MH-42. Секунды две он висел неподвижно, а потом звук стал выше, но не сказать чтобы сильно громче, на выростах-крыльях разместились двигатели из которых бил разгоряченный воздух, его потоки обдували лицо, отражаясь от земли. Это был конвертоплан модели 'Оса', впрочем, он у меня сразу вызвал ассоциации со скумбрией, только безглазой. На кабине не было видно окон, такая же матовая поверхность как и поверхность корпуса. Но не мне судить о фантазии творцов сего творения, что зависло над гравием сперва метра на три и опускалось ниже, а затем, вдруг, вырубив двигатели, провалилось сантиметров на десять и уже плавно и беззвучно зависло в полуметре над гравием.

— Во дела

— Что не читал про левитацию? — удивился Ииро,— Ты ж сам мне про нее рассказывал в тот памятный показ кухни

— Читать-то читал, но вот наживо впечатляет куда серьезнее

— То ли еще будет мой юный друг, то ли будет

Мой спутник просто подхватил мой ранец с плеча и, подойдя к середине конвертоплана, взмахнул рукой, сразу же на монолитном корпусе прорисовался прямоугольный контур и съехал вглубь в сторону, а на встречу Ииро выдвинулся трап, на который он сразу же встал, рукой ухватившись за борт. Он задержался на мгновение, чтобы повернуть голову:

— Ну, что ты там замешкался, Мстис? Ходу-ходу давай

— Ага, -только и смог что вымолвить я, зачарованно глядя на парящий аппарат, поначалу не впечатливший меня, но вот сблизи оправдавший все мои даже самые наивные ожидания, даже сторицей. Прямо какой-то детский восторг. Ах ты... Споткнулся я об трап и завалился вперед.

— Аккуратно, раззява,— Ииро вовремя поддержал меня и с легкостью затянул на борт.

699 год (2832 год по старому летоисчислению). Полет

Пробираться по скальным склонам было невмоготу. Пятки то и дело кололи острые грани камней, разбросанных целыми россыпями повсюду. Хорошо, что хоть ботинки есть, а вот то, что в них подошва тонкая и мягкая — очень плохо, но и на этом спасибо, без них все ноги изрезал бы давно.

Никогда не жаловался на выносливость, считая себя уж точно ни каким-нибудь дохляком, а тут прямо загнанной лошадью себя чувствую и дыхание под стать. Так-так, ещё самую малость, вон и первый ориентир из-за поворота показался: ссохшееся, почерневшее дерево костяком возвышающееся над проплешиной. На ней и трава не растет, только такая же черная и сухая, как и дерево, вся в трещинах земля.

— Неплохо-неплохо,— раздалось из-за спины, а я от неожиданности чуть не подпрыгнул.

— Уже много лучше прежнего, я всего-то минут пять жду,— Ииро показательно захлопнул крышку древних механических часов и отправил их во внутренний карман куртки. Его лучистая физиономия, казалось, светилась удовлетворением. Сидел он на гладком сером валуне и держал в левой руке большое красное яблоко.

— За..зачем такая, — с сипом выдавил ему в ответ

— А, что? Что 'зачем'?

— Зачем такая?.. Подошва?— отдышавшись, максимально отчетливо спросил я

— А вот ты о чем, — вновь улыбнулся в своей манере, последнее время уже выводившей меня из себя, собеседник, — Вот, погляди на кошачьих, собственно не на них самих, а на их лапы. У них мягкие и нежные подушечки на ступнях, которые позволяют бесшумно передвигаться и чувствовать поверхность, но ценой за это есть требуемая осторожность, ловкость и аккуратность движений, особенно, при беге. И у твоих сапог, подошва такая неспроста лишь бы тебя помучить посильнее, — он с непрекращающейся иронией в голосе указал пальцем на покрытую изрядным слоем пыли зеленоватую кожу сапог, -Скоро ты научишься передвигаться осторожнее, бесшумнее, плавнее и аккуратнее даже не отвлекаясь на такие 'мелочи' как разглядывание места куда бы ногу вставить, да куда не свалиться бы... Но это должно отложиться в тебе на уровне мышечной памяти и где-то в глубине твоего мозга, словно рефлексы. Ещё вопросы?

— Да, сколько это будет продолжаться? У меня ноги уже в кровь стерлись, — стянув сапог, констатировал я прискорбный факт.

— Сколько нужно, — подмигнул мне хитрец и захрустел яблоком. — Проснись

— Что?

Ииро меж тем продолжал сидеть и молча хрустеть яблоком. Меж тем кто-то назойливо требовал: 'Проснись!'. Внезапно весь каменистый клон заходил ходуном и стал осыпаться с низким утробным посвистыванием.

— Мстис!

— А что?!— я не сразу понял, что надо мной стоит Ииро и трясет меня за плечо.— Что произошло?

— Фух, а я-то уже начал переживать. Ты как? В норме?

— Снился какой-то странный сон. Что-то из юности снилось, но почему-то там были вы, причем в роли того, кого уже я очень давно не видел.

— И не такое порой приснится

— Надолго заснул?

— Не то слово 'заснул',— хмыкнул Ииро,— Продрых почти весь полет. Решил тебя разбудить на подлете, чтобы глянул воочию. Я признаться в первый свой полет с заложенными ушами сутки мучался. А ты вон как. Нормально все? А то что-то лицо у тебя бледновато

— Та вроде бы нормально

Признаться честно, я и не ожидал, что засну. Как-то размеренное посвистывание двигателей, да бескрайние морские просторы под нами, сперва привлекали мое внимание, а дальше и вовсе я приник к иллюминатору, как только стоило, подняться выше за уровень облаков и все стало молочной пеленой под нами. Поскольку у меня нейроинтерфейса не было, то я не мог просто подключится к сенсорным системам корабля и 'увидеть' происходящее снаружи, то и Ииро попросту сделал прозрачными, затемненные до этого иллюминаторы. И я прильнул к ним, созерцая полет. Впрочем, первые минуты восторженных ощущений схлынули, а дальше я как-то незаметно вырубился, разместившись на кресле, принявшем мою форму и отключился.

— Долго я проспал?

— Да минут десять, просто еле добудился до тебя. Ты точно в порядке?

— Да нормально все. А где мы сейчас?

— Подлетаем как раз к Гренландии. Сам взгляни

Мягкое и теплое сиденье будто не желало выпускать из своих объятий, но стоило твердо поставить обе стопы на пол, как небольшое сопротивление схлынуло, а я с непривычки немного пошатнулся. Но вид из окна заставил позабыть и о кресле, и об Ииро, и обо мне самом. Мы как раз проходили полосу облаков, пронизывая ее сверху вниз, а снизу, на нас наплывала бескрайняя, насколько хватало глаз, скальная полоса насыщенного зеленого цвета, с такого расстояния чуть ли не черная.

По мере снижения уже стали различаться исполинские волны, неистово бьющие в отвесные скальные склоны, простирающиеся в обе стороны, насколько хватало глаз. Волны били в эти черные склоны и разбивались белесыми бурунами, оставляя за собой пенистые шапки. Мы снизились метров до ста и они представали во всей красе. Зрелище изумительное в своей феерической мощи. Мы кое-какое время едва продвигались вперед и я понял, что зависли здесь мы ради того, чтобы я оценил величественность представшего зрелища. Но в тот момент у меня не было ни малейшего желания нарушать столь поразительную картину пустыми словами. Слова — ничто. Есть только десятиметровые волны, разбивающиеся об отвесные скалы, на своих плоских шапках поросшие темным хвойным лесом, за лесом же раскинулось небольшое озерце с двумя притоками, отражающее багровые облака закатного солнца.

— Гройхрем — древний лес,— Ииро, молча стоявшей за моим плечом, подал голос,— Твои фамильные владения

— Эт-то...все? Кхе-кхе

— Нет, это только лишь часть,— Ииро ободряюще хлопнул по плечу,— Ничего освоишься

От хлопка по плечу картинка смазалась и потеряла в четкости, а слова растянулись. Что-то ощутимо хлопнуло, где-то за глазами, от чего все и вовсе поблекло, а во рту появился знакомый привкус крови.

— Мстис?! Мстис! — крик Ииро долетал очень отдаленно, слова едва-едва угадывались, зато стоявший, словно трансформаторный, гул заполонял все остальное, нарастал от комариного писка до громоподобного раската, легко перекрывая посторонние звуки.

— Эй, Мстис, слышишь меня?! Если слышишь — моргни

Веки, ставшие резиновыми, упорно не подчинялись и стоило огромных усилий моргнуть

— Хорошо, хорошо. — его голос тонул в 'трансформаторном' шуме, — Сколько пальцев видишь?

Как только дошел смысл сказанного я удивился. Ведь не было вообще ничего, ни одного источника света в этой кромешной темноте. И когда только стало так темно? Даже кончика носа не разобрать, я даже с трудом различал свое положение в пространстве. Тело будто попало в вязкий мед и медленно проваливалось в него, на секунды подтормаживая. Губы треснули, едва шевельнулись, язык еле-еле заворочался:

— Свет...нет...не..вижу,— легкие сотрясло кашлем, а 'трансформаторный гул' начисто закрыл какие бы то ни было звуки. К кашлю и непонятному гулу добавилась дрожь, пробегающая по мышцам и, нарастая, переходящая в судороги. Ощущения такие будто молотком бьют, а потом пропускают электрический разряд. Причем бьют все больше по оголенной кости, по пути задевая все нервы, какие только есть в организме. Сперва, корежило ноги, затем дрожь и судороги стали подниматься выше, они не перетекали, а стремительно нарастали, охватывая все больше и больше пространства. Переходили вдоль всего позвоночника к рукам и торсу. А когда эта волна дошла до головы, то в ней будто бы что-то взорвалось. На какой-то миг даже произошла вспышка в глазах, и я увидел втыкающего в мое колотящееся тело какие-то электроды Ииро. Затем прояснение схлынуло, откатилось назад, вновь вышла наперед все затмевающая боль. Ощущение будто мне вновь пять лет и я вновь угодил в осиный рой. Только осы были куда как крупнее и беспощаднее, да и жалили исключительно в болевые точки, глаза, барабанные перепонки...

* * *

**