| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Даже заключённые, с которыми она общалась ежедневно, заметили, что она всё больше и больше готовит Мусора, не как помощника, а больше как замену себе. Хотя официального ответа от начальника тюрьмы всё не поступало, она думала, что её отставка принята.
Ведь она зашла в его кабинет и бросила рапорт прямо ему на стол.
Она больше не могла здесь работать.
Только не после случая с Воном Лонго.
* * *
Возьмите девушку из состоятельной семьи кореллийских финансистов и скажите ей, что она ни в чём не будет знать себе отказа. Отправьте её в лучшую школу со словами, что место в межгалактическом банковском клане уже ждёт, а ей остаётся только не мешать своей судьбе. Утирайте ей нос, прививайте высокие ценности политики, культуры, воспитывайте в ней хорошие манеры и не заостряйте внимания на том, что остальные 99% жителей галактики по сравнению с ней испытывают голод, страдают от болезней и вообще не знают, что такое образование. Проникнитесь волей Империи с её своеобразным отрицанием всякой дипломатичности и постарайтесь не замечать крепнущих и удушающих объятий Лорда Вейдера.
А теперь пропустим пятнадцать лет. Эта девушка, теперь уже женщина, решает отправиться на Риннал, чтобы заняться изучением (кто бы мог подумать!) медицины — самой грязной из всех наук, которую лучше оставить дроидам из—за обилия крови, гноя и заразы. Вряд ли её родители мечтали о таком выборе, однако было решено не чинить ей препятствий в надежде, что это лишь юношеский максимализм, и вскоре юная Захара вновь займёт своё место за семейным столом. В конце концов, она ещё молодая, у неё полно времени.
Однако всё вышло совсем по—другому. После двух лет учёбы на Риннале в жизни Захары появляется хирург в два раза старше неё, с морщинами на лице, побывавший в сотнях гуманитарных миссий за пределами планет Ядра. Он и открывает ей глаза на истинное положение вещей в окружающей её галактике. Обречённый роман завершается достаточно предсказуемо, но и после Захара не может забыть картину, которую ей в красках нарисовал хирург — фреска ужасающей нужды и отчаяния тех, о существовании которых она не имела и понятия. Он рассказывает ей, что бедноты — бесчисленные миллионы, из людей и других рас. Их дети гибнут от недоедания и болезней, а сливки галактического общества наслаждаются напускным неведением. «Можешь с этим жить, — говорит ей хирург в день их последней встречи, — но некоторые не могут».
Как выяснилось, она тоже не смогла. После того как многие гуманитарные группы отказались принять её на работу из—за недостатка опыта, Захара решила пойти работать на Империю, на что семья неохотно, но соглашается. Ведь Империя — известная величина. Однако, узнав будущую должность Захары, родители онемели, чуть не упали в обморок и в ярости затопали ногами. Их дочь не будет работать на имперской барже—тюрьме! Такое бесчестие уже ни в какие ворота не лезет!
«И всё же вот я здесь», — подумала Захара, королева в своём маленьком королевстве, герцогиня пустых коек, госпожа постоянной боли в животе. Объект невольных страстных желаний сотни недовольных жизнью стражников и малоимущих штурмовиков. Раздатчик лекарств, поддерживающая жизнь в заключённых имперской баржи—тюрьмы «Чистилище», чтобы их навечно заточили в какую—то далёкую луну—тюрьму.
Ирония судьбы, конечно же, заключается в том, что через стандартную неделю, или когда там они доберутся до места назначения, она вернётся к родителям если не с протянутой рукой, то близко к тому. Мать фыркнет и усмехнётся, брат съязвит, а отец от всей души обнимет, и через некоторое время, достаточное для наказания, её вина будет считаться искуплённой и Захару примут обратно в круг семьи. А пребывание на борту баржи станет тем, чем они его считали всё это время — юношеским приключением, очаровательной историей для обедов с дипломатами: «Вы не поверите, чем наша дочка хотела заняться в юности…»
Ещё раз оглядев лазарет, Захара едва не задрожала от осознания неясности своей судьбы, но тут же отогнала это ощущение подальше. Однако, как и многие другие черты её характера, ощущение тревоги не уходило без боя.
Вместо этого в её памяти всплыл образ Вона Лонго — окровавленное лицо человека, пытающегося сказать ей что—то через дыхательный аппарат, сжимающего её руку обеими своими, умоляющего дать ему возможность в последний раз повидаться со своими детьми. Он действительно умолял её привести их к нему, чтобы поговорить наедине. Мгновением спустя над ней нависла угрожающая тёмная тень. Она обернулась и увидела Джарета Сарториса настолько близко, что почти уловила запах его кожи.
— Отдаёте последние почести, доктор? — молвил он тонкими, почти неподвижными губами.
Лонго умер в тот же день, и Захара Коди решила, что это будет её последний рейс на «Чистилище» и в рядах Империи вообще. Потом она свяжется с родителями и сообщит им, что возвращается домой. Захара не любила роскошную одежду и блестящие кристаллы, зато уж по ночам будет спать спокойно. А по вечерам будет обедать с высокомерными богачами и забудет обо всём, что произошло с Воном Лонго и Джаретом Сарторисом.
Тебе это действительно надо?
Захара помотала головой. В любом случае она всегда считала, что у неё полно времени на раздумья, пока баржа не доберётся до места назначения.
Полно времени принять окончательное решение.
Но сейчас двигатели остановились и стояли уже час.
— Эй, доктор, мы уже прибыли? — раздался с другого конца палаты голос заключённого.
В этот раз Захара не ответила.
Глава 5. Слово
Джарет Сарторис спускался по тянущейся вдоль помещений для стражи узкой лестнице, массируя на ходу виски. Голова болела — ничего нового, но в этот раз боль была какая—то странная. Лоб будто сжимало в тисках, как если бы во сне ему впрыснули слабый нейротоксический газ. Жирная отрыжка завтрака только всё усугубляла.
Он проснулся ещё до того, как его вызвали к начальнику тюрьмы. Отработав в третью смену прошлой ночью, он завалился в койку ранним утром и погрузился в беспокойное забытьё, но через два часа проснулся от резкой тишины. Мир будто слетел с оси вращения. Они опаздывали на семь стандартных дней. Тогда почему двигатели замолчали? Сарторис оделся, взял в буфете тёплый каф с горячей котлетой из бантового мяса и пошагал в вестибюль, где располагался кабинет начальника тюрьмы, надеясь доковылять туда на автопилоте.
Справа от него открылись двери турболифта. Три стражника: Везек, Остин и ещё какой—то розовощёкий новичок — вышли и пошли прямо за ним. Чтобы удобно разместиться в вестибюле, необходимо было идти гуськом. Сарторис не нарушил шага и даже не обернулся на них.
— Капитан, мы тут с ребятами… — начал было Остин, затем вежливо замолчал. — Ну, мы, понимаете, интересуемся, не могли бы вы пролить немного света на происходящее?
Сарторис помотал головой, не оборачиваясь.
— А что случилось?
— Я слышал, что оба двигателя взорвались, — встрял Везек. — Говорят, мы тут застряли где—то в Неизведанных Регионах и ждём буксир.
— Севшая на мель баржа с зэками точно возглавляет список приоритетов Империи, — Остин едва сдерживал смех.
— Проклятье! — выругался Везек. — Хочешь сказать, они оставят нас здесь дрейфовать?
— Спроси у новичка, — Остин ткнул пальцем в розовощёкого стражника, шагающего перед ним. — Эй, Армитаж, как думаешь: нас спасут? — он хихикнул, не дожидаясь ответа. — Он должен оценить драматизм. Это как раз по его артистической натуре, так, Армитаж?
Новобранец ничего не ответил, продолжая идти дальше.
— Эй, новичок, сколько ты сегодня утром вертелся перед зеркалом? Надеешься произвести впечатление на доктора Коди?
— Хватит! — зыркнул на них Сарторис. — Прекратить шум, ясно?
После этого до самого кабинета начальника тюрьмы никто не разговаривал.
* * *
Всё в кабинете Клота было сделано так, чтобы он казался больше своих размеров: светлые цвета, голо—фрески, колоссальных размеров прямоугольный иллюминатор, выходящий на испещрённую звёздами пустоту, но на Сарториса всё это оказывало до странности подавляющее воздействие. Немногим раньше он заметил выбитый воксел в углу пустынного пейзажа над письменным столом Клота — пропущенный стежок в цифровой ткани. С тех пор что—то в этой второсортной технологии казалось обманчивым, вот и сейчас ему казалось, что чувство открытости — мнимое.
— Начнём с плохих новостей, — произнёс Клот, стоя, как обычно, с руками за спиной и глядя в иллюминатор. — Двигатели сильно повреждены, вероятно, неремонтопригодны. Уверен, вам известно, что до места назначения ещё семь дней пути.
Один из стражников, вероятно, новичок, почти беззвучно простонал. Сарторис расслышал, так как стоял рядом.
— Однако, — продолжал начальник тюрьмы, — в этом есть и положительная сторона.
Клот повернулся к ним лицом. С первого взгляда его лицо обладало некой протокольной топорностью: кривая угловатая верхняя губа, глаза с серым ободком и сине—сизые мешки только что выбритых щёк. Но если некоторое время пообщаться с ним, то начинаешь замечать под этой расчётливо скроенной внешней оболочкой нечто мягкое — бесхребетное и податливое существо, исходящее дрожью и беспокойством из—за того, что его вытащили на свет.
— Навигационный компьютер опознал имперский корабль, — объявил Клот. — Звёздный разрушитель, в нашей же системе. Пока нам не удалось выйти на связь с ним, но у нас хватает мощности, чтобы подойти поближе.
Здесь он остановился, видимо, ожидая аплодисментов или вздохов облегчения, но Сарторис и другие продолжали молча на него смотреть.
— Разрушитель? — переспросил Остин. — И он не отвечает на наши позывные?
Клот ответил не сразу. Он коснулся подбородка, хорошенько потёр его — Сарторис уже тысячи раз видел этот напыщенный и недовольный жест и по—своему его ненавидел.
— Тут не всё так просто, — сказал начальник тюрьмы. — Если верить биосканерам, на борту всего горстка живых.
— Горстка — это сколько? — поинтересовался Везек.
— Человек десять или двенадцать.
— Десять или двенадцать? — Везек покачал головой. — Видимо, сканер неисправен. Одного экипажа на разрушителе должно быть тысяча человек, если не больше.
— Спасибо, — сухо поблагодарил Клот. — Мне знакомы имперские стандарты.
— Простите, сэр. Но тут или наше оборудование неисправно, или…
— Или там происходит нечто непонятное, — в первый раз подал голос Сарторис и сам удивился собственной хрипоте. — Нечто, чего нам совершенно не нужно.
Все оглянулись на него. Молчание показалось вечностью. Потом начальник тюрьмы откашлялся.
— О чём это вы, капитан?
— Вряд ли Империя бросит целый звёздный разрушитель посреди космоса без серьёзной причины.
— Он прав, — поддержал Остин. — Возможно…
— Исследование внутренней атмосферы не выявило наличия каких—либо известных токсинов или загрязнителей, — возразил Клот. — Конечно, всегда остаётся вероятность, что наши инструменты ошиблись с числом обитателей на борту. Мы считываем много переменных: электрическую активность мозга, пульс, движение. Любой из этих показателей может дать искажённую картину. В любом случае… — он улыбнулся: неубедительный розыгрыш, в котором должны были сработать невидимые нити и крюки с обеих сторон рта. — Самое главное, что мы можем снять оборудование для ремонта наших двигателей и лечь на курс, пока совсем не выбились из графика. Поэтому я отправлю разведгруппу: капитана Сарториса и рядовых Остина, Везека и Армитажа вместе с инженерами—механиками, чтобы они посмотрели, что можно снять. Стыковка в течение часа. Вопросы?
Вопросов не было. Клот отпустил всех, как обычно, просто повернувшись к ним спиной. Сарторис уже хотел уйти вместе со всеми, но начальник тюрьмы окликнул его.
— Капитан.
Замерев в дверях, Сарторис глубоко вздохнул. Головная боль ушла ещё глубже, застучала ещё сильнее, как разросшееся зубное воспаление в одной из передних пазух. Дверь закрылась за его спиной. В пространстве комнаты, которое резко сжалось, осталось только двое.
— Я не совершаю ошибки, направляя вас вместе со всеми?
— Простите, сэр?
— Сэр, — на лице Клота опять заиграла улыбка, бледная тень предыдущей. — Давно я не слышал от вас этого слова, капитан.
— Мы не особо видимся в последнее время.
— Мне хорошо известно, что этот рейс вам особенно… неприятен, — сказал Клот.
Сарторис стал истово молиться про себя, чтобы начальник тюрьмы не стал опять тереть подбородок. В противном случае капитан уже не был так уверен, что не поддастся страстному желанию двинуть ему прямо по напыщенной и недовольной физиономии.
— После произошедшего две недели назад я ждал вашего прошения об отставке, но оно пришло от доктора Коди.
— Почему?
— Она видела, как вы хладнокровно убили заключённого.
— Её слово против моего.
— Ваши устаревшие методики допроса больше не подходят, капитан. Империя расходует на вас намного больше, чем получает отдачи.
— При всём уважении, сэр, Лонго был никто, воришка…
— Этого мы больше никогда не узнаем, не так ли?
Сарторис чувствовал, что кулаки сжимаются сами, а ногти уже режут ладони, пронизывая кожу острейшей болью.
— То есть вы не хотите, чтобы я участвовал в разведгруппе, господин начальник тюрьмы? Главное — скажите.
— Напротив. Считайте, что этим заданием вам дана возможность искупить свою вину если не передо мной, то перед Империей, которой мы оба многим обязаны. Это понятно?
— Да, сэр.
Клот развернулся и внимательно посмотрел на него, будто искал признаки сарказма или издёвки. За десятилетия службы Джарет Сарторис побывал в самых разных концах галактики и жил в условиях, каких не пожелаешь и самому лютому врагу. Он мог заснуть в таких местах и совершить такие неописуемые поступки, что готов был распродать себя на органы, лишь бы забыть. Простое «да, сэр» на этом фоне звучало не хуже, чем всё остальное.
— Значит, вам всё ясно? — спросил Клот.
— Предельно, — ответил Сарторис.
Клот церемонно повернулся к нему спиной. Кабинет начальника тюрьмы был намного больше любого другого помещения на барже, но для Сарториса и этого было мало. Когда его обдуло прохладным воздухом из коридора, он понял, что форма в подмышках полностью пропотела.
Глава 6. Мёртвые мальчики
— Будешь туда пялиться, — сказал Кейл, — обязательно покажется какая—нибудь мерзость.
— Уже показалась.
Триг сидел на привычном месте в камере и смотрел сквозь прутья. В камере напротив двое заключённых—родианцев, которые сидели здесь ещё до того, как они с Кейлом и отцом прибыли на баржу, стояли у решётки и смотрели злобными взглядами. Иногда они что—то бормотали друг другу на непонятном Тригу языке, тыкали в него с братом пальцами и издавали шум, похожий на смех.
В данный же момент они просто смотрели.
Прошло почти два часа с тех пор, как на барже объявили режим строжайшей изоляции. Триг уже не помнил, когда всё произошло. Это первое, что у тебя забирает Империя вместе со свободой — чувство времени. Оно тебе уже не понадобится. Поэтому Триг ориентировался по ощущениям тела, когда пора есть, спать или тренироваться.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
