— С этим твоим Исчезнувшим можно разобраться позже, и то, если он будет очень сильно путаться под ногами. Нам сейчас некогда гоняться по всему миру в поисках этого героя... В любом случае, если придерживаться этой вашей глупой людской легенды, — даже презрение слышимое в голосе было мелодичное, с легким оттенком ласковой улыбки, с которой смотрят на неразумное и чересчур забавное дитя, — Исчезнувшему нечего делать без Пропавших. Без них он просто-напросто пустышка...

В темноте послышался легкий шорох, как будто распахнулись огромные крылья, и слегка скрипнули друг о друга когти, сжимаемые в кулак.

— Вот поэтому, — спокойно продолжил голос, — мы и должны позаботиться о всех шестерых... Думаю, наши прежние маневры принесли не много пользы. Теперь же... Теперь же следует действовать в два раза быстрее и не задумываться о цене. Ты слышишь меня, Эрвест?

Человек слегка склонил голову.

— Да. Я найду всех шестерых. И раньше, чем Исчезнувший.

— Вот и хорошо, — в голосе послышалась улыбка. — А дальше... Дальше ты и сам знаешь, что надо делать.

-2-

Ой ты, гой еси, добрый молодец!

И на кой еси тебе это надо?

Слова из песни

Утро выдалось прохладным. Небо затянуло унылым серым однообразием, а с востока медленно, задевая макушки высоких елей, наползал темно-синий бок грозовой тучи. Оттуда изрядно посверкивало и громыхало, так, что в избах жалобно позвякивали крынки на полках. Со стороны леса потянуло сыростью и озоном. Настроение, и так паршивое от недосыпа и ночной беготни, при взгляде на это лиловое безобразие на горизонте не улучшилось ни на йоту.

— Ну, счастливо вам добраться до Грельмина, госпожа магичка, — староста с самой доброжелательной улыбкой покивал головой и покосился на грозовую тучу, которая отвоевала себе на небе ещё немного места. — Линька бы вас подвез на своей телеге, да только обратно до дождя возвратиться не сможет... А дорогу после так размоет, что вся телега с возницей в грязь по самую маковку и уйдет...

Мужик скроил еще более сладкую улыбочку и, кажется, еле-еле удержался, чтобы не помахать мне на прощание ручкой.

— А вы, госпожа магичка, идите по этому тракту, никуда не сворачивая, минуете пару деревушек и до самого Грельмина дойдете. Там в это самое время как раз ярмарка проходит, мож какая работенка подвернется...

— Спасибо за участие, — промямлила я, размышляя, не разнести ли на прощание полдеревни?.. На лице старосты так откровенно были написаны радость и облегчение от скорого расставания с "чертовой ведьмой", что у меня активно засвербело в области ниже поясницы и не менее активно зачесались руки. Сердце грело только одно — мне честно заплатили за работу оговоренную ранее сумму, и в качестве "сверхурочных" выдали добротные, хоть и немного потрепанные рубаху из беленого полотна, кожаную куртку и охотничьи штаны из замши, которые на удивление сидели на мне, как влитые, убирая все ненужное и подчеркивая самое аппетитное.

За моей спиной ретиво протопал по крыльцу староста, спеша поскорее скрыться в доме, протяжно скрипнула захлопнувшаяся за ним дверь, а передо мной снова лежал пыльный тракт и, леший знает, сколько эдов пути до ближайшего города в этой сельской глуши. Впрочем, не в моих правилах унывать. Посему я гордо вскинула голову и закинула на плечо суму, отягченную парой караваев еще теплого домашнего хлеба, внушительным куском копченой грудинки, и еще целым "букетом", который перед моим уходом успела мне сунуть травница. Даже посвистеть попыталась, но из залихвацкой, бравурной песенки получился траурный марш, местами переходящий в змеиное шипение, от которого шарахались куры и замолкали дворовые псы. Поэтому, решив как-нибудь обойтись без музыкальной части, я споро зашагала на запад, стремясь как можно быстрее дождя добраться до темнеющего впереди леса...

По закону подлости тучу прорвало именно тогда, когда до спасительных разлапистых елей мне оставалось каких-то три эма. Белая отвесная стена, шипя как подгоревшая "глазунья", обрушилась на меня в одно мгновение, вымочив до нитки, и под еловые лапы я вступила, хлюпая залитыми сапогами и клацая зубами от холода. Не долго думая, я свернула с тракта, забирая все дальше в лес, где было не в пример суше, хоть и холодно. Мечты о живительном тепле и горячем чае так и остались мечтами, которые я с садистским удовольствием смаковала, скрючившись в узелок на подстилке из сухих иголок под надежным зеленым шатром старой елки.

Я мрачно наблюдала, как со звонким шлепаньем срываются на землю крупные прозрачные капли и тут же убегают в песок, и размышляла, как долго протянет в этом мире мой бедный, разнесчастный организм, если вдруг подхватит пневмонию. И вообще, знают здесь о такой болезни или нет? Лучше бы знали... Я оглушительно чихнула в ответ на собственные упаднические мысли, и только тут заметила, что дождь закончился.

С кряхтением выбралась из укрытия. Огляделась. И со всей отчетливостью поняла, что совершенно не представляю, в какой стороне находиться тракт.

Паника ухнула откуда-то сверху, сдавила своими тугими кольцами горло, и медленно скользнула по позвоночнику вниз. Увы, как и многие представительницы прекрасного пола, я страдала топографическим тупоумием, то есть, могла спокойно заблудиться в трех соснах, даже если это единственные деревья на весь парк. Что уж тут говорить о целом лесе, который обступал меня со всех сторон — куда ни глянь, одни сплошные мокрые и унылые елки и такие же унылые и мокрые низенькие кустики... Кричать "ау" бесполезно, а идти надо.

Минут пять я старательно морщила лоб, пытаясь вспомнить, с какой стороны света у деревьев активнее растет мох и ветки. Потом попыталась на глаз определить эту самую сторону, и промучилась еще минут десять. В итоге же, плюнув на всю эту науку и от всей своей души послав её к лешему, я потопала прямо, здраво рассудив, что лес когда-нибудь закончится, а там посмотрим по обстановке...

К полудню робкие лучи солнца проделали первые прорехи в сплошном облачном покрывале и хлынули вниз живительным теплом, затопив расплавленным серебром мокрый лес и выманивая из своих убежищ лесных птиц и зверье. Высоко над головой затрещала сорока, непугливая серая белка проскакала по стволу и проводила меня заинтересованным взглядом черных глаз-бусинок, а на валуне калачиком свернулась маленькая змейка, подставив гладкие бирюзовые бока солнышку. Постепенно ельник уступил место обычному смешанному лесу; небесное светило, словно вспомнив, какой сейчас месяц по графику, жарило во всю, и уже через полчаса стало трудно дышать от испаряющейся влаги. Я продолжала упорно двигаться в неизвестном направлении. Дубовые рощи сменялись лощинами и неглубокими овражками, осины тонко трепетали листочками на легком ветру, а кусты малины и ежевики клонились к земле от обильного урожая. Еще часа через полтора я задумалась о привале.

Удобная полянка подвернулась практически сразу. С двух сторон её плотно обступали заросли какого-то колючего кустарника, припорошенного, словно снегом мелкими белоснежными цветочками, чей дурманящий сладковатый запах расползался по всей поляне; с двух других — деревья, среди корней которых бежал по камешкам прозрачный ручеёк. На этом все положительное заканчивалось, зато отрицательное только начиналось.

Сначала я обратила внимание на некую "неопрятность" окружающего меня великолепия: сочная зеленая трава примята, особенно сильно — в самом центре; сломанные ветки кустарника с траурно белеющими на земле осыпавшимися лепесткам; дерн, выдранный в некоторых местах с корнем и теперь зияющий уродливыми земляными воронками, как открытыми ранами. Еще большее сходство с последними придавала кровь, лаково блестящая в лучах солнца, отчего в некоторых местах трава окрасилась в ровный красный цвет...

И только в самый последний момент я увидела его...

Сердце подпрыгнуло к горлу, разбухло и раздробилась на тысячи мелких осколков, в ушах тоненько зазвенело, а перед глазами заметались черные мушки... Я судорожно втянула воздух сквозь плотно сжатые челюсти, только теперь сообразив, что от неожиданности и испуга перестала дышать. А потом, стараясь не смотреть под ноги, ринулась вперед.

Он был распят на ветвях низенького корявого деревца, растущего на самой кромке поляны, как будто огромная черная птица, впечатанная стрелой в стену на всем лету. Голова безвольно свешивалась вниз, длинные, спутанные волосы, кровавыми сосульками падали на лицо. Набрякшие от влаги веревки глубоко врезались в израненное, обмякшее тело. От тяжелого запаха крови и смерти мутило так, что хотелось уединиться за ближайшим кусточком и поскорее расстаться с прошедшим завтраком.

— Бедненький... Кто же тебя так?

Звук собственного голоса был чужим и пугающим. Мир вокруг начал медленно расплываться, превращаясь в набор бесформенных цветных пятен. Я хлюпнула носом и сердито смахнула покатившиеся по щекам крупные, солоноватые слезы. Если я и раньше горько рыдала над хладным трупиком серой мышки, угодившей в мышеловку, то что уж говорить о теперешнем моем состоянии, когда передо мной находился труп человека...

Осторожно, дрожащими пальцами я медленно отвела в сторону спутанные волосы, стараясь разглядеть мертвенно-бледное лицо незнакомца. Красивый... Непрошенные слезы снова повисли на ресницах.

...И тут труп распахнул глаза и вполне осмысленно на меня уставился.

От моего дикого нечленораздельного вопля с ближайших деревьев, шумно хлопая крыльями и заунывно каркая, поднялась вверх целая стая воронья, сделала почетный круг над поляной, но возвращаться на насиженные места не пожелала и понеслась прочь.

Янтарные, подернутые дымкой боли глаза ожившего "трупа" в обрамлении по-девичьи длинных, пушистых ресниц полоснули по мне таким острым ненавидящим взглядом, что я попятилась.

— Shil'i...

Понять, что именно он сказал, я не поняла, но смысл, в принципе уловила. Еще бы не уловить, когда на тебя смотрят так, как будто вся эта залитая кровью поляна — дело твоих рук...

Бескровные губы судорожно скривились, и по подбородку медленно потек бордовый ручеёк. Я отступила еще на шаг, боясь приблизиться, и едва не растянулась на земле, наткнувшись на какую-то железяку. Впрочем, железяка оказалась вполне опознаваемой. Загнанный на одну треть, в земле торчал широкий обоюдоострый кинжал, с оплетенной тонкими кожаными ремешками рукоятью, а совсем рядом — меч с тонким, в три пальца шириной, лезвием. Любопытный солнечный заяц скользнул по заточенной голубоватой кромке эльфийской стали, легкий ветерок, невесть как забравшийся на эту полянку, легонько покачал из стороны в сторону черные кисти на концах шнурка, завязанного замысловатым узлом на длинной рукояти. Я зачарованно уставилась на клинок, затем перевела взгляд на тело, но парень упрямо молчал, ничем не собираясь мне помогать.

Ясное дело, меч может быть заговорен от чужой руки, и, притронувшись к рукояти, я сильно рискую просто-напросто развеяться в прах, что было бы совсем некстати. Во-первых, пожить мне все-таки еще очень даже хочется, а во-вторых, парень останется без помощи, и очень скоро загнется от потери крови... Поэтому мой выбор пал на кинжал.

Плетеная рукоять оказалась на удивление теплой и удобно легла в руку. Почти сразу же ладонь легонько кольнула чужая магия, окатив меня от макушки до пят легкой, слегка щекочущей волной. Я застыла, ожидая, когда меня развеет в прах или скрючит в жестоких конвульсиях, но никакого членовредительства не наблюдалось. По всей видимости, парень тоже ожидал чего-то подобного, потому как пялился на меня с нескрываемым злорадством и кровожадностью. Так и не дождавшись должного эффекта, он с разочарованным стоном вновь обмяк, по всей видимости, искренне и глубоко жалея о так и не состоявшемся умерщвлении человеческой ведьмы.

Я же, уверившись, что все еще вполне жива и, в отличие от некоторых, здорова (хлюпающий нос в счет не пошел), приступила к операции по спасению этого неблагодарного. Веревки, насквозь пропитавшиеся кровью, долго не поддавались, лезвие все время оскальзывало и то и дело норовило промахнуться мимо, предпочитая разбухшим волокнам либо своего хозяина, либо меня.

Минут десять я честно пилила, рвала, пыталась развязать затянутые узлы руками. В отчаянии даже зубами один раз попробовала, после чего жестоко пожалела о собственном благородстве и таки рассталась с завтраком, еле успев добежать до ближайших кустиков. Еще минут через пять, совсем отчаявшись, я дернула веревку, и та неожиданно поддалась. С округлившимися глазами я всполошено, как курица, помахала в воздухе руками и начала медленно заваливаться на спину, при этом наблюдая, как несостоявшийся мертвец так же медленно сползает на меня сверху...

Я перевела вышибленный на мгновение дух и уставилась в высокое синее небо, испещренное белыми барашками облаков. На первый взгляд не шибко наделенный выдающейся мускулатурой незнакомец на самом деле оказался очень даже упитанным, и теперь всеми своими килограммами вдавливал меня в землю, довольно успешно изображая гранитную крышку надгробия.

— Эй, ты живой?

Парень что-то промычал мне в ухо и слегка пошевелился, тщетно пытаясь с меня сползти.

— Живой. Уже лучше...

С третей попытки мне удалось спихнуть с себя тело и, пыхтя от натуги, отволочь его на одеяло, поближе к ручью. Зато запалить небольшой костерок, чтобы вскипятить воду, было делом одной минуты. Главное, остановить кровь и привести его в чувство, а там, глядишь, что-нибудь придумаем...

Оранжевые, полупрозрачные при дневном свете, язычки пламени лизали прокопченное днище маленького котелочка, нашедшегося в моей дорожной суме, сырые ветки тихонечко шипели и чадили; я с отвращением откинула в сторону мокрую исполосованную порезами куртку парня. Через секунду туда же отправилась и изгвазданная рубашка.

Хорош, ничего не скажешь... Запекшаяся багряная корка покрывала почти всю грудь и живот, сползая на правый бок, который все еще продолжал сочиться кровью. Срастить края ран самостоятельно я даже не пыталась. Результат предугадать было невозможно, а калечить парня не было никакого желания.

Осторожно, стараясь не причинить боли, я смыла кровь и грязь с тела и лица, смазала раны вонючей мазью, которую сунул мне в дорогу Хранитель Великого леса как раз на такой случай, наложила тугую повязку из собственной запасной рубашки, великодушно располасованной на бинты в пользу умирающих. И только после этого позволила себе заняться собственным состоянием.

В итоге тщательного осмотра оказалось, что состояние у меня чуть лучше, чем у пациента. Полусырая рубашка, не успевшая до конца просохнуть после утреннего дождя, спереди вся была заляпана кровью, в сапогах уже не хлюпало, но ноги замерзли так, что пальцы, наверное, теперь еще неделю будут прибывать в скукоженно-скрюченом состоянии, а еще через пару дней отвалятся совсем.

Мой неблагодарный пациент толи впал в забытье, толи уснул, но по крайне мере дышал и не обзывался непонятными словами. Я же стащила сапоги, пристроив их поближе к огню для просушки, для той же цели развесила на ближайшей ветке штаны, и в кружевном ансамбле направилась к ручью, чтобы хоть немного привести в порядок заляпанную рубаху.