— Ты поступил несправедливо, — пробормотал мужчина и покачал головой.
Сделав этот вывод, он мысленно вернулся к рассказу собеседника и вновь почувствовал гнев. Нери дельи Абати — тридцатилетний мужчина неприятной наружности, неопрятный и грубый — обладал вздорным характером, известным, без преувеличения, всем флорентийцам. Казалось, для этого гранда существует лишь один закон: его собственные желания, которые обычно оказывались небезопасными для других горожан. И расправа над пекарем была далеко не первым проступком Абати, достигшим ушей Джано.
— Что ж, — пробормотал мужчина. — Нери не избежит наказания — в этом я готов поклясться.
Взяв лист пергамента, Джано принялся неторопливо выводить буквы, через полчаса сложившиеся во внушительное послание.
Кликнув слугу, делла Белла протянул ему свиток:
— Отнеси это письмо судье Альберто Ристори — оно содержит чрезвычайно важные сведения. И не возвращайся обратно, пока не получишь ответ.
Лакей с поклоном вышел из комнаты. Вскоре его торопливые шаги раздались на улице. Тогда Джано впервые за долгое время улыбнулся:
— Полагаю, через несколько дней пекарь Антони Френетти сможет чувствовать себя отомщённым.
Глава 4
Изгнание
Три дня спустя, как и обещал Джано делла Белла, было возвещено об изгнании из Флоренции мессера Нери дельи Абати, повинного в избиении некоего пополана, которое повлекло за собой гибель последнего. Преступление свершилось ещё несколько месяцев назад, но оттого приговор не стал менее суровым. Отчего кара постигла убийцу только сейчас? Подобный вопрос никого не волновал: главное, что теперь город навсегда избавится от семейства Абати.
Сам преступник в это время беззаботно разгуливал по улицам, сопровождаемый двумя десятками вооружённых до зубов слуг. То и дело Нери бросал вокруг себя дерзкие взгляды: высокомерно выпячивал подбородок и поджимал губы, завидев какого-нибудь мужчину, — неважно, дворянина или простолюдина, — и лучезарно улыбался сидящим на балконах дамам.
Абати всецело отдался своему нехитрому занятию и не сразу обратил внимание на появление глашатая, который развернул толстый свиток и принялся что-то выкрикивать громким, пронзительным голосом.
— О чём каркает этот проклятый ворон? — недовольно поморщился мужчина, заметив, наконец, присутствие нежданного вестника.
Один из слуг испуганно произнёс:
— Вас отправляют в изгнание, господин...
— Что?!
Внезапно Абати почувствовал на себе десятки внимательных взглядов. Приоткрыв рот, он ошалело уставился в одну точку и начал сосредоточенно вслушиваться в слова приговора.
Не без труда Нери всё же понял смысл произносимых глашатаем речей. Колени мужчины подогнулись, и он едва удержался на ногах. Постояв немного, Абати зашагал — сначала медленно, а затем всё быстрее и быстрее, чуть не переходя на бег, — подальше от площади, где его настиг вестник флорентийского правосудия.
Несколько минут Нери в сопровождении слуг, испуганных ничуть не меньше господина, мчался в направлении, известном лишь ему одному. Во всяком случае, так считали лакеи; на самом же деле мужчина не знал, что следует предпринять, и желал просто очутиться на значительном расстоянии от своего жилища, которое, несомненно, уже подверглось нападению гонфалоньера и подесты.
Совершая своё безумное путешествие, Абати вдруг очутился перед домом Корсо Донати. Это заставило мужчину резко остановиться. Лицо его просветлело.
Пройдя между массивными створками древних ворот, Нери оказался во внутреннем дворе — грязном и неприглядном. Он торопливо взбежал по деревянной лестнице на второй этаж, пересёк большую залу, предназначенную для пиршественных увеселений, преодолел коридор и, наконец, очутился возле двери в комнату Корсо, охраняемой двумя юными лакеями.
Оттолкнув растерявшихся слуг, Абати вошёл внутрь и увидел трёх мужчин, сидевших друг против друга. С первыми двумя читатели уже успели познакомиться, — это были Корсо Донати и Джери Спини — третий же — Маттео деи Тозинги — заслуживает несколько большего внимания.
При виде мессера Тозинги многим людям начинало казаться, будто человек этот является настоящим вместилищем смертных грехов, за исключением, быть может, уныния. На лице его, жирном от чрезмерной любви к обильной еде, читалось такое презрение к окружающим, словно никто из горожан не заслуживал даже капли внимания столь высокородного синьора, как Маттео. Однако подобная мысль являлась неверной: стоило Тозинги услышать, что кто-либо из его знакомых совершил удачную сделку или купил редкую вещь, шея мужчины покрывалась багровыми пятнами, руки начинали трястись от гнева, а в глазах загорался алчный огонь. Что же до любовных похождений мессера Маттео, о них уличные сплетники могли беседовать бесконечно...
Именно на Тозинги первым делом остановил свой взгляд Абати. Трудно сказать, что привлекло его внимание: непомерная толщина мессера Маттео, которая неизменно приковывала к мужчине всеобщие взоры, — неважно, в толпе или за пиршественным столом — или улыбка, в которой разъехались его жирные губы — вещь необычайно редкая и оттого весьма заметная.
— Представляете, — сказал Тозинги, даже не взглянув в сторону Нери, — сегодня утром ко мне явился Форезе Адимари. Не знаю, что произошло, но выглядел он, словно побитая собака, и с самого порога завёл удивительные речи: мол, пришло время забыть о прежних недоразумениях и заключить мир. Я, понятное дело, решил помучить его и не стал давать решительный ответ. Так и ушёл Адимари ни с чем... И всё же, он первым признал поражение! Понимаете? Первым!
— Это замечательная новость, мессер Маттео, — пропел Джери Спини.
— Ещё бы!
Абати терпеливо дожидался, пока толстяк смолкнет. Ещё утром он непременно выказал бы возмущение таким невниманием к собственной персоне и затеял бы с Тозинги обмен ругательствами и оскорблениями. Но за последние часы в сознании Нери произошёл настолько резкий переворот, что мужчина воспринял непочтительное отношение к себе совершенно спокойно.
— Что случилось, Нери?! — встревожено спросил Корсо. — На тебе лица нет.
— Я изгнан из Флоренции...
— Как?! Кто отважился на такую дерзость?
Послышался бас Тозинги:
— Стало быть, я не ослышался, и глашатай, встреченный мной возле собора Санта-Репарата, действительно провозвещал ваше изгнание, мессер Нери.
Абати скривил губы:
— Да. И я не могу понять вашей радости, мессер Маттео. Быть может, следующей жертвой проклятых "Установлений справедливости" станет кто-нибудь из ваших родичей или друзей...
— Или я сам, — невозмутимо произнёс Тозинги. — Но пусть только эти жалкие ремесленники приблизятся к моему дому! Тогда они узнают, чего стоит человек, отец которого погиб в битве при Кампальдино, успев перед смертью совершить немало подвигов.
Собеседники Маттео быстро переглянулись. Уголки их губ едва заметно дрогнули. Тозинги проявил благодушие, оставив это обстоятельство без внимания.
— Я не понимаю: в чём тебя могли обвинить, Нери? — вскочив на ноги, спросил Корсо. На лице его читалось искреннее недоумение.
— Это давняя история, — смутился Абати.
— Но почему о ней вспомнили только сейчас? Я уверен, что твоё осуждение — происки какого-нибудь врага и завистника!
— Действительно, — кивнул Спини.
— Какое теперь это имеет значение? — сокрушённо вздохнул Нери.
— Нет, не говори так! — прокричал Донати. Ноздри его воинственно раздувались, пальцы непроизвольно сжались в кулаки. — Если мы выясним имя ублюдка, я выведу всех своих людей и сотру его в порошок! Пусть он прячется за спинами подесты, гонфалоньера, капитана народа, — да хоть самого Папы! — я продырявлю шкуру мерзавца своим копьём. Вот тогда и посмотрим, кому придётся покинуть Флоренцию.
Корсо бросился к двери, словно намеревался сию же минуту привести угрозу в исполнение.
Остановил его тихий голос Джери:
— Постойте, мессер Корсо. Мы ведь не знаем, кого ваш друг считает виновником своих несчастий.
Донати замер на пороге. В груди его что-то клокотало.
— Проклятье... — прорычал он.
При виде столь живого участия к Нери вернулась былая дерзость. Усевшись на стул, Абати принял непринуждённую позу и начал говорить, растягивая слова.
— Конечно, легко сказать: "Нери, назови всех людей, которые тебя ненавидят!" Только как я сумею сделать это, если в наши дни можно доверять только ближайшим родичам и самым верным друзьям, подобным тебе, Корсо? Барди, Черки, Фрескобальди... — я никогда не скрывал своё отношение к этим выскочкам, возомнившим себя грандами. Полагаю, они затаили на меня злобу, — самодовольно ухмыльнулся мужчина. — А предатели вроде Фальконьери, Моцци или Альтовити, которые забыли о высоком происхождении и начали якшаться с купцами и ремесленниками? Пусть меня ждала бы голодная смерть — я никогда не пошёл бы на такое унижение!.. Из-за этого я как-то раз даже поссорился с самим Джано делла Белла! Разумеется, в те дни, когда он ещё и не помышлял о титуле "защитника простого народа".
Глаза Джери Спини блеснули.
— Вы разругались с Джано, мессер Нери? — переспросил он.
— Да! И случилось это на глазах целой дюжины свидетелей!
Банкир окинул собеседников торжествующим взглядом.
— Кажется, я начинаю понимать ваш замысел, мессер Джери, — одобрительно кивнул Тозинги.
— А я ни черта не понимаю! — воскликнул Нери. — Почему вы так повеселели?
— Разве вы не поняли? — вскинул брови Спини. — Джано делла Белла — вот человек, повинный в вашем изгнании.
— Вы действительно так считаете?
По губам Джери скользнула едва заметная улыбка:
— Главное, чтобы в это поверили флорентийцы.
Абати почесал затылок и, не желая признаваться в собственном бессилии, фыркнул:
— Черт возьми, хватит говорить загадками! Скажите прямо, что вы задумали, и не мучьте нас.
— Верно! — поддержал приятеля Донати.
Джери поднялся со скамьи и принялся, заложив руки за спину, расхаживать из угла в угол, словно худощавая цапля по болоту.
— Ваш главный враг, мессер Нери, — не Фрескобальди, Барди и Кавальканти, и даже не Джано делла Белла, а "Установления справедливости". Если бы их не существовало, никто не осмелился бы поднять руку на грандов, а ремесленники и купцы, о которых вы отзываетесь с таким презрением, не превратились бы в грозную силу. К несчастью, законы были приняты — и грандам пришлось склонить голову перед простолюдинами... Да-да, мессер Нери, вы можете сколько угодно хмуриться и сжимать рукоять меча — это ничего не изменит до тех пор, пока среди пополанов существует единение.
— Проклятье! — нетерпеливо топнул ногой Корсо. — Вы говорите очень красиво, мессер Джери, но я не совсем понимаю, как это облегчит участь Нери.
— Помните, мессер Корсо, наш недавний разговор? Я тогда обещал найти способ, который помог бы посеять семена раздора среди наших врагов?
— Разумеется!
— Так вот, благодаря мессеру Нери этот способ найден. Посудите сами. До сегодняшнего дня Джано выглядел в глазах горожан едва ли не святым, который даровал им свободу. Но как изменится это мнение, если станет известно, что делла Белла отнюдь не безгрешен! Сколь сильным окажется разочарование, когда флорентийцы поймут: их вождь принял "Установления справедливости", не руководствуясь благородными стремлениями — он желал свести личные счёты с врагами!
— Полагаете, флорентийцы в это поверят?
— Ещё бы! Конечно, многие будут выражать сомнение, но... голоса, разоблачающие чьи-либо преступления, слышны куда громче неразборчивого бормотания тупой толпы. Поэтому — уж поверьте! — они привлекут всеобщее внимание. И тогда богачи, которые поддерживали Джано и пользовались "Установлениями" ради своей выгоды, призадумаются: не постигнет ли их самих участь грандов? Не лишатся ли они своих капиталов?..
— И власти Джано делла Белла придёт конец, — прогремел Тозинги.
Абати, однако, это заявление нисколько не воодушевило. Скорчив гримасу, он проворчал:
— Пока сбудется ваше предсказание, мои кости успеют сгнить под лучами итальянского солнца. Пусть Джано проживёт ещё полсотни лет — лишь бы я остался во Флоренции.
— Это невозможно, — покачал головой Спини. — Вам в любом случае придётся покинуть город, мессер Нери.
— Проклятье! Зачем, в таком случае, я целый час выслушивал ваши глубокомысленные рассуждения, если на самом деле они бесполезны? Сейчас мы с Корсо уже могли бы идти в атаку на простолюдинов; возможно, такой поступок и выглядел бы бесхитростным, зато оказался бы намного действеннее любых интриг.
Абати посмотрел на Донати, ожидая его поддержки. Однако последний предпочёл промолчать: замысел Джери с каждой минутой казался Корсо всё более разумным.
Нери почувствовал, что теряет последнего союзника, и в бессильной ярости прохрипел:
— Я никуда не уеду!
— Вам придётся, — развёл руками Тозинги.
— Никогда!
Спини мягко произнёс:
— В таком случае вам придётся взойти на костёр, мессер Нери — таковы законы, принятые Джано делла Белла.
Абати побледнел. Решительные слова, которые мужчина намеревался произнести, так и не слетели с его задрожавших губ.
— Я не хочу на костёр... — выдавил он. — Лучше уж поселюсь где-нибудь в Пистойе или Пизе...
— ...и станете терпеливо дожидаться часа, когда Флоренция вновь распахнёт перед вами ворота, — ободряюще кивнул Джери. Абати выдавил из себя жалкую улыбку. — Но прежде вам придётся разыграть небольшой спектакль. Возвращайтесь домой, где вас уже будут ждать подеста и гонфалоньер, а также — уверен — несколько сотен бездельников. Примите гордый вид, покажите, будто страдаете безвинно, и бросьте пару-тройку фраз, из которых зрители поняли бы, что причиной всему послужила злопамятность Джано делла Белла....
Раздался громовой хохот. Собеседники переглянулись: смеялся Тозинги.
— Великолепно! — воскликнул он, размазывая по толстым щекам слёзы. — Не хотел бы я оказаться в числе ваших врагов, мессер Джери! — Спини потупил взор. — Отправляйтесь к себе, мессер Нери, проявите геройство перед толпой — и подобная отвага вознаградится очень скоро!
— Хорошо... — беззвучно произнёс Абати.
Наградив Корсо взглядом, которым, должно быть, Цезарь смотрел на своего убийцу во время предсмертной агонии, он опустил голову и медленно вышел из комнаты.
Глава 5
Серьёзный разговор
Между тем, перед домом семейства Абати действительно собралась многочисленная толпа. Стоял оглушительный шум, от которого, казалось, содрогались ветхие деревянные стены, грозившие рассыпаться в любую секунду — без усилий со стороны людей подесты и гонфалоньера.
Пополаны торжествовали, наблюдая, как служители правосудия с весёлым смехом вытаскивают на улицу скромное добро провинившегося гранда: мебель, полдюжины больших сундуков, пару потёртых настенных ковров с изображениями животных и птиц, столовые принадлежности и несколько ценных безделушек. До слёз супруги мессера Нери, возмущённого бормотания её престарелой матушки и жалобных возгласов слуг никому не было дела.
