Где-то за окном

Пройдя несколько шагов по такому же лимонно-скучному коридору я оказался в кабинете следователя. Не в пример к другим помещениям КЭБ, в которых я успел побывать за сегодня, обстановка была домашней и уютной — видно, что человек проводит здесь большую часть своей жизни и хочет, чтобы ему, хорошему, было комфортно и радостно. Цветы на окне были политы, декоративное панно, закрывающее дверцы шкафа — явно авторской работы, не штамповка — в правом нижнем углу — размашистая подпись автора, сделанная лиловой тушью. На столике возле входа — чайный сервиз.

Радушно улыбаясь, старший следователь Комитета Экономической Безопасности А.В.Чекмарёв, с которым мне уже довелось пообщаться почти сразу после моего, хм...попадалова в руки служителей закона, указал мне на стул.

— Ну что ж, господин Солодов, сказал он. Я бы не назвал Ваше задержание досадным недоразумением., оно было вполне оправданным. Поэтому извиняться мы не будем. Вы, конечно же, не могли знать о том, что преступники, находившиеся в соседнем с Вашим работодателем помещении, по ошибке переместили информацию на Ваш флэш-брелок. Не могли они предположить, что буквально в метре от их собственного резервного радиоканала мог находиться ещё один с точно такими же типовыми настройками. Неосторожно с Вашей стороны, неосторожно для системного администратора...

— Да вот, знаете ли, я его обычно в отключённом состоянии ношу, вряд ли кто-то успел бы туда залезть...

— Однако ж, залезли. Что, впрочем, им не помогло. Хотя и не пошло во вред. Логи они затереть не успели на своём сервере. По ним видно, что это был именно Ваш флэш. DIN-код — штука уникальная для каждого устройства.

— Да я, вообщем-то не отказываюсь, ответил я.

— Это хорошо. И где же информация?

— Стёр. Я-то думал, что там просто резервная копия. А тут мне новый софт прислали, записать его некуда было, ну я подумал — завтра снова копию сделаю, а пока на её место софт запишу.

— Ворованный. А в коммуникаторе Вашем, что подозрительно, никаких следов Вашей работы с ним, ни единого телефона, документа...

— Я на коммуникаторе по дороге домой операционку переставил. А что до якобы ворованного софта, то давайте разберёмся, — я уже понял, что это было единственное, на чём меня было возможно зацепить и лихорадочно обдумывал наилучшею линию защиты. Вопрос с использованием нелицензионного программного обеспечения для биосинтеза был достаточно сложен и запутан, чтобы дело дошло до суда. При честной игре со стороны КЭБ, конечно. Но стоило ли ждать от них честной игры?

— Да не собираюсь я с Вами разбираться по такой ерунде. Хотите травиться — травитесь, дело Ваше. Лишь бы не пытались продать кому-то. Собственно говоря, Вы свободны, можете идти.

С этими словами следователь достал из ящика стола прозрачный пакет с отобранным у меня имуществом и передал его мне.

— Убедитесь в сохранности и подпишите протокол об отсутствии претензий. — Сказал он, пододвигая ко мне официального вида бланк.

Рассовав барахло по карманам, я пробежал бумагу взглядом, и, не особо вдумываясь в его содержание, поставил подпись. Мысли мои были заняты другим.

— Простите, а всё-таки, что с теми людьми, которые напали на меня возле дома? Вы не задержали их?

— Конечно же нет. То, что это были не сотрудники КЭБ — я Вам уже объяснял. "Соседи" часто используют наши документы для оперативного прикрытия. Так же, как наша опергруппа использовала для прикрытия своей операции форму и документы дружинников. Очевидно, у них к Вам какие-то вопросы. — тон, которым мне это было сказано, был абсолютно равнодушен, а на мои дальнейшие двухминутные попытки выяснить подробности о том, что это за "соседи" такие, я получил лишь вежливое "извините".

— Ну извините, так извините, — бурчал я себе под нос, выходя из здания комитета, не больно то и хотелось. Бормотать то я бормотал — но по сторонам оглядывался. И в самом деле — не ожидают ли меня где-то неподалёку эти таинственные "соседи"? Выяснять этот вопрос мне решительным образом не хотелось. Ещё меньше мне хотелось домой — не ждут ли те же люди меня на собственной квартире?

Поэтому, не теряя ни секунды времени, я бодрой рысью пробежал к остановке монора, благо находилась она буквально перед выходом из КЭБ... Серая асфальтовая дорожка прокрутилась за спину и я плюхнулся в кабинку. Последнее, что я увидел на тротуаре — это рыжеволосая пигалица тинейджерного вида, игравшаяся с точно таким же непонятным гаджетом, как виденный мною днём, когда я собирался ехать домой . Синие и жёлтые огни на сером корпусе мигали вызывающе ярко, но очень скоро остались за моей спиною...

4 Кирилл Костин, Москва, 14 июня 2024 года, утро

Наша контора снимает помещение на третьем этаже какого-то здания, сильно напоминающего

школьное. Хотя, конечно, это точно не школа: такое расположение комнат в школе никак невозможно. Хотя, конечно, школа или не школа — теперь куда ни ткнись — всюду 'офисный комплекс'.

Интересно, долго ли Палыч искал такое место. Или вложился в поиск? Наверное, можно ведь как-то

вложиться в поиск, искать там всякие потерянные вещи, клады искать, или там золото партии, или

хотя бы банковские счета. Но мы это умеем плохо. То есть как не умеем? Просто не берёмся за

такие заказы. Не знаю, почему. Какой-то дефект методики. Умели бы — в золоте бы ходили.

Помещение у нас что надо. Три сквозные комнаты, до кабинета Палыча и прочего начальства. Из

сквозных можно зайти в две рабочие (без мебели, окна на восток, ловить утреннее солнышко) и в

подушечную, где сидят (точнее, лежат) наши девочки. Эти все комнаты обычно закрыты, ключи выдаёт Палыч или Макс, вместе с фольгой. Девочки обычно запираются на ключ изнутри, по понятным причинам. Хотя начальство, конечно, может зайти в любой момент, если по делу. Просто так никто не зайдёт. Во-первых, чтобы не мешать. Во-вторых, непосредственного интереса уже давно нет: все давным-давно друг с другом перетрахались, да и сейчас, если очень приспичит, никто не откажет, коллектив у нас в этом отношении дружный, да и во всех остальных тоже. Работа такая: сближает, некоторым образом.

Задание я знаю со вчера, а может и с позавчера: для того, чтобы вложиться, надо, чтобы идея в

голове отстоялась как следует. Хотя идею мы и так знаем. Наш первый крупный заказ: переговоры

продолжались чуть ли не месяц, мы все дрожали, трепетали, вкладывались как могли, чтобы его

получить. Заказчики тянули кота за хвост, но мы оказались сильнее. Теперь главное — его не

провалить. Тем более, задача очень наша: контроль над картинкой для обеспечения безопасности.

Я получаю фольгу и иду в рабочую комнату. Мебели там никакой нет, присесть негде, да и нефиг

рассиживаться. Хотя, конечно, бежать к окну и начинать зазря мять фольгу тоже не нужно. Главное

— обойтись без колебаний.

Мой кусочек задачи относительно простой: обеспечить безопасность картинки на северо-западе

Москвы. Раньше мы в таких случаях специально ездили, всё смотрели, пока до Макса не допёрло, что

это всё совершенно зря, потому что на самом-то деле работаем не мы, а Инстанции. А этим

достаточно наших смутных представлений, так даже лучше: меньше ошибок насажаем. Так мы им рисуем в голове улицы всякие, машины, а их это только сбивает с толку — нам что, нужна эта конкретная улица и эта конкретная машина? А так: скажешь "северо-запад", чуть-чуть подсветишь какой-нибудь картинкой, чтобы не ошибались — и всем всё понятно. Уж что-что, а карты районов у Инстанций, наверное, имеются.

Солнышко, кстати, хорошее. Без туч, без фигни.

Я стою около окна с фольгой в руках. Фольга жёсткая, блестящая, с крохотными такими

пупырышками. Явно какая-то конверсионная бня. Откуда Палыч берёт эту фольгу, никто не знает.

Да и знать нам это нежелательно: как-никак, единственное настоящее ноу-хау, которое у нас есть.

Хотя что любопытно: несмотря на все разговоры, до сих пор не было ни одного случая успешной

кражи методики. Все конторы развивают свои методы, которые практически непереносимы (проверено).

Это, кстати, вполне объяснимо: мы ведь вкладываемся в разработки, причём вкладываемся на фирму.

Соответственно, она этим и владеет. Так что рассказать-то можно, а вот перенести — нет. Но

фольга всё-таки для нас важная вещь, некоторым образом ахиллесова пята — на крайняк, нас могут

её лишить, конкурентов у нас хватает. Так что лучше уж не знать, где Палыч её берёт. Меньше

знаешь — лучше спишь.

Одно известно точно: на любой другой фольге результаты на порядок хуже.

Так. Сначала разламываем блестящий листочек на четыре части, вот так хрустнем туда и сюда,

аппетитный, кстати, такой звук, будто разворачиваешь плитку с шоколадом. Ловим в левый верхний

квадратик утреннее солнышко. Кстати, ещё одна странность: мы пробовали работать с рассветными лучами, по идее первые лучи Солнца должны были бы обладать силой офиниздипительной. Так вот: ничего

подобного. То есть моща-то есть, да не про нас, всё идёт мимо. Наше время — где-то около девяти,

десяти. Зимой — даже в районе одиннадцати. То есть солнышко-то должно быть утренним, да, но

всё-таки чтобы оно достаточно поднялось. Тогда самое оно.

Теперь начинаем мять фольгу, не упуская взглядом солнышко. Мять можно как угодно — главное,

вовремя переводить взгляд на освещённые кусочки... Ну и пора занимать.

— Мир существует, я согласен, существует, я согласен, я доволен, я не хочу ничего другого.

Как заём, это практически ничего не даёт: за такое признание практически ничего не полагается

(а вот за непризнание полагаются разные некайфы, вплоть до мучительной смерти). Но зато это

хорошо действует на кредиторов: остальные займы идут легче. Ловим солнышко... так, наверное, всё

хорошо идёт.

— Мир меняется сам по себе, как хочет, я согласен, я не препятствую, я доволен.

Это уже создаёт некоторый задел: тут, правда, сложно настроиться на полное приятие, этакий

фатализм. И солнышко ловим, ловим, а фольгу ломаем, ломаем на квадратики, вот как пятнышко

хорошо бегает.

— Есть материя, есть Инстанции, есть управление, я согласен, я не мешаю, я доволен. Волей

Инстанций существует Земля, существует суша, существует Москва, я согласен, я не мешаю, я

доволен, пусть так и будет. Всё что делается на Земле, на суше, в Москве, всё хорошо, я

согласен, пусть так и будет, я не препятствую, я доволен.

Дальше в том же духе: делаем займы, спускаемся до картинки. Весь секрет в том, чтобы согласиями

оплатить изменение. То есть мы соглашаемся на глобальную картинку, чтобы пробить её в одной

точке. Инстанции, конечно, берут за это будь здоров процент. Свинство это — а что делать?

Так, спускаемся к нашей картинке. Пора вкладываться.

— Есть Северо-Запад (в голове — туманное пятно, ну да сами разберутся), есть шейх Ясин, он

будет на Северо-Западе, я так хочу. Он войдёт и выйдет так, как хочет, его картинка не

сломается, не будет несогласия, не будет расхождения с его картинкой, никакого несогласия,

никакого расхождения не будет, я так хочу.

На самом деле тот мужик — никакой не "шейх Ясин". Так, какой-то статусный араб. Но нам его так

представили, этого достаточно, Инстанции сами разберутся, кто он по паспорту и чего ему нужно.

Нам нужно обеспечить его безопасность и некоторую удачу в делах. Взрывать он тут вроде бы ничего

не намеревается, убивать кого-то — тоже (иначе к нам не обращался бы). Переговоры по таким

вопросам он вести может, но тоже вряд ли. Скорее всего, какие-нибудь денежные дела. Да хрен с

ними — неинтересно. Если у него не будет никаких неприятностей (а они, судя по всему, ожидаются, или даже

обещаны), то нам заплатят хорошие деньги. А главное — мы, как фирма, перейдём в другую весовую

категорию.

Дверь открыли. Зачем-то входит В.И. Напряжённо так:

— Кир, кончай работу. Все собираемся в кабинете у шефа. Заказ снят. Будем теперь решать, что

делать.

И, не меняя тона:

— У вас ружья, и вы мерзавцы.

Уже не таясь, в комнату заходит здоровенный белобрысый мужик. В чёрной маске и неизвестном мне обмундировании. Тоже чёрном. У него и вправду ружьё, и выглядит оно вполне убедительно.

Блядство дикое! Это наезд. Причём охрененно серьёзный: мы регулярно вкладываемся в собственную

безопасность, к нам никакая шобла не может подойти ближе километра, да и конторы вроде нашей

хрен нас пробьют, пробовали. Это кто-то совсем посторонний, очень сильный и очень наглый.

Хорошо хоть, некоторые наши штучки работают. Иначе В.И. ничего сказать не смогла бы.

Значит, главное — без паники. На счету у меня ещё что-то есть, нарушить контакт я не успел.

Вкладываемся:

Я ловлю солнышко и начинаю говорить:

— Хочу выпасть из картинки, хочу быть незаметным, ходить незаметным и делать незаметное, я так

хочу.

Разумеется, мужик пришёл за мной. Разумеется, фольгу он у меня пытается отнять. И отнял бы,

если бы мог сосредоточиться на своём намерении. Но рабочую фольгу отдавать нельзя. Я её

сворачиваю и кладу за щёку. Мужик тут же о ней забывает. Меня, впрочем, он уцепил за плечо, так

что вырваться я не могу. Ну и хрен с ним: он, конечно, видит, что кого-то держит, но не очень

понимает, кого он держит и зачем. А когда он меня выпустит, вообще забудет. Правда, удрать мне

таким образом не удастся: если я слишком удалюсь от своей картинки, то попаду в их картинку, и меня,

скорее всего, накроет. Но я и не собираюсь бежать: буду болтаться где-то поблизости от того, где

бы они меня хотели видеть.

Палыч и Макс в кабинете, набитом вооружёнными людьми. Там же девочки, полуголые — похоже, их

вытащили "как есть". Серёжи не видно, но он где-то здесь, чую. Видимо, тоже успел вложиться

каким-то образом.

Ну да нас это не спасает. Им ведь не нужны мы. Им нужно сорвать заказ, это ясно...

5 Александр Солодов, Москва, 14 июня 2024 года, вечер

Центр Москвы вечером, где-то начиная с пяти часов — это совершенно неделовое место. Концентрация кабаков превышает все возможные нормативы. Концентрация зевак, вышедших погулять после противной офисной работы превышает всякое воображение. Да и пионеры подтягиваются из дальних, спальных районов. Поклубиться. Кстати, забавное слово — 'пионер'. В прошлом так звали детей среднего школьного возраста, входивших в специальные военизированные отряды, организованные государством. Нынешние — строем не ходят, на государство плюют. А всё равно — остались пионерами. Только возрастная граница сдвинулась, перешагнув начало половой зрелости... Я вышел на Пушкинской площади, неспешно протолкнулся сквозь толпу до Манежной, обошёл памятник Жукову, пальцами левой руки показал рога телекамере наблюдения, обозревающей пространство под хвостом у маршальского коня и легким, прогулочным шагом двинулся к скверу Большого Театра.