4. Люди и нелюди

— Не вертись, — буркнул он строго, — свалишься.

Лошадей у них было только две, поэтому на каурого Хана взгромоздили большую часть общей поклажи, а зеленоглазую пришлось взять к себе Даймиру. Мальчишки топали пешим ходом. Ясное дело, поглядывали на всадников и на свою подругу не без зависти, но жалобы придерживали за зубами.

Не то чтобы они с Кравицем всерьёз беспокоились за малолетних искателей приключений, да так уж вышло, что им самим нужно было в Ривцу. О появлении скрайта сообщил тамошний староста, и по заведённому у чистильщиков обычаю следовало теперь общину навестить, рассказать, что опасности больше нет, успокоить людей... ну, и расписку о проделанной работе получить — порядок есть порядок. Впрочем, сон под крышей казался обоим куда приятнее ночёвки в осеннем лесу.

— Господин Ханнанд, а вы на серых теней часто охотитесь?

— И не только на них, любезная Ксаночка, не только, — северянин повёл широкими плечами и улыбнулся, всем видом демонстрируя благородную скромность. — Уж поверь, нынешнее наше дело — вовсе не подвиг, обычнее скрайта мало кого из жнецов можно представить. Вот ежели б мы с римером встретились или, скажем, с алой плетью...

Ох, позёр! Даймир едва удержался, чтобы не осадить спутника. Если рассудить по совести, какое ему дело до того, что вольник заморочит голову девчонке? Опять же, делает это Хан не со злым умыслом, а больше в силу привычки. Пусть потешится... напоследок.

И потом, Хан отчасти прав: выводок скрайтов для этих лесов — не великая редкость. Раза три-четыре в год подкидывают серые забот крестьянам. А где крестьянину забота, там чёрному пастырю — работа. Хвала Ясному Небу, здесь, чуть севернее Пустошей, редко попадается что-то страшнее волков-выродков. Потому-то в маленькой фарбунгской миссии Бастиона и обретаются постоянно лишь штатный витал, его ученик и двое парнишек-вестовых. С отловом опасных тварей вполне справляются вольные чистильщики, вроде Ханнанда Кравица.

— Значит, вы из Ривцы будете?

— Да, оттуда... Правда, я — не здешняя. Мы с па только в том году сюда из города приехали. Его в Ривцу исправником назначили.

— Ого! Да ты у нас особа важная! — Хан весело подмигнул, не то девушке, не то сидящему позади неё Даймиру. Пастырь ответил кислой усмешкой, болтовня этих двоих уже начинала его утомлять.

— А что, любезная Ксаночка, не угостит ли нас твой достойный отец холодным пивом, узнав о спасении любимой дочурки из зубов скрайта?

Даймир почувствовал, как вздрогнула девушка. В её голосе впервые прозвучала неуверенность:

— А можно... Господин Хан, а можно не рассказывать ему про Мёртвый город? Па... он очень рассердится на моих друзей, если узнает.

Хан рассмеялся. В добродушном смехе северянина звенела нотка весёлой иронии.

— За брата стрелка не поручусь, милая Ксаночка, но я буду нем, как пень, поверь! И бес с ним, с пивом, клянусь Малышкой!

Хан демонстративно похлопал по пристёгнутым к луке седла ножнам с кавалерийским палашом. Надо было хорошо знать светловолосого здоровяка, чтобы по достоинству оценить прозвище его оружия. Оно казалось несерьёзным, но шутить над ним рисковали немногие. Во всяком случае, дважды. Самым дерзким из шутников хватало лишь единожды полюбоваться лёгкостью, с которой тяжёлый клинок танцевал в руках хозяина... Вне зависимости от исхода поединка.

— Господин Даймир... — Ксана попыталась обернуться, чтобы посмотреть пастырю в глаза.

— На вашем месте я бы не рассчитывал на мою доброту, — упредил он её вопрос. — Сдаётся мне, нарушая один из старых запретов, вы четверо думали не головами, а задницами. А зад человека ничто так хорошо не помнит, как добрую порку.

Несколько долгих секунд девушка молчала. Потом произнесла холодно:

— Па на меня никогда руку не поднимет.

"Оно и видно, что не поднимет, — подумал Даймир, глядя, как в такт шагам лошади колышется перед ним волна тёмных волос. — Небось, раньше руку позволит себе отрезать, чем шлёпнет эту стрекозу пониже спины. Но гнева отцовского ты, красавица, всё же боишься. Наверное, даже больше, чем боли и унижения".

Парни, по всему видать, тоже не горели желанием испытать на себе силу родительской любви, известно во что выливающейся при известиях об опасных шалостях своих чад. И русоволосый дылда, и курносый крепыш заметно понурились, посмурнели. Только худенький мальчишка — тот, что был, похоже, чуть младше остальных — ничем не выказывал озабоченности. Шёл и шёл, то думал о чём-то своём, то увлечённо пинал камушки и тихонько мурлыкал под нос нечто не очень музыкальное, а то вдруг начинал всадников разглядывать: исподтишка, но так пристально, что не почувствовать его внимание и жгучий интерес было невозможно. Пастырь отметил для себя: паренёк явно устал меньше своих товарищей и меньше них тяготится вынужденным пешим маршем. "Лёгкая нога" — так когда-то говорил мастер-наставник и о самом Даймире. Таким вот "легконогим", если Ясное Небо не одарило спирической силой, дорога открыта либо в мечники, либо в стрелки. Впрочем, с субтильной комплекцией мечником вряд ли станешь. Вот из белобрысого можно при большом желании кого угодно "вылепить", кроме... хе-хе... ментата. А у этого кузнечика только стрелком стать получится...

"Могло бы получиться, — поправил он себя. — Могло бы. Если бы пареньку очень не повезло в этой жизни, и судьба привела бы его к нам".

— А что, друзья, — нарушил повисшее молчание Хан, — есть ли в вашей Ривце приличный трактир?

— Ривца — маленькое село, господин, — отозвался без особой охоты верзила Гешек. — У нас нету трактира вовсе. Ежели сливовицы крепкой хотите, вам её старая Ванда продаст. А пиво лучшее — оно у мельника Лебеша.

— Сливовица, конечно, штука славная... только ведь трактир не так вином хорош, как доброй компанией. Вдвоём хмелеть вдвое веселее, а уж впятером ...

Хан не договорил. Вечернюю тишину разорвал крик, полный боли и ужаса. Он взвился в небо, натянулся дребезжащей струной... и вдруг оборвался — резко, на высокой ноте. Будто и впрямь струна лопнула.

— Силы бесовские! — северянин натянул поводья, от расслабленности его не осталось и следа, он весь напрягся, вглядываясь в подлесок, скрывающий от глаз путников извив дороги.

Даймир бросил быстрый взгляд на троих подростков, испуганно жмущихся к лошадям. Оставлять их здесь одних — непростительный риск. Ах, Вечная туча, вот же некстати!

— Давай вперёд, — бросил он Хану. — Мы следом, как поспеем.

Тот рассуждать и колебаться не стал, сразу всё понял и сорвал коня с места в галоп — только пыль из-под копыт взвилась.

— Бежать сможете? — Даймир хмуро смотрел на ребят.

— Сможем! Знамо, сможем! — откликнулись бодро, пусть и не без дрожи в голосе. Это хорошо.

— Тогда — бегом. С обочины не сворачивайте, держитесь на виду, я сзади. Ясно? Побежали!

После секундного колебания все трое припустили по тонущей в сумерках дороге.

— А я... что делать мне? — растерянно спросила Ксана.

— Поводья бери. Править умеешь?

— У-умею.

— Вот и хорошо. Держись середины дороги позади бегущих. Коли скажу "стой", сразу натянешь поводья.

— Но как же...

— Не рассуждай. Раз сидишь на моей лошади, делай, как я говорю.

Даймир сунул пятками в бока кобылы, заставляя её сдвинуться с места и набрать подходящую скорость. Девушка сердито сопела, но слушалась, а когда он потащил из потёртой кожаной ульстры винтовку, и вовсе притихла. Видно, поняла, зачем пастырь освободил себе руки.

Сняв оружие с предохранителя, Даймир половчее перехватил его левой. Не слишком удобно, конечно, зато можно быстро выстрелить, если кто-то выскочит из подлеска. Справа — между опушкой дальнего леса и дорогой — широкая полоса луга, через неё незамеченным даже заяц проскочить не успеет, не говоря уж о чём покрупнее. А вот подлесок опасен: там, среди кустов и молодых деревьев, что угодно может затаиться.

Хан уже исчез из вида и Даймир с невольной тревогой вслушивался: не грохнет ли за поворотом ружейный выстрел, не раздастся ли крик... Нет, тишина. Но кто доверяет тишине, тот рискует остаться в ней навсегда.

— Чуток придержи, — распоряжался он негромко. — Теперь ослабь повод. Отстаём.

Справа, всего в нескольких шагах от дороги — поваленное бурей одинокое дерево. Трава вокруг него густая, высокая, тени достаточно, чтобы даже гайфер в ней спрятаться сумел. Эти твари хитры, с "прыгуна" станется пропустить первого всадника и напасть на второго. По-прежнему держа винтовку левой рукой, правую Даймир передвинул так, чтобы если потребуется — быстро выхватить из кобуры верный семизарядник. Только когда подозрительное дерево осталось позади, позволил себе облегчённо вздохнуть.

Через полминуты они наконец-то миновали поворот и увидели Хана. Тот стоял на обочине, придерживая в поводу беспокойно топчущегося коня, и изучал нечто, лежащее у его ног. Заметив приближающихся спутников, махнул им рукой: всё спокойно, дескать. Карабин северянин держал наготове, но стрелять здесь, похоже, было уже не в кого.

— Стой, — скомандовал Даймир, не дав Ксане подъехать вплотную. Не дожидаясь, пока лошадь встанет, соскочил наземь и быстрым шагом прошёл мимо запыхавшихся ребят. Мальчишки с опасливым любопытством поглядывали туда, где стоял северянин, но подходить ближе не решались. И правильно: мельком взглянув на лежащие тела, Даймир выругался сквозь зубы. Видно в сгущающейся темноте было неважно, но даже при таком скудном освещении — скверное зрелище.

— Два покойника, — Ханнанд констатировал очевидное. — Наверное, в деревню шли, да припозднились. А всего вернее — ехали, но лошадей нет, сбежали.

— Кого-нибудь видел?

— Никого. Тихо, как в мертвецкой. И коник мой спокоен, а он жнецов за лигу чует.

— Достань фонарь, осмотримся.

Хан одобрительно кивнул и полез в седельные мешки. Ожидая его, Даймир настороженно поглядывал по сторонам. До леса, если бежать через луг, пара сотен шагов будет — нет, кто бы ни убил этих несчастных, он никак не мог ускользнуть от внимания вольника на этой полосе травы. Значит, либо через дорогу — в подлесок, либо...

Послышавшийся рядом скрип дерева и железа заставил его обернуться на шум. Верзила Гешек сосредоточенно крутил вороток арбалета, натягивая тетиву. Даймир подавил вспыхнувшее раздражение: вряд ли молодой охотник будет полезен, но пусть хотя бы чувствует себя увереннее со своей игрушкой.

— Хан, долго ещё?

— Уже зажигаю, не суетись.

Чиркнула спичка, потянуло горящим маслом. Пятно яркого света скользнуло по дорожной пыли.

— Проклятье, — буркнул Хан, — давненько я такого не видел.

У обочины в пожухлой траве лежали двое — мужчина лет сорока и молодой ещё парень, едва ли разменявший второй десяток. Оба одеты не бедно, но просто и добротно, по-крестьянски: рубахи с длинными рукавами, жилеты крепкого сукна, холщовые штаны, на ногах у одного — яловые сапоги до колен, у другого — кожаные боты.

Парню сломали шею — одним мощным ударом, нанесённым, судя по гематоме, справа и чуть сзади. В глазах бедняги навсегда застыло по-детски беспомощное удивление. А кричал, судя по всему, его старший товарищ... прежде чем кричать ему стало попросту нечем.

"Зрелище не для слабых желудков, — Даймир поморщился. — Крови-то, кровищи..."

Разодранная глотка, искажённые ужасом черты лица... человек увидел нападающего и по-настоящему испугался. Он даже не схватился за охотничий нож; только и смог, что завопить перед смертью.

"Кого же ты разглядел в этих сумерках, дядя?"

Хан повёл фонарём вокруг и вдруг нахмурился, шагнул в высокую траву.

— Так... Ну-ка, что тут у нас...

Ошибся всё-таки Даймир насчёт мужика, тот не умер беспомощным козлёнком на бойне. Хан поднял из травы лёгкий охотничий арбалет. Разряженный. Судя по тому, как далеко оружие лежало от тела, арбалет во время нападения был у крестьянина в руках, но сильный удар отбросил его прочь. Если перед этим выпущенный бельт попал в цель, возможно к напавшему приведёт кровавый след.

Хан, видимо, подумал о том же — луч фонаря скользнул по примятой ногами траве, по камням у обочины, по дорожной пыли...

— До утра здесь ничего не разобрать, — проворчал северянин. — Интересно узнать, они здешние?.. Эй, пацанва, стойте, где стоите! Нечего вам тут разглядывать. А тебя, милая Ксана, это касается особливо.

— Я того... глянуть хотел, чьи они, — Гешеку заряженный арбалет, по всему видать, и впрямь придал смелости. — Ежели ривские... я ж всех наших опознаю враз.

Даймир поразмыслил несколько секунд и кивнул:

— Что ж, подойди. Надеюсь, нервишки у тебя крепкие.

— А? — не понял русоволосый.

— Смотри, давай.

Молодой охотник хмуро прищурился на пастыря, подошёл решительно, бросил беглый взгляд... покачнулся, попятился, упал на колени. Выворачивало парня недолго, но бурно. Даймир терпеливо дождался, пока мучительные спазмы перестанут сотрясать тело Гешека и спросил спокойно:

— Ну, что? Узнал?

— А-ага, — тот с трудом разогнулся, сплюнул вязкую горечь. — Тереш, мельников работник. И ещё... ещё...

Он запнулся, медленно повернул голову влево — там стояли, ожидая страшного ответа, его друзья. Гешек судорожно сглотнул, поморщился, снова сплюнул. Наконец, выдавил, выжал из себя:

— Руз.

Пару секунд ничего не происходило. А потом Даймир увидел, как задрожали колени у курносого крепыша.

— Ру-уз? К-как Руз? Т-там что... Рузка?

Девушка сдавленно охнула, глаза её расширились от ужаса. А стрелок вдруг понял, что смотрит вовсе не на них, а на худенького паренька в штанах с разодранной штаниной. Лицо мальчишки не отражало страха, только странную сосредоточенность, будто происходящее вовсе его не касалось и он был здесь и сейчас не более чем наблюдателем... Это продолжалось всего лишь миг, а потом Рэлька превратился, как и его друзья, в обыкновенного испуганного подростка.

3.

Такое с Рэлькой уже случалось прежде. Когда весной выловили из реки мёртвую девушку и он стоял на берегу вместе с другими деревенскими... Или когда упавшим деревом насмерть зашибло сына соседей... Или когда год назад издох у Рэльки на руках его любимец — нестарый ещё кобель Черныш...

Что-то менялось. Мир вокруг казался будто нарисованным на огромной старой холстине — в Вильце, куда батя возил его иногда, он видел такую в представлениях уличного балагана. На фоне пёстрой холстины одни куклы смешно дёргались, надетые на руки балаганщиков, другие — подвешенные за тонкие нити — осторожно перебирали по сцене ногами-щепками. Одни и те же человечки из тряпок, глины и кусочков дерева раз за разом проживали одну и ту же короткую кукольную жизнь. Некоторые при этом умирали. Тоже раз за разом. Великое множество раз. Просто ослабевали вдруг тянущиеся вверх нити и фигурки бессильно вытягивались на помосте, послушно застывали в нелепых трагических позах.

Вот и сейчас эта ночь, эти лес и дорога — все они предстали перед ним сбитой из досок и покрытой цветным полотном сценой, на которой ещё "живые" куколки склонились над уже лежащими. И никак, никак не удавалось убедить себя, что это всё "взаправду", что двое людей уже не встанут, дабы снова отыгрывать сценки своей жизни перед единственным любопытствующим зрителем — Рэлькой.