| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Несложно было сообразить, что дела наши совсем плохи. "Дядю арестовали, — похоронным звоном отозвалась страшная мысль в моей голове. — Кто-то купил у него декокт и отравился. Или намазался мазью и облысел. Нас вышлют из города без скойца за душой, а скорее всего — повесят. Что же делать?!!" Руки мои сами по себе принялись заталкивать кошелек глубже в карман, а ноги точно так же непроизвольно сделали пару шагов назад.
Тут красно-синие расступились, и показался мой дядя, против обычая сам несущий на спине объемистую торбу. Вид у него был донельзя огорченный, и какой-то перекошенный, будто бедный дядя Абсалом по недосмотру куснул лимон. Позади него шло двое сине-красных господ, что указывало на крайнюю серьезность положения. Тут дядя Абсалом поднял голову, обвел обреченным взглядом зевак и заметил меня. Я попятилась, но было поздно.
Лицо дядюшки побагровело, глаза выпучились, а его обвиняющий перст указал в моем направлении. Все это сопровождалось воплем:
-Это ты!!! Ты!..
Немедленно все взоры обратились в мою сторону, отчего я почувствовала себя крайне неуютно. Во взглядах этих читался ужас с малой толикой сочувствия.
-Это ваша племянница? — обратился к дяде один из сине-красных.
-Она самая... — сквозь зубы процедил дядя.
Тут же по обеим сторонам от меня возникли двое господ, которые ухватили меня под руки, отчего мои ноги тут же оторвались от земли — бежать было поздно, да и некуда, если разобраться.
...Так мы и покинули таммельнскую ярмарку — впереди нас с дядей Абсаломом шло двое господ, позади еще добрая дюжина. Дядюшка яростно сопел, кося на меня налитым кровью глазом, и я опасалась, что он, не сумев совладать с гневом, попросту бросится меня душить. Причины его странной ненависти ко мне были пока что неясны.
-Дядюшка, — как можно более кротко обратилась я к нему. — Куда нас ведут?
Дядя Абсалом утробно зарычал и воздел глаза к небу, беззвучно шевеля губами. Я смогла угадать только "не допусти смертоубийства" и притихла.
-А как ты думаешь? — наконец спросил он весьма ядовитым тоном.
-Откуда же мне знать? — пискнула я.
Дядя снова что-то пробормотал себе под нос и молитвенно сложил ладони у груди.
-Да что ты говоришь, — наконец смог произнести он. — А не ты ли приложила руку, а точнее говоря — болтливый язык — к тому, что сейчас происходит?
-Не понимаю, о чем вы говорите... — слабеющим голосом ответствовала я.
-Ах, не понимаешь... Ну ладно, — дядя осмотрелся по сторонам и, понизив голос, произнес:
-Не ты ли порекомендовала герцогине Таммельнской своего старого дядюшку как необычайно сведущего аптекаря?
-Я не... — начала я и тут же покрылась холодной испариной.
Ну конечно же! То была герцогиня! Как я могла не подумать об этом... И тут же в голову мне пришла крайне трезвая мысль: "За такое дядюшка непременно меня удавит".
-Я не знала, что это была герцогиня... — беспомощно сказала я, понимая, что лучше бы мне молчать, причем с утра до вечера.
Дядя Абсалом поджал губы и отвернулся от меня, показывая, как глубоко разочарован моим необдуманным поступком.
Впереди темнела зубчатая стена герцогского дворца.
-Ее Светлость Вейдена, герцогиня Таммельнская ожидает вас в своем кабинете, — уведомил нас крайне надменный слуга, не скрывавший своего недоумения по поводу нашего визита в дом столь важного вельможи. Мы с дядей горестно вздохнули и вошли в распахнутые двери, причем дядюшка Абсалом старался держаться от меня как можно дальше, словно от зачумленной.
Дворец герцога был настолько роскошен, что хотелось немедленно бежать из-под его крова куда глаза глядят. Тут было не место для таких жалких оборванцев, как мы с дядей — теперь я это ясно понимала и все сильнее корила себя за глупый поступок.
Герцогиня Таммельнская сидела в огромном кресле, резные подлокотники которого являли собой истинное произведение искусства, а золоченые гвоздики, блестевшие на фоне красного бархата обивки, показались мне ярче всех небесных светил разом. Дядюшка поклонился, едва удержавшись от того, чтобы пасть ниц, а я присела столь низко, что с трудом смогла подняться без посторонней помощи.
-Благодарю вас, что вы приняли мое приглашение, господин аптекарь, — обратилась к дядюшке госпожа Вейдена, мелодичный голос которой уже был мне знаком, и жестом приказала нам подойти поближе.
Во взгляде ее я не заметила презрения, естественного по отношению к столь жалким существам, как мы с дядюшкой — герцогиня, казалось, не замечала, как бедно мы одеты. В ее глазах светилась лишь одна отчаянная надежда — возможно, именно она ослепила герцогиню, заставив говорить с нами, как с равными.
Дядя, крайне почтительно сгорбившись, шагнул к креслу, я последовала за ним.
-Абсалом Рав, к вашим услугам. Чем я могу быть полезен Вашей Светлости? — медоточиво вопросил он.
Я, враз утратив всю свою дерзость, спряталась за спиной дяди и испуганно рассматривала владетельную даму, юное лицо которой на ярмарке скрывала вуаль. Ей исполнилось не более восемнадцати-двадцати лет, мы с нею могли оказаться ровесницами — но больше ничего общего у нас не имелось, и я даже мысленно не осмелилась сравнить себя в каком-либо отношении с этой молодой женщиной.
Герцогиня была прекрасна. Великолепие ее молодости и красоты оттенялось драгоценностями, парчой и золотом, и, наверняка, заставило бы любого человека, не утратившего способность восхищаться совершенными творениями природы, онеметь от восхищения. Ее темные с пепельным отблеском волосы были убраны в сложную прическу из нескольких кос. Их покрывала сверкающая золотая сеть с вкраплениями крошечных жемчужинок. Две жемчужные подвески обрамляли тонкое лицо молодой женщины и слегка покачивались в такт ее речи. Темные прямые брови контрастировали с необычайно белой, почти прозрачной кожей; очень темными были также и ресницы, отбрасывавшие глубокую тень на яркие зеленые глаза.
Иными словами, то была самая красивая и знатная дама изо всех виденных мною, и я окончательно пала духом. Не стоило ожидать, что такая красота будет дополняться еще и добрым нравом.
-Вы должно быть не знаете, — произнесла герцогиня печально склонив голову, — что в этом доме давно уж имеется нужда в аптекаре, лекаре либо знахаре, который знал бы толк в излечении душевных недугов. Уже долгое время я обещаю щедрое вознаграждение такому человеку, однако никто не пожелал откликнуться на мой призыв. И вот теперь провидение послало мне вас. Я благодарна сверх меры вашей доброй племяннице, которая сообщила мне, где вас искать.
Дядя Абсалом с неприязнью покосился на меня, но угодливо улыбнулся Ее Светлости.
-Она славная девочка, — произнес он. — Всегда хочет помочь своему бедному старому дядюшке.
В его голосе слышалось обещание поквитаться со мной за столь ценную услугу, и я поежилась, предчувствуя изощреннейшие мучения, которым собирался подвергнуть меня дядюшка — если, конечно, нам было суждено выйти из этой комнаты живыми.
Герцогине разумеется, не было никакого дела до того, что у дядюшкиных слов имелось двойное дно — она одарила меня мимолетной доброй улыбкой и продолжила, от волнения перемежая свою речь глубокими вздохами, точно ей не хватало воздуха:
-Почтенный аптекарь, я прошу вашей помощи, позабыв о всяческих предрассудках и условностях — так велика моя тревога. Иногда даже нам, в чьих жилах течет королевская кровь, доводится чувствовать свое бессилие перед лицом несчастья, темной силы, болезни...
-Ваша Светлость может не беспокоиться, — поторопился заверить ее дядюшка. — Не каждый из аптекарей, разумеется, наделен деликатностью и знает толк в конфиденциях, но, смею вас заверить, я не таков. Изложите мне свои затруднения, и я потороплюсь вас успокоить...
-Ах, боюсь, что никто не сможет успокоить меня, добрый господин аптекарь, — горестно воскликнула Ее Светлость. — Но я настолько измучена, что хочу знать правду, какой бы горькой она ни оказалась. Речь идет о моем возлюбленном супруге, Огасто. Наш брак был благословлен и небом, и людьми — он принес мир этим землям и счастье мне самой. Поначалу мне казалось, что благоденствие это будет безоблачным. Редкой женщине выпадала честь быть женой столь достойного человека, и я благодарю богов за эту милость ежечасно.
Ее взгляд затуманился на этих словах. Я едва сдержалась, чтоб не скривиться — к подобным речам я относилась весьма скептически, пусть даже они исходили из уст светлейшей герцогини. Все мои замужние сестры (а их было семеро) утверждали, что их жизнь в супружестве устроилась выше всяческих похвал, однако сонм их супругов вызывал у меня ужас. Каждый из них мог послужить скульптору моделью для отличнейшей горгульи, а когда они собирались все вместе на очередных крестинах или поминках, то являли собой картину, которую так и тянуло назвать "Семь смертных грехов хлебают пиво". В те времена я не вполне отдавала себе отчет в том, насколько узок мой кругозор и безо всяких сомнений мысленно приравняла беды благороднейшей дамы к неприятностям, случающимся в низкородных семействах вроде моего собственного. Стоило мне только услышать про любовь и счастье в браке, как я преисполнялась тайного презрения, пусть даже речь шла о знатных господах, один волосок с головы которых стоил дороже всей моей жизни.
Решимость юной герцогини, к счастью, не подозревавшей о моих дерзких мыслях, иссякла, и она умолкла, не зная, как продолжить свою историю — она бросала сомневающиеся, опасливые взгляды на дядюшку, который, признаться честно, мало кому показался бы достойным доверия господином. У меня мелькнула робкая надежда, что на этом наши с дядей злоключения закончились и обращение госпожи Вейдены, раздумавшей делиться с нами своими бедами откровенно, сведется к какой-нибудь мелочи — но этому не суждено было сбыться.
-Я хотела бы изначально пресечь ваши возможные сомнения, почтенный господин аптекарь, — промолвила госпожа Вейдена, сделав над собой усилие. — К супругу я испытываю глубочайшее уважение и то, что я вам поведаю далее, не является плодом воображения неблагодарной жены. Видите ли... Последнее время нрав моего супруга, Огасто, изменился. Странности, которые он выказывает, очень тревожат меня.
Мне ли было не знать об отношении дядюшки Абсалома к подобным жалобам! Даже алчность порой не удерживала его от возмущенных речей, сводившихся к тому, что все без исключения женские головы забиты отборной чушью, а любые жалобы на мужей — суть вздор и чепуха. Однако сейчас страх перед герцогиней был настолько силен, что дядя Абсалом худо-бедно сумел изобразить обеспокоенность и сочувствие.
-В чем же выражаются странности вашего светлейшего супруга? — спросил он, с трудом подбирая слова.
Герцогиня, казалось, только и ждала подобного вопроса — ей нужно было выплеснуть снедающую ее тревогу. Позабыв о том, что перед ней стоят сомнительные бродяги, пытавшие счастья на городской ярмарке, она начала свой сбивчивый жалобный рассказ. Из него следовало, что герцог Огасто Таммельнский, вначале казавшийся заботливейшим и нежнейшим из мужей, заметно переменился в последние месяцы. Он стал избегать жену, все чаще уединяясь в своей библиотеке и мрачнея день ото дня. Порой герцог отказывался от еды по несколько дней кряду, разговаривал сам с собой, но более всего госпожу Вейдену пугали приступы безумного хохота, одолевавшие герцога Огасто. На все свои робкие испуганные вопросы юная герцогиня получала отстраненные ответы, заставляющие ее беспокоиться еще сильнее. Слухи о нездоровье герцога ширились в Таммельне, хоть слугам было строго запрещено сплетничать — но разве возможно сохранить подобную тайну?..
Дядя только моргал и беспомощно вставлял "Э-э-э-э... вот как?" и "Кто бы мог подумать?". Герцогиня говорила сбивчиво, ее глаза при этом были наполнены слезами, вот-вот готовыми пролиться.
-Картина мне вполне ясна, — дрогнувшим голосом произнес дядюшка, чьи худшие подозрения в очередной раз подтвердились. — Конечно, некоторые моменты...
-О! Неужели я, наконец, получу ответы на свои вопросы? — воскликнула госпожа Вейдена, коснувшись своих прекрасных глаз кружевным платком. — Скажите мне, мудрейший из аптекарей, что с ним?
Дядюшка Абсалом что-то невразумительно булькнул, видимо, пребывая в отчаянии, и, наконец, выдавил:
-Видите ли, ни один уважающий себя лекарь не решится делать решительный вывод без осмотра пациента, поэтому сказать однозначно...
-Ох, ну конечно же! — герцогиня торопливо поднялась, одновременно с тем звоном колокольчика подавая знак слугам. — Вне всякого сомнения, вы правы. Я не могу от вас пока этого требовать. Сейчас же мы пойдем к Огасто и уже после этого...
Я съежилась от ужаса, а дядя невольно пошатнулся.
-А как ваш светлейший супруг относится... э-э-э... к вашей тревоге? — прошелестел он.
"Не велит ли он тут же повесить меня?" — без труда услышала я подоплеку вопроса.
-Когда-то он сказал: "Ты вольна делать что хочешь. Я не буду тебе препятствовать. Если для твоего спокойствия нужно, чтобы меня осмотрел лекарь, то я согласен", — сказала герцогиня, чье лицо горело от нетерпения.
-Весьма, весьма странно, — дядюшка был настолько озадачен, что не удержался от замечания, которое, к счастью, расслышала только я.
После этого мы, совершенно сбитые с толку, нерешительно последовали за герцогиней, направившейся к двери. Слуги, сопровождавшие нас, недовольно перешептывались, именуя нас исключительно "проходимцами" и "шарлатанами", и было ясно, что в успех этого предприятия верит только герцогиня Таммельнская, потерявшая голову из-за беспокойства о своем муже
-Обождите здесь, господин аптекарь, — Вейдена приоткрыла резную дубовую дверь и, обернувшись, пояснила. — Это библиотека моего мужа. Здесь он всегда проводит послеобеденное время. Лишь мне дозволяется тревожить его в эти часы...
С этими словами она исчезла за бесшумно закрывшейся дверью. Слуги, переглянувшись, напоследок вполголоса обозвали нас жуликами, желающими нажиться на чужой беде, и удалились, торопясь поведать новые сплетни прочей челяди.
Дядя воровато оглянулся, и, удостоверившись, что его кроме меня никто не видит, прислонился к стене, испустив не то громкий вздох, не то тихое завывание.
-Должно меня проклял тот язвенник, из Кимары ... — пробормотал он, и глаза его закатились под лоб. — Судьба не может быть настолько безжалостна без причины.
-Ничего, быть может, все еще обойдется, — пискнула я.
-Молчи, — предостерег меня дядюшка Абсалом свистящим шепотом. — Я все еще помню, кто виноват в этом гнуснейшем происшествии!
Тут дверь герцогской библиотеки распахнулась. Дядя негромко икнул, а я, несмотря на то, что мысленно призывала себя сохранять спокойствие, почувствовала предательскую слабость в ногах.
-Проходите же, господин аптекарь! — Вейдена стояла в дверях. — Мой супруг согласен поговорить с вами.
Дядя отделился от стены и нетвердо двинулся в библиотеку, напоминая висельника, приближающегося к эшафоту. Поразмыслив, я последовала за ним, рассудив, что меня считают кем-то вроде собачонки, следующей за своим хозяином и не обладающей даже толикой разума, способного истолковать чужие слова, не говоря уж о том, чтобы использовать их во вред кому-либо.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
