Сорвавший оковы

Словно в ответ на мои крики, волколак вновь поднял морду и глухо заворчал, глядя своими желтыми глазами в мои. Откуда-то в моей голове вдруг всплыло знание, что такой цвет называется "янтарным". Что такое этот самый "янтарь" я не знал.

Вешенка дернулась, с ее колен на землю упала пряжа и покатилась по траве, собирая в себя всевозможный сор.

— Михась, не надо, пожалуйста... — едва не плача, произнесла она, глядя на меня глазами, полными слез.

— Какой я тебе Михась? Я — твой Повелитель! Что ты несешь, девка? Я приказываю тебе, немедленно развяжи меня! И что это за чудовище лежит рядом со мной?

— Это Серый, щенок, которого ты оставил в живых, принес домой и вырастил. — словно радуясь, что ей поступили два распоряжения и она может выполнять одно, игнорируя другое, ответила Вешенка. Было заметно, как, словно получив пощечину, она отшатнулась при слове "девка", но вновь придвинулась ко мне, стараясь...

Внезапно я понял, что и зачем она делала. Придвинувшись ко мне так, что ее упругая, размером с большую репу, грудь коснулась моего плеча, она отвлекала "меня-не меня" от мыслей об освобождении. О, Светлые боги, милая, давай, я готов хоть всю жизнь отвлекаться таким образом!

Эта игра продолжалась довольно таки долго. Мое тело, ворочаясь и дергаясь под прикосновениями девушки, смогло немного освободить пальцы правой руки и, дотянувшись ими до ее колена, гладить и ласкать его. Я то и дело пытался вынудить ее своими приказами развязать меня, но Вешенка каждый раз отвлекала меня до того, как мое распоряжение было бы сформировано полностью и облечено в виде беспрекословного приказа.

Наконец, когда солнце уже перевалило за полдень, я вновь почувствовал, как из меня вытаскивают стержень. Мое тело, до этого напряженное и тянувшееся к девушке, обмякло и легло на сено, чуть придавив хвост Серому.

Волколак едва не грызнул меня за спину, но вдруг принюхался и бросился радостно облизывать мое лицо.

— Фу, Серый, прекрати... — попытался оттолкнуть его связанными руками я. — Вешенка, убери его от меня!

— Михась? — прерывающимся голосом спросила она. — Это снова ты?

— Я...

Девушка тут же бросилась меня развязывать. К ней почти тут же подбежал Ивас.

— Вешенка, что ты делаешь? — испуганно спросил он.

— Пап, он назвал меня по имени, да и Серого узнал. Это он!

— Почему ты так думаешь?

— Ну... он все время называл меня "девкой", лапал меня, а тут лежит тихо.

— Михась, где мы спрятали Серого?

— У Петраша в подвале. А он еще выбрался оттуда и жёнку евойную перепужал до смерти.

— Да, это ты, Михась... Давай, помогу, затекли ноги то, небось?

— Да, затекли. Благо руки нет.

— Ага, руки у него не затекли... Полсела видело, КАК твои руки тут не затекали... — притворно грозно произнес староста, глядя на меня.

— Ивас, но это же не я был! — начал оправдываться я и вдруг осекся...

Очень неудобная ситуация получается. С одной стороны, мне надо доказать отцу, что это не я позорил его дочку перед всем селом, откровенно залезая той под юбку... А с другой стороны... А с другого бока на меня смотрели глаза Вешенки, влюбленной в меня до такой степени, что она добровольно вызвалась пройти через этот позор, лишь бы ее любимому было легче переносить лежание связанным. И слышать теперь от него, что это не он проявлял ей знаки внимания...

— То есть... я не это хотел сказать... — только и успел произнести я, как девушка, с наполненными слезами глазами, развернулась и кинулась бежать прочь.

— М-да уж... — задумчиво произнес староста. — попал ты, парень. Ты мне сейчас только честно скажи...

— Да, Ивас, да! Я люблю ее! Люблю ее всем сердцем. И мне действительно было приятно от того, что она сидела рядом.

— Любишь, говоришь? Вот и ладно. Поплачет, успокоится, а там, глядишь, и вернется. Идем пока, надо кое над чем помозговать...

Сидя в доме старосты я узнал много нового и далеко не всегда приятного.

Как оказалось, староста тоже может отдавать приказы строящемуся Замку в плане строительства каких-то построек. Так, сходив туда с утра, он отдал приказ на возведение Амбара.

Объясняя мне, зачем строить именно его, Ивас мрачнел с каждым сказанным словом.

— Что случилось? — задал я ему вопрос. — Ивас, почему ты такой мрачный?

— Эх, Михась, Михась... Дело в том, что если мне доступно строительство, значит, Боги назначили меня твоим заместителем. Значит, все теперь будет по-другому. Будет у нас Замок, будет войско, будут походы...

— Но разве это так уж плохо? — недоуменно спросил я и осекся, когда Ивас поднял на меня пылающие гневом глаза.

— Плохо? Да как тебе сказать. Ты то у нас теперь, бессмертный, тебе то все равно, а мужикам каково? Как ты посмотришь в глаза жене и деткам того же Петраша, когда он не вернется из похода под твоим предводительством? Когда этот твой "подселенец" уйдет из тебя, и ты вновь станешь собой.

— Ивас, да я все время здесь, и когда он во мне, я тоже рядом, все вижу, ощущаю, слышу, только сделать ничего не могу.

— Да? Тогда скажи, тебе действительно хочется вести в бой парней, с которыми ты по яблоки лазил в мой сад? Оставлять вдовами их жен, сиротами их детей?

— Нет...

— Нет? Тогда чему ты радуешься? В общем, давай так. С утра мы тебя связываем, и ты ждешь, пока этот "подселенец" не появится, а потом не исчезнет, после чего вместе с прочими живешь обычной жизнью, понял?

— Да, Ивас, я все понял и знаешь... Я думаю, ты абсолютно прав.

— Вот и хорошо, что ты согласился. — облегченно вздохнул староста. — Тогда давай, иди к себе.

Да, — окликнул он меня уже в дверях. — тут мужики приходили. Просили им топоров и лопат наделать. Штук по пять.

— Хорошо, в самый раз до ночи управлюсь. — ответил я.

Односельчане усиленно делали вид, что каждый из них занят своими делами и никому до идущего к себе домой кузнеца Михася нет дела.

Серый, терпеливо ждавший меня под дверями дома старосты, тут же ткнул в мою руку свой мокрый и холодный нос, лизнул пальцы, после чего потрусил рядом, периодически порыкивая на брехавших из-за заборов и плетней псов.

Мерно раздувая меха и переплавляя остатки ржавого оружия в слитки, я старался отвлечься от мыслей о том будущем, которое так красочно описал мне Ивас. Каждый удар молота словно выплескивал ту злобу и ярость, которые копились в моей душе. В каждом угольке я видел укоризненно смотрящие на меня глаза жен и матерей, а рассыпающиеся искры были словно судьбы тех, кого я поведу в бой, и кто погибнет в нем от моих команд.

Боги, да неужели я ничего не смогу с этим поделать? Неужто эта сила, что вселяет в меня "не меня", сильнее всего в этом мире? Должна же быть какая-то управа...

"Бессмертный", всплыли слова Иваса у меня в голове. "Ты то бессмертный, а вот другие..."

А что, если он ошибается? Что если... Если я умру, поселенцу станет некуда вселяться и... И угроза, нависшая над селом, уйдет?

Я посмотрел вниз. Под моими ногами лежали рядком пять прекрасных топоров, столько же лопат и два серпа. Выбирая мечи для переплавки, я взял с запасом, зная, что часть уйдет в шлак, но по какой-то причине отходов не оказалось вовсе.

"Отец бы гордился мною", подумал я и взял в руки один из топоров, чтобы оценить его качество ковки.

Тяжелая железка едва не упала из моих рук на ногу, когда перед моими глазами всплыли буквы, гласившие, что это "топор дровосека", повышающий выработку древесины на двадцать процентов и наносящий плюс один урона при атаке.

Ради интереса я перебрал все остальные инструменты, сделанные мною за сегодняшний вечер. Остальные топоры были точно такими же, лопаты увеличивали производительность труда на одну десятую, а серпы увеличивали сбор зерна аж на четверть.

Схватив их в охапку, я бросился к старосте.

— Ивас! — закричал я, врываясь в его дом.

— Что случилось? — испуганно выскочил мне на встречу тот.

— Смотри, — я вывалил ему на стол инструменты. — раньше я таких не делал!

Ивас внимательно и придирчиво перебрал каждый предмет, ненадолго удерживая изучаемое в руках, после чего безмолвно полез за печку и достал оттуда кубышку.

— За каждый топор я могу дать по десять золотых монет, за лопаты — по семь, а вот серпы... Да, они тянут на двадцать пять золотых каждый. Итого пятьдесят, да тридцать пять, да пятьдесят...

— Ивас, стой, какое золото, ты чего?

— Михась... — грустно ответил он мне. — Я не могу взять их просто так, а не взять тем более не могу, ведь сам поручил тебе их изготовить. Да и полезные они будут селу.

— Ивас, я не буду брать за них золото... Считай, что это мой подар...

При этих моих словах меня окутало золотистое сияние, на душе стало так хорошо, словно... не знаю, но так хорошо... Перед глазами всплыли буквы, гласившие, что я улучшил свои отношения со старостой деревни на десять пунктов и что за оказанную бескорыстную помощь я получаю один уровень.

Свечение медленно погасло, оставляя после себя восхитительное чувство легкости и... дикое желание делать все, что угодно, лишь бы оно повторилось.

Я перевел взгляд на старосту, который внимательно следил за мной.

— Ивас, что это было?

— Это? — тяжело вздохнул он. — Еще одно подтверждение того, что ты — бессмертный.

— Кстати, насчет бессмертия... Ивас. Мне нужна твоя помощь. Я хочу помочь всем вам...

— Помочь? — Ивас недоуменно, но в тоже самое время с надеждой посмотрел на меня. — Как?

— Я хочу... Я хочу умереть. Если ты ошибаешься, и я не бессмертный, то, я надеюсь, с моей смертью все прекратится...

— Нет, Михась, не прекратится. — с погасшей надеждой в глазах ответил мне староста. — Ты словно проснешься у себя в доме и все.

— Ивас, но чем боги не шутят, давай попробуем?

— Михась, не надо... — попытался остановить меня староста, но меня уже понесло.

— Так, Ивас, я помню, у тебя был запасной жернов для мельницы, давай его сюда. Давай-давай, пока я не передумал. Теперь веревку давай...

— Михась, подумай об Вешенке, она же тебя любит! — попытался образумить меня Ивас.

— А ты подумай над своими собственными словами. — огрызнулся я. — Каково ей будет смотреть в глаза овдовевших жен, будучи женой бессмертного?

Староста замер на минутку.

— А ведь твоя правда... Михась, ты хорошо подумал? Ведь боги не приемлют самоубийц.

— Хорошо. Надеюсь, Светлая Богиня простит меня, ведь я это делаю не ради себя, а ради вас всех! Идем быстрее к реке, пока я не передумал.

Не успели мы выйти из дома, как над селом протянулся заунывный, берущий глубоко за душу вой, который тут же подхватили все сельские псы.

— Твой Серый беду чует... — произнес староста.

Люди, выскакивавшие на двор, чтобы успокоить собак, застывали статуями возле заборов, провожая нас безмолвными взглядами.

Уже выйдя за околицу, я услышал, как в хор вплелся еще один голос, на этот раз не похожий на плач животного.

Ивас бросил короткий, но выразительный взгляд на меня.

Мы подошли к мостику, переброшенному через реку еще задолго до моего рождения. Насколько я помню, тут было самое глубокое место, во всяком случае, мы мальцами тут часто вытаскивали огромных сомов и щук.

— Ну что, Ивас. Давай на всякий случай попрощаемся... — сказал я старосте.

— Сынок... Михась... прости меня за все... И за то, что я сейчас тебе скажу... Сердцем отца я всей душой молю, чтобы ты оказался бессмертным, а вот сердцем старосты, и умом... Дай Боги, чтобы с твоей смертью все прекратилось.

Я почувствовал, как у меня защипало в глазах. Все, еще пару минут, и вся моя решимость испарится, словно утренняя роса под лучами жаркого солнца.

Не говоря больше ни слова, я резко разбегаюсь по мосту и прыгаю через перила.

Вверх всплывают пузырьки воздуха, на грудь все сильнее давит мутная вода, а ногам все холоднее от ила, в который они погружаются под моим весом и весом жернова.

Последней мыслью было — догадается ли Ивас достать потом круг из воды, ведь он еще будет полезным.

Меня поглощает темнота...

Как же мягко лежать в своей кровати. Никто не мешает, не дергает, не требует бежать неведомо куда и делать невесть что...

Я резко вскакиваю с кровати. Мое тело... Я жив!

С одной стороны, меня переполняет радость, ведь быть живым, это хорошо.

С другой — горечь и страх. Страх даже не за себя. Как выяснилось, мне умереть окончательно невозможно, ну, или очень проблематично... За моих односельчан, соседей, друзей.

Я выхожу во двор, где тут же оказываюсь сбитым с ног на землю. Серый, словно маленький щенок, прижав меня всеми лапами и своим, весьма не малым весом, облизывает мое лицо влажным огромным языком.

— Хозяин, — испугав меня чуть ли не до икоты, вдруг про износит он. — не смей больше так делать, пожалуйста.

Его хриплый голос создавал впечатление, что Серый действительно испуган... Испуган и рассержен.

— Да, а ты как думал? — он словно прочитал мои мысли, отвечая теперь на невысказанную догадку. — Ведь ты заменил мне и мамку, и отца, и младших... Если бы ты только знал, как я хочу заглянуть в глаза их убийце. Заглянуть и узнать, за что он их убил?

На последних словах глаза волколака стали наливаться кровью, не суля ничего хорошего убийце его семьи... мне...

— Ладно, Серый, давай, вставай с меня. Пойдем, покажемся Ивасу. Огорчим нашего старосту.

Взгляды, бросаемые на меня односельчанами, были самыми разными, от откровенно равнодушных, до сочувствующих, а, кое-где, откровенно злобных.

Я то их прекрасно понимал. Обычная человеческая зависть к тому, кто может не боятся смерти, к тому, кто внезапно и "совершенно незаслуженно" возвысился, став из соседа Повелителем. К тому, чья прихоть может завтра приказать идти в бой, откуда они, соседи, имеют шансы не вернуться.

Даже Ивас встретил меня на пороге своего дома с выражением откровенного огорчения на лице. Единственная, кто искренне радовалась мне живому, кроме Серого, была Вешенка.

— Ну, что скажешь? — хмуро спросил он меня.

— А что я тебе могу сказать? Водичка холодная, в омуте так вообще, ноги стынут. Под мостом есть коряга, так вот, отправь туда ребятишек, пусть двух крупных сомов оттуда вытащат, побалуются... — как можно более бодрым голосом ответил я.

— Что делать будем, утопец ты наш? — не обращая внимания на мою показную веселость, задал вопрос Ивас, разворачиваясь внутрь дома. — Проходи уж... Одежку то от воды, выжал? Или наследишь мне сейчас?

— Батюшка, да Вы не ругайтесь, я приберу за ним, то... — всплеснула руками Вешенка.

— Приберется она... стыд то какой, а? Моя дочь в утопца влюблена! — продолжал ворчать староста. — Что делать то будем, Михась? — спросил он, усевшись на лавку, и развернувшись лицом ко мне. — Да ты сам то, присаживайся, в ногах правды нет.

— Ты жернов достал то из воды? — я постарался перевести его мысли на хозяйственные вопросы.

— Да достал... сразу же, как ты булькнул в воду. Думаешь, старый Ивас такой уж бессердечный, что дозволил бы тому, кого моя единственная дочка так беззаветно любит, сгинуть за просто так?