Причём считается, что это все прерогатива интеллигенции творческой, гуманитарной так сказать, а так же, с недавних пор — и так называемых "офисных работников", некоего аналога ваших приказчиков богатых купцов, только с образованием. А все, кто имеет отношение к технике, производству, наукам: техническая интеллигенция, учёные-естественники — геологи например, врачи, физики — в силу рода своих занятий свободны от подобных умонастроений.

— Пожалуй, это можно понять. — кивнул Корф, покачивая в ладони рюмку с коньяком — барон, как и полагалось, ждал, когда благородный напиток нагреется от тепла руки, чтобы насладиться тонким ароматом.

— В конце концов, у нас тоже отнюдь не все в восторге от господ Добролюбова, Чернышевского с Некрасовым, да и графа Толстого, если уж на то пошло. Но что делать, батенька — если та же самая, как вы изволили выразиться, "техническая интеллигенция" не может существовать в той же среде, что и, скажем, мастеровые или охотнорядские сидельцы? Им всё нужно другое — и книги, и театральные спектакли, и домашняя обстановка в конце концов! А создают, формируют это всё как раз те, кого у вас, как вы говорите, так презирают — творческие люди.

— Если бы всё было так просто, дорогой барон. — вздохнул Каретников. — Это у вас они что-то там ещё создают и формируют. А у нас всё давным-давно уже сформировано и живёт само по себе. Ну вот, к примеру — сколько, по вашему, сейчас в этой России так называемых "властителей умов" — крупных поэтов, художников, литераторов?

Корф наклонил голову, опустив рюмку — задумался.

— Да не пытайтесь вы считать, Евгений Алексеевич, — усмехнулся Каретников. — я и так верю что вы, потратив минут пять-десять выдадите список из пары десятков фамилий. А я с вами соглашусь, как согласился бы любой прилично образованный человек, если спросить его о том жде самом. Нет, расхождения, конечно, будут — скажем, на четверть, — но не более того.

— Ну так оно и неудивительно. — кивнул Корф. — Эти имена всем, в общем, известны... а к чему вы задали этот вопрос? Неужели вы хотите сказать, что у вас, в будущем, картина иная?

— Тот-то и оно, что иная. И мои "единовременники" в такой ситуации будут либо долго и перечислять имена артистов, спортсменов и политических обозревателей — то есть тех, кого в вашем, барон, списке не найдётся вовсе. А если затесается туда пять-шесть имён писателей и кинорежиссёров — то поверьте, в списках, составленных десятком произвольно взятых людей хорошо, если совпадут пара-тройка фамилий. А большая часть вообще назовёт либо иностранцев, либо тех, кто уже вычеркнут изх списков живущих. Наш мир воистину стал глобальным, Евгений Петрович — и прежде всего, в плане культуры. Теперь считается, что народ может как бы и обойтись без своих "властителей дум". То есть — без той самой творческой интеллигенции. Прошлые авторитеты — это да, это конечно, а как же. А вот своих не воспринимаюют, увы...

Нашим "технарям" видите ли, вполне достаточно того, что было написано, сочинено, снято раньше или вообще не у нас, а за границей. А нынешнюю российскую творческую публику — бомонд, богему, "креативов", как их там ещё называют — склонны воспринимать как паразитов; книг, которые они пишут, в массе своей не читают, фильмов "концептуальных" не смотрят, на выставки и спектакли не ходят. И большая часть того, что наши "креаклы" — появилось такое уродливое словечко, — производит в мир, воспринимается средним инженером или, скажем, школьным учителем как изначально заражённое гнилью и порчей. И знаете что? В большинстве случаев так оно и выходит! Видели бы вы "инсталляции" и "перформансы" иных наших "актуальных" художничков... — Каретникова невольно передёрнуло.

— Именно потребление в неумеренных количествах различных интеллектуальных вывертов и есть отличительная черта российского интеллигента нашего времени. А научная и техническая "интеллигенция" — поверьте, барон, меня тоже коробит от этого определения, — кроме, конечно, редких случаев профессионально несостоятельных маргиналов — это блюдо не переваривает. А посему — в глазах его создателей настоящей интеллигенцией не является.

— Ну, это как раз не ново. — заметил Корф. Ведь и у нас "Анну Каренину" поначалу объявили чуть ли не призывом к разврату. Меня другое занимает. "Гуманитарная интеллигенция" — тьфу ты, прямо масло масленое! — это ведь не только люди творческих профессий! Это ведь и адвокаты, юристы, те же экономисты, в конце концов! Их-то вы куда денете?

— А с ними всё вообще плохо, Евгений Петрович. — невесело усмехнулся Каретников. — Это ведь у вас еще можно встретить энтузиастов, которые видят в суде присяжных, да и в самом институте присяжных поверенных — по-нашему говоря, адвокатов, — надежду на справедливость для всех, равенство перед законом. А у нас уже давно считается, что адвокат — это самая циничная и продажная из профессий.

— Но как же так? — удивился барон. — Если у ваших адвокатов такая репутация — то на что они тогда живут? Кто доверит свои дела таким проходимцам?

— Времена меняются. — развёл руками доктор. — Это у вас чуть ли не главная задача адвоката — воздействовать на эмоции присяжных. Помнится, господин Кони, юрист известнейший, ещё когда говорил, что адвокатское ремесло в России стало теперь сродни лицедейству? Главное — это выдавить слезу из коллегии присяжных и сорвать аплодисменты зала. А у нас всё давным-давно не так и эмоции зала никого не интересуют. В чести связи, умение договариваться со следствием, знание лазеек в законодательстве — чтобы, к примеру, развалить очевидное всем дело, придравшись к какому-нибудь пустяковому поводу. Но будем справедливы — следственные органы у нас порой тоже ох как не безгрешны! Что же касается экономистов — то им, после недавних потрясений, не то что у нас в стране — во всём мире веры нет.

Барон скептически покачал головой.

— И как-то у вас выходит, доктор, что самые простые, очевидные вещи наизнанку выворачиваются...

— Так ведь не я их вывернул! — сокрушённо вздохнул Каретников. — Господа адвокаты и экономисты, которые ещё при Российской Империи пролезли сначала в Думу, а потом, в 17-м, и во Временное правительство, такого наворотили. А их коллеги и идейные наследники в наших 90-х продолжили — в том же духе. Так что в России людям этих профессий теперь не скоро верить начнут, если вообще такое случится когда-нибудь. К тому же, есть ведь еще так называемый "креативный класс" — разного рода рекламщики, дизайнеры, политологи, копирайтеры, журналисты, блоггеры, прости господи... Эти вообще непонятно что — для простого человека, разумеется, — полезного делают;но ведь зарабатывают и на хлеб с маслом, а кое-кто и на паюсную икорку сверх того. Что уважения и любви народной им, сами понимаете, не прибавляет... Вы и представить себе не можете, Евгений Петрович, до чего сильно расколото наше общество. По сравнению с ним у вас здесь — что в России, что по всей Европе, — царит трогательное единомыслие. И это несмотря на всех господ народовольцев с их природными антиподами. Хотя — всё это ведь не нами придумано, а заложено вот сейчас, в эти самые времена. Есть у вас такой писатель — Чехов, Антон Павлович. Весьма известен как беллетрист, рассказы у него блестящие... Вот одна из его фраз — у нас к ней частенько прибегают, когда дело доходит до спора насчёт интеллигенции. Он её, правда, у вас здесь ещё не сказал — но какая разница, верно?

И Каретников, подняв глаза к потолку, процититровал по памяти:

"Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже. когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр. Я верю в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям — интеллигенты они или мужики, — в них сила, хотя их и мало."

Так что, дорогой барон, почти полтора века прошло — а, как будто, ничего не изменилось!

Некоторое время собеседники молчали. Корф ещё раз посмотрел сквозь недопитый коньяк на просвет пламени и одним глотком прикончил рюмку — будто и не благородный напиток был там, а так, белое хлебное вино, в просторечии именуемое водкой.

— Ладно, Андрей Макарыч, это всё лирика. Сейчас-то мы должны думать о нашей интеллигенции; и проблемы, что доставляет эта публика — наши, на постороннего дядю их не спихнёшь. Отсюда сугубо роосийский, интеллигентский вопрос — что делать? Государь требует от нас рекомендаций — сами знаете, какие разговоры ходят по столице.

Каретников задумался. Он, безусловно, знал, что последние две недели во всех клубах, собраниях, да что там — буквально за каждым ломберным столом Петербурга только и говорили, что о "Наследии потомков". Оборот этот пошёл гулять по газетным страницам с лёгкой руки одного из петербургских журналистов. Ни Катерников, ни сам Корф, разумеется не питали иллюзий насчёт того, чтобы сохранить историю с визитёрами из будущего в тайне сколько-нибудь долго — но столь стремительной и широкой огласки они не предвидели. Конечно, прошло немало времени, почти полгода — но теперь вместо невнятных слухов, наполнявших Санкт-Петербург, называли наперебой конкретные фамили, а так же нынешние должности пришельцев из 21-го века. При том, уснащая рассказы эффектными, подробными, и, главное — вот беда! — абсолютно правдивыми деталями! Даже история с попыткой похищения аппаратуры из спецхрана Д.О.П. — и та стала предметом широкого обсуждения; только вывернута она была, в подаче столичных журналистов, совершенно наизнанку. Как раз вчера доктору попалась такая статейка — он долго потом не мог успокоиться, ходил из угла в угол кабинета, а наутро — написал Корфу, прося принять его вечером для приватной беседы по вопросу, не терпящему отлагательства.

Автор статьи ни на минуту не подвергал сомнению факт появления "гостей из будущего" — как и то, что недавно созданный "Департамент Особых проектов" предназначен как раз для того, чтобы заниматься полученными из будущего сведениями и техническими устройствами. Но на этом автор не остановился — если бы! Нет, он с апломбом (на который давали право вполне заслуженные известность и популярность) утверждал, что на самом-то деле, главная задача новоявленного Департамента — скрыть от всего человечества полученное из будущего. Скрыть — и употребить во зло. В смысле — поставить на службу "самодержавию и царствующему дому"; автор статьи явно не видел между этими понятиями разницы. По его словам выходило, что некие авантюристы из будущего, завладев тайной путешествий во времени, решили ни много ни мало, как ограбить всё человечество — в интеллектуальном смысле. А именно — вручить всё, созданное "непосильными трудами" многих поколений учёных, инженеров, изобретателей всего мира, в безраздельное пользование властей Российской Империи — на что та, разумеется, не имела никакого права.

По сути, автор бросал властям Империи обвинение в подготовке невиданной в истории узурпации плодов усилий разума и таланта. Он заявлял, что все это сокровище знаний должно быть отдано ни больше, не меньше, как всему человечеству — в лице представителей самых крупных свободных и демократических стран. Кого именно — нетрудно догадаться! Англия, САСШ, Франция... На полях списка были ещё Голландия, Италия, Швеция и с полдесятка иных стран, помельче. Что характерно — ни Германию, ни Австро-Венгрию автор не счёл достойными наследия предков. "Тоже несправедливость — подумал Каретников. — Уж кто-кто, а немецкие учёные сделали для развития научной мысли всего 20-го века побольше иных прочих". Так что — выбор этот недвусмысленно указывает на политические пристрастия автора, и без того очевидные...

Статейка эта подводила итог бурной полемики, развернувшейся и в умах петербургского общества и на страницах столичных газет. Провинция, как водится, отмалчивалась — даже Москва пока никак не отозвалась на петербургские веяния. Тему, правда, подхватили несколько варшавских газетенок — куда ж без них! Ещё и выходящий в Гельсингфорсе еженедельник перепечатывает все статьи по данной тематике.... Что ж, не приходится сомневаться — это лишь отголоски надвигающейся грозы. И недаром Корф уже теперь беспокоится о том, что предпринимать — завтра может оказаться поздно.

— А что тут посоветуешь, Евгений Петрович? — вздохнул доктор. — Ну запретите вы это издание — и что, болтать меньше станут? Наоборот, еще больше раскричатся. Это мы с вами ещё с иностранными изданиями не работали — уверен, там такой шабаш творится....

— Пока молчат. — отозвался Корф. — Я сам удивился — как воды в рот набрали. Так, пара незаметных статеек в не самых авторитетных газетах. Но, полагаю, скоро прорвёт.

— Да уж будьте уверены. — усмехнулся Каретников. Не сомневаюсь, этим спектаклем кто-то умело режиссирует.

— И режиссёр этот — за границей? — закончил мысль барон. — Всё-то вы, батенька, об иностранных заговорах...

— Уж, простите, Евгений Петрович, что отбиваю у вас хлеб, но — ничего не поделаешь. И Катерников выложил на низкий столик бювар с пачкой газетных вырезок.

— Вот это — статьи по нашей тематике. "Петербургские ведомости"..." Слово".... "Русская мысль"... "Петербургский телеграф" А это — сообщение о прибытии в столицу разных интересных фигур иноземного подданства. Вот это — особо интересно, смотрите...

На стол легла газетная вырезка, исчёрканная зелёным маркером.

— Так.... "21-го августа сего, 1887-го года, в наш город прибыл проездом из Лондона, некий Уильям Уинни Уэсткотт. Доктор юриспруденции, служивший ранее коронером, известен сейчас как масон, облачённый степенью мастера Ложи, а так же Секретарь-генерал Общества Розенкрейцеров Англии и основатель "Ордена Золотой Зари" — оккультной организации, призванной поддерживать и возрождать традиции европейского гностицизма. В честь прибытия доктора Уэскотта был дан обед в купеческом собрании Санкт-Петербурга. На обеде присутствовали..." Опять масоны, дорогой доктор? Ну сколько можно, право? Вот и государь, куда не взгляни, всюду видит козни масонов — прямо как его покойный дедушка, Николай Первый.

— Так может государь прав? — осведомился Каретников. — Вы не забывайте, дорогой барон, у династии Романовых с масонством давние счёты. Государь может и пристрастен в этом отношении, но поверьте — он знает о масонах куда больше нас вами. А тут — такое, понимаете ли, совпадение — является этот Уэскотт в солицу, и тут же начинается эта газетная шумиха! А тут ещё, как назло, история со шведской шхуной... Вспомните, вы ведь тогда старались скрыть от газетчиков английский след в том деле?

— А что нам оставалось? — возразил Корф. — Заяви мы, что это всё происки вечно гадящей англичанки — нас тут же обвинили бы в том, что мы-де стараемся ошельмовать просочившиеся в печать сведения о пришельцах из будущего и свалить всё с больной головы н здоровую. Сами знаете, сколько в Петербурге англофилов да англоманов — причём сидят эти господа отнюдь не на мелких должностях. Да и в истории этой — что с убийством чиновника Рыгайло, что с угробленной шведской шхуной — немало тёмных мест. Да любой писака тут же спросил бы: "А с чего бы это англичанам подкидывать убитому свои фунты, да ещё и такую несуразно огромную сумму? И тем более — убивать его сразу после встречи с английским консульским помощником? Это чтобы, значит, ни у кого сомнений не осталось? Пожалуй, ещё мы с вами и виноватыми бы оказались у господ-журналистов. Цензура у нас, сами знаете, вовсе беззубая, что бы ни говорили господа либералы. Нет прямого призыва "долой царя" — так и сойдёт....