— Сдрастфуйте! Вы не гофоритэ латышски, та? Изфините, — произнес он с сильным, а потому смешным акцентом. — Фы прямо из Софетской России приехали, та?

Пашке этот прилизанный мальчик определенно не нравился. Сразу вспомнился капитан в вагоне. А вот Зойке, похоже, совсем наоборот.

— Мы из Ленинграда, — доверительно сообщила она. — Знаешь Ленинград?

— О, Ленинграт... — понимающе качнул головой незнакомец. — Корот Ленина. Фы, наферное, пионеры, та? Настоящие пионеры?

— Ещё какие настоящие, — сумрачно подтвердил Илья, слезая из кузова на землю. Пашка понял, что и друг от этой встречи тоже не в восторге. Но вот Зойка, непонятно почему, буквально увивалась возле прилизанного малыша.

— Мальчик, а как тебя зовут? Ты здесь живешь? А кто твои родители?

Нормальный мальчишка, наверное, от такого внимания убежал бы, только пятки сверкали. А этому, похоже, нравилось быть кукленышем: он терпеливо отвечал на все вопросы:

— Меня зофут Раймондс, я сдес жифу, да. А мой отец — офицер. Ранше он пыл офицер латышской армии, а сейчас — Красной.

— Перекрасился, значит, — хмуро бросил Пашка, снова вспомнив взгляд капитана в поезде. Видимо, знакомство Раймондса с русским языком было не слишком хорошим, поскольку эти слова он услышал, но, похоже, не понял. Как ни в чем не бывало, мальчишка продолжал:

— А я тоше хочу пыть пионером, но пока не знаю, что надо телать...

— Ребята, а давайте мы его примем в пионеры, а? — предложила Зойка. — Нас же три человека, считай — звено.

— Ага, вот так сразу и примем, — все так же хмуро ответил Илья. — Быть пионером это еще заслужить надо.

— А чем — заслушить? — немедленно спросил латышонок.

— Делами. Вот для начала, чем болтать, показал бы нам, куда сейчас идти. Где здесь родители наши живут?

— А кто фаши родители?

— Вот у него, — Зойка ткнула пальцем в Пашку, — майор Шевьёв.

Тут уж мальчишка прямо задохнулся от возмущения. Нет, ну почему обязательно надо трепаться о других? Могла бы про своего отца сказать.

— О! Я знаю тофарищ майор. Он живет в ТОС.

— Каком еще ТОС? — не поняла девочка.

— Том офицерского состафа...

— Не том, а дом. Дэ, понимаешь? Ой. Раймондс, какой же ты смешной... Давай веди нас к этому ДОСу поскорее.

Малыш и правда повел их по военному городку. Дорогу выбирал уверенно, сразу стало ясно, что он тут свой. Пожалуй, если бы еще и молчал, так Пашка, наверное, остался бы ему благодарен. Но вместо того, чтобы закрыть рот, латышонок со своим ужасным акцентом принялся рассуждать о разведке и героях. И Пашка, не сдержавшись, выдал ему на полную катушку: рассказал пару эпизодов о том, как отец сражался на Зимней войне. Чтобы понимал, что такое настоящий героизм. Раймондс всем видом выражал величайшее внимание и восторг. Естественно: откуда ж ему знать про настоящую войну, если Латвия ни с кем и не воевала.

Пашка рассказал бы и больше, но тут казалось полностью поглощенный рассказом малыш вдруг прервал его на полуслове:

— Кашется, вас фстречают. А я долшен итди, исфините.

А взрослый флегматичный Илья сразу после этих слов заорал: "Папка!" — и бросился навстречу офицеру в стального цвета форме майора-танкиста...

* * *

— Давайте, ребята, располагайтесь пока тут, — Григорий Данилович открыл дверь квартиры. — Сейчас вместе перекусите с дороги, чаю вскипятим.

Трое друзей осматривались в служебной квартире заместителя командира батальона.

— Вы уж не обижайтесь, ребята, но сами должны понимать — служба прежде всего. С удовольствием бы вас там в Риге встретили, но — не вышло.

— Да мы понимаем, — заверил Илья. Пашка только кивнул: чего уж тут не понимать-то. Служба — первым делом, всё остальное, включая семью — потом. Это может, в буржуйской армии командиры только о себе думают... Хотя, они ж там не командиры, а офицеры. На солдат им наплевать.

— А шоферу я ещё шею намылю, — пообещал между тем отец Ильи. — Попросил ведь его, чтобы вас к самому ДОСу подвез — нет, всё забыл, высадил чёрт те где...

— Да ладно, пап, — попросил разбиравший чемодан Илья, — нашли же, куда идти. Сам сказал — мы не маленькие.

— Это вы молодцы, — согласился майор. И усмехнулся: — Юные следопыты.

— Нам латышонок один помог, — неохотно признался Пашка.

— Какой-такой латышонок-лягушонок? — не понял Григорий Данилович.

— Раймондс, он нас сюда привел, — сообщила от плиты Зойка.

Пашка возмущенно фыркнул. Не "привел", а дорогу показал. Тем более, что и без него бы справились, не заблудились бы. Не в глухом лесу.

— Ты ж его видеть должен был, пап, он уже потом слинял, — добавил Илья. — Ну этот мелкий в панамке.

— Ах, в панамке, — понимающе хмыкнул майор. — Латышонок, значит... Ну-ну...

— А что? — спросил Пашка, чувствуя, что здесь что-то явно не так.

— Разыграл он вас, ребята. На латышском Серый и вправду лопочет так, что местные часто за своего принимают, только никакой он не латыш. Сын нашего командира роты из пятьдесят пятого полка.

Зойка звонко грохнула сковородкой.

— Он пионер? — деловито поинтересовался Илья.

— Конечно, — кивнул ему отец. — Вроде даже звеньевой.

— А Зойка-то его в пионеры принимать собралась, — деланно-серьёзным голосом произнес

мальчишка.

Девочка снова грохнула посудой, на этот раз — чайником:

— А сами-то... Пашка ему всю дорогу про подвиги на войне с белофиннами рассказывал.

— А он только глазами хлопал, — недовольно добавил парнишка, сильно огорченный таким

поворотом дела. Кому понравится, если тебя дурачат. Но оказалось, что все было ещё хуже.

— Я ж говорю — разыграл, — пояснил Григорий Данилович. — За финскую у его батьки орден

Боевого Красного Знамени. И Красной Звезды — за Освободительный Поход.

— А уж как Пашка-то старался, — ехидно усмехнулась Зойка.

— И ничего я не хвастался, — огрызнулся мальчишка, чувствуя, как предательски краснеют уши.

К счастью, закипевший чайник спас его от продолжения разговора, но все равно чувствовал он себя очень неуютно и твердо решил, что при случае надо будет объяснить этому шутнику, что шутка получилась неудачной, а над старшими вообще шутить нехорошо.

Глава 3.

Кто же знал, что случай представится неожиданно быстро? К концу обеда появился приехавший из Риги Зойкин отец, увел её к себе. А вот Пашкин мог освободиться только к вечеру, но стеснять Перегудовых ему очень не хотелось, поэтому мальчишка отправился прогуляться. По военному городку можно было ходить вполне спокойно, вот он и бродил, поглядывал по сторонам, привыкая к новому месту жительства.

Городок выглядел пустынным, редко когда появлялся навстречу спешащий по делам красноармеец или командир. Понятное дело: днем все заняты. Пашка больше всего рассчитывал встретить своих ровесников, но что-то никто не попадался.

Наконец, его настойчивость была вознаграждена: возле спортплощадки какой-то мальчишка, перевернув велосипед, что-то подтягивал гаечным ключом. Парнишка, похоже, был слегка помладше Пашки, точнее разглядеть было трудно: он совсем согнулся над своим железным конем. Так, что видно было только загорелую спину с выпирающей цепочкой позвонков, да мелькание острых локтей.

Пашка подошел поближе и понял, что мальчишка и вправду мельче. Лет, наверное, двенадцати, а то и одиннадцати.

— Что, авария приключилась? Помочь? — с легким, почти незаметным чувством превосходства поинтересовался Пашка.

— Не, я уже всё, справился, — весело ответил малыш, повернулся, и Пашка совершенно неожиданно увидел перед собой физиономию "Раймондса". Тот тоже не ожидал такой встречи, удивленно моргнул большими серыми глазищами, тихо произнес:

— Ой...

— Вот тебе и "ой", — строго произнес Пашка. Сурово сощурился, покачал головой: дескать, меня не обманешь, и всё тем же строгим голосом начал воспитывать малыша: — Нехорошо обманывать! Очень нехорошо.

На лице малыша проступило искреннее удивление.

— Вы что, обиделись? — спросил он настолько изумленно, что у Пашки вдруг пропало всякое желание читать мораль. В самом деле, на что тут обижаться-то? Но и отступать просто так было уже нельзя, пришлось хитро выворачиваться:

— Скажешь тоже. Ничего мы не обиделись. Просто непонятно: зачем?

— Да низачем, — чистосердечно признался Серый. — Просто Зойка сказала "латыш", мне смешно стало. Вот я и...

— Да уж... — Пашка не смог сдержать улыбки. — Сейчас бы она про тебя точно так не сказала. В таком-то виде...

Босой, в одних только подвернутых до колен штанах-трико, с красным кумачовым галстуком на тонкой шее, лохматый и перемазанный, мальчишка сейчас на латыша ничуть не походил. В ответ на Пашкина замечание он только плечами передёрнул, дескать, а чего такого? Вид как вид, вполне нормальный.

— Ладно, — улыбнулся Пашка. — Проехали.

— Угу, — довольно улыбнулся Серый. — И куда поедем?

— На речку, купаться, — шутливо сформулировал свое желание Пашка. Не то, чтобы заветное, но окунуться в такую жару было бы ой как здорово.

— Айда! — моментально согласился малёк. — У тебя велик есть?

— Э-э-э...

Такой поворот событий застал Пашку врасплох.

— Понимаешь, я еще и дома-то не был: отец только вечером вернется.

— Угу, — Серый кивнул, по серьёзному выражению лица было понятно, что он действительно понимает. Но тут же на мордашку малыша накатила новая волна веселой дурашливости. Он перевернул велосипед в походное положение и предложил:

— Можно на моём, только тогда тебе придется меня везти.

Противостоять такому искушению Пашка оказался не в силах.

— Давай. Падай на багажник.

— Ещё чего. Я на раме поеду — дорогу показывать.

— А, ну точно... Молодец, Серёга!

— Почему — Серёга? — удивленно вскинул брови малёк.

— То есть как — почему? У тебя же прозвище — Серый. Значит — Серёжка.

— Прозвище у меня от фамилии — Серов. А вообще-то меня Ромкой зовут, — пояснил Серый и хитро улыбнулся.

Теперь пришел Пашкин черед удивленно хлопать глазами. Шутка ли — Серов!

— Ух... Слушай, а ты просто однофамилец, или родственник? (11.)

— Конечно — родственник, как же иначе? — кивнул тот с серьёзным видом. — Настоящий Черемыш — брат героя. (12.)

— Слушай, — повторил Пашка, усаживаясь на седло, — а чего ты ехидный-то такой?

— Я не ехидный, я смешливый, — поправил Ромка, забираясь на раму. — Отец говорит, что никогда не нужно терять присутствия духа, даже если вокруг все плохо, даже если кругом враги.

— Угу, — Пашка побалансировал в воздухе, оттолкнувшись ногой. Велик был незнакомый. А Серый-Ромка явно ждал, как поедет его новый приятель... и старший товарищ, поправил себя Пашка гордо, усевшись на скрипнувшее кожаное сиденье и уверенно набирая скорость. А вот как поедет.

Но вообще, конечно, думал он, разгоняя велик (тяжеловато что-то идёт) это плохо. У Серого велосипед есть, а его остался в Ленинграде. Вот бы добыть хоть на каникулы. Не катать же всё это время младшего на рамке?

А чего это вообще он решил его катать? Пашка посмотрел в затылок Серому, который явно ощущал себя вперёдсмотрящим на исследовательском корабле. Конечно, что Ромка пионер, да ещё звеньевой, прибавляло веса даже такому лёгкому грузу. Шутка с "Раймондасом" сейчас больше казалась и правда смешной — и правда, совсем пацан водит за собой троих здоровых лбов и изображает перед ними местного, а они верят и снисходительно рассказывают ему, как хорошо быть пионером... Пашка хмыкнул и спросил, сообразив, что не знает, куда ехать:

— А мы туда? Дорогу же я не знаю...

Ромка посмотрел через плечо:

— Туда и налево вон там.

Он явно ощущал себя тут хозяином. Пашка, сворачивая и крепко удерживая руль — дорога превратилась в кочковатую тропинку между подступивших совсем близко сосен — неожиданно подумал, что не относится к новому знакомому, как к младшему, с которыми не умел и всячески отказывался работать. Ехидный он или смешливый — не знаю, решил Пашка, но весёлый — это точно. И сказал здорово... как это... "никогда не нужно терять присутствия духа, даже если вокруг все плохо, даже если кругом враги". Правда, это его отец сказал, но ясно же, что Ромка тоже так думает.

Речка оказалась рядом. Она была узкая, тихая, с песчаным дном, просматривавшимся почти до середины — а там сразу резко темнело.

— Глубоко? — спросил Пашка деловито, укладывая велик. Ромка, который уже успел соскочить с рамы и вылезти из своих штанов, а теперь развязывал галстук, мотнул головой:

— Не. Только во-он там, где видишь, вода тёмная — мне два раза с головкой и ручками, — заключил он. И, держа галстук на руках, вдруг поднял голову и застыл: — Смотри, самолёт.

Пашка, стаскивавший сандалеты, тоже поднял голову.

В абсолютно прозрачном, чуть голубоватом летнем небе плыл — высоко-высоко — маленький серебряный крестик...

...Ни Пашке, ни Ромке ничего не говорили слова "Эскадра Ровеля". А экипаж возвращавшегося после короткого (но важного) нарушения советской границы разведчика Люфтваффе, конечно, не видел мальчишек. Может быть потом, на базе, когда будет проявлена мощнейшая шведская плёнка, на одной из отпечатанных фотографий возникнут ребята на берегу речки около велосипеда. Может быть... И почти наверняка фотография будет выброшена в корзину с пометкой "Не представляет интереса. На уничтожение."...

... — До того берега? — предложил Ромка, оглядываясь и улыбаясь.

— Угу, — Пашка зубами помогал себе развязывать галстук. Но на секунду оторвался и ответил Ромке улыбкой.

Дружим, что ли, подумал Пашка немного удивлённо. Но не стал задерживаться на этой мысли — галстук наконец поддался, а Ромка нетерпеливо переминался у кромки воды.

На мальчишек смотрело улыбающееся лето — лето тысяча девятьсот сорок первого года.

Глава 4.

Пашка сидел за столом и ел кашу.

Каша была пшённая, местами пригорелая, с волокнами тушёнки и комбижиром. Собственно, Пашке, как и почти всем мальчишкам его возраста, было всё равно, что есть, а привиредством в еде он никогда не отличался. Кроме того, запивая этот завтрак чаем и заедая намасленной булкой, Пашка краем глаза наблюдал за отцом.

Поведение капитана Шевьёва внушало Пашке некоторые опасения, для которых

14.

имелись веские основания. Вообще-то отцу уже надо было на службу, а он долго брился, одевался, надраивал сапоги и при этом насвистывал "Марш трактористов". Потом завтракал...

— Сын, — Пашка подавился куском булки, а Кирилл Павлович, красиво поскрипывая ремнями амуниции и до молочного блеска начищенными сапогами, присел напротив, положив на стол руку, украшенную наградными часами. — Сын, а позволь тебя спросить: ты в чертей веришь?

От удивления и возмущении Пашка даже перестал опасаться и захлебнулся чаем.

12345

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓