Времена не выбирают

-Идут?— спросил Дмитриев.

-Идут.

-Иван Максимович!

-Здесь,— во врезке появилось лицо генераллейтенанта Лукова.

-Иван Максимович, у тебя полкдва штурмовой авиации найдется?

-Вторая ШАД, ШАД — штурмовая авиадивизия.

— лаконично ответил летчик.

-Вот и славно,— кивнул Дмитриев.— Пусть наши вандейцы пока выдвигаются, а ты им чуть позже — часа через два — врежь на марше.

-Есть, но...

-Без "но". Ирина Яковлевна,— обратился Дмитриев к невидимой Йфф.— Вы здесь, радость моя?

-Здесь.

-Ирочка, будь любезна, когда луковские соколы начнут бомбить, ударь с орбиты. Скажем, что это наше новое чудооружие. Ну, например, лазеронесущие спутники. Как считаешь?

-Это возможно.

-Замечательно, Ирина Яковлевна. Просто прекрасно! И еще одна просьба, утопи им, пожалуйста, какойнибудь авианосец. Мы потом извинимся, естественно. А ты, Кержак, обеспечь нам, будь добр, Большой Процесс. Или два. Справишься?

-Непременно,— улыбнулся Кержак.

* * *

"Так просто?— спросил он себя.— А как еще? Все жестокие вещи просты, а на сложные многоходовки у нас просто нет времени".

Вот так всегда. Нет времени, не хватает ресурсов, недостаточно сил, а в результате погибнут солдатики — мальчики, свои, не чужие, обряженные волей государства в военную форму. И чужие погибнут тоже. И их тоже жаль. Сколько их на том авианосце? Тысяча? Две? Но иначе погибнет гораздо больше людей. И дело погибнет, и потянет за собой в могилу несчитанные миллионы жертв. Такая бухгалтерия. Такой выбор. А иначе не получается. Не агитаторов же к ним, как Корнилову в восемнадцатом, посылать! И агитаторов тех нет, и толку от этой агитации — нуль. С той стороны ведь тоже не дураки руль держат. Они свою выгоду блюдут, за свое воюют. И жестокие решения принимать не сегодня научились. Так что делай, что должно, и надейся, что получится то, что нужно.

"Прямой эфир" закончился, мигнули индикаторы на пульте связи, и Виктор встал.

-Дамы и господа,— сказал он, обводя взглядом собравшихся в зале людей.— Прошу вас забыть о только что состоявшемся разговоре. Это не ваши заботы. Люди работают, как вы видели, им и карты в руки. А у нас все по плану. Через пять минут я встречаюсь с президентом, через полчаса мы едем встречать царя Давида, потом краткий брифинг для журналистов. Заявление о подавлении мятежа я сделаю в полночь... вместе с президентом. Алла Борисовна, голубушка, внесите этот пункт в расписание, а Павла Аркадьевича я предупрежу сам. Вадим Сергеевич, обеспечьте присутствие Зуева, Лукова и Кержака. После моего заявления они проведут прессконференцию. Станислав Витовтович, к полуночи в министерстве должны быть подготовлены ноты всем странам НАТО, начнете вызывать послов сразу после окончания прессконференции. В двадцать нольноль банкет в Кремле, до этого мы с Викторией Леонидовной все время будем с царем и царицей.

Он взглянул на часы:

-Ну что ж, время! Не смею вас более задерживать, дамы и господа. За работу!

Он повернулся к Вике, предложил ей руку, и так — рука об руку — они вышли из зала.

-Ну как?— спросил он, когда они остались наедине.

-Вполне,— улыбнулась ему Ди.— Хотя Федины ушки все еще торчат коегде, но уже совсем чутьчуть.

"И правда,— в который уже раз с удивлением отметил Виктор.— Почему из всех жизней и всех образов доминирующим стал именно Федор Кузьмич? И ведь у Ди и у Макса то же самое. Возможно, все дело в Кольце, но факт налицо, как говорится".

-Растете над собой, ваше величество.— Ди нежно погладила его по волосам.— Иди! Не надо обижать Лебедева, он мужик неплохой.

-Высочество,— поправил ее Виктор, направляясь к двери.— Я пока высочество, а величествами, Вика, мы станем только после коронации.

Он прошел по короткому коридору и успел войти в свой кабинет буквально за десять секунд до того, как Павел Аркадьевич Лебедев достиг приемной. Так что президента, вошедшего в приемную через одни двери, он встретил, выйдя тому навстречу из других дверей. Руки друг другу они пожали точно посередине приемной.

"Знай наших!"

-Добрый день, Павел Аркадьевич,— сказал Виктор, пожимая сильную руку Лебедева.— Спасибо, что нашли время для встречи.

-Добрый день, Виктор Викентьевич,— усмехнулся в ответ президент.— Кстати, вы уверены, что он добрый?

-Не сомневайтесь, все будет хорошо,— улыбнулся в ответ Виктор.— В полночь мы с вами сделаем совместное заявление о подавлении мятежа.

Лебедев с интересом посмотрел Виктору в глаза, но от комментариев воздержался. За последние три года он успел, вероятно, составить о нежданнонегаданно упавшем ему на голову претенденте свое мнение. И мнение это, насколько знал Виктор, было сугубо положительным. Во всяком случае, президент Лебедев имел немало случаев убедиться в том, что Дмитриев просто так ничего не говорит.

И сам президент в отношениях с Виктором избрал тактику дружеского сотрудничества. Не сразу, не вдруг, разумеется, но в конце концов понял, что с Виктором надо говорить максимально открыто и, главное, честно. И поступать соответственно. А вот шуток шутить не следует, объегорить Дмитриева все равно не удастся, а врага наживешь. А каким врагом может быть Дмитриев, он тоже уже успел узнать. Таких врагов в "друзьях" лучше не иметь.

-Я вот что подумал,— сказал Лебедев, когда, оставив свиту в приемной, прошел вместе с Виктором в его кабинет и сел в предложенное кресло.— Просматривал вчера сценарий и обратил внимание, что вы не указали, кто будет вас короновать. А с патриархомто этот вопрос не обсудили. Нехорошо. Мало ли что, старик может заупрямиться, или у вас уже все обговорено?

-А при чем здесь патриарх?— усмехнулся Виктор, разливая коньяк.

-Простите, Виктор Викентьевич,— опешил Лебедев.— Как это при чем? Царей в России исстари короновал патриарх!

-Не исстари, и именно что царей,— Виктор поднял свой бокал и посмотрел Лебедеву в глаза.— Ваше здоровье, Павел Аркадьевич!

Он пригубил коньяк и продолжил, дождавшись, когда Лебедев вернет свой бокал на столик, рядом с которым они устроились:

-Когда Рюрик пришел на Русь, Русской православной церкви еще не существовало, и звал его русский народ, а не попы.

Лебедев понимающе кивнул, хотя мог бы возразить, что и русского народа — в современном понимании этого этнонима — тогда не существовало тоже. Однако не возразил, принял весьма спорное утверждение Виктора как есть и показал, что готов выслушать собеседника до конца.

"Всетаки умный ты мужик, Паша! На лету схватываешь. Это нам крупно повезло, что ты теперь у власти, а не какоенибудь партийное чмо".

-С другой стороны,— добавил Виктор,— Россия страна многонациональная. Такой империя, между нами говоря, и должна быть. Это то, чего Комов ваш со своими нациками не понимал и не поймет... уже.

-Уже?— переспросил Лебедев, закуривая.— Мне кажется...

-Он погиб сегодня,— с печалью в голосе сообщил Виктор.— Случайная жертва перестрелки с мятежниками.

Он посмотрел на часы.

13.00.

-Часов в шесть вечера,— добавил он и не без удовольствия отметил, что президент его понял и идею принял.

-Я вас понял,— сказал Лебедев, возвращаясь к главному.— Не патриарх. Но ктото же должен вручить вам корону.

-Кто?

-Народ,— серьезно ответил Виктор.— Вы никогда не задумывались, Павел Аркадьевич, как наши предки призвали на княжение Рюрика? Не все же они, извините, скопом — сколько ни было их в те времена — пришли к нему, опечалясь отсутствием на Руси порядка? Вероятно, это все же были выборные, как полагаете?

-Возможно,— осторожно ответил Лебедев.

-Ну а кто у нас выборные сейчас?— усмехнулся Виктор.— Вы да председатель Думы, ну и, конечно, патриарх, муфтий, главный раввин... Я думаю, вы пятеро.

-Да, пожалуй,— кивнул президент.— Только я бы добавил еще и Борисова.

-Председателя Конституционного суда? Ну что ж, пусть будет еще и Борисов. А корону я приму лично от вас.

Все. Главное было сказано. Остальное — шелуха.

Лебедев помолчал секундудве, переваривая последнюю фразу Виктора, потом вздохнул, загасил в пепельнице сигарету, встал и тихо сказал только одно слово:

-Спасибо.

И он был прав. Последних президентов, как и царей, в истории было много. Одни кончали свои дни лучше, другие хуже, но бывший — он и есть бывший, кем бы он ни был раньше. А последний — это зачастую еще и неудачник, просравший, если говорить правду, дело. Но последний президент России, который сам, лично, коронует нового императора, это фигура историческая.

Виктор был доволен, что Лебедев смог это понять, тем более что он сам против Павла Аркадьевича Лебедева ничего не имел и, более того, не собирался его списывать за ненадобностью и в будущем. Пригодится еще! Мужикто умный и волевой. И не старый еще.

Виктор тоже встал.

-Я рад, что мы так хорошо друг друга понимаем,— сказал он.— И я благодарен вам за вашу помощь. За Россию. Без вас, я имею в виду наше сотрудничество, Россия бы кровью умылась.

-Не без этого,— дипломатично ответил Лебедев, который, естественно, не мог не понимать, что после того чудовищного обвала, который произошел с крушением коммунизма, строительство империи легким для России не будет. Но кто сказал, что великое дается легко? Жертв требует не только искусство. И только те народы, которые с кровью и потом выстругали из себя имперские нации, смогли не только империи создать, но и удержать их в более или менее длительной исторической перспективе.

-А посмотреть на нее можно?— неожиданно спросил Лебедев и улыбнулся, как бы извиняясь за свой интерес.

-Разумеется.— Виктор подошел к стенной драпировке и одним точным движением раздернул занавески. Там в неглубокой, но высокой нише на подушечке из фиолетового, шитого золотом бархата лежала корона Российской империи. Она была проста, но элегантна, если это слово уместно при описании корон. Золотой узкий обруч, украшенный, правда, фантастической величины и чистоты изумрудами и рубинами.

-А я думал, будет чтото вроде шапки Мономаха,— сказал подошедший к Виктору Лебедев.

-Извините, если не оправдал ваших ожиданий.— В голосе Виктора звучала веселая ирония, и он этого не скрывал.

-Подержать можно?

-Естественно.

Лебедев осторожно, как хрупкую стеклянную вещь, взял корону двумя руками и поднял перед собой.

-А что я должен сказать?— спросил он.

-Вам решать,— спокойно ответил Виктор.— Это же вы меня коронуете, а не я вас.

* * *

Умолк оркестр, и во внезапно наступившей тишине прошла короткая волна тихого шелеста и приглушенного гула.

"Идут! Идут. Идут..."

"Идут,— согласился с гостями Виктор.— Так и было задумано".

Собравшиеся поворачивали головы туда, откуда должны были появиться Выборные.

"А вот и мы!!"

Чувство времени не обмануло его и на этот раз. Коротко и торжественно пропели трубы, речитативом откликнулась барабанная дробь, и во вновь наступившей тишине медленно и торжественно раскрылись огромные двери, и на красную ковровую дорожку, рассекавшую зал пополам, вступил Президент России Лебедев, несущий на вытянутых руках корону Российской империи. Павел Аркадьевич, однако, смог Виктора удивить. Похорошему удивить. Виктор даже головой покачал — мысленно, разумеется,— когда увидел, что вместо костюма на Лебедеве надет генеральский мундир, но должен был признать, что чтото в этом есть. Мундир генерала армии был Лебедеву, что называется, к лицу. В мундире его крупная, несколько медвежья, фигура смотрелась особенно внушительно, а блеск двух золотых звезд Героя России — за Афган и Осетию — придавал Лебедеву ту степень значительности, которая была при коронации просто необходима.

А вот председатель Государственной думы Рыков и Главный Раввин России Шер были одеты в черные костюмытройки, только раввин был без галстука, но зато в ермолке. Патриарх и Муфтий были одеты, как им и полагается, и вся группа в целом выглядела живописно и необычно, не буднично. В полной тишине — приглашенные, кажется, даже дышать перестали — Выборные медленно и торжественно шли через зал к возвышению, на котором в одиночестве стояли Виктор и Виктория.

Отсюда, с высоты подиума, Виктор видел сейчас весь зал, всех гостей и Лебедева с другими Выборными, идущих к нему с короной в руках. Протокол, а, главное, прямой эфир, не позволяли Виктору не то что голову повернуть, но даже глазами двигать. Ему должно было изображать "статую", и он ее изображал. Но технику "рябь на воде" никто ведь не отменял, и микродвижения зрачков телекамеры засечь были не в состоянии. Поэтому коечто он все же видел. Мог, например, взглянуть — быстро — на королевскую ложу, где в компании немногочисленных европейских монархов и японской принцессы находился сейчас и царь Израиля Давид. Рядом с Давидом Вторым стояли его супруга Лея и дочь Береника. Лица у всех — даже у юной красавицы Бери — были серьезны и выражали понимание исторической важности события, при котором они присутствуют. Впрочем, Виктор не удивился, разглядев смех, плескавшийся в зеленых глазах "царицы Леи" и в серых глазах Макса. Эти двое наслаждались вовсю, смакуя его коронацию, как редкое изысканное блюдо. Деликатес, так сказать.

"Ну что ж, кушать подано, дамы и господа! Приятного аппетита!"

А вот госсекретарь Роджерс был, очевидно, не в духе. Этот четырехзвездный генерал в отставке скрывать свои эмоции не умел, а, возможно, и даже скорее всего, считал необязательным. Эмоции его были понятны и даже извинительны — не каждый день Соединенные Штаты Америки получают такой удар,— но Виктор, глядя на него, думал не о престиже Америки и не о своих личных обидах, а о тех тысячах жизней, которыми пришлось заплатить за то, чтобы Роджерс стоял сейчас здесь. Понять Америку было можно. Нетрудно было понять озабоченность ее элиты процессами, которые происходили в последние годы в уже, казалось бы, давно и надежно вышедшей из гонки за мировое лидерство России. Это ведь ясно и почеловечески понятно, что неожиданный и непрогнозируемый рывок бывшего врага может вызвать страх и даже панику. Промышленный рост, новые невиданные технологии и император этот сраный еще им на голову. Понять можно, а простить не получается, хотя и придется. Не воевать же в самом деле! Но вот о том, что сейчас и здесь стоит именно госсекретарь, а не сам президент Уоккер, он им напомнит. Не сегодня, разумеется, но, когда придет время, он не забудет напомнить коекому там, за океаном, об этой малости.

Взгляд Виктора стремительно, но незаметно для окружающих, перемещался по рядам приглашенных на коронацию людей, переходя с лица на лицо, от человека к человеку. Здесь были представлены сейчас обе элиты России — старая и новая — и значительная часть элиты мировой, так что Виктору было на кого посмотреть и о чем подумать. Единственная вещь, о которой он понастоящему жалел, это невозможность нормально — почеловечески — поглядеть на Вику. Периферическим зрением он ее, конечно, видел — она стояла слева от него — но он хотел, просто изнемогал от желания полюбоваться на будущую — минутадве, и все!— императрицу Викторию. Высокую, царственнокрасивую, в жемчужного цвета длинном платье, жемчугами же и бриллиантами украшенном. Просто полюбоваться. Но, увы, для этого он должен был повернуться к ней лицом, а делать это протокол запрещал категорически.