Тени Калибога (пролог, главы 1-3)

Выбросившийся из дверей, курящийся дымом Симон де Ламбрасс сначала был принят за дьявола, покинувшего пекло, а затем за нерасторопного поджигателя, чуть не поджарившего самого себя.

Множество рук вцепились в еще не оправившегося от удара шевалье, кто-то съездил ему по скуле, кто-то рванул ворот рубашки. С кличем: 'Повесить поджигателя!' его потащили в Можертон, где на площади перед домом прево как раз имелся подходящий столб.

Чуть очухавшись, Симон, конечно, стал сопротивляться, но много ли повоюешь в тесной толпе схваченным за руки?

— Канальи! Ублюдки! Куда вы меня тащите? — закричал он.

— На небесный путь! — со смехом ответил ему кто-то.

Народу по дороге прибавилось. Поимка поджигателя внесла разнообразие в сонную жизнь деревни. Даже одноногий инвалид Кюстен выбрался из своей халупы. Шевалье подхватили за руки и за ноги и понесли словно охотничий трофей.

Соблюдая законность, постучали к прево, и тот вышел, грозно хмуря брови. Он был толст и мордат. Сержант гвардии, вытирая жирные губы, встал за его плечом.

— В чем дело? — рявкнул прево, оглядывая толпу, вобравшую в себя уже и столяра Шарголи, и его подмастерьев, и кузнеца Морше.

Большинство людей, собравшихся на площади, были теодоликами, и благоверному калиску, которым считал себя господин Буженло, это зрелище не доставило удовольствия, хотя, будучи честным малым, он вынужден был признать, что хлопот зломерзские еретики ему доставляют мало, налоги платят исправно, а в церковные праздники не забывают поблагодарить его то жареной курицей, то копченым свиным боком.

Хотя, конечно, болтаться бы им всем...

Мысли этой прево ходу не дал, потому что разобрал в разноголосице ответов на свой вопрос, что таверна 'Приют путешественника' у дороги на Боже сгорела дотла вместе с ее хозяином Гаспаром Брие и его женой.

— Что?!

Надо сказать, по уговору Гаспар делился с господином Буженло частью выручки. Конечно, в Париже несчастный десяток ливров — тьфу, искры под копытами, но прево, как человек рачительный, был рад и этому. Теперь же...

— Кто это сделал?!

Прево счел себя униженным и обокраденным и взмолился о прижизненной каре тому, кто лишил его дохода. Поэтому брошенного к его ногам Симона воспринял как подарок небес. Есть Калибог среди людей!

— Он?

— Да, господин Буженло, — ответили из толпы. — Выбегал из таверны.

— Вздернуть его! — крикнул кто-то, вызвав общий одобрительный гул.

Сипя от удара поддых, шевалье, увы, ничего не мог на это возразить. Он скреб землю пальцами и мутным взглядом смотрел на туфли прево.

— Поднимите его, — распорядился господин Буженло.

Симона встряхнули и, придерживая, заставили стоять перед представителем власти на подгибающихся ногах.

— И кто ты такой? — мягко спросил прево, оценивая небогатую одежду незнакомца и молодое, в царапинах лицо. — Какой веры?

— Отвечать господину прево! — рявкнул сбоку сержант и наградил де Ламбрасса ударом по уху.

Удар вышел настолько замечательным, что Симон на несколько мгновений узрел тьму среди бела дня и услышал звон колоколов с Парижского собора.

В силу упрямого характера шевалье решил: 'Ах, так?!' и намертво сцепил зубы. Общаться с изначально настроенными против него канальями он посчитал выше собственного достоинства. Пусть даже он задохнется в петле, но не уронит чести де Ламбрассов малодушными оправданиями. Вообще, с чего он должен оправдываться?

— Ну же, — улыбнулся прево, приняв решительный блеск в глазах шевалье за испуг, — вы, сеньор, никак язык проглотили? Это прискорбно. Я просто буду вынужден вас повесить. Здесь не высокий суд, следовательно, не будет и долгих разбирательств. В конце концов, вас поймали на месте преступления.

Так как виновный промолчал и на это, господин Буженло обернулся к сержанту:

— При нем что-нибудь было? Документы, письма?

Сержант сделал шаг к толпе.

— Кто-нибудь обыскивал поджигателя? — гаркнул он, уперев руки в бока. — Ну! И упаси вас Калибог утаить это от меня! Вы меня знаете, не будь я Луи Кремон!

Местные жители действительно успели узнать как нрав сержанта, так и его кулаки, поэтому среди них возникло легкое, сродни паническому движение, и через несколько рук до него живо дошла шпага нашего героя.

— И ни денег, ни бумаг? — свел брови сержант, разглядывая хитрованские лица.

— Даже денье не было, господин Кремон, — сказала старуха Беренвиль, и многие закивали, подтверждая ее слова.

— Что ж, мне все понятно, — объявил господин Буженло. — Этот негодяй пообедал в таверне и за неимением денег, чтобы расплатиться, убил и Гаспара, и его жену. А чтобы скрыть убийство, поджег дом. Но, видимо, не рассчитал, что огонь отрежет и ему путь наружу. Не так ли было на самом деле, сеньор?

Прево обратился к шевалье, но тот отвернулся и стал смотреть на вечернее солнце, просвечивающее сквозь крону платана.

Как ни странно, Симон де Ламбрасс твердо решил умереть и таким образом выразить свое презрение к творящемуся беззаконию. Молодой человек попросту еще не знал цену ни своей, ни чужой жизни.

— Напрасно, — вздохнув, произнес господин Буженло. — Видит Калибог, я давал вам шанс оправдаться, сеньор. Но раз вы настроены молчать...

Он сделал паузу, рассчитывая, видимо, что незнакомец все-таки опомнится, но поднявшийся гул заставил его махнуть рукой:

— Готовьте веревку, Кремон.

Сержант хохотнул.

— Это я мигом, господин прево.

Скалясь, он исчез в доме.

Симона подвинули ближе к столбу. Кто-то выкатил бочонок и перевернул его вверх дном, создавая постамент для висельника. Один из мальчишек, будто ловкая цирковая обезьянка, забрался на столб и повис на поперечном брусе, чтобы принять и закрепить веревку.

Толпу охватило радостное возбуждение.

Шарголи, Морше и примкнувший к ним молочник Пассек делили камзол, трико и короткие штаны неубитого шевалье. Девочки, пуча глаза и царапая горло, изображали, как поджигатель будет биться в петле. Розмари Седамм шепотом делилась с подругами, что если бы шевалье был гол, то они б увидели, как из него в предсмертной жажде любви брызнет семя.

Вернувшийся сержант был встречен криками: 'Виват!' и 'Наконец-то!'.

Веревка перехлестнула через перекладину, мальчишка накрутил ей второй оборот, петля на конце спустилась к Симону окончанием земного пути. Де Ламбрасса подтолкнули к бочонку, сержант помог ему взобраться и словно воспарить над толпой.

— Накинете петлю сами, сеньор? — спросил шевалье прево.

Симон одарил его презрительным взглядом. Поддернув веревку, он позволил ей захлестнуть шею. Узел растрепавшимися волосками защекотал ухо.

— Итак, — сказал господин Буженло, — сегодня, девятого апреля года одна тысяча пятьсот шестьдесят второго от начала Пути, я, прево деревни Можертон, согласно возложенной на меня королем Франгаллии обязанности...

— Стойте! — раздался зычный голос с края площади.

Надо заметить, что уже некоторое время из знакомого нам фургона, остановившегося рядом с площадью, и с низкой пегой кобылки за готовящейся казнью наблюдали три человека. Отъехав едва с четверть лье от горящей таверны, они развернулись, чтобы нагло, не узнанными, проследовать через Можертон в Пуа-де-При.

Пойманный крестьянами Симон де Ламбрасс серьезно расстроил их планы.

Собственно, здесь нам необходимо привести разговор, состоявшийся между Стефаном и человеком-тенью прямо перед тем, как шевалье взобрался на бочонок.

Человек, которому де Ламбрасс попортил одежду, успел сменить свой темный плащ на светло-синий, с меховой оторочкой, и открыл лицо. Из-под плаща выглядывал коричневый, с шелковыми лентами пурпуэн, являющийся неброским нарядом то ли торговца, то ли слуги, пользующегося доверием господина.

Разговор вышел следующий.

— Не наш ли это горемыка? — поинтересовался человек.

Привстав в стременах, Стефан разглядел камзол на пленнике и кивнул.

— Он самый, сеньор Ризи.

— Его, кажется, собираются вешать?

— Вздернут за милую душу, сеньор.

— Получается незадача, Стефан, — вздохнул негодяй, по всему являющийся старшим в трио. — По решению прево-калиска сержант-калиск сейчас повесит дворянина-калиска за сожжение таверны, которую опять же содержал калиск. Ты слышишь? Я ни разу не сказал о теодоликах. В то время, как виновными должны стать они.

— Что же делать, сеньор?

— Выручать нашего дурачка, — сказал негодяй и легко спрыгнул с козел.

Здесь-то и раздалось 'Стойте!', нарушившее плавное течение правосудия. Ризи рассек толпу своим крепким телом и остановился напротив господина Буженло.

— Господин прево, — сказал он, — у меня есть достоверные сведения, что человек, стоящий на бочонке, не виновен.

Господин Буженло выпятил живот.

— Назовитесь, сеньор, — важно произнес он.

— Доменико Ризи, — слегка поклонился негодяй, — сенешаль графа Дюнуа. Здесь проездом.

— Хм... — усомнился господин Буженло. — Цвет вашего плаща, положим, сходен с цветом герба вашего господина, но этого мало не только для таких заявлений, но и для представления королевской власти в моем лице.

— Как, вы не верите моим словам? — улыбнулся Ризи.

— Увы, сеньор, — сказал прево, — проходимцы наводнили Франгаллию. За вас может кто-нибудь поручиться? Или, возможно, у вас есть письма, рекомендующие вас?

— То есть, вы и с Калибога потребовали бы рекомендацию?

Прево осенил себя путем.

— Думаю, я узнал бы его.

— Без рекомендации, сеньор, — сказал, надвинувшись, сержант, — мы можем решить, что вы пытаетесь спасти своего подельника.

Он тронул эфес висящего на перевязи палаша.

— Что ж, — Ризи, смиренно вздохнув, полез рукой за пазуху, — какой недоверчивый у нас стал народ. Надеюсь, кто-нибудь из собравшихся здесь знает грамоту и гербовую печать дома Дюнуа.

Он достал свернутый в трубочку лист бумаги.

— Вы напрасно иронизируете, сеньор, — с укором сказал прево, принимая письмо. — Кроме меня в Можертоне прочесть это смогли бы еще патер Савантен из местного прихода пути и наш молодой нотариус.

— У вас удивительная деревня, — кисло заметил Ризи.

Господин Буженло развернул бумагу и углубился в изучение написанного.

Симон де Ламбрасс тем временем разглядывал Ризи, удаляющего траур из-под ногтей, и никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах слышал его голос. Лицо его, скуластое, смуглое, с короткой бородкой, точно было ему не знакомо.

Но голос!

Петля натирала шею. Платан шелестел листвой. Толпа дышала, сопела, недовольно морщилась и с вожделением ждала повешения.

В прорехе между домами, за оградой, сгрудились овцы.

Симон нашел в них сходство с крестьянами Можертона — они также бессмысленно таращились на шевалье.

— Что ж, — поднял голову от размашистых чернильных букв прево, — вы описаны верно и печать Дюнуа, с лилиями, я узнаю. — Он вернул письмо Ризи. — Так вы говорите, что человек, которого мы собираемся повесить, невиновен?

— Истинно так, — подтвердил негодяй, пряча бумагу.

Толпа разочарованно выдохнула, столяр Шарголи сплюнул, а сержант отвязал конец веревки. Несколько человек предпочли покинуть площадь, не желая и дальше участвовать в фарсе, который того и гляди закончится ничем, оставив их в дураках.

— Как же так вышло? — спросил господин Буженло.

— По поручению графа я был в Провансе по закупкам бандоля и лаванды. Сейчас я, собственно, спешу обратно, в замок хозяина в Шатодене. Мы хотели ехать через Ла Тур, но нас напугали разбойниками в лесах. Поэтому мы двинулись безопасной дорогой через Ле Пюи и, получается, вашу деревеньку.

— Прекрасно, — кивнул господин Буженло, — но каким образом...

— Как вы нетерпеливы, господин прево! — воскликнул Ризи. — Я как раз и хочу объяснить, что у самого Можертона на нас выскочили двое конных в темных плащах. Лица их по бандитскому обычаю были закрыты платками. Я подумал грешным делом, — негодяй осенил себя путем, — что разбойники, от которых мы свернули с Ла Тура, настигли нас и здесь, но они промчались мимо. Один, правда, едва не зашиб моего подручного, столкнувшись с ним на узкой дороге. И вот что у него выпало...

В ладонь прево опустился кошель с вышитыми инициалами. Как можно догадаться, этот самый кошель Стефан часом назад украл у шевалье.

Господин Буженло ослабил шнур на горловине.

— Здесь деньги! — удивленно сказал он, заглянув внутрь кошеля.

— Насколько я знаю, там двадцать пять экю. Сеньор, — подбоченясь, обратился Ризи к Симону, — вам что-нибудь говорят эти инициалы?

С этими словами богатство уплыло из рук прево и, искусительно звякнув, закачалось перед глазами де Ламбрасса.

— Это мои инициалы, сеньор, — нарушил обет молчания шевалье. — Большая эс, маленькая дэ, большая эль. Симон де Ламбрасс, к вашим услугам.

— Ну вот, — обернулся к толпе Ризи, театрально взмахнув руками, — наш убийца и не убийца вовсе. А жертва. Его ограбили вместе с тавернщиком.

— Это скоропалительное решение, — упрямо заметил прево.

— Вы опять сомневаетесь в моих словах?

В голосе негодяя лязгнул металл.

— Нет, сеньор Ризи, — осторожно сказал господин Буженло, — но вы ведь не были при пожаре? А господина де Ламбрасса, позволю заметить, схватили прямо в дверях таверны.

Женщины, в том числе и Розмари Седамм, закивав, выразили свое согласие с доводом прево.

— Я поймала его, — сказала старуха Беренвиль, — вцепилась и не отпускала.

Ризи улыбнулся ей самой очаровательной улыбкой.

— Он был с факелом?

— Нет, — мотнула головой старуха.

— Может, в саже?

— Этого не могу сказать.

— Сеньор де Ламбрасс своим молчанием лишил нас какого-либо понимания, — произнес прево. — Проглотил язык...

— Каналья! Я был едва жив! А затем ты со своим кретином заткнули мне рот!

Раздувая ноздри, Симон наконец сдернул петлю с шеи и сошел с бочонка. Сержант после короткой заминки вернул ему шпагу. Толпа благоразумно отступила от пышущего праведным гневом шевалье.

— А кто были эти негодяи? — спросил Ризи, заглядывая де Ламбрассу в глаза.

— Не знаю, — признался Симон. — Один был в черном плаще.

— Что ж, все сходится! А конь у вас был, сеньор?

Шевалье кивнул.

— Гнедой. Уже не молодой, но вполне быстрый.

— Не этот? Мы нашли его пасущимся недалеко от пожарища.

Толпа, повинуясь жесту Ризи, раздалась в стороны, открывая взору де Ламбрасса фургон, здоровяка Стефана, застывшего на своем маленьком рыжем коньке, и еще одного коня под седлом, с уздечкой, привязанной к заднику фургона.

-Фенир! — обрадовался Симон.

Конь коротко заржал, услышав голос хозяина.

— Ваши деньги, сеньор, — Ризи кинул шевалье кошель.

— Благодарю.

— Канальи ж вы, канальи! — шагнул к толпе не на шутку разгневанный господин Буженло. — А ведь я с вашей подачи чуть не повесил невинного человека! Все, идите по домам, молитесь и кайтесь, видеть вас не хочу. И пути не желаю!

— Ну-ка, освободили площадь! — проорал сержант Кремон.

Собравшиеся стали поспешно расходиться. Мальчишка скинул веревку и слез со столба. Овцы глазели все также.