Дверь на горе

Где-то внизу прозвучал гудок. Закончив убирать паутину, Лёха обратил внимание аж на три корабля, ждущих в очереди возле шлюза и зеленую гусеницу поезда, которая как раз миновала мост над шлюзовыми камерами и ползла в сторону машинного зала ГЭС. "Куда это он собрался?! Тупиковую ветку по верху плотины разобрали еще несколько лет назад. Если состав едет к зданиям гидростанции в нижнем бьефе или на лесозавод (Чего ему там делать? Пять, семь... десять вагонов!), то сейчас он пойдет на спуск"

Не пошел. Поезд, как ни в чем не бывало, продолжил движение поверху. За полторы минуты миновал земляную плотину и ушел на автомобильный мост, скрывшись от наблюдателя за зданием машинного зала. Спустя еще минуту состав показался уже на правой стороне, уходя куда-то в сторону Воткинска. На середине дамбы с ним разошелся одиночный локомотив. Железная дорога через ГЭС оказалась двухпутной! И электрифицированной. Такую деталь, как протянувшийся на все пять километров плотины ряд узнаваемых столбов, Алексей заметил в последний момент. Автомобилей на плотине не было. "Что ж, тут будет, на что посмотреть...". Тщательно запомнив место портала, межмировой странник стал спускаться в город.

"Откуда взялись поезда? Как изменился Чайковский? Где произошла развилка, породившая эту реальность?" Уральская не дала ответа на эти вопросы. Те же частные дома (Кэп никогда не присматривался к ним настолько, чтобы увидеть отличия), те же разбитые, незаасфальтированные проезды. Даже хуже. В родной реальности по Южной могла пройти легковушка. А в этой — не пройдет, застрянет, рассуждал Алексей. Словно в подтверждение его мыслей, навстречу пропылил высокий уралоподобный грузовик.

На конечной остановке пришельца ждал второй сюрприз: стоянка для автобусов была превращена в трамвайный круг. Неспешные частные ПАЗики, как из этого следует, целиком уступили место изделиям Усть-Катавского завода. От круга в город уходили два железных пути. Один повторял автобусные маршруты нашей реальности по улице Советская, а другой спускался к каналу по Уральской. Точнее — по улице Путейцев, как гласили указатели на домах.

Кэп подошел к висевшей внутри остановочного павильона схеме трамвайных маршрутов. Удивительно, но трамваи "1" и "2" практически целиком повторяли маршруты "однерки" и "двойки". "Тройка" шла с Уральской на Завьялово-второе, её конечная остановка располагалась близко к городской свалке. По улице Мира и Портовой (здесь ее так и не переименовали в Кабалевского) маршрутов не было вообще. "Четверка", "семерка" и "восьмерка" уходили на Зарю и в Завокзальный от разворотного круга у речного вокзала. Зато одиннадцатый трамвай шел по всей улице Гагарина, проходил Завьялова, КШТ и заканчивал свой маршрут на Заре-2.

Удивительный транспорт — трамвай! Неспешный стук колес на стыках, нерезкое покачивание, старомодный звон вместо надрывного клаксона. Когда на улице вечер и дождь, трамвай становиться особым миром — светлым, населенным мокрыми, но счастливыми людьми. Миром, где сетка капель скользит по стеклам. Уютным миром, спешащим к конечной остановке. В дефолтной реальности трамваи незаслуженно вытеснялись с улиц российских городов.

Ведь несмотря на свой внушительный размер, тяжелую раму, штангу-таран и нехорошую славу среди пешеходов — трамвай скромен и всеми обижаем. Он смиренно стоит в пробке, когда наглые автомобили заполоняют рельсы, он лишь трезвонит — не смея даже коснуться во всю ширь припаркованного джипа. Он соскальзывает с рельсов, и на несколько часов встает весь маршрут. Его заклеивают рекламой, на его стеклах вырезают нецензурные надписи, его колесами плющат сувениры. С вердиктом: "Нерентабельно!" рельсы разбираются и закатываются асфальтом, земли депо застраиваются торгово-развлекательными комплексами.

У Алексея сложилось впечатление, что в "железнодорожной" реальности чайковским трамваям не грозят ни автомобильные пробки, ни асфальтоукладчики. Рельсы обособленно занимали половину улицы Советской, а по проложенной рядом дороге едва могли разъехаться два автомобиля.

Несмотря на всё искушение прокатиться в чайковском трамвае, путешественник отправился в центр пешком. "В этой России пользуются иными деньгами (Кэп успел увидеть в магазине сотенную бумажку с изображением Ленинградского вокзала), ехать зайцем — значит, рисковать привлечь внимание служб порядка. А паспорта здесь тоже могут статься иными", здраво рассудил пришелец.

Раз в пять минут его обгонял трамвай. По дороге иногда проезжали автомобили, причем среди них не было ни знакомых "Волг", ни сомнительной продукции ВАЗа, ни популярных на границах с Удмуртией ИЖей. Все легковушки были полноприводными, причем если японские и американские джипы легко узнавались Алексеем, то отечественный автопром оказался представлен какими-то незнакомыми моделями и заводами. Грузовики преобладали наши, причем в какой-то точке промышленность пошла по пути совершенствования "Уралов", полноприводных ЗИЛов и "шишиг". Автомобили с кириллическими названиями брендов выделялись из прочих какой-то недоделанностью и топорностью дизайна. Определенные закономерности действовали в параллельных мирах еще более непреложно, чем закон всемирного тяготения...

"Но что же случилось со здешними дорогами?" Поднимая пыль, Алексей с удивлением перешел отсыпанную гравием Камскую. "Бедность? Нехватка автомобилей? Отсутствие нефти? Может быть, на вокзале удастся что-нибудь прояснить"

О сием учреждении из родной реальности Алексея стоит рассказать особо.

Железнодорожный вокзал для тупиковой станции Сайгатка был сооружен еще во младенчестве поселка. С одной стороны приземистого кирпичного здания с толстыми стенами был низкий перон и, порою, стоял состав — в Ижевск или в Пермь. За несколькими рядами путей зеленели кусты, за кустами начинались огороды. Другой фасад вокзала выходил на асфальтированную площадку, где старенькие желтобокие ЛИАЗы собирали пассажиров в окрестные деревни и сёла. В начале девяностых (как успели!) городские власти открыли рядом новый, самый комфортный в области автовокзал, рассчитанный на рост населения Чайковского со ста до трёхсот тысяч человек. Тем временем, отменили последний дальний поезд "Сайгатка-Пермь". Старое здание закрыли и передали какому-то банку. Банк лопнул. Ни муниципальные, ни частные учреждения не задерживались в здании с толстыми стенами и маленькими окнами надолго. Наконец, бывший вокзал получила в своё распоряжение русская православная церковь.

Надо сказать, церковь в молодом городе достойного здания не имела, довольствуясь свежей деревянной часовней возле кладбища. Православные разобрали у вокзала крышу и водрузили на него небольшую маковку, явив миру неведомый доселе гибрид. Если бы советское государство вдруг озаботилось спасением душ своих граждан, то в экономную хрущевскую эпоху храмы строились именно так.

В железнодорожной реальности хорошо различимый с горбатого моста старый вокзал тоже присутствовал. Но вплотную к нему было пристроено абсолютно безвкусное позднесоветское четырехэтажное здание с часами и крупным названием "Сайгатка". У платформ ожидали два пассажирских состава, три электрички. Дачники с ведрами и лопатами загружались в рельсовый автобус. Под переплетением проводов сновали маневровые электровозы. Бабушки на перроне катали тележки с "домашней едой", а громкоговоритель бубнил что-то о завершающейся посадке на поезд Санкт-Петербург-Якутск. Не хватало только гигантских площадей, занятых отстаивающимися товарняками, но позже пришелец выяснил: в Чайковском для сортировочной просто не хватило ровного места, поэтому она располагалась на удмуртском берегу.

В своей беспокойной жизни Алексею уже довелось побывать на нескольких десятках вокзалов. Не растерялся он и в этом. У пригородных касс висел прейскурант, из него странник узнал, что билет до Сутузово и до Нового поселка стоит 150 рублей, доехать до Фок и Ужуихи стоило в два раза дороже, а заканчивался прейскурант Екатеринбургом и огромной цифрой 7000. Гигантские суммы сбивали пришельца с толку, пока он не вызнал покупательской способности местного рубля и не стал для удобства делить ценники на 20.

Главная ценность вокзала — карта железнодорожных путей страны — висела возле касс дальнего следования. Кэп увидел то, что ожидал — мелкую сетку, покрывшую Европейскую часть России и западные республики, нарезанные квадратами Сибирь и Казахстан. Через Чайковский проходила дорога, кратким маршрутом соединившая Игру, Воткинск и Куеду. Действовала знакомая ветка Сайгатка-Армязь. Скоростная электричка Чайковский-Пермь, судя по всему, шла через Барду и Кунгур

Была еще одна карта, на этот раз, охватывающая только круг в радиусе ста километров от города. На ней синим цветом выделялись узкоколейки, по которым тоже осуществлялось пассажирское движение. Ближайший узел экзотического транспорта находился в бывшей районной столице — селе Фоки.

Алексей попал в самый настоящий Мир Железных Дорог. По рельсам отправлялись и возвращались на работу, по рельсам ездили на огород, по рельсам отправлялись купаться на водозабор и добирались до Нового поселка. Трамвай подкатывал прямо к платформе, с которой на Новый и Волковский уходил рельсовый автобус.

"Теперь понятно, почему на улицах так мало автомобилей... Это по всей планете так?" У выхода на Карла Маркса задумавшийся пришелец налетел на бабушку с двумя большими сумками. Последствия оказались самыми катастрофическими — сумки, в каждой из которых лежала, как минимум, пудовая гиря, по подземному переходу пришлось тащить на дальнюю платформу. Иномирянка вдруг нашла себе не только помощника, но и слушателя. В уши лился поток, нет — могучая стремина бабушкиного сознания. Поезда отменяли. "Рыжие" забыли все свои обещания и второй раз повышают проезд. При Якунине было хорошо, а Ивановым вертят "проводники". Катя Юрьева ездила в Пермь и продалась губернатору, хотя на выборах обещала лично застрелить из винтовки Чука и Гука. Опять фонило возле ЧАЭС, в Чернушку выехала комиссия. У соседки ноги заболели...

Напоследок бабушка посетовала, что Алексея не будет рядом, когда она выйдет из электрички в Русалевке и станет штурмовать шишигу до родного Савино. Автомобильный транспорт в этом Чайковском оказался вытеснен далеко на периферию.

С вокзала Алексей двинулся в речной порт. Увиденная с горы очередь на шлюзование означала либо неисправность шлюза, либо... У причала стояли аж три больших речных теплохода. Там был знакомый "Хирург Разумовский". Рядом к борту борт стояли незнакомые двухпалубные систершипы "Венедикт Ерофеев" и "Александр Литвинов". Корабли выглядели новенькими — пришелец оценил юмор судовладельца, давший теплоходам столь экстравагантные имена. Кстати, электронное табло на первом Веничке гласило, что он совершает плавание из Казани в Нарьян-Мар. "Канал между Камой и Печорой? Почему бы и нет..."

Речные трамвайчики не помещались у бетонного пирса. Ожидая своего рейса, грибники скопились на зеленом дебаркадере. Ко второму дебаркадеру подходил метеор. Сердце у Алексея защемило — маленьким его неоднократно возили в Пермь на скоростных судах. Он мог перечислить каждую пристань трехсоткилометрового маршрута. Он искренне горевал, когда в 2000 году по реке прошел последний теплоход на подводных крыльях.

"Может, остаться? Кататься на "метеоре", завести сына и ходить с ним на горбатый мост — слушать локомотивные гудки, смотреть, как меняют электровозы и формируют поезда... Назад! Неизвестно, сколько будет ждать портал". Но прежде чем возвращаться в свой мир, путешественник хотел посетить еще одно место.

Как и ожидал пришелец, никто не окликнул его, когда он вошел в читальный зал городской библиотеки и снял с полки том Большой Советской Энциклопедии. Библиотекарь улыбнулась — возможно, она знала местного двойника Кэпа в лицо. Или, что более вероятно, библиотеки в Железнодорожной Реальности посещались молодежью столь же редко, как в дефолтном мире, поэтому посетителя боялись вспугнуть. Главное, из статьи СССР Алексей получил ответы на все свои вопросы.

До 1946 года Советский Союз иного мира ничем не отличался от того, в котором жили предки Алексея. Но здесь офицеры, анализировавшие итоги прошедшей войны, сделали ряд судьбоносных выводов. Среди прочих были и такие: на первом этапе конфликта противник эффективно использовал советские же автомобильные дороги, а вот железнодорожные магистрали представлялись слабым местом немцев. Сначала нацистам приходилось долго перешивать их под европейский стандарт, а затем оборонять от партизан и авианалетов. Следовательно, при оборонительной войне с бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции развитая сеть автодорог на опасных направлениях таит в себе опасность повторения катастрофы. Во-вторых, появление у американцев атомной бомбы делает особо уязвимыми предприятия и транспортные узлы в мегаполисах, где их можно одновременно вывести из строя одним-двумя налетами. Так, разрушив Москву, враг одновременно добивался транспортного коллапса во всей центральной России. Идея, которую активно поддержал Берия, заключалась в том, чтобы уменьшить уязвимость железнодорожной сети за счет появления множества второстепенных узлов и альтернативных маршрутов. Города же впредь предлагалось не наращивать вширь, а лентой вытягивать вдоль чугунных магистралей.

Взвесив все за и против, приняв во внимание экономичность поездов, дороговизну автодорожного строительства в условиях СССР, зиму, весну, лето и осень, отсутствующую в социалистическом обществе необходимость в личных автомобилях и отставание гражданского автопрома от стран Запада, Сталин принял "Железнодорожную программу". Речники пришли туда, куда не дотянулись путейцы, взяли на себя перевозку автомобилей и очень крупных грузов. Каналы связали Каму с Печорой, а Енисей — с Обью. Автопром целиком перешел на выпуск вездеходов, и даже правительственные лимузины имели полный привод. Когда ученые научились использовать энергию элементарных частиц в мирных целях, Хрущев и его преемники привязали строительство АЭС к проекту всеобщей электрификации железных дорог. Атомных станций в этом СССР было запущено в два раза больше, чем в "реальной истории".

Железные дороги империю не спасли. Не выдержав гонки с Западом и не поборов творческую импотенцию элиты, парализованный всеобщей забастовкой путейцев, Союз развалился в 1994 году. Власти новой России, естественно, сочли советское пренебрежение к личному автотранспорту еще одним проявлением милитаризма и человеконенавистничества, но поделать уже ничего не могли: даже к 2010 году Москва и Питер не приобрели главного столичного атрибута — пробок, отчего столичные жители, между прочим, ничуть не комплексовали.

Про Чайковский в Железнодорожном Мире исследователь мог догадаться и сам. Автотранспорт через готовую плотину никогда не ходил — строители стразу проектировали двухпутную электрифицированную железку, протягивая ветки одновременно от Армязи, Кварсы и Куеды. Между прочим, в городе нашей реальности существует байка, что современная эстакада над машинным залом в документах фигурирует как "железнодорожный мост, временно приспособленный для движения автомобильного транспорта". Действительности слухи не соответствуют — просто в них нашел отражение так и не осуществленный проект второй магистрали Казань-Свердловск. Строители ГЭС гордились, что благодаря новой технике строительства — применению сборного железобетона — их сооружение получается тоньше обычного. Вряд ли работяги пятидесятых задумывались, что, тем самым, обрекают будущий город на вечную роль железнодорожного тупика.