Уйдя с побережья, оставив позади долину Людей Ворона, пробираясь по каменной черной пустоши он позволил себе расслабиться и продолжил свой путь через сплетения каменных складок при свете дня. Тем более день выдался дождливым и ненастным. Черный гребень Пустого Вулкана обвил густой туман. От периодически обрушивающегося ливнем непрекращающегося дождя в этих каменистых пустошах негде было укрыться. Насквозь промокнув и продрогнув останавливаться, совершенно не хотелось, движение — было единственным способом поддерживать тепло в теле. Странно, но уже привыкший к недосыпу, жизни больше похожей на ад чередой нелепых меняющихся кадров мелькавшей перед глазами, он просто брел и брел вперед, не задаваясь вопросами. Из-за дождя по каменистой пустоши зажурчали ручьи. Мокрые камни стали скользкими, несколько раз свалившись, серьезно стукнувшись головой, проклиная все на свете, ругаясь матом на ненавистную жизнь, он брел, сам не понимая куда. В реальность его заставило вернуться оцепенение страха вызванного попавшимся по дороге деревянным колом с насаженной головой. Знакомое зрелище, можно сказать привычное. Однако вместо привычной его взгляду человеческой головы одного из Людей Ворона на конце этого кола была насажена голова существа иного. Из рассказов Рурхана он узнал это существо. Человеческая форма черепа, черная кожа, уродливый впалый нос, по-эльфийски заостренные уши и клыки вместо зубов — примерно так исходя из рассказов друга, он представлял себе орков. Голова на колу смотрела в сторону северо-запада, значит, потенциальный враг тех, кто оставил этот предупредительно-устрашающий знак приходит оттуда. В той стороне сокрытый туманной стеной раскинулся Преферидский полуостров, эта загадочная земля. Можно было вздохнуть с облегчением, путь Рэвула пролегал на северо-восток вглубь материка.
Страх и напряжение, возникшее после увиденной головы орка, пришлись весьма кстати. В ожидании орков или хозяев этих земель оставляющих предупредительные колья, вновь с оглядкой осторожно пробираясь по каменной пустоши он сумел заметить вдалеке летящего огромного ворона с наездником на спине. Невзирая на дождь, воздушный патруль с дозором проносился над охраняемой территорией. Рэвул сумел заблаговременно спрятаться за камень. Завернутый в дождевой плащ наездник на спине огромного ворона его не заметил и пролетел мимо. Еще спустя пару километров вглубь каменистой пустоши, почти в самом ее сердце Рэвул увидел вдалеке башню. Тонкий стержень башни высотою около пятидесяти метров наверху венчался громоздкой конструкцией похожей на гигантскую чашу. Эту башню называли Воронье Гнездо, потому что на ее верхушке располагалось самое настоящее огромное подобие вороньего гнезда. Сама башня была литым каменным шпилем без внутренних ходов, окон, дверей, просто каменная высокая подставка для огромного гнезда наверху. Это гнездо патрульные Людей Ворона использовали как базу для отдыха вовремя несения дозора по охране внутренней границы от пришельцев с полуострова и окраинных лесов северной половины.
Дождь закончился, как и этот серый бесконечный день. В ночной темноте Рэвул добрел до границ каменной пустоши. Шагнуть в живой мир в темноте он не решился. Среди камней найдя себе место поукромней, он просто присел и мокрый продрогший, но в конец, измотанный беззвездной прохладной ночью он не уснул, а просто отключился на несколько часов. Зайдя в Северную Половину через черный вход, с первыми лучами солнца с высокого валуна на окраине каменной пустоши он рассматривал раскинувшиеся впереди просторы Северной Половины. Справа вдоль всего северного подножья Пустого Вулкана тонущими в густых парах желтоватого тумана искривившимися сухими деревьями растянулись окраины Андарских болот. Слева Стена Тумана, отрезавшая полуостров снова уходила в море, вновь оставляя Преферии лишь небольшой кусок великого океана, именуемый Соленой Милей. Впереди шумели на ветру хвоей леса Северной Половины. Вот она земля артэонов. Рэвул двинулся на северо-восток, обойдя болота, он вошел в дремучие сосновые леса.
Все было непривычно для него в этом весеннем теплом мире. Свободная от снежного плена хвоя шумела на ветру. Встречались диковинные для него лиственные растения. Он видел такие маленькими кустиками, которые в отдельной комнате выращивала мама, для насыщения запаха дома благовониями их ароматов. А здесь целые лиственные леса шелестели на ветру. По земле текли ручьи, лишенные оков льда. Лесные поляны просто слепили его обожженные снежной белизной глаза своей зеленью и цветами. Леса поздней весны уже ожившие от зимней спячки пели голосами сотен птиц. Попытавшись поймать заинтересовавшую его зеленую лягушку на берегу маленького лесного озерка, он случайно заглянул в его водное зеркало. Он увидел свое лицо, высовывающееся из открытой зубастой волчьей пасти нелепой маски. Все вокруг зеленело, дышало теплом, а он в своем виде совершенно не вписывался в окружающий весенний покой. Здесь были ни к чему его жаркие шкуры и эта маска. Ему стало тошно, жарко, душно и невыносимо, резко захотелось их снять. Все с себя скинув, он почувствовал себя неудобно, неуютно во всей этой жизни пестрящей красками. Он ощутил себя будто голым. Быть может от того что в душе он уже мертв? В конце концов, ведь он не на прогулку сюда пришел, ни ради красоты природы вне зимней гибели, сияющей своей зеленью. В своем сердце он несет холод своей мертвой страны, на него возложен долг — в конце своего пути свершить месть. Он должен оставить сердце холодным. Впускать жизнь в свой погибший мир было бессмысленно, он уже умер вместе со своим родом. Он чувствовал себя полностью свободным и не хотел этой свободы лишиться, чем-то заинтересоваться, чем-то себя в этой жизни обременить. Во всей этой красоте, среди всей этой жизни он явление чужое. Вытащив из нее деревянный каркас, он натянул маску из волчьей головы. Вновь взглянув на мир из зубастой волчьей пасти, он почувствовал душевный покой, так ему было удобно. До ночи он брел по зеленым хвойным лесам.
Звездной прекрасной ночью в небесной высоте проплывали планеты спутники. В сухом весеннем лесу он не удержался и развел костер. Как и все в этом мире просто насобирав дров, а потом при помощи глобального заклятия 'Дарованное пламя' оставленного всем живым в пользование древними магами, касанием руки и произнесением известного заклинания он запалил огонь. Ночной лес наполнился криками своих обитателей, среди которых была масса хищников. Страх от доносившегося неподалеку жуткого лая развеял весь его сон. Одиноко сидя у костра, окруженный темнотой, оставшись наедине со своими мыслями, он неизбежно погрузился в свою внутреннюю пучину. Спокойно взглянув на все произошедшее, он неизбежно столкнулся с затаившимися в душе переживаниями. С болью запоздало приходило осознание трагедии постигшей его народ, кошмарность ситуации в которой он оказался. В сознании мелькали воспоминания десятков волков пытающихся разорвать его на куски, сцена убийства волками матери, руины разрушенной деревни. В ужас приводила мысль что ни свою мать, ни отца, ни сестру он больше никогда не увидит. Невыносимо тяжело было осознавать, что он теперь остался совсем один в этом огромном мире. У него больше ничего нет, за ним только пустота. Ему стало одиноко и страшно в окружающей темноте. 'Почему я? Почему меня не убили волки?' — бесконечно спрашивал он себя. Но сколько бы ни мучали переживания, какой тяжелой не была душевная боль, слезы у него не проступали.
В детстве другие мальчишки часто доводили его до слез. Чтобы не выказывать остальным своих эмоций из-за бесконечных обид он на всю жизнь отучил себя от слез. Тогда в детстве он свыкся с мыслью, что он не более чем нелепый придурок, подобие клоуна в этой жизни, что-то нелепое и бессмысленное. Он морально сдался, перестал бороться с собой, отчего попутно перестал чувствовать жалость к самому себе. Как шутил его отец — он выплакал все в детстве. И даже сейчас, когда пришло время пожалеть себя, заплакать так хотелось, но он просто физически был на это неспособен. Слезы, лечащие душу и своими потоками немного смягчающие боль, так и не появились. Внутри терзала жуткая душевная боль, но внешне реакция отсутствовала. Внутри бушующие эмоции должным образом вовне не выражались — это сводило с ума. Он просто бездвижно сидел, уставившись в одну точку. Просто не выносимой оказалась сухая — без слез, внутренняя боль позднего осознания ужаса ситуации, в которой он оказался.
Проснувшись у догоревшего костра, пришлось снова возвращаться в реальность пронизанную болью и сожалением. Его окутала жуткая депрессия. Считая себя мертвым он, наплевав на все, побрел в поисках смерти, оставив у костра свой меч отстегнутый вместе с ножнами. Но за мечом потом все-таки вернулся. Бледный как мертвец он безжизненно безразлично ко всему брел по лесу. Если вчера звуки леса его настораживали, он, аккуратно прислушиваясь, оглядываясь по сторонам, двигался, сохраняя осторожность. То теперь он просто брел туда, куда глядят глаза. Суицидальное полное ко всему безразличие заполнило его уставшее сознание. В лесах терзаемых Азурой, где можно было встретить самых необычных существ, его не пугали ни странные следы на земле, не пронесшееся в небе крылатое чудище с перепончатыми крыльями. Забредя во вселяющее ужас паутинное царство, раскинувшееся на десятки метров окутав окрестные ели, лишь немного запутавшись в липкой паутине, он, как ни в чем не бывало, брел дальше под присмотром множества не моргающих глаз здешнего многоногого огромного хозяина. В таком состоянии если даже на него и напал бы хищник, то он просто дал бы ему себя убить. В силу самой чудовищной формы проявления закона подлости в этом мире, бредя в поисках смерти, он ее так и не нашел. Он просто без приключений миновал, возможно, самую опасную часть своего маршрута.
На фоне алого заката лес окрасился в тусклые темно-рыжие тона. Наполняющая лес вечерняя прохлада поднимала вместе с теплым воздухом букет цветочных и травяных ароматов, вдыхать которые после пахнущего лишь свежестью морозного воздуха было непривычно для него. Он без сил рухнул на колени. От усталости из головы вышла вся дурь. И без слез, несмотря на тяжесть ситуации, на душе стало немного легче. Минул безликий день. Самое главное — прошло какое-то время. Как тяжело бы не было, если продолжать жить и двигаться во времени, душевные раны неизбежно зарастают. Наступает привыкание к тяжелым обстоятельствам. То, что еще вчера было осознано им как ужасный кошмар, сегодня спустя день было тем же кошмаром, но таких ужасных переживаний уже не вызывало. Его сознание свыклось с тяжелыми реалиями.
Он посмотрел на звезды. Единственное, что оставалось для него знакомым в этом зеленом мире так это вечное небо. Звезды здесь, был вынужден он признать, сияли все также. И самая крупная из них, так любимая ему, появляющаяся еще на закате предвещая наступление темноты, в Стране Волка, которая звалась Роксала — богиня надежды, все также сияла вопреки бесконечному мраку, который ее окружает. Но даже звезды такие знакомые почему-то сейчас, 'в контексте нынешней ситуации', казались ему какими-то холодными и враждебными. 'Это все из-за последних происшествий, — говорил он сам себе. — Если бы я сейчас сидел на льду одного из южных озер с полным мешком рыбы в ожидании утра, чтобы с первыми лучами солнца отправиться домой. Зная, что завтра я задобрю сестру рыбой, хорошенько высплюсь. Проснусь, а потом насыщусь пищей, скорее всего ухой, напьюсь синихалки и счастливый, пьяный пойду гулять по деревне. Я бы видел в этих звездах манящую далекую красоту как обычно. Так что звезды по-прежнему красивые это просто я дурак и мир вокруг меня как я понял, сошел с ума', — сказал он сам себе и слабо улыбнулся. Снова вернулся привычный Рэвул и спросил: что это такое со мной было? Спустя секунды его охватил приступ дикого смеха. Вспоминая прошедший день он хохотал, называя себя придурком. Его смех оборвали остатки паутины обнаруженные на одежде, ему стало жутко от осознания того какие чудовища благодаря Азуре обитают в этих лесах.
Наконец он вошел в пределы западного Мрачноземья олицетворяющего собой начало Срединных Земель — мир преферийских артэонов. Эти земли заселенные артэонами давно оттаяли от мрачного проклятия и цвели лесной зеленью. Уже начала себя проявлять Азура, поэтому в лесах Рэвулу раз в несколько десятков километров то и дело встречались антиазурные антенны — спиралевидные конструкции свыше десяти метров в высоту, от времени покосившиеся и местами покрывшиеся ржавчиной. Эти устройства защищали от выбросов Азуры территорию в несколько десятков квадратных километров вокруг себя. В следующие дни единственным приключением для него стало преодоление моста через реку Анулу. Эти леса пестрили поселениями примитивных артэонских обществ, следовательно, и хорошими дорогами, мостами, указателями и фонарями на перекрестках. Мост через среднюю по размерам Анулу, несмотря на низкий транспортный поток, был арочным и довольно капитальным. Когда-то мосты в Срединных Землях охраняли Эвалтийские РОВФ — разрешенные организованные вооруженные формирования, состоящие из наемников людей. Сейчас стараниями СБК количество РОФовцев было сокращено, мосты больше не охранялись, оставалось только не попасться охраняемому каравану. Транспортный поток здесь на самой окраине Срединных Земель был низкий и Рэвул без труда миновал мост.
Путь Рэвула, проложенный Баху, шел на север через тихие леса западного берега Андары. Здесь среди поселений неразвитых артэонов царила тишина и покой. В отличие от восточного берега, где почти не осталось артэонских поселений, зато раскинулась неспокойная Эвалта и земля была скованна мраком старого проклятия. Те земли еще именовались Мрачноземьем. В лесах там бродили банды разбойников, в борьбе с которыми, постоянными рейдами территорию прочесывал спецназ Армидеи. Здесь, на западном берегу царило артэонское спокойствие. В лесах лишь порой встречались какие-то статуи и прочие 'проявления искусства' стремящегося к самовыражению от безделья артэонского общества. Ну и естественно поляны для пикников и кемпинга. Прямиком на север вдоль артэонских земель, в обход их поселений и русел немногочисленных рек постоянно петляя, шла дорога Рэвула.
Двигаясь вне дорог и направлений напрямую через лесную чащу, вдалеке от посторонних глаз, порой мечом прорубая себе проход он начал чувствовать неладное. Сначала это было неуловимо. Вроде все нормально, но чувствовалось какое-то недомогание. Постепенно плохое самочувствие усилилось, становилось все хуже и хуже. Пока все тело не охватила неестественная хворь. Поднялся сильный жар, тело целиком стало ломить изнутри. Каждый удар сердца отдавался в голове ударом молотка по мозгу. Обливаясь потом, весь бледный он продолжал идти. Постепенно он понимал, что за страшный недуг сразил его. Понимание природы недуга наполняло жутким страхом. Он уже чувствовал подобное, когда из-за снежной бури, отрезавшей от деревни, больше месяца просидел в одном из дальних зимовий вместе с братом. Это были симптомы номакского голода.
Верхний слой питающей его тело номосферы разрушается, душа, уничтожая все изнутри просится наружу. Ему требовалась подпитка номакским эликсиром, но его не было. Тот, кто знал рецепт этого эликсира, тот среди номаков имел власть. Рэвул его естественно не знал. Ведь эликсир был единственным средством контроля над номаками физически идеальными как артэоны при этом в эмоциях хаотичными подобными людям. Рэвул не мог изготовить эликсир, а его номосфера тихо разрушалась, все тело изнутри прожигая болью. Времени почти не осталось, до Армидеи было не дотянуть. Боль, прожигающая тело стала невыносимой. Странным было чувство когда что-то неописуемое вырывается изнутри, это не болезнь, здесь лекарствами не спастись, от этой боли нельзя было укрыться, она не оставляла в покое. Сидеть было невозможно, боль прожигала мозг, без сил он продолжал двигаться вперед. Его номосфера через тело пыталась насытиться сама, буквально высасывая жизнь из окружающих простых форм жизни наполняющих лес. Рэвул брел среди травы, полевых цветов и лиственных деревьев. В его приближении трава и цветы чернели, вяли за секунды. Листья высыхали и опадали с деревьев. После него оставались лишь голые сухие стволы. Встревоженные лесные птицы разлетались в стороны. Это его номосфера через тело хаотично пыталась насытиться сама, высасывая жизнь из леса. После него среди лесной зелени оставалась мертвая черная полоса из погибших иссушенных растений. Он брел, видя как вокруг погибает лес, за секунды зелень чахнет прямо на глазах. В нынешнем положении ему это показалось не более чем видением, галлюцинацией. Неся с собой смерть, он двигался вперед, под настоящим осеним листопадом среди наполненного жизнью весеннего леса. Но жизни и тысячи высохших деревьев было недостаточно, чтобы хоть немного насытить номосферу. Он продолжал идти, как пассивный вампир, высасывая жизнь из окружающего леса.
