Кровавая Ладонь

Десять секунд, двадцать... тридцать? Опять этот глухой хлопок. Но на сей раз, он тут же сменился диким, первобытным криком боли, от которого Каспар подскочил с места. Правой рукой, Мартин чуть ли не по самое плечо торчал в куске стали. Бедолага при этом извивался, как уж на раскаленной сковородке. Сию же секунду, рискуя случайно получить по ребрам, сзади на него набросился светлый. Лекарь накрепко схватил "одноглазого" за плечи и от его ладоней стало исходить приятное мягкое свечение. На смену душераздирающим воплям, пришло сосредоточенное, яростное мычание.

Парализованный от ужаса, Каспар наблюдал то за своим страдающим соклановцем, то за Бартоломеусом. Маг самозабвенно что-то нашептывал себе под нос. Шакал был свято уверен, что пусть даже он умел бы читать по губам, все равно не разобрал бы слов волшебника. Они вылетали изо рта слишком быстро. На секунду, Кортрен перевел взгляд в сторону Бар-Шераги и чуть вовсе не потерял рассудок. Вместо головы, у того была морда лисицы. Огромная такая, несуразная морда! Один ярко изумрудный глаз заметно больше другого, длинный розовый язык бегает туда-сюда по оскаленным зубам и трясется, будто в припадке, огромное рыжее ухо. Из пасти во все стороны брызжет вязкая слюна, вперемешку с какой-то белой пеной. Да она бешеная! Безумная лисица с человечьим телом! Наваждение прошло, стоило только Шакалу моргнуть. На самом деле, дикарь просто сидел на полу. Сидел, как и раньше, прислоняя к лицу свою нелепую деревянную маску.

Трудно сказать, сколько прошло времени, но вскоре Мартин со злостью выплюнул тряпку и вновь перешел на крик. Теперь его вопли изредка прерывались на непечатную брань. На такую, которую можно орать лишь от нестерпимой боли — примитивную, несвязную, неинтересную. Да это по сути даже не брань была, а так, перечисление.

Еще минута, две... да кому приспичило их считать!? Черный перестал шептать. Он решительно подошел к своему "испытуемому" и резко выдернул его руку из стального слитка. Без признаков сознания, темный рухнул на пол. Впервые за долгое время, страдальческая гримаса покинула его залитое потом лицо. И никто в комнате прямо сейчас не мог дать точного ответа — отступила боль или, просто-напросто, парень... умер?

* * *

Около полудня, к резиденции Анджелин люди Гастаафа привели ее драгоценных лошадей. Как выяснилось, все это время коняги безнаказанно подъедали клумбу перед зданием старого театра. Переданные слугам наместницы, лошади были привязаны рядом с парадным входом. Там они надолго увлеклись рассматриванием чудовищ Бартоломеуса, расположившихся через дорогу. Доподлинно неизвестно, что конкретно творилось в головах у аббадонских скакунов. Но можно предположить, что жеребцы видели в горбатых монстрах потенциальную замену себе любимым, а вот кобылы наверняка паниковали. Паниковали от мысли, что этих чудищ привели им на случку. Мало в мире существ, переживших бы такую случку.

К половине первого, все до той же резиденции добрался пьяный в уматину Гоцон. Служка по утру перенес тяжелейший стресс и успокоил себя самым доступным способом — сутарской водкой. Ну а в час дня, после столь непродолжительной стоянки, черно-золотые кареты снялись с места. Вместе с таинственным Бар-Шерагой, мерсенские маги умчались прочь. К Ржавым воротам, открывающим путь в Аббадон и прочие западные королевства. Мало кто в городе вообще заметил их присутствие, да оно и немудрено. Черный вошел в посольство, Черный вышел из посольства. А его капризное величество Файонбхаирр Тиджернмахлус (из-за непроизносимости его имени, прозванный в народе "Толстым Фаем"), вообще не стал покидать экипаж. Да и, по правде говоря, если бы не странные пурпурные сполохи, что изредка пробивались сквозь зашторенные окна его кареты, можно было бы предположить, что визит Фая в вольный город — чистейшей воды мистификация. Только вот... какая-то глупая и никому не нужная.

Ну а к половине второго, Каспар Кортрен уже сидел в трактире "Галантная Жаба", что неподалеку от клановых складов. Ожидая свое жаркое, он в деталях пересказывал подробности этого странного утра своему давнему другу Менно, работающему в этом заведении поваром. С годами, круг общения военачальника сузился до главы клана, дочери главы клана, тайного канцлера клана, церемонимейстера клана, нескольких капитанов клана, бесстрашного молодого бретера Мартина Хеннмеля (кстати, тоже члена клана)... говоря короче, сузился до клана. Поэтому, дружбой с лекарем Арцеем и поваром Менно, он дорожил все больше и больше.

— Во дела... — внимательно дослушав рассказ о мажьем ритуале, произнес Менно. — А ну-ка, Града, свинюха моя разудалая! Принеси-ка господам соточку бренди.

— Не надо...

— Надо! Я тебе по секрету скажу, Кортрен, у меня тут на кухоньке тоже мистики хватает. Бывает, положу ноженьку баранью, отвернусь на секунду, потом глядь... а она на полу валяется, согнутая в колене.

— Мистика!

— Ага... или вот недавно! Кололи поросенка на банкет. В сердце кололи, Кортрен. И по шее ножом прошлись, чтоб быстрее было. Глубоко пропахали, до артерии уж точно. Ушли минуточек на десять, чтоб не смотреть как бедняга мучается... мало приятного, знаешь ли. Ну и что ты думаешь? Подхожу я к мертвому поросеночку, а тот возьми и встань. — пухлая официантка Града поставила на стол графин с бренди и две рюмки. — Деревня, кто ж благородный эволлийский напиток из рюмах хлещет? Нет, оставь! Все, иди... — Менно наполнил посуду и быстро, не чокаясь, махнул свою рюмку. — Стоит, значит, поросенок. И смотрит на меня глазищами своими большими. А я стою и на него смотрю. И чувствую, Каспар, как порточки мои к земле потянуло со страшной силой. Так мы простояли с минуту, друг на друга глядя, он и упал обратно...

— Менно...

— А на днях... Я тебе клянусь, у меня кусок вырезки сам собой по столу скакал. Свидетелей нет, но клянусь — было!

— Менно. Ты точно трезвый был, когда все это происходило?

— Да пошел ты, гамаюн паршивый... — повар искренне обиделся и выпил бренди, предназначенный для Шакала. — Мы, чтоб с волшебниками ручкаться, видимо, рожею не вышли. Только с перепою чудеса видим.

— Да прекрати. Верю я тебе, Куница, верю... — прозвищем повара Менно Питрена было "Куница". В детстве, маленький шатен Менно, по позабытой всеми причине, решил отращивать хвост. Он собирал свое сокровище в пучок и бережно ухаживал за ним, отчего хвост был настолько густым и пышным, что вызывал зависть даже у девочек. Но в один прекрасный день, кто-то из наблюдательных маленьких мерзавцев решил, что в совокупности прическа Менно похожа на куницу. Этих зверьков как раз в то время использовали в Алькахесте, как более эффективный аналог кошек для ловли крыс. И прицепилось. Хвоста давным-давно нет, вместо него повар отращивает на своем худощавом лице козлиную бородку, но прозвище живет.

— Ладно, проехали. Ну и как там паренек? Мартин... кажется?

— Сейчас в Храме отлеживается. Никого не слышит, бредит про какие-то перья и лисицу. Светлые говорят, что хоть и сильно лихорадит, на поправку пойдет быстро...

Прозвенел колокольчик над входной дверью. В "Жабу" зашел человек в клановой форме "одноглазых" и, оглядевшись, быстро зашагал в сторону Каспара. Наперерез ему, с дымящимся горшочком жаркого на подносе, к столику приближалась Града.

— Командир, Джозеф Фроуд очень просит вас зайти к нему. Дело срочное. Лошади ждут у трактира.

— Фроуд? — Менно оскалился в улыбке, как только что объевшийся котяра. В голову полезли всякие непристойности и он невольно впился взглядом в декольте официантки.

— Фроуд, говоришь...

Шакал с досадой смотрел, как вожделенная поваром пухлая Града раскладывает перед ним приборы. Завтрак Каспар потерял на ковре Вожака, а теперь заботливые соклановцы бессовестно отбирали у него обед. Но если уж тайный приглашает в гости вот так, в лобовую, через рядового "волка", значит дело действительно срочное.

А Джозеф Фроуд, кстати, не единственное амплуа этого человека. Джозеф Фроуд известен жителям Алькахеста, как владелец "Черемухи" — самого дорого и роскошного борделя в городе. Отсюда и непристойности, возникшие в голове у Куницы.

В купеческой же среде, этот человек известен, как богатый имперец Коисим Юдард. Его денежные займы всегда выдавались при каких-то чудных обстоятельствах: казалось, сама судьба сводила с ним будущего заемщика. Правда вот, условия кредита были настолько незаурядны и хитро продуманы, что должнику, как правило, приходилось рассчитываться с Коисимом некой услугой.

Для бардов и менестрелей, он существует как человек-загадка — таинственный Ворон Алькахеста! В переписке со связным из Эволле, он подписывается Терессией Симель. Ну а в совсем особых случаях, представляется Бакаром Гарцером — баттийским лучником, любителем выпить и поговорить по душам о самом сокровенном. Ну и, конечно же, поделиться секретами.

Тысяча имен, сотня профессий и десяток самобытных персонажей, живущих своей собственной жизнью. Внутри клана, тайного канцлера звали просто Колин. Но кто сказал, что это действительно — его имя? Никто. Так какое же, бес его дери, настоящее? С уверенностью можно сказать только одно — не Терессия.

* * *

Среднего роста, среднего телосложения, с ничем не примечательными и оттого совершенно незапоминающимися чертами лица. Человек без привычек и ужимок. Ему бы вовсю хромать на левую ногу из-за страшного ранения, но нет! Тайный канцлер не мог позволить себе такую роскошь, как иметь примету. Даже обязательную для всех темных татуировку на лице, Колин тонкой полоской узоров выбил себе на лбу так, чтобы любой головной убор, при необходимости, скрывал ее от посторонних глаз. Эдакая машина для шпионажа, глаза и уши Гастаафа Джербена, видящие и слышащие далеко за пределами Алькахеста. И быть бы ему по заслугам приемником Вожака, но нет еще в рядах "Одноглазых Волков" того человека, который смог бы заменить его на посту тайного. И Колин это прекрасно понимал, зная свое место и, ни в коем случае, не тая ни на кого обиды.

— Нужна помощь. — даже в разговоре с приближенными, Колин общался односложно. Скупился на лишнее слово. — Нужно сходить к алтарю, забрать одного человека и проводить в город.

— Колин, шишимора ты загадочная, ты не мог... — из-за приоткрытой двери раздался душераздирающий крик. Колин расположил свой кабинет по соседству с пыточной камерой. Каспар невольно поежился, а ведь буквально пару часов назад он слышал агонию человека, плоть которого перемешивали со сталью. — ...ты не мог найти посыльного помоложе?

— Это очень важно.

— Что за человек? Почему мне нужно за ним идти? Что ему может грозить? Чем ему, в конце концов, церемонимейстер Лирния — не компания по пути в город? Она, конечно, немолода, но все же очень приятная женщина. И почему ты сам не можешь, раз это так важно?

— Думай, Кортрен. Я занят сбором сведений о наших утренних гостях-магах. Человек ждет тебя у алтаря. Повторяю. Это очень важно.

— Погоди-ка... — Шакал хитро сощурился. — ...это очень важно. Или это очень важно для тебя?

— А вот это неважно.

— Нет-нет-нет! Давай рассказывай все как есть или ищи себе другого мальчика на побегушках.

— Хорошо. — в голосе тайного просквозили нотки недовольства. — Между нами. Это мой племянник. Он прошел обряд и я переживаю, как бы чего не случилось.

— Переживаешь!? — радости Шакала не было предела. — Это так мило, Колин. Значит у тебя есть чувства!

— Заткнись, Кортрен.

— И более того! Значит, ты мне доверяешь! Сам тайный канцлер! Как тебя там... Ворон Алькахеста?

— Ведешь себя, как мальчишка. — уголок рта Колина искривился в улыбке. По редкости своей, это было сравнимо разве что с каким-нибудь астрономическим явлением. Наверное, одновременное затмение всех трех лун происходило чаще, чем тайный улыбался вне одной из своих ролей.

— Ты улыбнулся! Я видел! Ну все, Колин. Годы работы насмарку. А ведь если это твой племяш, то значит у тебя и брат есть. Или сестра? И завеса тайны личности приоткроется мне, простому смертному. А правда ведь, что ты баттиец, а?

— Хватит. Поможешь или нет?

— Спрашиваешь. — Каспар хохотнул и двинулся к винтовой лестнице, ведущей вниз из башни тайного в "Черемуху". — Такой шанс раз в жизни выпадает.

— Кортрен! Прошу тебя. Между нами.

Шакал покинул помещение и Колин остался один на один со стопкой, если можно так выразиться, "докладов". Жрицы любви, которым этим утром довелось обрабатывать слуг имперских волшебников, уже давно ничему не удивлялись. Как, к примеру, не стало сюрпризом и то, что их щедрый, но очень требовательный покровитель Джозеф Фроуд попросил их составить конспекты из подслушанного и подгляданного.

Сомнительная информация. Но зацепиться ему сейчас, помимо рассказов шлюх, было совершенно не за что. Связные из Мерсены слишком давно молчали. Пугающе давно. Настолько, что Колин уже начал подумывать: "Не случился ли в империи переворот? И если так, не приспичит ли новому самодержцу попытать счастья в войне с вольным городом?". Так еще это письмо без подписи никак не шло из головы. "Ладонь" — одно слово, написанное очень коряво. Явно в спешке. Почтовый голубь, принесший его два дня назад, летел с востока. Что-то интересное начало происходить в мире. Хорошо это или плохо, тайный канцлер пока что не понимал.

* * *

Позади остались городские стены и Южные врата — самые маленькие и невзрачные из всех пяти городских ворот. Что уж говорить, если им даже названия толком придумывать не стали? Можно, конечно, с легким налетом иронии назвать их "служебными", потому как на юг от Алькахеста идти ну просто некуда. Кроме алтаря Мусорщика, рядом с которым, по древней традиции, проводился обряд посвящения.

Именно у этого алтаря, изображающего застывшее в камне божество, когда-то впервые вошли во тьму все новобранцы клана. В объятиях церемонимейстера, получившие благосклонность Мусорщика проникали в его холодный безжизненный мир и возвращались оттуда полноценными темными.

На сколько хватало глаз — ничем не примечательная, выжженная, грязно-серая равнина. Но несмотря на все уродство пейзажа, для Каспара Кортрена настала минутка сладостных воспоминаний. Давным-давно, так что сейчас кажется будто это было вовсе и не с ним, он десятилетним мальчишкой шел по этой равнине к алтарю. Что он тогда чувствовал? Да целый букет различных эмоций! Однако человеческая память избирательна. Ей свойственно подавлять все плохое, например страх и недоверие. И, по большей части благодаря этому, экскурс в прошлое имел ностальгический характер. По-домашнему теплый и приятный. Шагая вперед, военачальник клана вспоминал, как от адреналиновой лихорадки горели уши в день его посвящения. Казалось, он даже почувствовал на миг это жжение. "Кортрен!" — голос тайного канцлера вырвал Шакала из лап воспоминаний. Сколько он прошел в своей задумчивости? Минут десять-пятнадцать?

— Кортрен! Постой! — снова закричал позади Колин и Каспар застыл на месте. — Да обернись же ты!

Так сколько же пройдено? Посмотреть бы назад, чтобы понять — как далеко остались городские стены. Но нельзя. Нельзя! Так. Трезво. Тайный мог наверстать это время на лошади? Да, но зачем? И что это за лошадь такая тихая? Шаги. Не близко, но уже слышны. А поступь-то тяжелая. Нужно не спеша двинуться вперед, чтобы расстояние оставалось неизвестным. Небо затянуто, так что по тени точно не вычислит. И вправду говорят, что запретное — желанно. Обернуться хочется. А как тебе, наверное, этого хочется... Мысли-то умеешь читать, тварь?