| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Вокруг этих мест орнамент густел, как нити паутины, сходящиеся к своей сердцевине.
Черер оглянулся на Мури.
— Здесь что-то было?
— Что — было? — процедил вор.
— Выглядит, как оправа... для камней? Не знаю...
— И я не знаю! Я ему не хозяин. Что там было — мне не докладывали.
Я взялся за запор... Почти. Черер снова не дал мне.
Он пригнулся над столом, почти уткнувшись лицом в старую бронзу.
— О, Наама милостивая!.. — простонал я.
Даже теперь он с этими своими страхами? Закрыв глаза, Черер возил носом, втягивая воздух.
Что? Думает, там какой-то тайный запах? Который человек не заметит, а собака или эльф легко возьмет?
А он все водил носом, водил...
— Ну, давай! — прошипел я. — Давай же!
Я подбирался к этому почти год!
С тех самых пор, как прошлой осенью появились — сначала у столичных алхимиков, а потом пошли гулять и по другим городам, где водится наш брат чернокнижник, — копии одного сочинения, маленького, но крайне примечательного.
Оригинал в столицу привезли, вроде бы, из приграничья. Там его раздобыл то ли какой-то лихой человечек, ограбивший орденский обоз. То ли удачливый мародер, первым наткнулся на убитых в случайной стычке с орками, снял с тела белого брата...
Точно ясно одно: родилось это сочиненьице где-то в самых глубинах ордена. По сути, просто список. Где старательно перечислены все известные арканы, в которых есть хоть словечко про гаант рохор, — известные братьям ордена арканы, разумеется. Что-то из этих арканов гуляет в копиях по рукам любопытных, можно раздобыть. Но большая часть — надежно укрыты за стенами орденских замков.
Гаант рохор...
Рукавица силы...
За все время братьям попали в руки лишь две. И обе сильно повреждены. Оно и понятно: пока гаант рохор в исправности, скорее ты сам станешь трофеем рох-шамана, на руке у которого она надета.
Поэтому и родилось то сочиненьице. Братья не оставляли попыток сделать рукавицу силы самим.
Мне ее не нужно делать. У меня гаант рахор есть.
Но что толку, если ты не умеешь ей пользоваться?
Кое-что, конечно, могу... Кое-что... Можно ведь и арбалетом орехи колоть. Только делают арбалеты не для этого...
Знаю, что даже наполовину не представляю, на что способна рукавица на самом деле.
Не представляю — и не использую! Хотя мог бы!
— Ну?! — почти прорычал я.
Черер отлип от оклада.
Отпихнув его, я быстро пробежался пальцами по мордашкам выползней, — которая сдвигает запор? Ну, ну, ну!
Не тут-то было. Словно целиком отлиты. И не только головы, но и ручки, и кисточки хвостов. Ничего не шевельнулось. Все-таки с секретом запорчик...
Ну да, не просто же так здесь выползни? Маленькие ублюдки тем и славны, что обожают хитрости и обманки.
Я прикрыл глаза, чтобы остались только холодные бронзовые выступы под пальцами. Осторожно, почти лаская... Чуть нажимая то там, то тут, — где же ваша тайна?..
В том сочинении, в списке белых братьев, арканы Маардима Пепловейного в самом конце.
В числе тех, которые, может, и могут помочь, — но скорее всего, совершенно бесполезны. Составитель, идиот, вообще упомянул их только потому, что...
— Кобылку первый раз объезжают?
Одноухий. Осклабившись одной половиной рта, он косился на стенку.
— Норовистая была...
И не только он. Эйк, Нзабар его дери, опять соял столбом, провалившись куда-то!
Из-за стенки, в постукиваниях и скрипе, снова пробивался голосок. Сильная рука больше не зажимала ей рот так крепко, как прежде, — в этом уже не было нужды. Нельзя сказать, чтобы в голосе было много наслаждения, но и воплем о помощи это не было. Бессмысленные утробные звуки. Будто тяжело плескало вино в мехах, на крупе размашисто идущего жеребца.
— Эйк... — процедил я.
Его взгляд медленно переполз на меня. Глаза у него были странные.
Но мне было не до его щенячьих терзаний и удивлений.
— Твой нож.
С этими выползнями можно возиться не один день.
— Нож, говорю! Ну, живее!
Отобрав у него кинжал, я всадил лезвие в щель, постарался запихнуть его как можно более боком, — и взял на излом.
Крошечный замочек рассчитан только на то, чтобы внутрь не могли заглянуть — оставив это втайне от хозяина. Легко поддался.
Губы у меня пересохли. Враз одеревеневшими пальцами, я откинул крышку оклада.
Несколько мгновений я глядел, не веря.
Все это время я прекрасно знал, что оклад может оказаться пустым.
А если не пустым, то и не с арканами: чурка со скабрезной резьбой; или пачка пустой бересты, обвязанная белой лентой, — подснежники любят такие шутки, уж я-то знаю!
6
Но он был здесь.
Верхний лист пергамента почти бурый. Чернила сильно выцвели, староорочьи руны едва разобрать.
Я очень бережно перевернул несколько первых листов. Потом, поддев всю стопу, пропустил край под пальцами — листы пергамента тихо постукивали, опускаясь на дно оклада... и о-о, этот едва уловимый дух старого пергамента и древних чернил!
Рукопись была огромна. Среди рунных строк мелькали рисунки демонов, ветвистые древа их предполагаемого родства между собой...Перечисления полезных удов демонов, и чертежи приспособлений из них... Планы рун вызывающих, и планы рун заклинательных...
— Стой!
Черер вцепился мне в запястье.
— Да Чер-рер!.. — прорычал я.
На этот раз только чудом удержался, чтобы не схватить его за глотку и не отшвырнуть прочь. Да что ему еще — опять?!
— Стой, Бример.
Он перекинул первые листы обратно. Ко всей стопке.
Не они его интересовали. Черер смотрел на внутреннюю сторону крышки. Оторвав от стола свечу, поднес к самой поверхности.
Изнутри оклад был тускло-серого цвета. Точно такого, какого и бывает...
— Свинец... — одними губами выдохнул Черер.
...свинцовая фольга.
Изнутри оклад был выложен ею. Будто стенки дорогой кареты, способной защитить от неожиданного удара боевого шамана.
Кроме одного места в углу. Там крошечное пятнышко грязно-бурой патины...
Фольга содралась, обнажив бронзу основы?
Только, кажется, это крошечная дырочка — как раз там, где...
Черер, приставив палец к пятну, перевернул крышку — другим пальцем поймав то же самое место с обратной стороны.
И угодив в такое же бурое пятно.
Одно из тех мест на окладе, где в благородно-изумрудной патине — уродливые пятна. Потому что...
— Эй! — бросил Барон сквозь зубы. — Если что-то не так, ты...
Но Черер глядел только на Мури.
— Что здесь было? — проговорил он, ловя глаза вора.
— Я же сказал! Тут ничего не...
— Было! — рявкнул Черер, оскалившись.
Мури, тоже окрысившись, отскочил к стене. Прижался спиной к бревнам.
— Перетопчешься!
Кинжал в его руке был едва заметен — лезвие старательно закопчено.
— Мы договаривались на арканы! Что я их вынесу. Вот они! И оклад — как сказал! Не открывал. А что было на нем снаружи... — Мури ощерился как собака. — Мое! Я туда лазил! И за эти твои арканы я...
Он досадливо дернул рукой, стряхивая капли крови, — они натекали струйкой из-под рукава и висли на пальцах, как жирные мухи. Держать кинжал ему приходилось в левой.
— Что, — медленно и раздельно повторил Черер. — Здесь. Было.
— Эти камни мои!
— Покажи их.
— Я сказал — эти рубины мои!
Рубины...
Мне хотелось выть. Я уже понял, все понял, — хотя и не хотел, отказывался верить в это.
Рубины, изумруды, жемчуга — не важно, что там было. Главное, чтобы вот такой вот мури решил, что эти украшения — слишком ценные штучки, чтобы отдать их заказчику вместе со всем окладом.
— Просто покажи! — теперь и Черер скалился как пес. — Обещаю, я не буду их у тебя...
— Оправа под тем рубином была свинцовая, — сказал я.
И когда рубины были на месте, оправа нижнего камня — приходилась точно над дырой в фольге. Замыкала свинцовую оболочку. Словно крышка в ловушке для демонов.
Она и была этой крышкой...
Еще не потянув ману из кристалла, просто закрыв глаза, я уже знал, что тут что-то есть — на один миг словно яркий отсвет прошел там, где был оклад!
И снова!
И еще раз...
Я созерцал это. Созерцал даже без маны!
Стиснув кристалл — острая вершинка привычно уперлась точно в середину ладони — я потянул. Колкий поток хлынул по руке, заполняя меня, — а мир вокруг, за моими закрытыми веками, налился бурой мутью...
И вопль!
Оглушающий, рвущий голову изнутри вопль.
Кива-аува!!!
— Черер...
Кива-аува!!!
Я не слышал это — знал, что не слышу! только созерцаю! — но весь мир звенел этим воплем. Мои виски, мой череп сейчас треснут и раскрошатся, как слюдяные пластинки под каблуком...
В бурой мути мелькнул крошечный голубой огонек — где-то там, где была бы рука Черера, если бы я открыл глаза. А потом из огонька хлынул голубой поток, обрисовывая руку Черера, его грудь, голову...
Его силуэт, светящийся синим огнем.
Мои грудь и руки были такие же.
Вокруг — бурая муть, словно чуть дрожащая, как закипающее густое варево.
Но там, где оклад, внутри него — там ничего не было. Никакого сияния. Лишь клякса черноты поверх бурой мути, — свинцовая фольга, которой выстлан оклад изнутри.
И тут по этой черноте прошел ослепительный изумрудный отблеск!
Будто я стоял над зеркалом, в котором на миг отразился чей-то факел, горящий изумрудным пламенем!
И этот факел должен был быть где-то над...
Я вскинул голову...
— Черер!
Локтях в двадцати над нашими головами — там... ходило кругами... сияющее изумрудным светом... похожее на змею? рыбу? Длинное и сплюснутое с боков, с приоткрытой пастью, как у мурены...
Кружило, словно в толще воды, — и устремилось вниз! Прямо на нас!
Силуэт Черера вспыхнул — одновременно весь дернувшись вверх, искажаясь... Голубое сияние выпрыгнуло из его головы и груди, стянувшись в одну ярчайшую точку, — слепящую уже нестерпимо, прокалывая сам мир...
Черер сделал брык. И вложил в него всю ману, что была в нем, без остатка, — его силуэт пропал.
По ушам ударил тугой звон, будто где-то в небесах огромная стальная струна не выдержала натуги и лопнула.
Я невольно зажмурил глаза, как мог, тут же опуская голову — спасая глаза! Точка, куда Черер стянул всю свою ману, вспыхнула ярче солнца — и вспыхнула уже не для созерцающих, а по-настоящему...
Должна была.
Не вспыхнула.
Вместо этого вслед за тугим звоном раздался гулкий удар. Будто в зимнем лесу от мороза раскололся ствол.
Только это было прямо над моей головой! В каких-то паре локтей! Там, где не было и не могло быть никакого...
А за гулким ударом, словно эхо, что-то все трещало, что-то осыпалось, скрипело, опускаясь прямо на меня...
Оказалось, я подсел чуть не к самому полу — как и все остальные. Свет дрожал. Язычки свечей бешено мотались, словно их только что пытались задуть.
Потолок над нами просел. Балка, державшая его, — в самом деле лопнула, будто ствол на морозе.
Брык пришелся внутрь нее.
Да я бы и сам, если бы брык сделал я, тоже забыл бы, что над нами не пустота...
Даже сейчас — с открытыми глазами! на свету! — я все еще созерцал эту тварь! Будто видел ее по-настоящему, прямо сквозь просевший потолок!
— Бесплотный, — прошептал Черер.
Черер словно налился призрачным голубоватым огнем, — на то, что видели мои глаза, накладывалось то, что я созерцал. Он снова вытянул кристалл.
— Какого Нзабара вы... — хрипел Барон, но словно из другого мира, так неважно все это стало сейчас.
Эта тварь...
Брык, пусть и неудачный, все-таки испугал ее?
Изумрудная мурена убралась прочь — обратно вверх. Снова ходила кругами высоко над нашими головами. Может быть, даже выше, чем когда я ее заметил?
И, кажется, забирает вверх все сильнее?..
Но ее вопль — стал еще пронзительнее. Резал меня, как осколком стекла — по вискам, по ушам, по затылку. Рвал голову изнутри... Хотелось вцепиться руками в уши, заткнуть их.
Только я знаю, что это не поможет.
— Да что у вас!.. — все рычал Барон.
— Мастер!.. — шипел где-то Эйк.
Для них — были только внезапный тугой звон и без причины треснувшая балка.
А для меня...
— Черер.
Я стиснул его за запястье.
Снова закрыв глаза, я четко созерцал его светящийся силуэт, полный маны, — с задранной вверх головой. Черер все еще был поглощен муреной над нами.
7
Но кроме светящейся твари сверху, в бурой мути было еще что-то.
Далекое... Кроме расстояния, нас разделяли и каменные стены множества домов, оказавшихся между нами, из-за них еще тусклее. И расплывалось, как под слоем мутной воды.
И все-таки я смог различить. Это была небесно-светящаяся фигурка человека.
Как светились от маны я и Черер. Только в добрых трех сотнях шагов. Может, дальше.
— Что? — процедил Черер.
Он стоял лицом туда. Как надо. И все-таки...
— Я ничего не... Ты же знаешь, я не могу так, как ты! — прошипел он.
— Не только мы на нее глядим.
В фигурке было что-то странное.
Поза... В такой позе живой человек не может стоять...
Он и не стоит. Он сидит на лошади! Лошади кристаллов не тянут, от маны не светятся. Для созерцания ее словно и нет.
— Это?.. — нетерпеливо прошипел Черер.
Всадник, светящийся от маны, которую вытянул из кристалла совсем недавно. Неподвижно замерший на городской улочке — посреди ночи. И неотрывно глядящий сюда. На нас.
— Да, — сказал я.
На нас — и на то, что над нами.
Кива-а-аува!
Тварь кружилась так высоко, что стены домов не должны были мешать — не глушили ее сияние, не размывали ее облик. Даже если тот всадник созерцает не лучше Черера, и не может различить нас, — за тварью-то следить он может и оттуда.
Синий силуэт Черера вспыхнул — и пропал.
— Бример! — теперь уже он стиснул мое запястья, понукая. — Брим-мер...
— Нет!
В тот миг, когда я заметил всадника, мне хотелось сделать то же, что и Черер — выбросить из себя всю ману, снова став незаметным для созерцания.
Но если тот уже различил нас?.. Дать ему понять, что и мы его заметили...
Вместо этого я задрал голову вверх, — будто не было ничего интереснее твари над нами.
— Ушла?.. — прошипел Черер.
Без особой надежды.
Кива-а-аува!
Конечно же, нет. Не ушла, и не уйдет.
С того самого мига, как этот идиот Мури вырвал из оклада рубины, и выпустил ее наружу, она кружила над этим окладом. Куда бы Мури ни волок его. И будет кружить над ним и дальше. Кружить — и...
Кива-а-аува!
Как цепной пес, почуявший чужого, и заходящийся от яростного лая. Чтобы его хозяин тоже знал, что пожаловали чужаки.
— Да выблядки вы Ношрины! — рычал Барон. — Что у вас?!..
— Этот осел привел сюда орден, — сказал Черер.
— Врешь! — рявкнул Мури. — За мной хвоста не было!
Сквозь полуприкрытые глаза я пытался следить за тем, что в комнате — и не упустить ту далекую фигурку, которую созерцал.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
