Империя Ксима Деспота

Ксим потерпел фиаско и пал, однако память о нём оказалась на удивление стойкой в умах галактического сообщества. Со временем возникла даже особая наука, занимающаяся изучением самого Деспота и его эпохи — так называемая "ксимология". Жизнь и деяния величайшего тирана древности вдохновили множество авторов на создание бесчисленных шедевров литературы, вошедших в историю под общим именем "Деспотика". Величайшие личности в истории Галактики, включая даже самого императора Палпатина, зачитывались "Деспотикой". В состав этого великого эпоса, своеобразной "Одиссеи" и "Илиады" Далёкой-Далёкой Галактики, входили и героические саги, и приключенческие романы, и хвалебные оды, и поэмы — в том или ином виде к наследию Ксима приложил руку (или иную конечность) не один прославленный литератор последующих времён, от эталонного циника и мизантропа Асенека Крокского (593 — 244 ДБЯ), восхищавшегося красотой сожжённых радиоактивных пейзажей и самой Смертью в тысяче обличий, до помпезного Пешослока с его величественными пьесами и склонностью к пустому пафосу (к примеру, изображение Ксима в облике сурового гиганта с обожжённым лицом и дроидными фоторецепторами вместо глаз). В завершение нашего рассказа представляем вам предсмертное произведение умирающего Асенека Крокского — "Блеск киирия", посвящённой судьбе девушки-солдата из дуинарбулонских улан, погибшей во Второй битве за Вонтор. В сравнении с подавляющим большинством работ крока "Блеск" и в самом деле блистает как бриллиант, случайным образом оказавшийся среди груды гниющего мусора и расплавленного радиоактивного шлака. Отдельные скептики не верят, что подобное творение могло выйти из под пера желчного уроженца Крока, однако кто знает — возможно, под конец своей долгой чёрной жизни Асенек увидел слабый отблеск света в конце туннеля.

"Блеск киирия" (перев. с тундского: Киекал Ззо)

Ксим — голодные синие глаза, сильный кулак, крохотный робкий т'иин-т'иин,

вот символы моего владыки, моего любимого,

моего деспота,

вышитые на киириевом плаще, что лежит поверх моей ионной кольчуги.

Их вид заставляет легионы врагов бежать

от огня собственных лазеров

и согревает меня холодными ночами,

когда звезды безмолвны.

Ксим — никогда я не видела тебя во плоти, хотя все твои желания — мои,

ибо ты понимаешь неутоленные амбиции,

понимаешь малых сих,

понимаешь, что мы должны грабить, чтобы возвыситься,

ведь их добро — это чужое добро,

которое украли.

Вселенная под твоим взором готова быть купленной по сходной цене,

Крон продался тебе, Барсег — жалкая букашка,

а теперь — на Вонтор,

неограненную мерцающую жемчужину, место хаттских игрищ,

которое станет твоим, и моим,

и нашим.

Ксим — меня обручило с тобою копье,

выкованное искуснейшими из кузнецов Дуина,

рукоять его оплетена водорослями Раксана,

щиток на нем — киириевое зеркало, подобное моей броне,

древко его — кол для слизняков и всей их слизи,

острие его окроплено малкитом

и несет смерть всем, кто хочет

отравить

наш союз.

II

Вонтор — наконец! Мир пепла и золы

и жил золотого киирия,

сияющего из космоса

но тусклого на поверхности.

Так вот за что была первая проигранная битва?

За пригоршню камней, уносимых ветром,

за пыль,

ослепляющую пыль.

Но то, что выроют роботы, мы, копья, поклялись защищать,

платя за пыль кровью.

Дуин, что под солнцами Арбулона, почему ты вдруг мне приснился?

Уходи, кошмар!

Тревожные под лунами Вонтора,

боевые порядки выстроены, война ждет удара колокола,

и я в обятьях другой моей любви, моей первой,

они не живут долго.

Мир, не знающий пыли, его жемчуга — зеленые поля и цветы.

Трубы возвещают великие турниры, где завоевывают

и теряют славу,

флаги развеваются на ветру, толпы на ногах,

галдрианский мустанг едва послушен шпорам

и скачет на старого рыцаря, чуждого нашему возрасту,

его доспехи, дар герцога Десерво, — оскорбление,

его скакун, жеребец с Крона, — преступление,

его ухмылка полна ненависти к юным, к амбициозным,

к тебе, Зим,

и к нам.

Он изрыгает вероломные речи,

говорит, что сражается только за деньги,

заявляет, что ты не боле чем богатый хатт.

Это раздувает мой гнев и мою любовь,

и исход стычки решен,

его копье длиннее, мое короче,

ибо размер — что есть размер на войне, если не вес?

Ударило, соскользнуло, сломалось,

острие проходит, впрыскивает яд,

моя первая жертва, моя первая победа!

Ухмылка старика искажается в зеркале моего копья,

воздетого между двумя солнцами -

синими кругами, что напоминают мне о тебе.

Коссак...

мой желудок чуть не вывернуло на заре

при виде этого уродливого зрелища.

Как такое возможно, что у хатта синие глаза?

Что его плоть я вижу пред собою?

Но вот он — огромный, созывающий и облизывающий своих жаб,

пока солнце не высушило их слизь.

Бум! Бьют барабаны, звонит колокол,

армии маршируют в бой.

Я вскакиваю на своего галдрианца и мчу галопом,

чтобы кричать твое имя, моя любовь,

и насадить этого червя на копье.

III

Ксим... неужели ты не слышал моего крика? Неужели ты не видишь мою кровь?

Звери они были, хищники, орда за ордой,

Джилурианские дервиши и киборреанские ездовые твари,

викуэи без кос,

тысяча или больше пали только от моего копья,

теперь оно сломано, всего лишь палка,

водоросли расплелись, щиток треснул,

малкит, смешанный с антидотом, -

моя слюна.

А твои моторы ревели, ослепляя нас песчаными бурями.

Как мог ты бросить свои легионы, своих копьеносцев,

свою любовь

ради залежей пыли,

как мог ты?

Ксим... кого я любила? О чем я мечтала?

Милая жизнь, плоть, изгрызенная дикими неками,

похищена.

Верни ее.

Кольчуга изодрана и выброшена, ионы не защищают от зубов,

подобно покрывалу, падает киириевый плащ,

и в зеркале

я вижу то, что видел старик.

Ксим... твои глаза

никогда не были синими.